Текст книги "Большая Охота. Разгром УПА"

Автор книги: Георгий Санников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 36 страниц)

Резко повернувшись и указав рукой, куда следует идти, Тихон пропустил впереди себя Сухонина и, еще раз резко сдвинувшись в сторону, чтобы дать дорогу мне, слишком широко шагнул, отчего накидка на его плечах взметнулась вверх и упала мне под ноги. Запутавшись в ней, я едва не упал. Все рассмеялись. В большой столовой, куда мы прошли, стояла пожилая женщина, вся в черном. Я знал от Сухонина – родная сестра Тихона, монашка, она же экономка в доме. Тихон относился к черному монашеству, не имел права жениться, иметь семью, чем обеспечивал себе иерархическое продвижение в церкви до самых высших ее постов. Виктор Павлович рассказывал мне о любовных похождениях Тихона. У этого красавца была куча любовниц, и не только из числа прихожанок, посещали его и светские дамы, мужья которых в Одессе были в некоторых случаях достаточно известны. Любил женщин Тихон, и они платили ему взаимностью…

Сестра Тихона молча поклонилась гостям и сразу же тихо и незаметно растворилась, исчезла в одной из дверей. Тихон снял с уже сервированного и подготовленного к ужину стола большой кусок марли и, явно рассчитывая на эффект, посмотрел на гостей. Эффект удался.

– Как всегда на столе все то, чего не достанешь даже в Одессе, – сказал Сухонин, на лице которого, пожалуй, больше для того, чтобы сделать приятное хозяину, выразилось и легкое удивление, и удовлетворение хорошим приемом.

– Виктор Павлович, в Одессе все можно достать, даже при нашем скромном образе жизни. У нас на Привозе 1не только самые дефицитные продукты, а все что угодно купить можно, были бы деньги и желание. Все, что вы видите на столе, – пища наша церковная, простая и здоровая, недаром меня зовут в народе «шахтерским епископом». К слову сказать, я ни разу не пропустил положенные мне службы в Донецке. Люблю этот край шахтерский, народ рабочий люблю, – и хозяин движением руки пригласил гостей к столу.

## 1 – Привоз – район в Одессе, где находится большой городской рынок.

Казалось, ничего необычного не было на столе, но в те годы и в первой половине мая свежие огурцы и помидоры, рыбное и икряное разносолье было действительно удивительным. Кроме нескольких сортов известной белой и красной рыбы, одной селедки было шесть видов. Копченый, вяленый рыбец и еще какие-то диковинные рыбины в запеченном, отварном, соленом выражении, конечно же целиковый осетр с хреном и т.д. и т.п., всего и перечислить невозможно. Даже стоявшая на столе в больших трех плошках черная зернистая, паюсная и красная икра с воткнутыми в нее деревянными ложками не производила такого впечатления, как эти красиво расположенные и торчавшие в разные стороны на столе хвосты и головы с воткнутыми в них пучками зелени.

– Чувствуется, любят вас прихожане, – с юмором произнес Сухонин, – всем обеспечивают. Картошечка отварная, конечно же, привозная, а такие фаршированные помидоры могут быть в это время только из Болгарии. С таможней, небось, хорошие отношения имеете, – продолжал шутить Сухонин.

– Побойтесь бога, Виктор Павлович, все это делает, добывает и готовит сестра, а уж как ей это удается – ее секреты. Ну да я рад, что доставляю вам какое-то маленькое удовольствие, хоть чем-то сделать приятное, вы же знаете, как я к вам отношусь. У вас высокий пост в совете в Киеве, вас уважает Владыка, и вы у меня в гостях. Принимать вас у себя в доме – великая честь.

Общие разговоры – все ли хорошо в отношениях с комиссией по делам православной церкви при Одесском исполкоме, нет ли неприятностей с властями и т.д. и т.п. – шли довольно долго. Выпито было несколько рюмок водки, на столе нарушился порядок снеди, которая успела поубавиться. Наконец Сухонин произнес:

– Жаль, редко встречаемся, надо бы чаще. Но приехали-то мы к вам в Одессу не только в плановом порядке для составления отчета нашему правительству о работе православной церкви вашей епархии. У нас к вам просьба.

