Текст книги "Большая Охота. Разгром УПА"

Автор книги: Георгий Санников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 36 страниц)

И все же, несмотря ни на что, УПА существовала и постепенно приобретала четкие формы слаженно действующих войсковых соединений и отрядов, подчиненных единому командованию. Прошедший в 40-е годы в Германии военную подготовку Роман Шухевич в конце 1942 года порвал с немцами, действовал самостоятельно, но некоторые контакты с оккупационными властями сохранил. Игра продолжалась. Только в конце 1944 года немцы освободили Бандеру из-под ареста, рассчитывая на его помощь в вопросах организации диверсионной работы в тылах наступающей Красной Армии.

«Кто бы мог подумать, что красные так расколошматят хваленый вермахт! Все-таки славяне, хочешь не хочешь, а родственники. Это тебе не немецкие бюргеры», – часто говаривал про себя Кук. Он хорошо помнил то время, когда по указанию центрального провода с отрядом УПА зимой 1944 года перешел советско-немецкий фронт и на стремительно освобождавшейся от немецких оккупантов под ударами Красной Армии территории Западной Украины организовывал партизанские отряды, которые действовали против Красной Армии, в тылу у нее, утверждая себя тем самым как новая украинская власть. Позже Кук объяснил сам себе успехи своих отрядов, временное освобождение сел и некоторых райцентров от советской власти не только численностью и достаточным вооружением, смелостью и умением своих бойцов, а в основном благоприятно сложившейся в тот период для ОУН общей обстановкой. Просто Красной Армии было не до них. Она спешила на Запад, туда, где была Германия, ее главный враг…

Томила жажда. Воды во фляжке больше не было. Солнце же как назло только-только начало клониться к западу, медленно погружаясь в сгустившиеся на горизонте, как густой темный туман, облака.

«Быть сегодня ночью дождю с ветром, – мелькнуло в мыслях. – Да и ноги, особенно в коленях, как всегда на непогоду, заломило. Проклятое болото». Он вспомнил, как в 1949 году, обложенный со всех сторон чекистами, сумел выскользнуть из кольца и уйти через болото, известное своей непроходимостью и опасными трясинными ловушками. Шли через болото с местным проводником. Вуйко был инвалидом с детства, сильно хромал от рождения, в армию поэтому его ни в какую – ни в польскую, ни в русскую – не брали, но охотник был замечательный, знал все тропки местные вокруг. Родная земля всегда помогает. Провел Лемиша с Оксаной и тремя его боевиками через страшное для чужого человека болото. Оставил их на крошечном сухом островке среди заполненных водой болотных плешин, а сам ушел, заверив, что вернется, как снимут военные осаду. Несколько дней ждали его. Дожди пошли проливные. Огня разводить нельзя было. Свои плащ-палатку и ватник отдал Васыль начинающей заболевать Уляне. Плащ-палаток больше у них не было. Правда, хлопцы отдали провидныку один ватник, но и он не спасал от дождя и сырости. На островке одни кусты да трава болотная. От дождей вода поднялась, оставался один маленький незатопленный пятачок без воды. Туда положили больную Уляну. Хлопцы вместе с Васылем в воде сидели. Там и заработал себе Кук вечный ревматизм, тревоживший его всегда перед непогодой. «Мой барометр меня не подводит, – любил шутить Кук.

Солнце ушло в темные облачка, а набежавшие с севера тучи заволокли небо. Быстро темнело. Вдали, где-то за селом сверкнуло и спустя короткое время приглушенно грохотнуло.

– Нам еще для полного рая дождя не хватало, – вдруг мрачно произнесла сидевшая до этого согнувшись, чтобы голова не торчала, Уляна. – Шалаша у нас все равно нету.

Васыль промолчал. Когда-то, много лет назад им понравилась русская поговорка «С милым и в шалаше рай», – и с тех пор они шутили по поводу часто служившего им крышей лесного шалаша, сделанного на скорую руку боевиками. «Хорошо, что Уляна не забеременела», подумал про себя Кук. Последний раз они были близки ранней весной в бункере. Благо вдвоем зиму провели. Такое случилось в их партизанской жизни впервые. Обычно вместе с ними были три-четыре боевика-охранника. Тут не до любви.

