Текст книги "Большая Охота. Разгром УПА"

Автор книги: Георгий Санников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 36 страниц)

Надо сказать, такие воришки встречались редко. Но то, что произошло с одним из уважаемых чекистов, навсегда осталось в моей памяти.

Почетный сотрудник КГБ, кавалер нескольких боевых орденов, уважаемый и известный в чекистской среде человек оказался банальным мздоимцем.

Это произошло в те далекие 60-е годы, когда весь чекистский аппарат казался кристально чистым и честным.

Поступавшие неоднократно сигналы от церковной агентуры о том, что один из руководителей ведомства по делам православной церкви при правительстве Украины ежемесячно берет денежные подношения в собственный карман со всех 17 православных приходов Киевской области, заставили руководство КГБ Украины провести расследование.

Председатель КГБ Украины получил согласие Москвы не привлекать уважаемого чекиста к уголовной ответственности, а провести с ним беседу. Конечно, пришлось уволить с работы, запретив впредь всем сотрудникам КГБ использовать бывшего чекиста в наших интересах и поддерживать с ним в будущем служебные контакты.

Вызванный к председателю КГБ отставник полковник, выслушав запись зафиксированных техникой его разговоров со священнослужителями во время получения денег, молча встал и вышел из кабинета. Встревоженный непредвиденными действиями так неожиданно быстро ушедшего от него отставника председатель направил за ним сотрудников, но было уже поздно. Когда, спустя короткое время, они подъехали к дому, где проживал изобличенный, он в длинной белой рубахе стоял на карнизе четвертого этажа, забаррикадировавшись в квартире, и громко распевал псалмы. Картина была страшной и необычной. Собравшаяся внизу толпа любопытных наблюдала, как высокий худой старик с развевающимися на ветру седыми патлами размахивал руками. Пришлось прибегать к помощи пожарных и милиции. Затем многомесячное пребывание в психиатрической больнице и безвестное, проклятое всеми существование…

* * *

5 марта 1953 года умер Сталин. Я переживал это как вселенскую трагедию. Казалось, рухнул мир. Сотрудники госбезопасности с траурными повязками на рукаве и обязательно с личным табельным оружием наблюдали за порядком в городе, имея каждый свой участок. Ходили только парами. Мы с моим другом Володей Мазуром молча шли по городу, всматриваясь в лица прохожих. Мы не видели улыбающихся людей. Мы знали – радоваться мог только враг. Лица встречных людей были необычно угрюмы, сосредоточенны, расстроенны, или заплаканны. Из специально установленных многочисленных уличных репродукторов неслись, выворачивая душу, траурные мелодии. Полный горя и скорби голос Левитана, который на всю жизнь остался в моей памяти, звучал: «…Никогда больше не разомкнутся твердо сжатые сталинские губы. Никогда больше эти губы не произнесут трижды продуманные сталинские слова… Никогда больше в этой голове не зародятся мудрые сталинские мысли…»

Мы шли по улицам родного города, поглаживая рубчатые рукоятки пистолетов, вселявших в нас еще большую уверенность и силу. Мы обеспечивали порядок и искали врагов… Потом я узнал, что те, кто отмечал 8 Марта, исключались из партии и комсомола. Имели неприятности и те, кто в скорбные дни траура отмечал семейные праздники…

Отдежурив положенные часы в городе, мы шли на явки с агентурой, собирая по указанию руководства реакцию населения на смерть вождя.

Никогда мне не забыть клятву агента Арона. Он, естественно, не знал, что подполковник Брик уже давно не работает, но он запомнил его по прошлым встречам и обращался к нему как к своему руководителю и начальнику: «Майор Брик! Я, ваш агент Арон, в день смерти вождя, нашего горячо любимого товарища Сталина, клянусь отдать жизнь в нашей борьбе за коммунизм. Я буду уничтожать всех наших врагов, если встречу их на своем пути. Арон. 6 марта 1953 года».

