Текст книги "Ярый Рай (СИ)"

Автор книги: Гера Серебро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

Глава 21
Он не может – я могу

Открыть глаза. Подняться. Встать.

Не смотреть на Ярого. Ни в коем случае. Нельзя смотреть.

– Лиза, с тобой все хорошо? – сдавил руку Рональд, поднимаясь следом за ней.

– Все хорошо, – улыбнуться. Не поворачиваться к Котику. Идти к двери. Там яркий свет.

– Точно?

– Рональд, идем. Идем, быстрее.

Лиза быстро выбралась наружу и торопливо пошла вперед. Если бы она хоть мельком посмотрела на Кота, то не смогла бы продолжить делать вид, что с ней все хорошо. Горький ком стоял у горла.

Не разреветься. Не смотреть. Уйти, подальше.

– Он что-то сделал? Лиза, что с тобой?

– Все хорошо. Я же сказала. Не спрашивай, не надо, – стараясь говорить нормально, бесцветно попросила Лиза.

– Нет, Лиза. Нет, не хорошо, – Рональд остановился. Девушка была вынуждена обернуться. Позади виднелся лесной дом.

Там он. Но думать о нем пока нельзя. Надо успокоиться. Собраться. Понять, что жизнь в который раз взяла крутой вираж и никогда не будет прежней; девушка до сих пор не могла этого принять.

– Лиза!

– А? – всмотрелась в синие, обеспокоенные глаза. Чуть-чуть пришла в себя. Услышала шелест листвы и крики птиц. Заметила зеленые деревья. И Рона. Целого.

Которого пока еще никто обратно не ломал.

Который мог быть собой и делать то, что хочет. Без разрешения, не по приказу. Выращивать прекрасные цветы, заботиться о Грэгоре, о ней, чесать рога у Биззи, играть в карты, радоваться, срываться, плакать и не бояться, что его не так поймут или поднимут на смех.

Волосы зачесаны назад, шевелятся от ветра. Он нервничал, наверно, пока она спала, и по привычке пропускал пряди через пальцы. Нереальные глаза со звездочкой вокруг зрачка смотрели на девушку и не моргали. Щека, гладкая, он же вчера побрился, старался, для нее. Брови. Темнее волос на голове, густые, ровные. Красивое, прекрасное, любимое лицо. Покрытое ровным загаром. Небольшой нос, с широкими ноздрями. Рот, с прикушенной нижней губой.

Когда он волновался, то всегда ее кусал. И… Конечно. Как раньше можно было не заметить?!

– Рон… Рональд, что с тобой? – у Лизы расширились глаза. Она сомкнула веки, распахнула, всмотрелась в Рональда опять.

– Нет, Лиза. Что с тобой? – переспросил, тоном выделяя последнее слово.

Девушка протянула к нему руку. Провела пальцем, с нажимом, по щеке. Невероятно, но… метка исчезла. Осталось чистое лицо.

«Я хочу смотреть глазами», – посмотрела на Рональда опять. Хищная паутина, как прежде, тянула нити от виска и захватывала в плен владельца.

«Нет, не хочу. Хочу видеть душой», – метка исчезла.

– Лиза, да скажи хоть что-нибудь!

– А? Нет, Солнце, все в порядке. В порядке. Правда. Просто… я же ни разу тебе еще не говорила. А я тебя люблю. Ужасно. Очень сильно. Ты постоянно мне об этом говоришь, а я ни разу, но я хочу, чтобы ты знал – ты самый лучший на земле, и я тебя люблю сильнее всех на свете, – потоком хлынули слова. – Солнце, скорее, обними меня.

– Я знаю, я же вижу все, – он незамедлительно исполнил просьбу. Обнял. Глупая птица вылетела из-под куста и, каркая, шумно взлетела; Лиза не видела ее, предательские слезы сочились сквозь ресницы, стекали, падали на рукав Рона и впитывались, оставляя мокрые следы. Как можно рассказать ему всю правду? «Рон, Солнышко мое, мы все обречены?!».

– И я тебя люблю, – продолжил Рональд. – Ведь ты же тоже знаешь? Пожалуйста, не плачь. Скажи, что надо сделать? Как сделать так, чтобы та тварь отстала от тебя, оставила в покое, Лиза, я больше не могу. Что ему нужно?

– Нет, все в порядке. В порядке. Идем, скорей, – отпрянула она и потянула Рона к дому.