Глядя на согнувшуюся Уляну, Кук вспоминал те дни, когда они по-молодому пылко и влюбленно соединялись в единое целое, сливаясь со Вселенной и забывая все на свете. Только глаза, блик которых был заметен и в темноте, выдавали выплескивавшийся из них жар любви. После таких минут Васылю становилось не по себе. Он стыдился этого охватывающего его в такие незабываемые в жизни мужчины мгновенья чувства. Ему порой казалось, что как революционер-подпольщик он не должен иметь права на такую любовь, он не должен расслабляться. И все же он каждый раз замечал в себе после этого поднимающееся откуда-то из души чувство успокоенности и уверенности в себе. Улянкина любовь не опустошала, а наполняла его новой силой. Он любил ее, и возникающее в нем каждый раз желание взять ее внешне почти не проявлялось ни в словах, ни в движениях. Он стеснялся этого, как проявления мужской слабости. Он иногда приказывал себе: «Ты руководитель, командир, тебе подчиняются тысячи людей. Ты отвечаешь за их жизни и за ту победу, к которой ведешь этих людей. Ты не имеешь права на сентиментальность и мещанское чувство, придуманное богатенькими и именитыми интеллигентами, называемое любовью». Он никогда не признавался ей в любви, не говорил красивых и ласковых слов. Не отвечал теми же словами, которыми щедрая на любовь и ласку Уляна каждый раз, когда они соединялись, одаривала его.

В сгущавшейся темноте ему хорошо был виден четкий профиль Уляны, ее красивая чуть-чуть повернутая в сторону голова с уложенной пучком на затылке толстой косой. Переполнявшее его чувство любви к единственному самому близкому человеку на Земле, жене своей Уляне, матери их общего ребенка, зачатого в любви, спрятанного КГБ, быть может, навсегда для них, в не известный никому сиротский детский приют, готово было выплеснуться ласковыми словами. Он повернулся к Уляне, протянул к ней руку, коснулся ее плеча и вместо слов признания ей, такой желанной, повинуясь выработанной за многие годы подполья самодисциплине и контролю над своими эмоциями, сказал:

– Пить не хочешь, Улянка? Темно стало, можно незаметно спуститься к ручью.

Уляна, не отвечая Куку, молча протянула ему пустую флягу. Васыль заглянул ей в лицо. Глаза Уляны устремлены в одну, только ей видимую точку. Губы сжаты в одну узкую линию.

– Устала я, Васыль, – произнесла Уляна и снова замолчала.

Молчал и Лемиш.

– Лучше смерть в бою, чем вот такая жизнь в бесконечных бегах. У меня такое чувство, Васыль, что за нами как будто наблюдает невидимый нами глаз, как будто оттуда, с самого неба. И от этого глаза негде спрятаться. – Говоря это, Уляна вытянула руку высоко над головой, тыча указательным пальцем куда-то в небо.

– Ты просто устала, измучилась. Скоро мы встретимся с нашими друзьями на востоке и определим нашу дальнейшую жизнь. Я в ответе за тебя. Верю в нашу счастливую звезду.

– Да не об этом я, Васыль. Самое страшное это потерять веру в людей, а значит, и в дело наше. Вот что меня пугает. Все меньше и меньше остается с нами верных друзей. Народ запуган бесконечными акциями «безпеки». По всем селам ходят группы военных. Нас разыскивают. Помнишь, что рассказывала перед нашим уходом в бункер хозяйка хаты Ганна?

Лемиш молча кивнул. Уляна продолжала:

– Почти все село перетаскала «безпека» на допросы. Все о нас расспрашивают. Люди стали нас боятся. Я это кожей чувствую.