Короткое обращение было написано с ошибками почти в каждом слове. Но этот агент был действительно преданным помощником органов госбезопасности. Он говорил искренне и словами, идущими от сердца. Высокий, худой, он стоял навытяжку передо мной, тоже вставшим со стула, на явочной квартире в доме по улице Пироговской и плакал, размазывая слезы по лицу, и, всхлипывая, повторял слова своей клятвы. Я стоял перед этим малограмотным стариком евреем, смотрел на его скорбное, залитое слезами, передернутое судорогой лицо, и сам заплакал, не стыдясь слез. Даже спустя много лет, вспоминая эту сцену, я не могу смеяться ни над собой, ни над этим преданным советской власти человеком. Все это принадлежало тому времени, и люди были искренни в своих чувствах.

Назначения Берии в Министерство внутренних дел было с восторгом воспринято чекистами Украины. Многие говорили: «Теперь будет порядок, обеими руками голосую за Лаврентия Павловича». Старые чекисты рассказывали о довоенных кроссах, заплывах и забегах имени Берии, говорили о нем как о верном соратнике Сталина, а в случае чего и достойном его преемнике, хвалили его профессиональные чекистские качества. Вспоминали об особой красивой довоенной форме работников НКВД – НКГБ –  серые коверкотовые из специально заказанного в Японии материала гимнастерки; синие, с особым цветовым оттенком галифе, и вообще о той роли и власти всего этого ведомства. С большим подъемом говорили о новой, уже утвержденной Берией, форме и знаках различия, отличавшихся от армейской формы и цветом, и фасоном. Цвет должен быть ближе к голубому, морской волны, символу чистоты, который на тот день оставался только на верхе фуражек. В секретариат из Москвы пришло описание новой формы, и начальник секретариата Четвертого управления пожилой чекист, сухопарый, с вечно улыбающимся маленьким морщинистым личиком Анатолий Иванович неожиданно для всех появился в новой форме и похож был в ней на старого опереточного артиста –  уж больно яркой была эта форма. Но смотрелась, в общем-то, красиво. Никто из начальства замечания ему не сделал, наверное, потому, что приказ о введении новой формы, пока без указания сроков, был подписан самим Лаврентием Павловичем. Молодые сотрудники посмеивались между собой над причудливо смотрящемся Анатолием Ивановичем, но давать оценки нововведению ни ему, ни старшим товарищам не решались.

Вскоре на Украину прибыл новый министр – Мешик. Он появился в министерстве совершенно неожиданно для рядовых сотрудников, предупредив о своем приезде руководство госбезопасности Украины за несколько часов, так что весть о новом министре не успела распространиться. Он приступил к своим обязанностям по приказу заместителя Председателя Совета министров СССР, Министра внутренних дел, самого Берии, в соответствии с постановлением Совета Министров Союза. И войдя в свой новый кабинет в здании МВД Украины, сразу же начал работу до утверждения его в ЦК Компартии Украины, что вызвало недоумение у сотрудников министерства –  нарушались твердо установленные ранее партийные нормы. На партийный учет, кстати, также без оформления всех положенных в данном случае формальностей, он встал в Четвертом управлении, так что я имел возможность сразу же познакомиться с министром. Произошло это через несколько дней после приезда Мешика в Киев. Вел партийное собрание секретарь парткома полковник Беляев, который на фоне довольно высокого и внешне крепкого Мешика выглядел мальчиком. Мешик, солидный мужчина с рыжеватыми волосами и крупными чертами лица, на котором заметно выделялось несколько бородавок, был представлен коммунистам Беляевым. Представление было сделано без обычного, как говорили старшие товарищи, подъема и нужной в данных случаях торжественности –  вяло и невыразительно. Наверное, с этой минуты Мешик невзлюбил полковника Беляева, потому что через очень короткое время Беляев был переизбран и отправлен для дальнейшего прохождения службы во второстепенное и неоперативное подразделение начальником отдела «А» 1в Киевское областное управление МВД, то есть попросту говоря, Беляеву «указали свое место».