Смахнула слезы. Шла молча, пока вдали не показался дом, и девушка замедлила шаги.

– Рональд, а три-четыре года – это много?

– К чему такой вопрос?

– Да просто так. Рональд, а если, предположим, это не значит, что будет так, а просто, если вдруг я, например, вдруг не смогу ходить, ну просто так случится, заболею, например, стану беспомощной, ты…

– Да я тогда тебя возьму и сам буду на руках носить. Лиза, пожалуйста. Не надо. Скажи мне прямо. Что там произошло?

– А когда Грэгор умрет, то что ты будешь делать? – не слушая его, спросила Лиза.

– Не говори так, – Рональд резко развернул девушку на себя, моргая быстро-быстро. – Прости. Не знаю. Я не знаю. Что я могу сделать? Ничего. Вместе с имением отойду его дальней родне в наследство. Все будет плохо. Ты вместе с Ярым вряд ли им нужна. Нас разлучат, а если все сплывет, то меня жестоко покарают, а на тебе ляжет клеймо. Я пропаду, и так, и так. Ты тоже это знаешь. Я без него никто. Я понимаю, что тебя это волнует. Ты думаешь о том, что будет дальше? Я тоже часто думаю. У тебя нет будущего со мной. Я тоже это знаю.

– Да нет же, Солнышко мое, я не про это, я, просто… прости. Идем скорей домой.

– Нет, Лиза, – не тронулся Рон с места. – Скажи все сразу. Я больше не могу. К чему вопрос про три-четыре года? Грэгор потом умрет? Что значит, «если не смогу ходить»? Что ему надо? Что? Он хочет забрать твои ноги или все тело? Глаза? Оздоровить себя за счет тебя? Вот так он живет вечно, за счет других? Я этого не допущу. Идем к нему. Я знаю, что не смогу его убить. Что он не даст с собой хоть что-то сделать. Но его ведь можно попросить? Обычными словами? Он хочет что-то сотворить с тобой? Я предложу ему себя. Зачем-то же он меня выбрал. Для чего-то же привел сюда. А вдруг для этого? Вдруг он специально тебя доводит, чтобы я захотел тебе помочь? Ему ведь надо, чтобы все происходило добровольно? Так я готов. Хочу. Пусть делает со мной все, что захочет, мне все равно уже, мне больно на тебя смотреть, я больше не могу так, Лиза. Я не могу обещать тебе уверенного будущего со мной, оно не продлится долго и мы оба это знаем, но я хочу помочь тебе, пока еще могу. У меня нет ничего, нет, не было и не будет, есть только я, вот пусть меня и забирает. Так будет лучше всем. Идем. Я у него спрошу. Ну вдруг он согласится?.. – Рональд умолк, отвел глаза, но девушка успела заметить его слёзы.

– Солнце, – оторопела Лиза и замолчала, не зная, что сказать. Потому что видела и понимала, что он на самом деле был готов. Боялся, но хотел немедленно идти, думая, что ему придется отдать собственные ноги – ноги! – или целиком себя, на растерзание, ну как ему могло такое в голову прийти?! Да разве бы она его пустила?!

Мысли вскружили хороводом, сердце разошлось в груди. Обзор сузился до точки, в ушах отдался гулкий пульс. Фрагменты фраз, обрывки предложений, образы котов и лис, болотная вина и слово «думай», события последних дней – все разом хлынуло потоком, путая, сбивая с толку.

«Наша козырная карта»;

«Вдруг он для этого меня привел?»;

«Думай, девочка. Ду-май»;

«Как сделать так, чтобы мне не стало плохо?»;

«Его ведь можно попросить?».

Пазл складывался. Но как решиться на самый сложный в жизни шаг? Здесь и сейчас? Вот как?!

– Лиза, не думай даже. Если так можно сделать, то идем, – потянул за руку Рональд, вытаскивая девушку в реальность. Где пели птицы и где рядом стоял он.

Всего лишь тело. Просто дом. Да, риск. А кто-то больше сотни лет рискует!

Лиза выдохнула, вдохнула, стиснула ладонь Рона, понимая, что он бы – смог. А она? Она чем хуже?

– Да нет же, Солнце, ты не так все понял, – сбивчиво заговорила Лиза. – Ему не нужен ты. Но мне надо знать наверняка и точно. Рональд, ты точно меня любишь? Меня, именно меня? Я могу себя тебе доверить? Не на день, и не на год, а навсегда? Ты справишься? Ты сможешь? Не уточняй, не задавай лишних вопросов, просто скажи – нет или да?