Лемиш вздохнул и тяжело поднялся с земли. Стемнело окончательно и можно было стоять, не рискуя быть обнаруженным посторонними со стороны. Он сумел за день отдохнуть и выспаться. «Не надо показывать Уляне, что мне, как и ей, тоже не очень-то хорошо. Что и меня мучает безызвестность будущего. Сейчас главное – сохранить уверенность в себе и зарядить этой уверенностью Уляну. Не хватало мне еще ее истерик», – думал Лемиш, сбегая по склону холма к тихо журчащему у его подножья родничку, ручеек которого через несколько метров исчезал в заросшем камышом и тиной маленьком болотце, которое весной и осенью разливалось, пробиваясь узкой водной дорожкой куда-то далеко-далеко за поля и холмы, высыхая к лету. Лемиш утолил давно мучившую его жажду и с полными флягами так же быстро поднялся к Уляне. Она ждала его наверху, стоя у куста, и делала гимнастические упражнения, разминая затекшее от долгого дневного лежания тело.

– Ты прости меня, Васылько, – тихо произнесла Уляна и прикоснулась рукой к его щеке. – Все-таки я баба, а не мужик. С нами такое бывает. Не обращай внимания. Я действительно очень устала, но все это уже прошло.

– Я тебя понимаю. Тебе тяжелее, чем мне. Женщине в подполье всегда труднее, и я благодарен судьбе, что послала мне тебя.

Они долго еще стояли у куста ракиты, тесно прижавшись друг к другу и переговариваясь шепотом. Время от времени замолкали и внимательно вслушивались в ночь. Далеко за селом временами все еще глухо перекатывались раскаты грома и изредка вспыхивали синими стрелами молнии. Гроза проходила стороной. Над ними тоже было темное, покрытое сплошной облачностью небо. Отсутствие луны и звезд делало ночь еще более темной. Неожиданно упали первые капли начинающегося дождя и через несколько минут он забарабанил по накинутым на их плечи плащ-палаткам.

Дождь кончился так же неожиданно, как и начался. Посветлело. Сырость и прохлада проникали за одежду. Ноги устали, но ложиться на мокрую землю не хотелось. Внезапно в стороне от их лежки послышался какой-то звук, произведенный, вероятно, человеческой ногой, столкнувшейся с камнем или торчащим из земли корневищем. Они оба молча расстегнули кобуры пистолетов и извлекли свои «Вальтеры». Автомат в такой ситуации пока не годился – надо передергивать затвор, а это было бы слышно в ночной тишине и выдало бы их присутствие. Пистолеты же самовзводные и патрон всегда в патроннике. Снятие с предохранителя производится бесшумно. Они продолжали стоять и, казалось, слышали звуки шумно и часто работающих сердец. Шелест травы от чьих-то шагов послышался справа и туда же сразу вытянулись две руки с пистолетами. Оба знали, что идет человек и что это может быть только приведший их сюда вуйко или связной. Тем не менее они никогда не исключали поджидавшую их опасность. Шаги замерли и они услыхали такое знакомое цоканье языком: 2-1-2 и снова: 2-1-2. Лемиш отодвинулся на несколько метров от Уляны, так, на всякий случай, и ответил таким же цоканьем. И из ночи донесся громкий шепот:

– Друже провиднык, это вы?

Чумак, с которым они расстались осенью прошлого года, стоял перед ними живой и невредимый, держа в руках знакомый им автомат ППС. Субординация не позволяла всем им обняться и расцеловаться, как и подобало бы при таких случаях, как эта затянувшаяся встреча. Но по тому свистящему шепоту, которым Лемиш расспрашивал Чумака о новостях с востока, и по вопросам, которые задавала Уляна, перебивая мужа, было понятно, что радости от этой встречи нет границ. Все в них ликовало. И от прихода связного, и от той информации, что он успел передать у этого так надоевшего им куста ракиты, и от того, что все наконец-то закончилось благополучно, и от завершения той длительной операции по переходу на восток, которую они начали планировать более года назад.

– В село нам нельзя, друже провиднык, – начал после коротких и радостных расспросов Чумак. – Там сегодня военные остановились. Да и вообще там опасная обстановка. Я господаря предупреждал. Он вам это говорил. Тут недалеко, пару километров, есть наша крыивка. Там можно надежно укрыться и спокойно отдохнуть день-два, чтобы двигаться дальше. Переход большой, километров сто. Решайте, друже провиднык. Если вы готовы, мы можем сейчас же двинуться в путь. Я прибыл в этот район вчера на рассвете, день провел в бункере. Со мной два боевика от Партизана, но они присоединятся к нам позже на маршруте. В этом районе мы заметили движение военных на машинах, и появление неизвестной группы людей. Одному мне было легче передвигаться.

