Текст книги "Ярый Рай (СИ)"

Автор книги: Гера Серебро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Глава 20
Мнимый Рай

Лиза проснулась от того, что что-то теплое, греющее правый бок, пропало, а ей совсем не хотелось, чтобы оно исчезало. Она пошарила рукой по кровати, ничего не нашла и в волнении распахнула глаза.

– Я тебя разбудил?

Рональд тут же перестал одеваться и прильнул к кровати, сел перед ней на корточках и протянул к девушке руку. Лиза обхватила ее и залюбовалась – часть лица Рона скрывалась за одеялом, и она видела только взъерошенные волосы и глаза, с чертинками в зрачках. Бесподобные, так здорово было вот так проснуться и увидеть именно их. Чудесное утро. Солнечное. Настроение взлетело до небес, внутри распустились огромные цветы. Девушка подтянула Рона за руку, отодвинула одеяло, приподнялась на локтях и с упоением поцеловала его.

– Доброе утро, Солнце, – счастливая, Лиза откинулась на подушку. Рональд переместился на кровать и сел рядом.

– Доброе. Принести тебе чего-нибудь?

– Ах, нет, спасибо, Солнышко. То, что мне нужно, рядом сидит, – она переложила голову с подушки ему на колени, зажмурилась от удовольствия, потому что он пропустил пряди через пальцы; посмотрела на оголенный живот, хитро сощурилась и сделала вид, что хочет Рона укусить.

– Э-эй, ну что ты делаешь? – дрогнул он от щекотки, на всякий случай подавшись назад, и при этом так сильно сощурил глаза и так широко улыбнулся, что Лиза сама непроизвольно заулыбалась.

– Не знаю. Но мне нравится, – девушка схватила его за плечи, подтянулась, села верхом, сжала коленями, обхватила руками, обняла со всей силы, прикусила мочку уха. – Я тебя сейчас съем. Ты вкусный.

– Я же тогда умру. И что ты делать будешь? – шепотом поинтересовался Рональд.

– Обгладывать косточки и плакать, – грустно вздохнула Лиза, откинулась назад, посмотрела на смеющиеся напротив и сама звонко рассмеялась.

– Ну как же я тебя люблю, – рука Рона проскользнула девушке под затылок и прислонила голову к плечу. Шея покрылась поцелуями. – Походишь со мной? Пожалуйста. Я быстро Биззи подою, отведу на поляну, а потом налью тебе чай.

– Самый вкусный в мире?

– Ну конечно.

– Уже бегу.

Лиза встала с кровати, подошла к шкафу, не обращая внимания на вчерашнее платье, аккуратно повешенное на спинку кровати. Деловито распахнула дверцы, почему-то обрадовалась, увидев бардак. Взяла первую попавшуюся рубашку, надела.

– Ну вот, – протянула она, когда пуговицы в районе живота едва сошлись с петельками. – Так нечестно!

– Растет, – Рональд обнял ее со спины, положив ладони на живот.

– А я не хочу, чтобы он рос. Скоро стану неуклюжей, – вздохнула девушка. – А ты будешь помогать мне обуваться?

– Конечно, буду. Не расстраивайся. Вот, возьми эту, она большая, – Рональд извлек из кучи вещей другую рубашку и протянул Лизе.

Теперь пуговицы без проблем вошли в петельки.

А две минуты спустя Лиза сидела, накручивая прядь на палец, и смотрела, как белое молоко тугими струями с журчанием вливается в ведро, слушала, как Рон ей что-то говорит, смеялась, улыбалась, а мыслями витала далеко.

Ведь день прошел. Ярый пришел в себя. Настало время выяснить. Все. До остатка.

Она прошлась по поляне, посмотрела, как Биззи потянулась к сочной, мокрой от росы, траве. Вдохнула полной грудью свежий, прохладный воздух. Послушала шелест листвы. Ушла с Роном под руку в дом. Обернулась.

Тропинка вела вниз. В лес. Там он.

Быстро отвернулась, чтобы Рональд не заметил, на что именно она отвлеклась. Посмотрела, как Рон возится с плитой и ставит чайник, стараясь сильно не шуметь.

– Ваш чай, – галантно поставил перед Лизой чашку.

