Текст книги "Большая Охота. Разгром УПА"

Автор книги: Георгий Санников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 36 страниц)

Шли дни ежедневной работы с Куком. Так уж устроен человек, что он привыкает ко всему, ко всем условиям своего существования, где бы он ни находился. Даже в самых жестких, карцерных условиях тюрьмы.

Арестовав в 1933 году Георгия Димитрова и обвинив его в поджоге рейхстага, германские нацисты изобрели наручники, исключающие возможность держать перо или карандаш, то есть писать, чего они не могли запретить напрямую в то время. Димитров изловчился, приспособился писать и в наручниках. А тут ведь нормальные условия для нормальной человеческой жизни. Даже малюсенький туалетик имелся. Кук получал интересующие его газеты, любую политическую или художественную литературу из библиотеки КГБ по сделанным им заявкам, которые по прошествии времени становились все более разносторонними и объемными.

Постепенно под воздействием складывающихся вокруг него спокойной обстановки и условий Кук частично начал терять чувство осторожности и стал допускать в разговорах и спорах с Уляной некоторые высказывания и выражения, которые в определенной степени после их анализа помогали извлекать по крупицам интересующий нас материал, а самое главное – определять дальнейшее направление работы.

Кука беспрестанно мучили боли в желудке и кишечнике – следствие многолетней и тяжелой партизанской жизни. Было организовано тщательное медицинское обследование, для чего его трижды доставляли в санчасть КГБ на улице Розы Люксембург на Печерске.

Когда ему впервые предложили покинуть камеру, чтобы в стационаре медчасти КГБ пройти обследование у врачей-специалистов, он, как мне показалось, изменился в лице. Что-то промелькнуло в его глазах. Он как-то напрягся и внимательно посмотрел на меня.

Спустя пару месяцев Кук признался, что, когда он очутился в салоне машины, окна которой были наглухо закрыты шторками из черного плотного материала, он подумал, что его везут на расстрел, скрывая это под предлогом медицинского обследования.

Удивительным и необычным выглядели плановые посещения внутренней тюрьмы КГБ помощником генерального прокурора Украины, проводившиеся в так называемом порядке прокурорского надзора. День посещения прокурором тюрьмы был известен заранее. Камере срочно придавался нежилой вид. Убиралось постельное белье, бытовые предметы. Попутно производилась дезинфекция, острый запах которой, кроме устранения возможных инфекций, служил прокурору доказательством, что в этой специальной камере-комнате действительно никто не содержится. Прокурор – это была женщина – появлялась каждый раз в одно и то же время утром и спустя два часа покидала здание КГБ. Супругам в этот день, не раскрывая истинной причины их «выгула», объявлялось, что состоится прогулка по Киеву. За два часа до появления прокурорского надзора Кука и Уляну выводили на улицу. Они в моем и еще одного оперативного работника сопровождении, не обращая на себя внимания прохожих, шли пешком до золотоворотского садика. В хорошую погоду могли посидеть на скамейке в окружении молодых мам с детскими колясками. Затем продолжали свой путь, как правило, до университета, где обязательно подходили, и это стало традицией, к памятнику Кобзаря, склонившего свою величественную голову в сторону возвышающегося напротив красностенного здания Киевского университета его, Кобзаря, имени – Тараса Григорьевича Шевченко.

На Крещатик и другие людные улицы «компания» не выходила из-за опасности потеряться, хотя Уляна и просила завести ее в центральный универмаг на Крещатике.

– Не бойтесь, – говорила она, – мы не сбежим. Документов и денег у нас нет, да и вас тут с нами наверняка больше, только мы их не видим.

Я на слова Уляны только пожимал плечами, давая понять, что их действительно охраняют не «только двое».

В первый выход объектов в город к нам была приставлена бригада сопровождения из десяти работников «НН». В последующем группу сократили, но люди из 7-го отдела КГБ присутствовали всегда, у них была связь и они могли поднять тревогу в случае исчезновения объектов, если бы оперработники упустили их.

В одну из таких прогулок, к счастью рядом со зданием КГБ, когда Уляна держала меня под руку, а Кук шел рядом с другой стороны, мы столкнулись с идущей навстречу моей женой. Алла сделала вид, что не заметила «парочку». Дома вечером меня ожидал не совсем приятный разговор. Я дал жене не раскрывающие секрета пояснения, рассказав о некоторых особенностях своей работы. Все было доложено Николаю Ивановичу, который счел нужным попросить жену встретиться с ним. «Инцидент» был улажен. После этого случая, даже когда я перед предстоящими выездами в западные области Украины приносил с вечера домой завернутые в плащ-палатку предметы экипировки и оружие для работы с легендированной бандбоевкой, здоровенный такой тюк, укладывая все это под кровать, вопросов жена не задавала…

Шло время, и техника фиксировала более откровенные разговоры Кука с Уляной. Бдительность Кука ослабла. Наконец, техникой была установлена интимная близость супругов. Это обрадовало чекистов – объект возвратился к нормальной человеческой жизни. Вскоре снова было сделано вербовочное предложение, но оба ответили категорическим отказом. Тогда они были вновь разведены по разным камерам.