– Все правильно, друже Чумак. Мы с Оксаной смертельно устали, не спали несколько ночей. Дни тоже были тревожными. Лучше отдохнуть.

Чумак упаковал в вещмешок остатки хамсы, хлеба, расправил примятую траву. Через несколько минут группа тронулась в путь. Чумак, как всегда, шел быстро, Лемиш и Оксана с трудом за ним поспевали. Наконец, Лемиш попросил идти медленнее. Только по известным одному ему приметам Чумак точно вывел их к бункеру. В темноте ни Лемиш, ни Оксана не сориентировались на местности. Они даже не определили точное место лесного массива, который в общем-то был им известен. Оба смертельно устали. Чумак первым спустился в бункер, помог Уляне и Лемишу, придерживая их на лестнице. Зажег керосиновую лампу, осветившую укрепленные толстыми ветками стены, прочно сколоченные одинарные и достаточные для двоих нары. Дощатый столик рядом со входом у лестницы и два грубо сколоченных табурета. Это был старый и хорошо оборудованный схрон. Чумак сел на один из табуретов и, положив свой автомат на стол, молча смотрел на севших напротив него Лемиша и Оксану-Уляну. Первым нарушил могильную тишину схрона Лемиш:

– Друже Чумак, мы поспим пару часов, сил нет больше бороться со сном. Разберите и смажьте мой автомат. Я его давно не чистил, – и протянул Чумаку американский автомат с обрезанным боевиками-умельцами прикладом.

– Друже провиднык, я не знаю этой системы, не смогу разобрать автомат.

Улыбнувшись, Лемиш ловким и уверенным движением в несколько секунд разобрал автомат, вынув предварительно магазин. Разобранные части оружия лежали перед Чумаком на столе.

Лемиш и Уляна сразу же освободили себя от ремней с пистолетами и сумками и, не снимая сапог, повалились навзничь, мгновенно уснув. Чумак какое-то время внимательно смотрел на лежавших перед ним мужчину и женщину. Увеличил огонь в лампе. Встал и зажег свечу, укрепив ее на противоположной от спящих стороне. «Пусть светлее будет, а вдруг схватка, их все-таки двое, собьют лампу, свеча останется, в темноте мне будет труднее», – думал Чумак. Движения его рук были несколько суетливее, чем обычно. Он волновался, такое с ним случилось, наверное, впервые в жизни. Он никогда не испытывал ни паники, ни страха. И вдруг здесь, в бункере, когда все выстраданное им в прошлом осталось позади, нервы его сдали. Ему стало страшно. И не от того, что эти люди могут сейчас проснуться, прочитать его мысли в голове. Убить его из еще имеющегося у них оружия – вот оно, рядом с ними на снятых с пояса ремнях, в кобурах. Два безотказных «Вальтера». В голове мелькнуло: «Разбудить их? Рассказать, что был захвачен советской «безпекой», что не сумел подорваться вместе с врагами, что стоял до конца. Провиднык поверит и не накажет его. В подполье было твердое правило – сам рассказал, без принуждения, никто тебя пальцем не тронет, тебе все простят и даже подозревать не будут. Но почему ты тогда не сказал о своем предательстве там, в поле, у ракитного куста? Тогда это было бы логично и оправданно». Он почему-то вспомнил слова своего нового начальника Николая Ивановича: «Ты не изменяешь присяге УПА, Мыкола. Ты даешь новую присягу, новой твоей службе и работе. Ты будешь помогать украинскому народу избавиться от крови и боли. Захватить живым их руководителя, чтобы с его помощью вывести из подполья остатки тех, которые все равно рано или поздно будут нами уничтожены. Ты окажешь величайшую услугу и помощь прежде всего многострадальной Украине, ее народу. Ты становишься бойцом за новую Украину, за ее счастье».