– Благодарю, – ответила учтиво и отхлебнула. – М-м-м, он правда лучший в мире! Но ты все равно вкуснее. Имей в виду.

Рональд зарделся и сел рядом. Часы в гостиной мерно отбили семь часов утра. На втором этаже раздались шаги, видимо, Грэгор тоже проснулся. Время неумолимо шло, и улыбка сползла с лица Лизы. Идти туда хотелось все сильнее. И, как бы хорошо не было сейчас здесь, девушка чувствовала, что должна находиться там.

– Рональд… – осторожно начала Лиза. Ей очень не хотелось расстраивать его.

– Что? – посерьезнел он тоже.

– Мне нужно пойти… туда. Сейчас.

Рон мигом переменился в лице и посуровел.

– Зачем? Лиза, не надо. Ты ведь можешь не ходить к нему, зачем ты каждый день туда ходишь? Он делает с тобой что-то страшное, ты каждый раз возвращаешься другая, а все равно продолжаешь туда ходить! Не надо. Не ходи. Лиза. Пожалуйста. Останься.

– Мне надо. Я выясню, чего он от меня добивается. Рональд, не отговаривай меня, пожалуйста, я же к тебе прислушиваюсь. Я просто узнаю, что ему нужно, и все. Не бойся за меня.

– Я пойду с тобой, – после долгой паузы вздохнул и сдался Рональд.

Когда Грэгор спустился и, зевая, зашел на кухню, то застал только две пустые чашки на столе и смятое, брошенное на спинку стула, полотенце.

Чесать задней лапой ухо было забавно. Брык, брык, брык – и по ушной раковине приятно заскользили когти. Правда, удержать равновесие на передних вытянутых лапках не получилось – лисичка повалилась на бок и от нечего делать прикусила кончик хвоста. После завертелась волчком, пытаясь ускользающий хвост поймать. Не поймала.

Кот напротив сосредоточенно облизывал лапу и остервенело тер ею мордочку. Словно внезапно где-то загрязнился, причем довольно сильно, потому что марафет он наводил, по ощущениям Лизы, минут эдак с сорок. Он молчал, она молчала, он ждал, когда лиса заговорит первой – лиса занималась ровно тем же.

По пространству то и дело пробегала мелкая, едва ощутимая дрожь. Горячий и концентрированный воздух казался излишне вязким. Витающее вокруг напряжение чувствовалось и с закрытыми глазами, но никто никуда не торопился. Снаружи Рональд сидел рядом и держал спящую девушку за руку, и Лиза чувствовала его. С ним было хорошо. Уверенно, спокойно.

Девушка смотрела, как нервничает кот, и продолжала дурачиться, делая вид, что ей, в общем-то, и без того нормально, и она сюда просто так пришла, позабавиться.

Он то и дело на нее поглядывал, дергал хвостом, отводил уши назад, и вылизывался, вылизывался, вылизывался…

Лиса зевнула и свернулась калачиком, спрятав кончик носа в густой щекотливой шерсти.

Кот зубами прошелся по растопыренным пальцам и прочистил острые когти.

Лиса закрыла глаза и притворилась спящей.

Шершавым языком кот пригладил шерсть на боку.

Лиса не шелохнулась и засопела.

– Девочка, – сдался кот.

Лиза вскинула мордочку, пошевелила ушами и усами, втягивая носом воздух. Посмотрела налево, посмотрела направо, обернулась на всякий случай.

– Это ты мне?

– Не самое подходящее время для шуток.

– Слушаю, – ответила, переменив образ на обычный. Обратила внимание на руку – с морщинистой истонченной кожей, обильно покрытой пигментными темными пятнами, сквозь которую просвечивались синие вены. В спадающей пряди выделялись седые волосы. Много седых волос.

– Ты пришла, – вкрадчиво продолжил кот.

– Пришла.

– Ты смогла войти.

– Смогла.

– Значит, ты не держишь на меня зла?

– Держала. Ты мог убить меня вчера. Из-за тебя я пережила пожалуй, самый страшный кошмар за всю жизнь. Понимаю, что ты не виноват и не специально, и сам сильно пострадал, и, поверь, мне очень жаль, но… сегодня ты мне все расскажешь. И если ты не расскажешь мне все сейчас, то я уйду. И не приду больше. Мне надоело это все, Ярый. Я хочу знать, что вчера произошло. Я хочу понять, что с тобой происходит. Я хочу знать точно, что тебе нужно. Ты умер вчера, верно?