– Лиза, да что с тобой такое?!

– Нет или да?

– Лиза…

– Рональд! Да или нет?!

– Конечно, да, – ответил Рон без колебаний. – Но…

– Прочее неважно, – поспешно перебила Лиза. – Тогда – идем. Идем, скорее, – она развернулась и уверенно пошла назад. – Он мне не может предложить. А я могу! Я попрошу его, сама. А вдруг он согласится? – недавними словами Рона заговорила девушка, прибавляя ход.

– О чем попросишь? Что он не может предложить?! Да хватит уже, Лиза!.

– Потом скажу, – девушка уже бежала, быстро, боясь, что может опоздать и не успеть. Тропинка, обычно короткая, сейчас как будто удлинилась, вытянулась, и девушке казалось, что до вожделенной цели добираться целый век; но вот увидела тот дом, порог, распахнутую дверь – она схватилась за косяк, остановилась и перегородила собой путь, не впуская вовнутрь Рона. – Подожди меня снаружи. Пожалуйста, не заходи. Я быстро. Честно. Рональд, я люблю тебя. Все будет хорошо. Теперь я знаю точно.

– Лиза! Не надо! – схватил плечо. Она отстранила его руку.

– Жди, – захлопнула дверь перед носом Рона и, чувствуя, как сердце разрывается в груди от бешеного ритма, повернулась к Ярому-Коту. Он сидел, навалившись на стену, и на нее смотрел. Не шевелился. Выжидал.

– Ты хитрый, Котик, – волнуясь, подошла к нему. Села на корточки. Прикрыла глаза – огненные нити, объявшие его тело с ног до головы, в темноте горели слишком ярко. Заработала руками, подхватывая их и отбрасывая прочь, они таяли и исчезали. – Сейчас, скоро, подожди, – уже ладонью, а потом и двумя, с нажимом, проводила по рукам и по ногам, по животу, по голове, спине и по бокам – так нитей к руке цеплялось больше – и нервно стряхивала их.

Лизе никто не говорил, но она точно знала, что именно так и выглядит физическая боль. Как тонкая, колышущаяся, красная полоска, жгучая, буравящая владельца насквозь, и чем она ярче, чем длиннее, тем сильнее боль. Что убрать ее может только кто-то другой, самому себе нельзя, все по законам правильного мира, откуда вышел Ярый.

– Ты очень хитрый. Ты все просчитал, и подстелил соломку. Ты ведь подслушал нас ушами Рона? Знаешь, зачем я пришла? Да что же их так много… – собрала огненный пучок в районе живота и разом вырвала. – Ты абсолютно прав. Я думать не умею. Ведь ты же сразу мне сказал, что все в моих руках. Дал наводку, намекнул. Я не умею слушать. Ты никуда сегодня не пойдешь. Мне еще многому надо научиться, я не хочу бросать на пол пути. Последняя, – и потянула ниточку из правого плеча. – Я завтра их опять подчищу. Кот. Котик… – только теперь осмелилась взглянуть в его глаза. Лицо напротив не смотрелось маской. Ожило. Веки моргали, на лбу собрались складки, ходили желваки. Он то щурился, то слишком расширял глаза. Лиза в первый раз увидела, как Ярый полностью вышел из себя и стал выглядеть почти нормально.

Голос ее чуть было не задрожал, она прокашлялась и сказала, уверенно и твердо:

– Ярый. Пожалуйста. Я очень тебя прошу. Прими в подарок мое тело. Делай с ним все, что захочешь. Мне все равно. Я так хочу. Возьми.

Кот резко наклонился к ней. Шелковые волосы коснулись плеч Лизы, ноздри втянули ее запах. Хищный взгляд пробежался с головы до пят.

Уголки губ медленно поднялись, обнажая острые и белые клыки. Девушка непроизвольно сжалась, от напряжения в ушах раздался звон – а вдруг откажется? Вдруг не пойдет на сделку? И что тогда?!

– Согласен, – промурлыкал он.