Чумак своими глазами убедился в могуществе Советской Украины. Он видел счастливых людей, работающих у станков и у домен, шахтеров и колхозных хлеборобов. Он встречался с ними же в южных санаториях, разговаривал с большими советскими начальниками. Почти все они говорили с ним на украинском языке и были украинцами. Он навсегда запомнил усатого и пожилого генерала с изуродованной рукой в Хмельницком управлении госбезопасности, который так напомнил ему обычного вуйку, надень на него сельский брыль 1. Нет, он, Мыкола, выбрал новый и единственно правильный путь. Правда, и выбора у него другого не было. Но ведь прав Николай Иванович. Заблуждались они в оуновском подполье. Войну Запад так и не начал. Дураки они, американцы, самим сгореть в этой войне! Вон какая сила Советский Союз! Какая мощная армия! Разбили все-таки они нашу УПА. Не нарушал он присягу. У него сейчас другая присяга, и он будет верным бойцом за ставшую ему родной Советскую Украину.

## 1 – Брыль – сельская соломенная шляпа (укр.).

Чумак решительно встал и повернулся к спящим Лемишу и Оксане. Два шага и он вплотную подошел к нарам. Протянул руки и взял лежавшие рядом с крепко спавшими портупею провидныка с прицепленной к ней гранатой, ножом и пистолетом. Кобура пистолета жены провидныка и часть ремня оказалась у нее под спиной. Чумак осторожно потянул к себе ремень. Женщина не проснулась. Он разрядил пистолеты. Вынул запал из гранаты. Ни Лемиш, ни Оксана не пошевелились. Они продолжали спать. Тогда он приподнял все еще продолжавшего спать Лемиша и посадил его к стене. Провиднык продолжал спать. То же самое он проделал с Оксаной. Она всхрапнула и встрепенулась. Чумак сел за стол. Ствол его автомата был направлен в сторону сидевших на нарах. Женщина проснулась и закричала. Даже тогда, когда он казнил по приказу своих командиров людей, среди них попадались женщины, он не слыхал такого страшного крика, похожего скорее на вой волчицы, угодившей в смертельный капкан. Женщина смотрела на Чумака глазами полными ужаса и недоумения. Лицо ее искажала гримаса отвращения и боли. Проснувшийся после короткого, как беспамятство, сна Лемиш пришел в себя и, повернув голову в сторону Чумака, смотрел на своего уже бывшего связного глазами, выражающими сожаление, горечь и боль от случившегося с ними. Он не впал в истерику, как Уляна. Он пытался найти выход, что-то предпринять и хотел поймать взглядом глаза преданного ему в прошлом человека, никогда не вызывавшего у него и тени подозрения. Чумак явно боялся встретиться взглядом с некогда обожаемым им командиром, а ведь он раньше считал за счастье умереть за своего провидныка. Лемишу так и не удалось посмотреть в глаза своему связному.Чумак сознательно отворачивался от него, смотрел в сторону Уляны. Глаза Уляны горели гневом и ненавистью. Она неожиданно для Мыколы плюнула ему в лицо.

– Сдохнешь вместе с «гэбэшниками», проклятый Иуда, – произнесли шепотом, показавшимся всем троим громким голосом, запекшиеся губы Уляны.

Чумак достал из кармана серую от грязи тряпицу, служившую ему носовым платком, и вытер со щеки плевок. Не спуская с сидевших на нарах глаз, медленно пятясь от них, зашел за лестницу, нащупал в земляной нише «Тревогу» и нажал на кнопку. Раздался еле слышный и короткий щелчок. «Все, назад пути нет», – подумал Чумак и облегченно вздохнул.