Тихон с подчеркнутым вниманием посмотрел на Сухонина. За маской веселого и гостеприимного хозяина угадывалось волнение и скрываемое напряжение. Высокое начальство просто так для общей официальной беседы не приезжает из Киева. Все священнослужители высокого ранга – и в православной церкови, и ВСЕХБ, католики или представители других религиозных культов знали Виктора Павловича Сухонина как одного из руководителей совета (того или иного), но я был уверен, а с годами еще более укрепился во мнении, что все они догадывались о его истинном положении, о работе в госбезопасности. При этом конечно же они не могли не уважать его за знания церковных канонов, образованность в области истории церкви и наверняка ценили в нем умение разговаривать на одном языке, чувствуя в нем равного профессионала…

– Я не хотел вам говорить об этом по телефону, дело пикантное, да и другие вопросы хотелось обсудить. К вам в епархию и под ваше начало несколько месяцев тому назад прибыл из Франции и работает благочинным 1Борис Старк. Нам бы хотелось познакомиться и побеседовать с ним. И не только потому, что он реэмигрант, долгие годы жил и работал в Париже, сын того самого адмирала Старка – одного из виновников гибели в Порт-Артуре эскадры в русско-японской войне 190»–1905 годов. Мы знаем, что и его отец, и он сам тесно сотрудничали с белым движением. Знаем, что он давно отошел от всех антисоветских эмигрантских организаций, долго добивался возвращения в Россию, в Советский Союз. У нас имеются некоторые вопросы к нему, мы хотели бы встретиться и побеседовать с ним, познакомиться, и сделать это с вашей помощью, чтобы не травмировать его нашим официальным вызовом в исполком Одессы или Совет Министров Киева, имея в виду Совет по делам православной церкви. Знаете, эти реэмигранты иногда не все правильно понимают, могут как-то иначе истолковать этот вызов.

## 1 – Благочинный – в православном церковном управлении священник, помощник епископа, выполняющий административные обязанности по отношению к нескольким церквам с их приходами.

Тихон лицом сразу просветлел, даже вздохнул, как мне показалось, облегченно.

– Виктор Павлович, конечно, конечно помогу. Только подскажите, как лучше это сделать.

– А вы позвоните ему по телефону и пригласите по просьбе местных властей на беседу и знакомство, это его не напугает. Кстати, сегодня уполномоченный по делам православной церкви при вашем облисполкоме, – и Сухонин назвал фамилию, – вместе с нами пытался дозвониться до Белгород-Днестровского, у нас ничего не получилось. Линия была беспрерывно занята. Телефонистки сказали, что заказ можно сделать только на завтра. А нам ведь торопится надо, уезжать. Вам, наверное, легче связаться с ним, и вызов Старка будет по-человечески понятен.

– Виктор Павлович, да это минутное дело, – радостно почти вскричал Тихон, – сейчас я закажу разговор с отцом Мефодием (Старком), – и Тихон взял телефонную трубку со стоявшего на тумбочке телефона.

– Девушка! Это говорит абонент № –, дайте мне Белгород-Днестровский. Спасибо. Ну вот, можно и по рюмочке.

Выпить, однако, не успели. Раздался звонок, Старк был у телефона. Как и договаривались, Тихон пригласил его на завтра в Одессу для знакомства с местным светским начальством, курирующим церковь.

– Интересно, – задумчиво произнес Сухонин, – мы два часа сегодня не смогли дозвониться до Старка, а вы сделали это за две минуты. Скажите, сколько вы платите девушкам-телефонисткам?

– Господь с вами, Виктор Павлович, просто доброе слово, они знают и уважают меня.