Глава 22
Последние задания

Лиза быстро научилась входить в себя. Когда вошла в первый раз, то… испугалась. Как же там было грязно, серо, сколько ограждений построено, границ, и сверху, и снизу, и по краям; а уж сколько хранилось абсолютно бессмысленных вещей! Старые обиды перекатывались по пространству, большие, раздутые, но полые внутри; толстый слой плесневелых сомнений, кишащий червями, покрывал стены; липкая зависть с неприятным запахом сочилась из щелей; огонь вспыльчивости разгорался то тут, то там; в воздухе застыл ядовитый туман накопленной злобы, а ноги засасывала трясина подозрительности. Многочисленные призраки сновали туда-сюда, и в одних она узнала отца, в других – мать, в нескольких признала Тима. Были и другие люди, некоторых она уже и вспомнить не могла. Они бессовестно бродили по душе, оставляя за собой грязные следы, которые едва начинали исчезать, как их месте тут же появлялись новые.

Недели две они с Ярым охотились на призраков и уничтожали их, разрушали преграды, оттирали сомнения, сжигали обиды, высушивали подозрительность, выветривали прочно въевшуюся озлобленность, и после многодневных трудов остался последний червячок сомнения, мечущийся по ослепительно-белому пространству – Лиза наступила на него ногой, и он с хлопком исчез.

И с этого момента в душе поселилась небывалая легкость, умиротворение и счастье.

* * *

– Лиза, ты ведь можешь отказаться. В любой момент. Это рискованно. Опасно, – в который раз подумал Рон, глядя на рыжую лисицу. Ему нравилось, что можно обращаться к Лизе молча – это будоражило его.

– Нет, Солнце. Могу, но не хочу. Смотри, красиво получилось?

Рональд вздохнул. Он выглядел прекрасно. Раздет по пояс. Взрослее, лет на пять. Возмужалый. Не бегающий, серьезный взгляд. Его хотелось трогать и никогда не выпускать. И сегодня от него душу кололо не так сильно, как, например, вчера. И не жгло яростью, как в первый раз, когда она, собравшись с духом, все рассказала, от и до. Он разозлился не на нее. Не на то, что обречен на роль пожизненной сиделки. На Ярого. На всю жизнь в целом. На несправедливый мир. Его трясло от злости. Но время шло. Он успокаивался. Смирялся. Теперь на смену гневу пришли сомнения – а справится ли он с возложенной задачей? А сможет ли сделать так, чтобы ей было хорошо? Лизу смущали его мысли. От них она влюблялась в Рональда сильней. Она просила их закрыть – его же просьба возмущала, он искренне считал, что не имеет права что-то от нее скрывать.

Рон вытянулся на траве, погладил сочный стебель солнечной герберы. Лиза еще не научилась тщательно продумывать миры, и трава внутри нее была похожа на ковер, такой же мягкой и пушистой, а небо было без облаков, просто голубое.

– Красиво, да. Как та гербера из первого букета.

– Она не простая. Спроси ее о чем-нибудь.

– Ну, хорошо. Привет, – колкость совсем прошла. Рональд отвлекся, сосредоточившись на тщательно продуманной гербере.

– Привет, – мелодично пропел в ответ цветок.

– Ах… – потерял дар речи Рон. Лиза сидела рядом и сияла от его восторга. От вида округленных синих глаз. Она три дня смотрела на цветы в саду, трогала их и запоминала, тренировалась, сделала отличный образ и научила говорить, и, глядя на реакцию Рональда, радовалась, что не зря старалась. – Ах-ха!.. Не может быть! Я так всегда хотел, чтобы цветы мне отвечали, – счастливо улыбнулся он. Сел, переложил лисицу на колени, погладил огненную шерсть. – Спасибо. Это так волшебно.

– Хочешь тоже что-нибудь создать?

– А можно?

– Можно. Только я не пробовала ни разу. Давай, ты думай, а я на тебя настроюсь.

– А о чем думать?

– Лучше всего получается то, что ты очень хорошо знаешь. Детально. Тогда образ получится настоящим.

– Хм… ну, хорошо.

Он пересадил лисицу на траву, сам выпрямился, сел в позу лотоса и закрыл глаза. Лиза настроилась на поток мыслей и, начиная с низу, воссоздала образ. Сперва новые блестящие туфельки, она их помнила – в них так неудобно было бежать, они скользили подошвой по влажной гальке; потом подол зеленого платья, которое она больше никогда не надевала, забросив в дальний угол шкафа; маленький живот, тогда еще едва заметный; декольте, украшенное атласной лентой салатового цвета; золотые волосы, спутанные, потому что она не спала всю ночь и не могла их расчесать; испуганные глаза, как два огромных изумруда; щека, с багровым синяком – но он почти не выделялся на фоне ослепительно яркого цвета. Прекрасный образ, продуманный до последних мелочей, до каждой волосинки, реальный, настоящий, так тщательно можно запомнить только то, что произвело огромное впечатление, что для запомнившего очень много значит. Она сама. В тот самый день, когда впервые увидела Рона.