## 1 – Отдел «А» – оперативные учеты и архив.

А тогда события на партийном собрании развивались крайне интересно. Мешик властным, хорошо поставленным командным голосом, так соответствующим не менее властным и волевым чертам лица, несколькими фразами сообщил присутствующим о своей мало кому известной биографии, из чего коммунисты так и не поняли, кто он и откуда. Разумеется, через несколько дней все знали, что он близок Берии, выполнял специальные задания партии и правительства (много лет спустя стало известно об участии Мешика вместе с Берией в советских атомных проектах), занимал высокие должности в системе государственной безопасности.

Начались выступления коммунистов, в основном руководителей. Мешик, уже влившийся в партийную организацию, довольно бестактно, во всяком случае, раньше такого на партсобраниях в министерстве не было, прерывал выступающих, задавая по ходу их выступления вопросы. Надо отдать ему должное –  вопросы были профессионально правильными, или как тогда, да и сегодня говорят, грамотными и по существу. В общем тон тому партийному собранию задавал новый министр. В своем выступлении Мешик буквально «разнес» почти все направления деятельности министерства. Особое внимание он уделил работе по ликвидации, как тогда говорили, «остатков бандоуновского подполья», упрекнув чекистов в недостаточной изобретательности при проведении оперативно-розыскных мероприятий, заканчивавшихся, как правило, ликвидацией всей бандгруппы или отдельных ее членов, при этом упускали оставшихся в живых. Смысл выступления сводился к тому, что верхом чекистского мастерства и успехом любой операции следует считать захват всей группы оуновцев или отдельных участников подполья ОУН только живыми. Такая постановка вызвала у всех недоумение и вопрос: «Кто захочет подставлять себя под пули?» Досталось и церковному отделу. Министр призвал сотрудников этого отдела, занимавшихся разработкой униатского подполья, проводить побольше профилактических мероприятий и ограничить количество таких карательных санкций, как арест или высылка на спецпоселение в Сибирь. Он заявил, что проводимые по униатскому подполью аресты униатских священников и церковного актива ухудшают отношение населения к местной советской власти, озлобляют людей. «Надо больше проводить разъяснительной работы», –  закончил Мешик.

На очередном партийном собрании проводились выборы партийного бюро управления. Неожиданно для всех министр внес предложение кооптировать в бюро отсутствующего (он был в командировке) полковника Ивана Кирилловича Шорубалко. Шорубалко был известен в министерстве как знаток оуновского подполья, один из руководителей Управления 2-Н, многие годы проработавший в Западной Украине, в том числе начальником райотдела в Клеванском районе, что на Ровенщине, славившемся активностью националистического подполья. И еще большей неожиданностью для всех явилось замечание секретаря парткома министерства полковника Беляева, сразу заявившего, что по инструкции ЦК Компартии кооптация в партийные выборные органы запрещена.

Собрание проходило в актовом зале со знаменитыми фресками, изображающими символы труда. Я сидел во втором ряду, и когда Мешик поднялся с места и повернулся лицом к сидящим в зале, то очутился прямо передо мной. Я совсем близко увидел разгневанное лицо министра, покрывшееся от возмущения красными пятнами. Он стоял перед собранием в белом с кремоватым отливом френче, выражая всем своим видом высочайшую представительность. Покачиваясь еле заметно (взад-вперед) с носка на пятки и не поворачиваясь к Беляеву, Мешик резко бросил в зал:

– Вы что, товарищ Беляев, так привыкли здесь работать? –  подчеркнуто выделив «так» и здесь.

Беляев, было заметно, волновался и, стараясь говорить спокойно произнес в спину не повернувшегося к нему Мешика:

– Товарищ министр, я повторяю, что существует пока действующая инструкция ЦК, запрещающая кооптировать отсутствующих членов партии в выборные партийные органы.

Мешик – с теми же интонациями:

– А я повторяю, вы что, привыкли здесь так работать?