Кот принял образ Ярого. Зрелого, хмурого, усталого. Даже волосы его изменились, и грязными сосульками свисали вниз. Он, ссутулившись, сел, погасшим взглядом посмотрел на Лизу и нехотя продолжил говорить:

– Сейчас все слишком в твоих руках. Я не могу предопределить, что будет дальше. Да, я умер вчера. Я часто умираю. Мой дом наполовину мертв. Он плохо работает. И после каждой смерти он портится сильнее. И я начинаю умирать чаще. Лекарь поддерживает его в порядке. Что-то убирает, что-то вычищает. Но это. Ненадолго. Помогает.

– Тени не дают тебе умереть полностью?

– Да, девочка. Они заталкивают меня обратно. В тот дом. Плохой дом.

– Они жестоки.

– Нет. Они не жестоки. Ты не понимаешь, девочка. Мы жили не так, как вы. Мы были одним целым. Смотри сюда, – он обвел пространство рукой, и вокруг появился тропический шумный лес, влажный и прохладный. И там ходили люди – похожие на Ярого, но другие. Мужчины, женщины, дети. Все без одежды. Они переговаривались молча, смеялись, улыбались. И вокруг них иногда летали тени, редкие и одиночные. Лиза повертелась на месте, обогнула несколько стволов, хотела потрогать ближайшего ребенка, но рука прошла сквозь него.

– Тени всегда кружились вокруг нас, – продолжил Ярый. – Они – это мы и есть. Наши души. Души тех, чьи дома разрушились, – один человек упал, и от его груди отделилась черная капля – и слилась с другими тенями. – Мы все, и живые, и неживые, были тесно связаны. Взаимозависимы. Они не могут без нас, мы не можем без них, мы с ними – едины, мы все одно живое существо. Они ждали, когда зародится новый дом, и кусочек тени поселялся в него. Мы помнили прошлые жизни, мы проживали новые, мы вылетали из одного дома и селились в другом. Мы все произошли друг от друга, мы разговаривали без слов, мы все всегда были открыты друг для друга. Мы смотрели общие сны. Мы добавляли что-то новое, мы с каждой новой жизнью становились лучше, чище, мы были совершенны, девочка. И так было испокон времен, всегда, пока не пришли вы, – все люди вокруг погрустнели и исчезли. Лиза осталась вдвоем с Ярым. – Я остался один. Мне тошно находиться здесь, в вашем убогом мире. Девочка, я ненавижу вас. Больше всего на свете. Теперь я последнее связующее звено с внешним миром. Мой дом разрушается. А они не понимают. Они всего лишь тени. Они не могут думать без внешней оболочки. Они просто хотят новые дома, они ждут, они по-другому не могут, они навсегда привязаны к моему дому. Они ждут, когда я предоставлю им новые дома, но я не могу, нас больше нет. Мне некуда их расселить, а в мой дом они войти не могут, потому что он мой. Один дом – один жилец. Они не могут позволить мне исчезнуть, потому что когда исчезну я – исчезнем все мы. Мы все уйдем. Я, тени. Нас не станет. Мы станем свободны. Я – их заложник. Они – заложники меня. Это порочный круг. Его очень сложно разорвать.

Лес дрогнул и осыпался, пепел развеялся и исчез. Лиза села на корточки, пытаясь прийти в себя от всего того, что услышала и увидала. Тупая горечь разлилась внутри. Почему-то она чувствовала себя виноватой.

– Ярый, это все ужасно. Мне очень жаль.

– Да, девочка. Мне тоже, очень жаль.

– Ты хочешь умереть?

– Хочу. Я пробовал когда-то сам. Сжигал себя. Топил. Пока не понял, что это на самом деле бесполезно.

– И ты хочешь, чтобы я убила тебя? – спросила с ударением на «я».

– Нет, девочка. О таком я не могу просить. Я бы все сделал сам.

– Ты хочешь уйти из своего дома вот в этот? – она пальцем указала на свой живот. Большой. Там кто-то шевелился. – Хочешь обмануть их? Умереть в другом доме, который они не преследуют? В том, который ты убил вчера, чтобы меня вернуть? Из-за чего и сам умер? Хочешь разорвать круг с помощью пустого дома?