И на настоятельную просьбу Сухонина все же дал пояснения:

– Конечно платим, но не много. Этим занимается моя экономка…

Вскоре подошла вызванная Сухониным машина и мы уехали, договорившись о встрече назавтра в кабинете уполномоченного по делам православной церкви в здании блисполкома, куда Тихон должен был уже своей машиной привезти самого Бориса Старка.

Утром следующего дня Виктор Павлович и я сразу после завтрака в шикарной в те времена одесской гостинице «Красная», где мы остановились, пошли погулять по знаменитому Приморскому бульвару, пообщались с Дюком 1. Три часа, оставшиеся до встречи со Старком, мы провели в обсуждении предстоящей встречи. Говорил все это время только Сухонин. Что тогда мог сказать я, какое мнение высказать своему начальнику о целесообразности вербовки этого благочинного? Ровным счетом ничего, разве что кивнуть согласно или дать утвердительный ответ на вопрос Сухонина.

## 1 – Дюк – так одесситы называют французского герцога Ришелье. В 1805–1814 гг. генерал-губернатор Новороссии, содействовал хозяйственному освоению края и развитию Одессы.

– Мы наблюдали Старка все то время, пока он с семьей готовился к реэмиграции в Советский Союз и поэтому многократно посещал наше посольство в Париже. С ним несколько раз беседовали по нашей просьбе в совконсульстве сотрудник нашей резидентуры. Самые приятные впечатления. Старк – патриот Советского Союза, русский человек, с детства мечтал вернуться, выполняя волю покойного отца, в Россию. Он лояльно настроен к советской власти, давно порвал с белогвардейскими и антисоветскими центрами. Резидентура проверяла его через свою агентуру. Отзывы самые хорошие. Жена и девятнадцати летняя дочь имеют такие же настроения, как и сам Старк. Все они положительно с нашей точки зрения характеризуются и за время проживания в Советском Союзе. Ты подумал о вопросах, которые мы должны задать Старку?

Во-первых, я бы детально расспросил Старка о его отце-адмирале. Личность историческая, вице-адмирал, имевший прямое отношение к Порт-Артуру в 190» году, поражению русского флота. Активный участник Белого движения, ненавидел Советскую власть, а яблоко от яблони… Во-вторых, более тщательно прощупать взгляды Старка, узнать, что он думает о Советском Союзе, который он увидел своими глазами. Ведь он уже больше года работает в Белгород-Днестровском, до этого жил несколько месяцев в Одессе, выезжал в Москву, в Ленинград и уже довольно долго работает в провинции. Как ему наша провинция? Одно дело агентурные сообщения, а другое дело, если вы сами его расспросите. В-третьих, мы плохо знаем его отношения в семье, живут замкнуто, ни с кем не общаются, в свой семейный круг никого не пускают. Вот такие вопросы я бы выяснил у него, Виктор Павлович, – закончил я кратко.

– Ладно, в общем правильно, «яблоко от яблони», – язвительно повторил Сухонин, но насмешки в его голосе не было.

От Сухонина мне было известно, что Москва и руководство в Киеве настоятельно рекомендовали Сухонину завербовать Старка еще более года тому назад, как только он приехал в Одессу. Центр планировал использовать Старка в дальнейшем в качестве нашего агента с целью проникновения в церковное руководство в Москве, для чего после закрепления наших с ним отношений, соответствующей подготовки перевести с нашей помощью сначала для работы в центральных районах Российской Федерации, а затем в Москву. Однако Сухонин не торопился. Он ответил Москве, что Старк должен хотя бы пару месяцев поработать в своем новом качестве пройти проверку через агентуру. Дать ему, как говорится, «отстояться», а потом уже решать вопрос о вербовке. Многое в Старке смущало Сухонина, и прежде всего, его деловые и личные качества. Он неоднократно говорил мне: «Завербовать можно каждого, куда им деваться, нашим гражданам. Но мы-то особый отдел – церковный. Просто так, «с кондачка», священника не очень-то завербуешь. Здесь особый подход нужен».