– Я прошу вас, товарищ министр, давайте проконсультируемся с Центральным Комитетом, а сейчас сделаем перерыв.

– Хорошо, объявляйте перерыв.

– Спросим у коммунистов. Кто за то, чтобы сделать перерыв и посоветоваться с ЦК, прошу голосовать.

Все подняли руки. Единогласно.

Мешик, не обменявшись больше ни словом с проходившим мимо него Беляевым, подошел к президиуму, сел рядом с одним из руководителей управления и проговорил с ним весь перерыв.

Вернувшийся Беляев объявил, что ЦК Компартии Украины в порядке исключения разрешил кооптировать полковника Шорубалко в состав партийного бюро. Вот так вошел в жизнь министерства новый министр Мешик…

Глава вторая

Нас было трое друзей. Этой дружбе завидовали многие. Никто из нас по отношению друг к другу не был способен на подлость, на предательство в любом его выражении. Нас связывало многое. Прежде всего общие интересы. Мы беспредельно были влюблены в свою работу. Так можно любить женщину, даже зная о ее недостатках и, может быть, пороках. Мы горячо спорили о ней, рисовали себе картины ее совершенствования в будущем, смутно представляя этот завтрашний день. Мы посмеивались между собой над «стариками», над их, и таких было достаточно, неумением грамотно изложить мысль, написать не «суконным», а интеллигентным и грамотным языком документ. Вот была потеха, когда Вадим Кулешов рассказывал нам с Володькой Мазуром о своем начальнике отделения, как тот, пожилой уже человек, написал на своей рабочей папке: «Папка для бaмаг». А этот начальник, был автором многочисленных чекистско-войсковых операций по уничтожению вооруженных оуновских отрядов, мастер-виртуоз чекистских комбинаций, участник боевых дел, имевший многократные поощрения за боевые дела. Его уважали все, в том числе и Вадим Кулешов, и мы, его друзья. Но это же молодость. Ну как не посмеяться! Никто из уважения к нему не мог сделать даже косвенное замечание или исправить слово бамаг» на «бумаг». Товарищи при случае просто подарили ему новую красивую кожаную папку с правильной надписью. Как-то Кулешов поздно вечером, уходя домой, обнаружил на стуле своего начальника забытое им дело по розыску руководителя вооруженного оуновского подполья Лемиша. Вряд ли имелось более секретное дело в производстве министерства. Следующим утром, когда тот начал лихорадочно шарить в сейфе, Вадим подошел к нему и положил завернутое в газету дело Лемиша в сейф, услышав тихое: «Спасибо, Вадим». Оба понимали, что если бы это дело нашла уборщица, которым комендатура платила денежные премии за подобные находки, начальник, несмотря на его заслуги, понес бы строгое наказание. Надо отдать должное коммунисту-руководителю –  он не изменил своего отношения к Вадиму, продолжая, как и раньше, делать ему замечания и «втыки» по работе за ошибки и недоработки молодого чекиста Кулешова, которых было предостаточно.

Вадим Кулешов был у нас одним из самых перспективных работников. Образованный, схватывающий буквально на лету чекистские премудрости, он мгновенно оценивал сложные ситуации и принимал, как правило, грамотные и правильные оперативные решения. Блестяще работал с агентурой. Практически за пару месяцев освоил «галичанское» наречие, на котором разговаривало большинство жителей Западной Украины. Он удивлял нас и своей памятью. Но вместе с тем, Вадим был чрезмерно самолюбив, дико упрям и совершенно не воспринимал ну никакой критики. Это было, конечно, поначалу. В отделе с ним возились, воспитывая его, как нам казалось, в нужном направлении. Через четыре года, когда Вадим был рекомендован в разведшколу в Москву, ему дали самую блистательную аттестацию, он ее заслужил. Мы радовались, когда он начал работать в разведке, а затем был направлен на работу в США.