– Я не могу войти туда. Ты не сможешь пригласить меня в него. Он твой и только твой. Только ты можешь войти туда, потому что он находится внутри тебя. Но. Тот дом незрел. Он еще не может говорить. Он пока ничего не может и даже не родился. Но ты могла бы пригласить меня в себя, в большой дом, и уйти в другой, в маленький. Да, ты была в нем вчера. Ты сама убедилась, что он пока незрел. Ему нужно родиться. Подрасти, дозреть. Тогда он заработает в полную силу. Да, я ошибся вчера, девочка. Я вытолкнул тебя не туда. В тебе два дома. К сожалению, мне не дано предусмотреть всего и я часто ошибаюсь. Ты могла застрять там. Ты не умеешь отключаться, прокручивать время, я не научил тебя. Не предусмотрел такую вероятность. Не рассчитал. И вся моя стратегия теперь не имеет никакого смысла.

– Мне показалось, что я пробыла там неделю. Месяц. Не знаю. Но я с ума чуть не сошла.

– И ты сошла бы. Обезумевшие души покидают дома. Ты могла умереть. Я торопился вызволить тебя. И… Девочка, ты несколько раз убивала второй дом. Выгнала из него душу. И… – Ярый запнулся и замолчал. Более того, он уменьшился в размере и отвернулся от Лизы, превратившись не в привычного кота, а в крохотного котенка.

Пауза затянулась. У котенка дрожал тощий хвост.

– Продолжай, – холодным тоном потребовала Лиза.

– Девочка, я все испортил. Не рассчитал такую вероятность. Я не вижу, что будет дальше. Не могу предугадать. Не получается. Все плохо, – котенок спрятал мордочку под лапу и свернулся тугим клубком.

– Ярый. Не тяни.

– Девочка, твой дом был целый. Пустой, целый дом. Я не мог поверить. Своим. Глазам. Что нашел тебя. С живой душой. С целым и пустым домом внутри. А я испортил его. Не рассчитал силу. Сломал. Сделал ему очень плохо. Передал боли больше, чем того требовалось. Он теперь никогда не станет целым. Я не могу полностью погружаться во внешний мир, мне там плохо. Оболочка гниет. Она пронизана болью. А я спешил спасти тебя. И полностью вышел. Потерял контроль. Перестарался, – словно оправдываясь, быстро заговорил котенок. Он свернулся в настолько тугой клубок, что стал походить на меховой шарик.

– Ребенок мертв совсем?

– Нет. Он восстановился. В него еще можно вселить душу и оживить для жизни вне тебя. Но он слишком слаб теперь. Позвоночник поврежден, ходить не сможет. До старости, возможно, не доживет. Быть может, погибнет в первые часы. После рождения. Критические часы. В вашем мире он ничего не стоит. Он многого не сможет сделать там, снаружи. Он будет зависим от окружающих людей. Всегда. Девочка, цена моей просьбы выросла стократ. Я не могу предложить ее тебе. Она не равноценна, не лучше; она хуже, а мы не можем так. Я не вижу, что будет дальше. Варианты оборвались. Все хрупко, шатко.

– Что у меня внутри за дом? – стараясь говорить спокойно, спросила Лиза. Внутри нее дрожала тугая струна, которая, казалось, еще чуть-чуть, и лопнет.

– Теперь он будет выглядеть вот так, – в пространстве появился третий человек, и девушка непроизвольно поморщилась – на нее смотрел кто-то чужой. С чертами лица Тима. Мальчик. С большими карими глазами, вытянутыми ножками. Худенькими. Сам маленький, пожалуй, даже слишком. Он смотрел на нее, сильно прищуриваясь, и беспечно улыбался беззубым ртом. Неприятная картина.

– Мальчик? – только и смогла выдавить обескураженная Лиза. – Убери. Я не хочу смотреть на это.

– Да, мальчик, – ребенок растворился. – И если бы он был здоров, то ты смогла бы все. Ведь так у вас устроено? Пол, возраст оболочки, происхождение. Ар-р-р, дикий, примитивный мир… Ты смогла бы получить образование, какое хочешь. Ты умна. Ты бы добилась многого, сама, всего, чего бы захотела. Грэгор бы вырастил тебя как собственного сына-полукровку, оставил бы все, что у него есть, тебе.