«Чекисты – церковники» – люди особой профессии в ЧК, – любил говорить Сухонин. – Они не только должны хорошо знать церковь и все каноны, но и уметь слиться с толпой верующих, проникнуться их духом, быть особого рода психологами…»

…Беседу со Старком вели втроем. Кроме нас с Сухониным присутствовал и заместитель уполномоченного по делам православной церкви в Одессе, он же – начальник отделения «церковников» Одесского областного управления госбезопасности.

Виктор Павлович был прав. Старк оказался фигурой, совершенно непригодной для роли агента. И не потому, что он был истинно верующим. А потому, что Старк, как выяснилось в четырехчасовой беседе, был человеком, как говорится, «не от мира сего» – чрезмерно застенчивым, робким, нерешительным и в высшей степени скромным. Полученные от беседы впечатления полностью совпали с имевшимися у нас к тому времени данными как из Франции, так и в период его жизни уже в Советском Союзе. Выяснилась также его исключительная привязанность к семье – жене и дочери, которым он явно рассказал бы о вербовочном предложении, если бы таковое состоялось.

Дочь Старка – настоящая красавица, судя по фотографиям, мало походила на отца, больше на мать. Только глаза были отцовские, в них были грусть и доброта. Роскошные волосы, убранные в причудливую прическу, украшали эту чудную девичью головку.

Деликатный в манерах и разговоре Старк откровенно, даже очень уж откровенно и доверчиво рассказывал о себе, о их жизни во Франции, учебе в техническом колледже в буржуазной Эстонии, где он получил специальность техника по холодильным установкам, что давало возможность всюду на Западе хорошо зарабатывать. Работал по специальности он недолго и, проживая в Париже и, естественно, будучи достойным прихожанином и верующим, посвятил себя церкви, став постепенно священником, получил под Парижем русский приход. Как только его окружению во Франции и прихожанам стало известно, что он оформляет в советском посольстве свое возвращение на Родину, белогвардейские, эмигрантские и другие антисоветские центры начали травлю его семьи, часть прихожан перестала посещать его церковь. Вся эта травля, в том числе и в эмигрантской прессе, привела его к изоляции, полному духовному и психологическому истощению. Отец его, вице-адмирал Старк, перед смертью завещал сыну уехать на его истинную Родину – в Советский Союз, чтобы после смерти быть похороненным в России, и взять с собой горсть земли с могилы отца, которую потом положить в гроб сына по смерти его. И в довершение разговора совсем «добил «сотрудников» Совета по делам православной церкви.

– Дочь моя Наталья, – говорил Старк, – почти сразу же по приезде в Советский Союз забеременела от какого-то проезжего актера и вот-вот должна родить. Мы не осуждаем и не ругаем дочь нашу, все от Бога, но нам с женой очень тяжело сейчас. Дочерью нашей мы довольны и очень любим ее, она мастер-парикмахер высокого класса, специалист по дамским прическам, училась в Париже, к ней приезжают за сотни километров сделать прическу. Все от Бога, все образуется, и наша дочь будет счастлива.

Говорил он спокойно, убежденный, что наказан Богом. Подробно рассказывал Старк, как он преодолевал свое духовное истощение, как тяжело входила его семья в новую для них среду. В общем ни о какой вербовке не могло быть и речи, что и было сообщено в Москву. В. П. Сухонин через свои возможности в Одессе и Киеве многое сделал для оказания различной помощи Старку по линии украинского экзархата.

По прошествии десятилетий я нет-нет да и вспомню сына адмирала Старка, с которым судьба столкнула меня в столь необычной ситуации и которого (я при этой мысли всегда улыбаюсь) десница Божья отвела от нелегкой судьбы – стать агентом органов госбезопасности и пожизненно нести этот тяжкий крест. А улыбаюсь я каждый раз этой мысли, так как десницей Божьей в этом случае был большой профессионал, знаток своего дела и человеческих душ полковник Виктор Павлович Сухонин…

К моему приходу в отделе скопилось множество различных оперативных документов, часть которых готовилась к сдаче в архив, часть к уничтожению. Подавляющее число материалов относилось к сороковым годам и заканчивалось началом пятидесятых. Чего там только не было!