Лиза только сейчас заметила, что плачет.

* * *

– Дом дозреет к двум-трем годам. Ваши оболочки рождаются слишком незрелыми. Тогда ты сможешь полностью прийти в себя. Держи, – Кот дал в руки стопку книг, прихваченных с собой.

– Что это?

– Знания. Мне они больше ни к чему. Здесь все о свойствах предметов и живых существ. Они тебе помогут четче представить реальный мир. На их основе легче придумывать свое. И вот это возьми, – еще одна книга легла на стопку. – Тут все, что я успел узнать о вашем мире. И вот это забери. Тут сила воли и терпение. Вот еще, – подмышку втиснулся тонкий сверток. – Управление временем. Вынес отдельно. Отсчитывай секунды как минуты, потом как часы, потом как дни. Пока дом не дозреет.

– Да-да. Я помню тот урок.

– И вот. Настойчивость. Удержишь?

– Удержу, – Лиза не чувствовала веса стопки, хотя она получилась высокой и большой.

– Тогда возьми еще талант. У меня один. Актерский. Но очень развитый.

– Спасибо.

На вершину стопки легла кукла-марионетка. Прижимая подарки к груди, Лиза посмотрела на Ярого. На сердце было тяжело.

Неловкая пауза затянулась.

– Ярый… там, схватки. Усиливаются.

– Да. Надо торопиться.

И никто не сдвинулся с места.

– Котик…

– Нет, девочка. Не надо. Я не люблю прощаться.

– Я буду по тебе скучать.

– Я тоже буду.

– А еще… еще, хочу, чтобы ты знал, хотя ты и так все знаешь, но мне надо проговорить словами вслух. Ярый, ты был прекрасным мужем, и я тебя люблю. Не так, как Рона, а как-то по-другому, но люблю. Мне так не хочется, чтобы ты уходил.

– А я хочу уйти.

– Я знаю, – задрожала девушка. Стопка накренилась в руках. Он шагнул вперед и выпрямил ее; убавил рост до роста Лизы. Лицо напротив разгладилось, помолодело. Теплый взгляд вводил в приятный транс.

Подчиняясь его воле, девушка заворожилась. Он светился от счастья, и никогда еще не был настолько красивым.

– Тебе пора.

– Прощай, – прошелестела Лиза, чувствуя, что пропадает. Пространство померкло и исчезло, ее затягивало в другой дом – но, уже на грани перехода, она расслышала его последние слова:

– И, девочка. Лиса. Спасибо.

Эпилог

Рональду иногда казалось, что она умерла. Что Ярый обманул их, обвел вокруг пальца, получил то, что хотел, нагло подставил Лизу, убил ее и убрался восвояси. А они остались. Вдвоем. С чужим ребенком.

Но потом гнал прочь плохие мысли и возвращался в реальность. Привязывал ребенка к себе и шел в сад, где настроение все так же повышалось, как и много лет назад. Он показывал Лисенку герберы, желтые, много-много маленьких подсолнухов и больших ромашек. Ребенок тянул к цветам руки и что-то лепетал. А Рональд смотрел на него и не мог поверить, что где-то там, глубоко внутри, находится она.

Он любил разговаривать с Лисом. Не с ним, а с ней. Односторонний монолог, Рональд точно так же разговаривал когда-то с цветами. Теперь молчаливые цветы заменяла не менее безмолвная Лиза. С глазами совсем другого цвета, карими. Но как же ему не хватало именно тех самых глаз!

Ей… ему… ребенку исполнилось почти два года. Он очень плохо развивался. Почти не рос. Только-только научился самостоятельно сидеть. Лис узнавал в лицо одного Рона, и радостно тянул к нему худые ручки. Рональд его купал, кормил, укладывал спать, менял пеленки, подрезал волосы и ногти, не спал с ним ночью и везде носил с собой. Передавал Грэгору только в случае острой нужды и вечером, когда доктор приходил с работы. За два года Рон выспался, наверное, три или четыре раза. Ребенок плохо спал. Он плохо ел. Часто кричал. Часто болел. Обычно ночью Рональд дремал в нелепой позе в кресле, с Лисом на руках – только так ребенок успокаивался и ненадолго затихал.