Какое-то время ни руководство, ни Борис Птушко, ни я не работали с Куком. Не встречались с ним и после возвращения обоих в их прежнюю камеру-квартиру. Сделано это было специально. Может быть, полная безвестность повлияет на них.

Техника «выдавала» интересный материал – оба были уверены, что вот сейчас Кука обязательно расстреляют. По ночам были слышны глухие рыдания Уляны и ласково-успокаивающие слова Кука.

В эти-то дни Москва рекомендовала Киеву провести во Львове открытый судебный процесс с привлечением средств массовой информации, использовав материалы процесса в разоблачении врагов украинского народа – вооруженного оуновского подполья, последний лидер которого полковник УПА Васыль Кук – Коваль – Лемиш захвачен органами госбезопасности живым. Разоблачить на этом процессе кровавую сущность бандеровщины, показать населению Западной Украины не только несостоятельность проводившегося оуновцами вооруженного сопротивления в прошлые годы, но и любых попыток зарубежных оуновских центров с помощью западных спецслужб влиять в будущем на политическую жизнь Украины, население которой признает только одну справедливую и народную власть – советскую. По приговору суда Кук должен быть расстрелян.

В ответ КГБ Украины приводил свои аргументы. Во-первых, по мнению Киева, не все было потеряно, еще имелись шансы на вербовку Кука; во-вторых, казнью, пусть и справедливой, мы усиливаем проводимую против нас западную пропаганду о все еще продолжающейся вооруженной борьбе оуновцев в Западной Украине. Это повысит авторитет украинских националистических центров в Мюнхене; в-третьих, мы лишаемся в какой-то степени оперативных возможностей в проводимых КГБ Украины радиооперативных играх с ведущими спецслужбами Запада, успешно осуществляемых советской контрразведкой; в-четвертых, мы можем использовать Васыля Кука «втемную», действуя от имени легендированного подполья ОУН в Западной Украине. Противник верит «нашему» подполью, с помощью которого органы ГБ успешно проводят агентурно-оперативные мероприятия в направлении пресечения враждебных акций и окончательного разложения зарубежных центров ОУН. Приводились и другие аргументы. Украинские чекисты просили Москву не торопить события, пытались доказать, что живой Кук политически выгоднее мертвого.

Судьбой Кука интересовался сам Н. С. Хрущев. Именно от него исходило предложение об организации процесса и расстрела Кука.

Аргументация Киева убедила центр пока воздержаться с процессом над Куком. Сумели повлиять и на Хрущева…

После завершения довольно длительного курса лечения многочисленных болезней Кука, которое шло медленно, потому что поместить его в стационарные больничные условия по оперативным соображениям было невозможно, поступила команда готовить его к встрече с Первым секретарем ЦК Компартии Украины А. И. Кириченко. Готовность – десять – двенадцать дней.

У Кука оставалась одна болячка. Ему нужно было срочно заменить зубы и изготовить вставную челюсть. Для этих целей в распоряжении КГБ был врач-стоматолог, имевший допуск в тюрьму и много лет сотрудничавший с КГБ на этом поприще. Я привел этого врача в камеру к Куку, тот осмотрел зубы и сделал соответствующие замеры. И надо же такому случиться – на следующий день врач неожиданно свалился с высокой температурой. Он был пожилым человеком, и я не стал его беспокоить, будучи уверенным, что время еще есть. А через день звонок из ЦК сообщил – встреча у Кириченко состоится завтра.

Мрачный Николай Иванович вызвал меня.

– Что будем делать? – спросил он. – Показывать секретарю «трехсотого» беззубого, с шамкающим ртом крайне нежелательно. Подумает Алексей Илларионович – тоже мне чекисты, о человеке не могли вовремя побеспокоиться. Не будем же ему объяснять, что у нас постоянный контакт с врачами, что все идет по плану и что с медициной лечение согласовано.

Настроение у Николая Ивановича было – хуже не придумаешь. Все знали крутой характер Кириченко.

Я попросил выделить мне на целый день автомашину и сразу же выехал на Подол, где жил стоматолог.