Совершенно другим был Володька Мазур. Одного роста со мной, а значит на голову ниже Кулешова, он был его противоположностью. Мягкий, уступчивый, гибкий во всех отношениях, он ни с кем не вступал в конфликты и обладал удивительной способностью «проникать во все дырки», независимо от того, диктовалось ли это рабочей необходимостью или личными интересами. Широкий в плечах, с мощной грудью и спиной штангиста (Володя много лет занимался штангой), с крупной головой, красиво посаженной на могучие плечи, несколько витиеватой речью, он внешне напоминал молодого актера. Володя любил поэзию, многие стихи знал на память и охотно читал их товарищам. Он был душой общества, балагуром, весельчаком, великолепнейшим рассказчиком анекдотов. Володю Мазура, как и Вадима, я знал еще по Киевской спецшколе ВВС. Он был младше меня на год. Я помнил этого красивого «рогатика» 1из второй роты (9-й класс), маршировавшего в строю вместе с другими спецшкольниками, участниками Всесоюзного парада физкультурников 1947 года. Вот почему мы сразу же подружились, увидев друг друга в МГБ. Володя после окончания средней школы, как и я, поступил на работу в систему госбезопасности и был направлен на учебу в годичную школу разведки в Ленинград 2. Уже в звании младшего лейтенанта Мазур после окончания школы был направлен работать в Киев. Работал он результативно, был на хорошем счету у самого начальника 7-го отдела МГБ Украины полковника В. Н. Кашевского, однако в силу своей внешней броскости был вынужден уйти из этого подразделения, что кстати отвечало его тщательно скрываемому от начальства желанию. Он продолжил работу в 9-м отделе министерства, занимавшемся охраной правительства Украины.

## 1 – Так в подготовительной военной школе звали младших по классу воспитанников.

## 2 Годичная школа разведки в Ленинграде – специальное учебное заведение, готовившее сотрудников наружного наблюдения.

Володя был трогательно влюблен в студентку одного из Ленинградских вузов. Женя Волкова стала впоследствии женой, его верной спутницей на всю далеко не легкую жизнь…

Я любил бывать в их доме в Киеве. Мама его, Софья Свиридовна, или, как ласково называли ее в семье Володя и младший брат Толя –  Муха, была простой женщиной и, как большинство женщин на Украине, да еще и родом из крестьян, прекрасно готовила. Такие борщи, как у Мухи, не едал я больше нигде и никогда –  ни в лучших специализированных ресторанах, ни в глухих украинских селах, в которых мне подавали борщи великое множество раз. А какие были пампушки и пирожки, а лапшевники, грушевый взвар, или компот из ревеня… Нет, так могут готовить эти блюда только украинские женщины. Софья Свиридовна была очень красивой женщиной. В молодости, конечно. Судьба свела красавицу Софью с лихим кавалеристом Иваном Мазуром, которого по партийному набору направили служить в ГПУ. Иван по службе не раз заезжал в село, где батрачила Соня, повстречаться и поговорить со своей зазнобой-поповной, глаза и косы которой давно и часто виделись ему в молодых снах. Вместе с товарищем-чекистом приезжали они на добрых конях при шашках и вроде бы по службе в село да и сидели вместе с молодежью, лузгали семечки, а иногда и танцевали с девчатами под гармошку, а по праздникам к ней прибавлялась скрипка с бубном. Весело было. Но сельские хлопцы не любили этих лихих кавалеристов из ГПУ –  шла борьба с самогоноварением и достаточно было одного запаха, чтобы чужие кавалеры выведали источник получения спиртного, что и было не раз. Озлобились сельские хлопцы, стали сторониться кавалеристов, да и к девчатам ревновали. Пошла молва по селу –  Иван Мазур, сотрудник ГПУ в поповну влюбился. Дошло это до начальства коммуниста Ивана Мазура. Вызвал его командир. «Если это так, положишь партийный билет на стол и сдашь оружие». Все отрицал Иван, сердце кровью обливалось. Лукавил, конечно. Любил поповну. А может быть, казалось ему это и только. Да партия и служба в ГПУ были для него –  в недалеком прошлом сельского хлебороба, но хлебнувшего уже не раз свинцового посвиста бандитских пуль и видевшего не одну смерть рядом и самому убивавшему во имя великих идей –  дороже, чем все поповны на свете. Иван сказал начальству, что имеет данные на укрытые в доме попа самогонные аппараты. Доказать хотел командиру Иван, что плевать ему на поповну. Выпили с другом по паре стаканов конфиската, пристегнули шашки да и поскакали в село, и прямо к дому священника, что при церкви. Все село видело. Всю хату и клуню 1перевернули, в погребе крынки побили, некоторые со сметаной во дворе разбили, чтобы все видели. Поповна из хаты не выходила, а матушка и батюшка молча во дворе стояли. Иван с дружком во дворе шашки вытянули, чтобы все видели, да и давай рубать подсолнухи. В общем шкоду сделали великую, чтобы знала контра свое место. Ну о какой тут любви к поповне можно говорить? Вечером, на молодежных посиделках увидел Иван Соню. И пошла у них великая любовь. Через месяц увел Иван Соню к себе. Помнила Соня, как тяжело жили, денег хватало едва на еду, сама в старом ходила, хорошо еще, что Иван в казенное и добротное одет. Хата не топлена, дров нет, дитя от холода плачет. Пеленки под собой телом сушила.