А первые месяцы Рональд почти не помнил. Все было, как в тумане, как в плохом, кошмарном сне. Лисенок балансировал на грани, они с Грэгором по очереди дежурили у стола, днем и ночью спасая ему жизнь. Спирт, запах лекарств и трав, желание все бросить, упасть и просто отключиться – и только понимание того, что там, внутри, она, придавало сил, и он настойчиво боролся дальше. Тело ребенка укрепили. Лис перебрался со стола в кроватку. Дышать стал сам. Есть – тоже. И настало время переезжать туда, где бы о них никто не знал, начать жизнь с чистого листа. А Рональд больше всего на свете не хотел переезжать, сел в гостиной на диване, прижал к себе Лисенка, и словно сам стал маленьким ребенком: расплакался и все твердил, что не поедет никуда. Что это место – Рай, что он не сможет без него, что только здесь было и будет хорошо, что Лиза должна очнуться здесь, а не в чужом и незнакомом доме.

Грэгор сел рядом, обнял его. Сказал, что сильно любит. Что надо уезжать. Что это место стало Раем лишь потому, что они его сделали таким. Что Рай – это не место. Рай – это Рональд, Грэгор, Лиза. Люди.

И новый дом действительно не оказался страшным. На окраине города у моря, аккуратный, небольшой. Рональд как обычно засадил цветами двор. Грэгор по-прежнему лечил. То же солнце светило в окна по утрам. Такой же ветер дул под вечер.

Он часто ходил гулять на побережье. С привязанным ребенком за спиной. Внимательно смотрел на плещущиеся волны, на синеву у горизонта, на рассыпчатый песок и разноцветные камни под водой. А вдруг именно сейчас она смотрит на мир его глазами? И Рон старался чаще ходить туда, где было красиво, разглядывать рассветы и закаты, цветы, бабочек, богатые дома и лица прохожих. И, специально для нее, каждый день в одно и то же время подходил к зеркалу и смотрел на себя. Представлял, что там, напротив, стоит она и тоже смотрит. Говорил, что очень скучает. Невыносимо. Что еле держится, но ждет. Упрашивал вернуться поскорее. Сейчас. Сегодня. Или завтра. И так – неделю за неделей. День за днем.

Лис, наверное, в шестой или в четвертый раз раскричался за ночь. Рональд встрепенулся, мигом раскрыл глаза, встал с кресла, покачал ребенка, успокоил. Не хотелось, чтобы Грэгор проснулся. В новом городе дела у него пошли в гору, и он работал допоздна. Уставал. Хотя виду старался не подавать, и всегда после работы отправлял Рона отдыхать, готовил на всех ужин, читал с ребенком на руках, занимался с ним. Рон в это время отсыпался. А ночью давал выспаться Грэгору.

В окна лился розовый рассвет. Глаза слипались. Зевая, Рональд сел в кресло. Поджал колени, прислонил к ним Лиса. Ребенок что-то залепетал, замахал руками, бессмысленным взглядом посмотрел вокруг. Спать малыш, увы, совсем не собирался.

Вздохнув, Рональд вложил палец в крохотную ладонь – она сжалась рефлекторно и прочно его обхватила. Вложил палец в другую ладонь – ребенок вцепился и в него тоже. Рональд приподнял тощие ручки, опустил их. «Сейчас в рот возьмет», – подумал он, и Лисенок, точно прочитав мысли, подтянул палец ко рту и больно цапнул.

– Ай! – вскрикнул Рон и сердито посмотрел в глаза ребенку. С тех пор, как у него выросли зубы, он стал довольно больно кусаться. А сейчас прокусил палец до крови. – Нельзя так делать! – строго сказал ему в лицо, хотя и понимал, что Лис не поймет смысла сказанных слов, и встряхнул руки, пытаясь сбросить вцепившиеся детские ладони.

Не получилось.

Встряхнул сильнее – опять не вышло.

Перевел озадаченный взгляд на лицо ребенка.

А тот смотрел. На него.

Не бессмысленными пустыми глазами.

Не в никуда.

А конкретно на него.

Пронзительным, серьезным, взрослым взглядом.

Сердце больно кольнуло.

– Нет, – всхлипнул Рональд и сжал детские ладошки. – Этого не может быть!.. – крепко зажмурился.

«Мне показалось, мне показалось, мне просто кажется…» – и осторожно приоткрыл глаза.

Ребенок улыбался. И… ямочки на щеках.

Те самые.