– И Рона тоже?

– Да, и его.

– Но, как? Ведь… я же была бы не девушкой.

– Он очень редкий человек. Один на тысячу, на миллион. Найти его, идеально совместимого с тобой, было едва ли не труднее, чем тебя. Он любить умеет. И любит он – тебя, а не твой дом. Ха. Наша козырная карта. Он бы все понял. Не забывай про то, чему бы ты научилась. В душе ведь можно принять любой образ. Себя прежней, например.

– А с чего ты взял, что я бы согласилась? – спросила Лиза, смутно предчувствуя ответ.

– Ради всех нас. Ради себя. Тебя же будоражит возможность начать жизнь заново, в заведомо лучшем положении. Ты хочешь этого. Такая возможность не выпадает никому, только тебе. Ты любишь рисковать. Ты уже не связываешь себя с внешним домом. Ты понимаешь, что он вторичен. Ты в любом доме осталась бы собой. Мы все связались слишком тесно, и наши судьбы сходятся на одной тебе. Если бы ты отказалась, я бы ушел. И я уйду. Искать другую. Но не успею. Я теряю силы с каждым днем, и скоро буду бесконечно умирать и возвращаться в гнилой дом, чтобы через минуту умереть опять, и так по кругу, бесконечно. Жизнь превратится в ад. Ад. Начался. Давно. Лекарь. У него сердце слабое, он основательно подкосил здоровье. Ха. Когда мы познакомились, он был так пьян, что совсем меня не испугался, вошел, сам, без ухищрений. Потерянный человек. Не самый подходящий кандидат, но я не мог искать другого, пришлось цепляться за него. Он слишком берет всё на себя. Девочка, у него жена – так ведь у вас называются эти люди? – погибла, от болезни, а он винил во всем себя, и до сих пор винит. И если со мной что-то случится, с тобой, со сломанным, со всеми нами, то вина высосет его до дна. Рюмка. Две. И его не станет. А он не сможет удержаться. При лучшем раскладе продержится лет пять, при худшем – года два.

– Рон? С ним что станет? – нетерпеливо перебила Лиза. Напряжение внутри нее достигло пика.

– А ты подумай, девочка. Вы его полностью починили, сломаться дважды невозможно. Без лекаря он пропадет. Он попадет в другие руки, где его начнут ломать опять. Лекарь попробует устроить его, попробует, конечно, но без толку. Без вас сломанный себя не мыслит. Разлучи его с тобой, поставь преграду, и даже сад тут не поможет. Ты можешь представить, что с ним станет, если ему только попробуют отдать приказ, заставят переодеться в форму? Повысят голос, достанут плетку? Ты помнишь, что происходит там, за воротами? Это его самый большой страх – остаться без вас и вернуться в ад. Хочешь знать, как он будет из него выбираться?

– Нет, не хочу, – задрожала Лиза.

– Ты, конечно же, попробуешь ему помочь. Но в нынешнем доме ты ничего не сможешь. Ничего. Ты такая же игрушка в чужих руках, как и он, тебе просто не позволят. Тебя тоже ничего хорошего не ждет. Вернуться к родителю? Или попасть в бордель? Побираться, голодая? И до конца дней ненавидеть себя за то, что отказалась, что упустила шанс; за то, что сломанный себя убьет, что я отправлюсь в личный, бесконечный ад, что лекарь погаснет на твоих глазах. Ты не смогла бы отказаться. Ты любишь нас.

Котенок замолчал и, словно издеваясь, как будто ничего такого не сказал, начал умываться. Тер лапкой ухо, вылизывал ее и тер опять; а Лиза смотрела на него и думала: согласилась бы она? Пошла бы на такое? И понимала, что да. Что сделала бы все, что угодно, потому что сердце щемило от одной только мысли, что кто-то может прикоснуться к Рону. Она не могла думать о себе, на Грэгора и на Кота сейчас ей было наплевать, но Рональд, вечная игрушка, маленькое Солнце, чья рука сейчас перебирала ее волосы снаружи; синеглазое чудо, единственное в мире, любимый до одури – его ни в коем случае нельзя ломать! Глаза застлала пелена, Лиза всеми силами держалась, чтобы не закричать.