## 1 – Клуня – сарай с сеновалом, рига (укр.).

Отец Володи –  лейтенант госбезопасности Иван Мазур, по армейским знакам отличия –  капитан, был в июне 1941 года начальником райотдела НКГБ в Киеве. Как и все сотрудники органов госбезопасности Украины, он с первых часов войны –  в бою. Семью он больше не видел. Мать Володи с детьми при эвакуации учреждений города была вывезена на восток…

Капитан Мазур участвовал в ликвидации вражеского десанта, выброшенного немцами с самолетов в Голосеевском лесу, тогда пригороде Киева. Взрывал мосты, заводы и склады и уходил из Киева с последними защитниками города. В одном из арьергардных боев осколком мины ему оторвало челюсть. Испытывая нечеловеческую боль, слабея от нее и не имея возможности принимать пищу, он оставался в строю до конца и вел бой. Находившийся рядом с ним армейский офицер из приданной чекистской группе войсковой саперной части, успевший за последние дни беспрерывных боев познакомиться с капитаном Мазуром, видел смерть чекиста. Всю группу раздавили немецкие танки и добили следующие за танками на бронетранспортерах автоматчики. Офицер, к счастью для него, за несколько часов до этого боя сменил разодранное в клочья командирское обмундирование на красноармейскую форму. Он был контужен взрывом снаряда немецкого танка, засыпан землей. Немцы приняли его за убитого и прошли мимо. Взрывом этого же снаряда был контужен и капитан Мазур. Когда немецкие автоматчики подбежали к окопу, он пытался приподняться. В руках у него была винтовка. Вот он сделал попытку приподнять оружие, и был тут же в упор расстрелян автоматчиком. Бой продолжался. Советские танки отбросили немцев. Нескольких случайно уцелевших раненых подобрал танковый десант, среди них контуженного офицера, давшего позже в особом отделе отбившей их от немцев войсковой части показания о гибели чекистской группы и капитана Мазура.

Много, очень много чекистов погибло в том далеком и страшном сорок первом…

Мы с Володькой сходились в том, что и мы, наверное, приняли бы такую же смерть за свою социалистическую Родину и за светлое коммунистическое будущее. Мы были молоды, энергичны, полны физических сил, задора и радужных перспектив и очень, очень оптимистичны. Нас с рождения приучали любить свою Родину, принадлежавшее нам социалистическое Отечество, быть частицей своего народа и защищать этот народ от возможных посягательств капиталистического мира на его счастье. Руководит и ведет нас к светлым высотам коммунизма (и этот тезис воспринимался без намека на юмор) родная коммунистическая партия, а с партией мы были связаны кровными узами с 14-летнего комсомольского возраста. Это спустя много лет, служба приучала нас мыслить критически. С годами мы стали приходить к выводу, что не все так гладко у нас в стране.