Где-то там, в каком-то райотделе ГБ зажглась сигнальная лампа на контрольном щите и раздался звонок, который мгновенно взметнул наверняка дремлющего дежурного офицера, сразу же поднявшего на ноги «тревожную группу»: «Сигнал от Чумака. Лемиш захвачен или убит. Тревога»…

Чумак отодвинулся от включенного им аппарата. В бункере стало тихо. Чумак с автоматом в руках, изготовленным к стрельбе, сидел за столом напротив Лемиша и Оксаны. Он по-прежнему не смотрел в глаза ни Куку, ни Уляне. Взгляд его был где-то посредине между сидевшими на нарах. Наконец, Лемишу удалось поймать взгляд Чумака. Теперь они смотрели друг на друга глаза в глаза. Первым нарушил тишину Лемиш:

– Друже Чумак, мне все ясно и я не требую никаких объяснений. Бог с вами. Он нас когда-нибудь рассудит. Когда здесь будут Советы?

Чумак долго молчал. Было видно, что он хочет как-то ответить на вопрос, но его что-то сдерживало. «Наверное, имеет указание не вступать с нами в разговор», – подумал Лемиш. И вновь обратился к Чумаку:

– Вы хорошо знаете меня, друже. Раз вы дали согласие захватить нас, значит что-то и когда-то я с вами просмотрел. Назад не воротишь. Я не собираюсь уговаривать вас отпустить меня и Оксану. Дело в другом. Мой вопрос «Когда здесь будут Советы?» имеет прямое отношение не ко мне, а к вам, друже. Я знаю, что буду расстрелян большевиками. Я буду убит, как убили генерала Чупринку, а до него других наших командиров. Вы, друже, знаете, что на допросе у чекистов я им ничего не скажу ни о моей работе, ни об оставшихся в подполье связях. Не скажу я им и о том, что хочу сейчас сказать вам. У меня в кожаной сумке, которая лежит на столе, немного золота и восемь тысяч рублей. Возьмите все это себе. Вам пригодится. Вы молодой. Вам еще долго жить. Я не хочу, чтобы деньги подполья достались Советам. Придет время и вы реализуете золото – это всегда те же деньги. Взамен мне ничего не надо. Повторяю – я не хочу, чтобы это попало большевикам. В сумке имеются и документы, отчеты, мои записи. Пусть они все изучают, все равно без меня не разберутся.

Чумак, не отводя направленный в грудь Лемиша ствол автомата, продолжал хранить молчание, угрюмо глядя на провидныка.

– Как хотите, друже. Мне жаль, что деньги и ценности пропадут. Вы смогли бы всем этим воспользоваться, деньги и драгоценности все-таки. Без всякого риска. Жаль.

Снова в бункере нависла гнетущая тишина. Наконец, Чумак мрачным голосом ответил Лемишу:

– Друже провиднык, я не за гроши працюю 1.

## 1 – Працювати – работать (укр.).

Лемиш посмотрел на Чумака с удивлением и спросил:

– А за что же вы працююте, друже?

И неожиданно услышал произнесенный хриплым от волнения голосом:

– Друже провиднык, я працюю за идею, а не за гроши.

Больше разговоров в бункере не было, все напряженно ждали появления чекистов. Еще до того как посадить к стене бункера еще спящих Лемиша и Уляну и включить «Тревогу», Чумак открыл вход в бункер, отбросив далеко в сторону деревянную крышку люка. Спешившим к месту завершения операции сотрудникам госбезопасности легче найти вход в схрон.

С момента включения Чумаком аппарата «Тревога» прошло чуть больше часа, когда наверху раздались торопливые шаги и приглушенные метровым слоем земли голоса, проникающие через отверстие входа в бункер. Перед тем как спуститься в бункер осторожные чекисты все же громко крикнули сверху:

– Мыкола! Ты живой? Что у тебя в бункере происходит?

– Здесь я, хлопцы, здесь, – сразу же среагировал Чумак, узнав по голосу Партизана.

Однако вместо Партизана в бункер торопливо спустились два оперработника. Это были совсем молодые уже знакомые Чумаку по его новой работе сотрудники госбезопасности, к которым он обращался по именам Вадим и Валентин 1. Оба одеты в новую летнюю полевую форму, хромовые перепачканные мокрой грязью сапоги. Офицерские ремни без портупей. Головных уборов на них нет. В руках пистолеты ТТ и мощные ручные фонари. Впрочем, пистолеты были сразу же убраны в кобуры. Поставленные на стол электрофонари залили ярким белым светом маленькое помещение бункера. Валентин занялся обыском Лемиша и просмотром изъятых у него сумки, оружия и полупустого вещмешка. Более сложное досталось Вадиму – он должен был обыскать Уляну и просмотреть ее вещи в небольшой торбе 2. Вадим начал с торбы.