Мое сознание будоражили не только сами дела, но и та отрывочная и не всегда понимаемая информация, которую я получал, читая оборотную сторону листов. Дело в том, что в войну было плохо с бумагой и оперработники составляли документы на обороте уже использованных и ненужных старых дел. Так вот, часто на оборотной стороне был более интересный материал. Например, о двух восстаниях заключенных в северных лагерях. Они, по немецким планам, должны были вырваться из лагерей и получить оружие с немецких рейдеров, находившихся в Карском и Баренцевом морях для оказания помощи восставшим. Были протоколы допросов агентов абвера, абверовской школы «Цеппелин», или немецкой агентуры по линии СД 1. Тогда же я узнал, что гестапо не было широко представлено на оккупированной территории. Действовала в основном служба безопасности, а гестапо имело лишь своих уполномоченных либо небольшие подразделения с особыми целями и задачами.

## 1 – СД – Sicherheitsdienst – служба безопасности (нем.).

Я все больше сближался с товарищами по работе. Почти каждый из окружавших меня сотрудников – личность. Яша Лопатко. В июне 41-го пограничник Лопатко на советско-финской границе отражал в течение месяца атаки финнов. Получил медаль «За отвагу». Начальник отделения – Михаил Яковлевич Купцов. В сентябре 41-го минировал и взрывал переправы через Днепр. Докладывал обстановку маршалу С. М. Буденному. Большой нужник, он рассказывал об этом случае с юмором: «Докладываю оперативную обстановку на нашем участке С. М. Буденному у него в штабе, куда был послан с пакетом своим руководством. Передаю пакет адъютанту маршала. Входит Семен Михайлович. «Ты оттуда?» «Да, – говорю, – оттуда». «Докладывай устно, что знаешь, это лучше». Доложил. Обстановка была тяжелая. Кончил доклад. Семен Михайлович говорит: «Свободен, иди». А я к нему обращаюсь с вопросом. «Разрешите, товарищ Маршал Советского Союза, обратиться с вопросом?» Он так весело посмотрел на меня и говорит: «Разрешаю». А я ему: «Киев удержим, товарищ Маршал Советского Союза?» А он мне: «Пока у Семена Михайловича Буденного есть усы – Киев был и будет советским». И подмигнул мне. А на завтра самолетом улетел в Москву, оставив армию Кирпоноса 1, которая была уже окружена немцами и загнана в Ирпенскую пойму».

## 1 – Кирпонос – Герой Советского Союза, генерал-полковник, погиб в окружении в 1941 г. Похоронен после войны в Киеве.

Иван Степанович Буряк в 1941–1943 годах служил в Кремле, был в охране Сталина. В декабре 41-го года принимал участие в ликвидации террориста, действовавшего под видом патруля, сумевшего обстрелять правительственную машину, выехавшую из Спасских ворот.

Прошедшие фронт или партизанские отряды, остававшиеся по заданию в тылу врага, еще молодые, всего на несколько лет старше меня, они держались со мной на равных.

Несколько прочитанных материалов потрясли меня. По некоторым из них я составлял короткие аннотации для архива. Фрагменты особо запомнившихся дел навсегда остались в памяти.

…Февраль 1942 года. Киевский оперный театр. Зал набит старшими и высшими офицерами вермахта. В партере, амфитеатре, ложах и балконах – 1200 мест. Идет совещание. Присутствуют высшие военные чины Германии. Совещание закончено. Начинается концерт. На сцене Борис Романович Гмыря 1, или, как его называют немцы, «Дубинушка». Он поет старинные русские романсы и всегда романсы Шуберта на немецком языке.