Умер академик Стражеско, ученый с мировым именем, врач-кардиолог. Четырежды он награждался орденом В. И. Ленина. Когда он умер, Саша Романов, осуществлявший оперативное наблюдение за медицинской наукой, сдал в архив восемнадцатитомное дело-формуляр на этого ученого как антисоветчика и буржуазного националиста. Саша тогда серьезно так и совершенно без юмора говорил: «Жил бы себе да жил старик, такой крупный и нужный для людей ученый. Нашел время умирать. Умер бы лет через 10–15, не мне, а другому пришлось бы возиться со сдачей в архив такого большого дела. Сдача в архив –  муторная это работа. А может быть, к этому времени вообще прекратилось бы за ненадобностью все наблюдение за ним. Подумаешь, когда-то, где-то, что-то сказал. Пора бы уже забыть все это».

Думалось тогда мне: «Если он враг нашему обществу, зачем мы награждаем таким высоким орденом? А если он имеет заслуги перед государством, но не разделяет нашу идеологию, пусть ему правительство присваивает высокие почетные звания, ученые степени, короче, поощряет любыми способами, вплоть до государственных или иных денежных премий, но не орденским знаком с платиновым силуэтом коммунистического вождя».

Позже, уже в Москве, из служебной книжицы с грифом «секретно», находившейся в кадрах КГБ, я узнал, что почти все советские ордена, особенно орден Ленина, изготавливаются из драгоценных металлов и вручную, что придавало им особую ценность. И в рублях это тоже выражалось прилично. Так, по ценам 1975 года орден Ленина стоил 25 тысяч рублей. Инструкцией было предусмотрено, что при присвоении звания Героя Советского Союза и Героя Социалистического Труда, а также при награждении орденом Ленина осуществлялась, и это было обязательно, проверка представленного к награждению по линии КГБ. Что касается жителей Западной Украины и других районов Советского Союза, где долгие годы после окончания Великой Отечественной войны в 1945 году действовали вооруженные националистические формирования, спецпроверки проводились при награждении любой правительственной наградой или же при назначении на любую государственную или выборную должность. Спецпроверки проводились и при вступлении в партию. Это, однако, не касалось молодых людей, вступающих в комсомол. Здесь дорога была открыта всей молодежи.

* * *

Молодость озорлива и небезгрешна. Мы зачастую лихо проводили те свободные от работы часы, которые не так часто выпадали на нашу долю. Выпивали, конечно же, как говорится, «не единожды и не по единой». Безусловно, было много спорта: волейбол, кроссы, соревнования, всякие динамовские заплывы и забеги, молодежные выезды на Днепр. Но все же «тайные услады» доставляли особое наслаждение.

Встречались и дружили мы не только с сослуживцами. Были у нас и «гражданские» друзья.

Юрий Калиновский и аспирант кафедры Киевского сельскохозяйственного института Серега Криштап были всегда рядом с нами. Калиновский и Криштап даже женились на молоденьких сотрудницах КГБ, прибывших для работы в Киев из Москвы после окончания Московского института иностранных языков.