Воспоминания хлынули, из детства: гадкий младший брат, самодовольный и высокомерный; недоумение, почему для брата – все, а ее дорога – в чужой дом и замуж. И та же горечь, то же чувство острой несправедливости, которые преследовали ее всегда, сейчас разгорелись тысячекратно: ведь призрачный шанс начать все заново, в заведомо лучшем положении, возможность беречь Рона от дикой жизни до конца, устроить ему самый лучший в мире Рай – был перед самым носом, бери, хватай, живи как хочешь, но… нечего хватать. И Лиза чувствовала себя путником в пустыне, и вот она ползет, ползет, от жажды умирает; видит стакан воды перед собой, тянет к нему руку и понимает, что никакого стакана нет. Мираж. Вокруг пески, везде, весь мир – сплошной песок; солнце жарит тело, не выбраться. Можно ползти. Можно лежать. Итог будет один – тело начнет медленно, мучительно высыхать.

– Так нечестно, – всхлипнула она. – Рай ненастоящий. Временный. Мнимый и злой.

– Ну а что я могу с этим поделать? Ваш мир такой, – вздохнул котенок.

– Но это же все по твоей вине. Ты все испортил. Ты сделал плохо всем. Из-за тебя мы пострадаем. И мы, и ты.

– Я сделал плохо всем? – котенок исчез. На его месте появился Ярый. – А что плохого я вам сделал?

– Как это, что? Ты собрал нас здесь. И прочно привязал друг к другу. Ты ждал, когда я в Рональда влюблюсь. Ты направлял меня. Сокращал сроки. А что в итоге? Ничего! Четыре сломанные жизни!

– Ты все еще думать не умеешь, – он холодно посмотрел в глаза. Сверху сгустились тучи. – Как думаешь, что лучше – спиться и умереть в своей же рвоте или жить и продлевать жизнь другим? Если бы не я, лекарь давно бы умер. Что лучше – быть игрушкой, не чувствовать ничего, терпеть побои, унижения, думать, что это все – нормально, или жить счастливой жизнью, чувствовать, любить? Если бы не я, от сломанного осталась бы только тень, без чувств, без мыслей, без эмоций. Такого ты хочешь для него? Быть вроде бы живым, но мертвым? А ты? Ты помнишь? Что было бы с тобой? Так что плохого я вам сделал? Скажи мне. Объясни. Я искренне не понимаю. Что?!

– Ничего, – девушка отвернулась. Горячие слезы жгли лицо.

– Ш-ш-ш, девочка, не плачь. Мне так трудно удерживать тебя.

– Я не могу. Я не могу не плакать. Как ты себе это представляешь?

– Не надо. Девочка. Все. Хватит, – Ярый взял себя в руки, сел позади Лизы и прижал ее к себе. – Я забываю. Что ты совсем юна. И слишком много хочу. Это неправильно. Мне жаль, что так все вышло. Поверь, я очень сожалею. Мне грустно будет без тебя. Вы все во мне видите почти что божество, а я не бог, я обычная живая тварь, которая мечтает сдохнуть, только и всего. Я тороплюсь. Упускаю важные моменты. Гоню события вперед, теряю бдительность. Да, я виноват. Я очень часто ошибаюсь. Возможно, что-то упустил опять. Не знаю. Я ничего уже не знаю. И просчитывать иные варианты не вижу смысла, да и не хочу. Быть можешь, ты найдешь выход и будет все не так плохо, как я тебе сказал.

– Не будет. Наш мир… да ты и сам ведь понимаешь, – вздохнула Лиза и откинула голову назад, на его плечо. – Лекарь берет все на себя. Он стар. Мы все зависим от него. Он наша связь с внешним миром. Я в теле женщины игрушка. Рональд там полное ничто. Ты умираешь, тебя боятся все и никто больше не поможет. Всё плохо. Плохо, очень.

– Увы, но так.

Лиза крепко сомкнула веки. Гнетущее чувство безысходности сковало девушку, ей больше всего на свете хотелось сказать «Я хочу выйти» – в первый раз отсюда, и второй раз – из того мира, который начинался снаружи, чтобы попасть в другое место.

Хорошее.

Которого, увы, не существовало.