## 1 – Гмыря Б. Р. –народный артист УССР, бас. Правительство Украины предоставило ему возможность эвакуироваться из Киева, выделив грузовую автомашину. Он отказался из-за болезни жены и остался в оккупированном Киеве. На предложение немцев работать ответил согласием и пел на сцене театра и в немецких военных частях. Выезжал с концертами в Берлин (его слушал Гитлер) и в ставку в Винницу. С немцами, которые также выделили ему автомашину, не ушел. Репрессиям с нашей стороны не подвергался. В 50-е годы по инициативе Н. С. Хрущева награжден орденом Ленина и получил звание народного артиста СССР.

Театр сокрушает глухой удар страшной силы, всем кажется, что рухнул потолок. Одновременно с ударом и грохотом гаснет свет. В зале и на сцене – не пробиваемая вспыхнувшими со всех сторон ручными фонариками густая, проникающая в легкие пыль. Из партера слышатся крики ужаса и стоны раненых. Дали аварийный свет. На высоком голубого цвета потолке зияет вместо люстры дыра, пятиметровая в диаметре. Весом в несколько сот килограммов бронзовая с позолотой шикарная люстра оперного театра с рухнувшими вместе с ней тяжелыми цепями, кусками штукатурки и фрагментами потолка лежит в партере, накрыв собой, убив и покалечив 26 немецких офицеров. В зале стоит крик. Раздается властный голос одного из офицеров, призывающий к порядку и спокойствию. Офицеры помогают друг другу выбраться из-под обломков, пытаются приподнять люстру и освободить раненых и вытащить тела убитых. Вновь раздается команда срочно, организованно и без паники покинуть здание, оставив вещи в гардеробе, погрузиться в уже прибывающие машины для немедленной эвакуации из этого района – в подвале театра неразорвавшаяся авиационная бомба! И надо отдать должное немецким офицерам – не было никакой паники, очень быстро и организованно они покинули через все возможные выходы здание театра и доставленным к театру автотранспортом вывезены в безопасное место. Как выяснилось позже, в здание театра упала сброшенная с советского самолета бомба в 150 килограммов, попавшая в середину купола, которая, к счастью для немцев, а может быть, и для театра (когда бы мы еще имели такой театр), не взорвалась. Бомба была сброшена с небольшой высоты, предохранитель – «ветрянка» 1не успел открутиться, и бомба, пробив потолок и обрушив люстру, ушла глубоко в подвал. Немцы смогли ее обезвредить к утру следующего дня, и через два дня театр функционировал, а население так ничего и не узнало. Немцы под строгую ответственность запретили говорить о случившемся, местное население не должно было знать об этом.

## 1 – «Ветрянка» – предохранитель в авиабомбах, принцип которого состоит в откручивании от потока воздуха «крыльчатки» – «ветрянки», обнажающей ударный механизм.

Москве заранее стало известно о намеченном на конкретное число в феврале «2-го года секретном совещании и было принято решение взорвать оперный театр. Организовать диверсию путем минирования здания не удалось и тогда было найдено другое оригинальное и смелое решение. В партизанский отряд, находившийся наиболее близко к Киеву, легким самолетом У-2 (впоследствии ПО-2, «Кукурузник») была доставлена 150 килограммовая бомба. Летчик – киевлянин, закончивший еще до войны киевский аэроклуб, много раз именно на У-2 летал над Киевом, знал все подходы к театру и в любую погоду на низкой высоте смог бы точно положить в цель свой груз. Все были уверены в успехе. Но немцам повезло. Именно в этот день был туман, а облачность ниже 600 метров. «Ветрянка» была установлена именно на эту высоту. Все учли наши разведчики, если бы не погода… Пилот был вынужден снизиться до 200 метров, иначе он не видел цели. Со второго захода он сбросил бомбу. Он принял правильное решение, бомбу положил точно в цель. Самолет не вернулся к партизанам. Судьба этого парня осталась неизвестной.

Тогда же, читая подготавливаемые для сдачи в архив дела, я впервые столкнулся с самым страшным в жизни человека – предательством.