## 1 – Кулешов Вадим Александрович и Агеев Валентин Леонтьевич – сотрудники госбезопасности Украины.

## 2 Торба – мешок (укр.).

Обмылок когда-то ароматного и дорогого туалетного мыла. Полувытертая зубная щетка, несколько носовых платочков, застиранные, неглаженых, но чистых, смены нижнего женского белья, некоторые женские принадлежности, несколько фотографий с сыном, аккуратно перевязанных голубой ленточкой и этой же лентой прикрепленных к небольшому зеркалу, чтобы не мялись. Весь немудреный скарб Оксаны. Вадим чувствовал на себе ненавидящий взгляд жены Лемиша. Ему не хотелось прикасаться к этой женщине, заведомо зная ее внутреннюю реакцию. Он же мужчина, а она молодая и красивая женщина. Ой как не хотелось Вадиму делать то, что на официальном языке называется «произвести личный досмотр и обыск». Он мысленно представил, как будет реагировать на его руки женщина. Но выхода не было. Это спустя много лет в подобной операции должна была бы со стороны чекистов участвовать женщина – сотрудник госбезопасности.

Вадим встретился с ее взглядом. Холодок пробежал по коже – столько ненависти и гнева было в глазах женщины. Лемиш сидел на табурете в углу бункера, опустив голову, и, казалось, оставался безучастным ко всему происходящему вокруг него. Обыскивавший его сотрудник ГБ был плотным, крепкого телосложения молодым парнем с желтыми рысьими глазами, добродушным круглым, покрытым сплошными веснушками лицом и густой шевелюрой рыжевато-темных волос. Второй, обыскивавший Уляну, был такой же молодой, но высокого роста, с красивым, слегка вытянутым лицом с четко очерченными губами, мужественным, с еле заметной ямочкой подбородком и породистым мужской формы носом, который и определял красоту этого рослого офицера. Светло-русые коротко стриженные волосы падали на лоб и он часто и резко отводил их рукой. Высокий красавец блондин приблизился к Уляне и, протянув правую руку, положил ее на плечо женщины.

– Снимите, пожалуйста жакет и свитер, я вынужден вас обыскать.

Уляна подняла голову и, глядя в лицо блондина, произнесла:

– Я женщина, вы не имеете права.

– Для меня вы не женщина, а государственная преступница, жена задержанного и арестованного органами государственной безопасности руководителя бандеровского подполья Лемиша – Кука Василия Степановича. Вы Крюченко Уляна, известная в подполье как Оксана. Раздевайтесь или мы применим силу.

Блондин быстро провел ладонями рук по ее бокам, груди, спине и бедрам. Оружия не было. Ульяна медленно сняла жакет и стянула свитер. Теперь она стояла перед тремя молодыми мужчинами в одной заношенной мужской рубашке, которую носила вместо женского белья. Было заметно, что она была без бюстгальтера. Так ей было, наверное, удобнее в суровых условиях походной жизни. По требовательному жесту руки блондина она так же медленно, как и жакет, стянула через голову юбку и осталась в одних трусах перед чекистами. Руки обыскивающего прошлись по ее животу и ягодицам, медленно и тщательно прощупали резинку в верхней части трусов, снимать которые ни она, ни чекисты не решились. Чумак отвернулся и смотрел в сторону. Все-таки жена его хоть и бывшего, а большого командира. Оба чекиста тоже чувствовали себя неловко, но они делали свое дело и выполняли свой долг. Чекисты прощупали всю одежду задержанных, включая нижнее белье и обувь. Возможно, искали спрятанные в одежде документы, особо секретные записи. Не нашли. Уляна с неиспытанным никогда ранее в ее жизни отвращением чувствовала на своем теле омерзительное прикосновение рук так тщательно обыскивающего ее блондина. Обыск окончен.