Регистрация брака Юры Калиновского и Зины проходила в Киевском районном загсе. Родители Калиновского –  известные в киевских кругах люди. Отец –  журналист с именем. Мать –  доктор экономических наук, профессор, зав кафедрой политэкономии Киевского университета, Алевтина Семеновна Сухопалько. Эта красивая женщина с толстой, еще не седой косой, уложенной вокруг головы, разговаривала с сыном и его друзьями исключительно на украинском языке, делая снисхождение только для частой гостьи в своем доме, невесты сына Зины. Ни замечаний, ни недовольства по поводу будущей невестки, да еще и коренной москвички, она не высказывала. И вдруг в загсе Алевтина Семеновна, впервые взглянув в анкету невестки, взревела: «Не позволю портить породу запорожскую! Наши корни к временам Богдана Хмельницкого уходят, у нас гетманы в роду были, Юрко! Не расписывайся, не образуi родини и матерь свою 1. Тут настала очередь свирепеть Юрку. Схватил мать за плечи и кричит ей по-украински: «Это вы, мамо, меня позорите перед женой и товарищами. И если не хотите потерять сына, сейчас же извинитесь перед Зиной». Заголосила Алевтина Семеновна и бегом из загса. Ребята-свидетели все за ней, никто пока ничего не понял. Зина стоит бледная, ее трясет как в лихорадке. Она первая поняла, в чем дело, но стоит, молчит. Позднее мы поняли, что тогда она была уже беременна.

## 1 – «Не обижай родственников и мать свою».

«Ты решай сам, Юра, –  говорит, –  нам не с матерью жить». Выскочил тот следом за друзьями, а они уже мать держат, уговаривают, и к ней: «Вот что, мамо, я не ожидал от бабушки моих будущих детей, от фронтовички такой дремучести. Ты на фронте вступала в партию, с тобой рядом люди всех национальностей умирали, ты не думала тогда об этом. Приди в себя и успокойся, или видишь меня в последний раз». Тут только поняли и узнали друзья-свидетели, о чем шла речь. Невеста Зина, внешне совершенная копия типичной украинской дивчины с полтавщины, по национальности – чувашка. И об этом стало известно только в загсе. Тут пришла очередь удивляться и возмущаться друзьям-свидетелям. Как взяли они в оборот Алевтину Семеновну, да все на украинском. Вернулась она в загс, припала, рыдая, к Зине, поплакали они обе да и помирились. Жили потом дружно…

Как хороши были незабываемые вечера, вернее ночные часы, в киевском «коктейль-холле» (там потом был ресторан «Лейпциг»). Мы часто посещали это заведение после окончания работы. Заканчивалась работа после часа или того позже. Встречались на углу у Золотоворотского сквера, внимательно просматривали улицу Владимирскую со стороны служебного здания и уже тогда, убедившись в полной безопасности не быть «засеченными», бегом пересекали перекресток и входили в «коктейль-холл». Заведующая баром Галя Демьяненко была влюблена в Вадима и встречалась с ним на правах любимой девушки, почти невесты, официанты знали каждого из нас лично, а ресторанный оркестрик –  труба, саксофон, виолончель и аккордеон, – находившийся в нише, как раз напротив входа, мгновенно по незаметному для постороннего взгляда указанию руководителя Мони прекращал даже заказанную музыку и проигрывал широко известную в те годы мелодию «Гольфстрим» из кинофильма «Подвиг разведчика». Еще бы! В зал входили разведчики! Моня, с большим носом и зачесанными назад светлыми вьющимися от природы длинными волосами, известный в Киеве любовник и покоритель женских сердец, широко улыбаясь белозубым ртом и заговорщически подмигивая каждому из нас по очереди, лихо растягивал аккордеон, переходя сразу же после «Гольфстрима» на любимую Вадимом мелодию «А парень с милой девушкой на лавочке прощается». Заказывалась каждому через Галю яичница (другой пищи в ресторане в это время уже не было) из трех яиц и водка. На посошок шел обязательно коктейль под мудрым названием «Маяк» –  спирт, свежий яичный желток и ликер Шартрёз» –  все в три слоя. Моне и его команде обязательно жаловалось по стакану. В ресторанчике наша троица находилась не больше часа. И по домам. Вадим часто оставался, ждал Галю, провожал ее домой. Красивая и хорошая дивчина была эта Галя. Под нашим влиянием окончила 10-й класс школы рабочей молодежи, поступила во Всесоюзный заочный институт торговли и впоследствии долгие годы работала директором образцового винного магазина, что находился в известном всем киевлянам «Пассаже». Но не судьба была соединиться этой красивой паре –  Вадиму и Галине…