Нечипоренко Сергей 1– старший оперуполномоченный отдела «О» (церковный) НКГБ УССР, старший сержант госбезопасности 2, в органах по комсомольскому призыву 1939 года. Коммунист. В начале войны по заданию Наркомата госбезопасности участвовал вместе с другими товарищами в подготовке агентурных спецгрупп для работы в подполье. Имел непосредственное отношение к созданию двух таких групп, в каждую из которых входило 6–8 человек надежных людей, в основном из числа проверенной и закрепленной в работе агентуры. Люди с опытом гражданской войны, в том числе радистка, специально подготовленная для связи с Москвой. Сергей вместе с группой чекистов за несколько дней до сдачи немцам Киева уехал на двух машинах в район Дымера взрывать армейские склады. Задание они выполнить успели, взорвали объект перед носом противника, оторвались от немецких танков, на освободившиеся от взрывчатки грузовики погрузили раненых бойцов и двинулись к Киеву. Немцы по дороге разбили грузовики с воздуха, а сам Сергей был ранен немецкой пулей в колено. Транспорта не было, войска отступали пешком, кто как мог. Находившиеся вместе с отступавшими частями Красной Армии медики смогли в тех страшных условиях сделать Сергею операцию, извлечь пулю, спасти ногу. Но двигаться самостоятельно он не мог. В группе были специалисты по изготовлению документов, имелись у них всевозможные чистые бланки, в том числе и бланки паспортов. В одном из сел с действующей церковью, настоятель которой отец Никодим, как и большинство священнослужителей того времени, был агентом органов госбезопасности, сделали короткий привал, изготовили Нечипоренко новые документы на другую фамилию и оставили под видом родственника у о. Никодима. Детально обсудив поставленную перед Нечипоренко задачу – как ему действовать во вражеском тылу – руководитель группы, старший лейтенант госбезопасности 3Филиппов, начальник родного церковного отдела, на прощание сказал: «Держись, сынок, мы обязательно вернемся, еще погуляем на твоей свадьбе». Стоя перед Филипповым и сглатывая подступивший к горлу комок, чувствуя, что вот-вот разрыдается, Нечипоренко прохрипел: «Все будет в порядке, товарищ майор, клянусь вам как коммунист и чекист, я выполню свою задачу, оправдаю ваше доверие». «Ладно, ладно, Сережа, будем ждать от тебя вестей. К родным своим не ходи, с ними не встречайся, это опасно».

## 1 – Фамилия и имя изменены.

## 2 Старший сержант госбезопасности приравнивался к лейтенанту Красной Армии.

## 3 Старший лейтенант госбезопасности в НКГБ приравнивался к майору Красной Армии и носил такие же знаки отличия, т.е. две шпалы.

## 4 В то время сотрудники НКГБ носили свои особые знаки отличия – фуражки с голубым верхом и на рукавах выше локтя вышитые золотом овальные нашивки с изображением меча клинком вниз и скрещенных серпа и молота.

Немцы вошли в село на следующий день после ухода группы, к вечеру появилась крупная тыловая часть. У священника немцы не останавливались, может быть, потому что сама церковь вместе с домом находилась на отшибе от села. Но в церковь, где шли службы, немцы заходили. Через неделю раненый смог самостоятельно передвигаться, а еще через пару дней двинулся в Киев, ночуя по дороге у добрых людей. Немцы ни разу не остановили его, не проверили документы, которые, впрочем, были весьма надежными.

Дороги были забиты немецкими войсками, техникой и передвигающимися в противоположную сторону, на запад, по указанным немцами маршрутам колоннами военнопленных, почти без конвоя. Кто хотел и мог, тот бежал, но таких было немного. Это объяснялось, как думал Сергей, не только моральной подавленностью вчерашних воинов Красной Армии, не только тем, что эта смертельно уставшая масса людей состояла в большей части своей из детей и близких раскулаченных и сосланных в сибирские и северные лагеря крестьян, а отсутствием в этой бесконечной колонне хотя бы нескольких офицеров-командиров.