Задержанные Лемиш и Оксана с помощью чекистов, поднимаются на поверхность. Там их подхватывают чьи-то руки стоящих вокруг люка людей. В окружении нескольких человек их отводят на несколько метров от люка. Все молчат. Из люка показываются обыскивавшие задержанных чекисты. Последним на поверхность вылезает долговязый Чумак. В руках у него все вещи Лемиша и Оксаны, их оружие. Ствол так и не собранного американского автомата торчит из вещмешка. Среди стоящих у входа в бункер старые знакомые Лемиша – его связной, работавший в паре с Чумаком, Карпо, а рядом с ним наверняка тот, кто был известен провидныку как Партизан. Лемиш не ошибся, это был именно он, Партизан, на которого возлагал свои последние большие надежды Лемиш, не окажись тот подставой советской «безпеки», действовавшей от легендированного чекистами провода ОУН. Плотный чекист с рысьми глазами, обыскивавший Лемиша, тихим, спокойным, но достаточно властным голосом отдает команды, по которым можно сделать вывод, что он здесь старший. Все приходит в движение. Чумак и Карпо закрывают люк, маскируют вход в бункер. Впереди вытянувшейся цепочки из двенадцати человек идут Чумак, Карпо и Партизан, за ними в окружении нескольких чекистов с автоматами наизготовку Лемиш и Оксана. Замыкают шествие те двое, которые обыскивали арестованных. Маленькая колонна движется быстро. Бункер находился на опушке леса, и какое-то время группа идет лесом. Через несколько сот метров открывается большая поляна, которую пересекает лесная дорога. На ней стоит небольшой автобус и два крытых брезентом ГАЗ-69, куда по отдельности помещаются Лемиш и его жена. Все происходит быстро по заранее отработанному четкому плану. Никакой суеты, лишних движений и действий. Лемиш и Оксана в разных машинах плотно прижатые с двух сторон чекистами. Машины медленно с включенными подфарниками, чтобы явно не выдать своего присутствия в лесу, движутся по ухабистой лесной, а затем и полевой дороге и выбираются на шоссе. Теперь уже с включенными фарами мчатся по хорошей дороге и вскоре вьезжают в известный Лемишу и Уляне районный центр Золочев. Короткая остановка в местном райотделе и через несколько минут машины выезжают в сторону Львова. Перед городом сворачивают к военному аэродрому, где арестованных грузят в военно-транспортный самолет, берущий курс на Киев…

* * *

Все те, кто участвовал или имел отношение к захвату Лемиша и Уляны, или по роду службы знал об этом, от шоферов и техперсонала, от рядовых оперработников до руководителей подразделений, дали особую подписку о неразглашении. Захват Лемиша и содержание его с женой во внутренней тюрьме КГБ Украины считалось государственной тайной. Лемиша и Уляну продолжали «разыскивать». Территориальные органы КГБ по-прежнему получали ориентировки и указания по розыску этой пары, тысячи людей оставались задействованными в проведении розыскных мероприятий. Указ Президиума Верховного Совета о расстреле Лемиша имелся давно, как и приговор Верховного суда. Но имелось и решение инстанций о возможном использовании Лемиша в пропагандистском плане в случае его захвата живым, что и произошло. Органы ГБ Украины, действуя по указанию ЦК Компартии, планировали широкомасштабную кампанию по разоблачению оуновского движения, деятельности зарубежных центров ОУН в Западной Украине. Пусть нет больше, как это было раньше, в конце 40 – начале 50-х годов, огневых столкновений с повстанцами при проведении чекистско-войсковых операций, но остались в живых тысячи тех, кто в прошлом участвовал в сопротивлении, вышел с повинной, но, по сути, не изменил своих убеждений, остался сторонником, а может быть, и участником ОУН, глубоко замаскировавшимся, временно затаившимся под видом тихого и мирного гражданина Украины. Тысячи высланных в далекую таежную Сибирь и степи Казахстана бандпособников и симпатиков не расстаются с идеей «самостийной неньки – Украины». Вот почему крайне важно обращение ко всей Украине, ко всем украинцам от такого лидера сопротивления как полковник УПА Васыль Кук.