Через несколько лет, работая в центральном аппарате МГБ Украины, начальник отделения капитан Нечипоренко, имея доступ к секретным документам, узнает, что миллионная армия генерала Кирпоноса, разрезанная на отдельные части немецкими танками, потеряв почти весь командный состав, утратив управление войсками, уже не была более способной к сопротивлению. Всех тех, у кого на рукаве гимнастерки была звезда 1, или след от нее, а также выявленных коммунистов немцы расстреливали на месте. Не щадили и офицеров, если те попадались с оружием или пытались оказать сопротивление. Количество военнопленных от этой миллионной армии потрясает – четыреста тысяч. Он видел немецкую хронику тех лет в кинотеатрах оккупированного Киева. Фальшивки тут не могло быть, места знакомые, и на этом фоне тысячи и тысячи сидящих на земле советских военнопленных…

## 1 – Звезды на рукаве гимнастерки и шинели имели политработники всех рангов.

Сергей наблюдал серые колонны уныло бредущих на запад и не понимал, как это возможно вот так добровольно топать в плен.

Устав от многочасовой ходьбы и уже сильно прихрамывая, – болела разбереженная рана, – он присел у какого-то полуразрушенного и покинутого дома. Вскоре от колонны пленных отделились двое и подошли к нему. Только сейчас он близко увидел их лица – небритые много дней маски с безумными глазами. Один из них прохрипел: «Парень, у тебя не найдется куска хлеба, мы третий день без еды». И только сейчас до Сергея дошел страшный смысл случившегося. «Да эти голодные люди сейчас уже ни на что не способны», – мелькнуло у него в голове. «Вот, возьмите», – и Сергей протянул им вынутую из котомки краюху хлеба и небольшой шматок сала, оставшийся у него от снеди, полученной от отца Никодима. Сам он не ел с утра, но от нервного напряжения чувства голода не было. До Киева оставалось всего несколько километров, а там мать с братом, связи. В голове адреса двух конспиративных квартир, куда он мог попасть в любое время суток по известному ему паролю. В котомке, кроме полотенца и смены белья, все от того же доброго отца Никодима, был принадлежавший ему табельный пистолет ТТ с двумя запасными обоймами и граната. Для себя он решил – если немцы остановят и после проверки документов потребуют показать содержимое котомки, он попытается убежать, применив оружие, или погибнет в бою.

Последняя ночь перед Киевом была холодной и тревожной. Сергей вместе с несколькими десятками гражданских, в основном пожилых женщин и детей, переночевал в развалинах безымянного полусгоревшего покинутого хутора в стороне от дороги, по которой почти беспрерывно, не соблюдая никакой светомаскировки, двигались в сторону Киева немецкие автогрузы…

На медленно идущее в сторону Киева гражданское население немцы не обращали никакого внимания. Колонн пленных на дорогах уже не было. Встретились им два небольших, обнесенных условно колючей проволокой лагеря для военнопленных с мизерной охраной – и это все, что осталось от многочисленных и плотных масс советских военнопленных, двигавшихся еще вчера и пару дней назад ему навстречу. Позже он узнал, что немцы передвигали эту огромную массу людей в подготовленные места концентрации, что жителям Киева и других мест Украины разрешалось искать среди военнопленных родных и по предъявлению подтверждающих родственную связь документов забирать их домой. Уроженцев и жителей Западной Украины немцы освобождали и отпускали домой самостоятельно, без всяких условий. Все отпущенные немцами военнопленные получали соответствующий документ, который они обязаны были по прибытии к месту жительства предъявлять в немецкую комендатуру для регистрации и дальнейшего направления в созданную немцами на оккупированной территории местную администрацию. Срок регистрации – сутки, по истечении которых в случае задержания – отправка в концлагерь или расстрел. Через несколько недель немцы прекратили отпускать русских, а вскоре и всех остальных, за исключением западных украинцев, которые в дальнейшем в основном влились в состав ОУН–УПА…