– Соломон Израилевич, я по вашу душу, – произнес я прямо с порога квартиры, увидев мелькнувшего за спиной открывавшей мне дверь женщины доктора, и только потом произнес: – Здравствуйте, – и низко поклонился пожилой солидной даме, превосходившей своими тучными размерами тщедушного и маленького ростом стоматолога минимум в три раза.

Ею оказалась жена доктора, Софья Абрамовна. Я знал, что это была семья старых большевиков, участников Гражданской войны и имевших большие революционные заслуги. Оба – члены партии с дореволюционным стажем. На этом мне и пришлось сыграть. А что мне еще оставалось делать? Я поначалу обратился к хозяйке, и не ошибся.

– Софья Абрамовна, – торжественно начал я, – в тюрьме КГБ содержится особо опасный государственный преступник, которому завтра предстоит встреча в ЦК Компартии с одним из руководителей. У заключенного нет передних зубов, и вести его в таком виде на беседу к высокому партийному руководству, как вы понимаете, мы не можем.

Софья Абрамовна внимательно посмотрела на меня, затем перевела взгляд на стоявшего в проеме двери жилой комнаты в стеганом халате с повязанным горлом молчавшего доктора, вновь посмотрела на меня и с готовностью кивнула. Я был уверен, что Софья Абрамовна в курсе всех «тайных» дел врача.

– Сонечка, ты же знаешь, в каких условиях мне там приходится работать. Тюрьма – это не кабинет стоматолога. Под рукой нет нужных инструментов, которые имеются только в кабинете поликлиники. Я успел сделать эту челюсть, но я же должен ее примерить, подточить. Я хочу…

– Я тебя пока не спрашиваю, – перебила мужа на полуслове Софья Абрамовна. – Соля, попроси гостя в комнату. Проходите, пожалуйста, не знаю, как вас назвать, – не дав мужу открыть рта, вновь произнесла Софья Абрамовна, обращаясь ко мне.

Я представился и сказал:

– Я хорошо знаком с вашим мужем, мы с ним уже не раз встречались в здании КГБ. Мы знаем его как одного из лучших стоматологов протезистов Киева, а самое главное – органы госбезопасности полностью доверяют вашей семье.

Софья Абрамовна вновь согласно кивнула.

– Я думаю, Соля, ты должен поехать, если это ненадолго. Он совершенно больной, у него высокая температура, – закончила Софья Абрамовна, вновь повернувшись ко мне.

Я разразился горячей тирадой в связи с выполнением этого важнейшего поручения. Наконец Соломон Израилевич произнес:

– Соня, я думаю, мне следует поехать, если за мной пришлют машину.

– Ты что себе думаешь, без машины я тебя никуда не пущу, – сказала Софья Абрамовна, и они оба посмотрели на меня.

– Да машина здесь, у подъезда. Неужели вы подумали, что я тащил бы больного человека через весь город.

Так я познакомился с замечательной семьей стариков. Позже через мужа я передал Софье Абрамовне большую коробку шоколадных конфет, выпрошенную в буфете для высокого комитетского руководства. Таких конфет в обычных магазинах тогда в Киеве не продавали.

К вечеру в условиях камеры врач кое-как подогнал челюсть Куку. Выглядел он с вставной челюстью довольно комично, но показывать его Кириченко было можно. Челюсть эту потом многократно переделывали и подгоняли.

Я не присутствовал на встрече в ЦК, но от товарищей знал, что Кириченко остался недоволен. Он упрекал чекистов в слабой работе с Куком и возмущался его отказом сотрудничать с госбезопасностью.

К счастью Кириченко понимал, что открытый судебный процесс над Куком нецелесообразен и согласился с чекистами, что торопиться с окончательными выводами по Куку не следует. Высказывал он и свою точку зрения:

– Достойный противник. Жаль, едва ли вы сможете заставить его работать на нас. Таких, как Кук, следовало бы уничтожить намного раньше. Именно такие руководители ОУН очень опасны.

Какое-то время и Кук после встречи с Кириченко был задумчив, малоразговорчив. Ушел, как говорится, в себя. Особо не делился он и с Уляной, а может быть, как это часто бывало, обсуждали они свои проблемы шепотом да еще и под одеялом. Кто их знает, что они говорили друг другу…

Однажды Уляна попросила достать ей карандаши для рисования. О том, что она рисует и любит это дело, нам было известно. Действительно, спустя несколько дней, она показала рисунки, сделанные ею по памяти. Лучше всего у нее получались люди, животные, особенно портреты. Как-то мы разговаривали с Куком, увлеклись, не обращая внимания на сидевшую напротив на кровати Уляну. Разговор с Куком был длинный, как всегда в конце перешли на бесконечный политический спор, который был перед моим уходом прерван Уляной. Она протянула нарисованные на куске ватмана портреты обоих спорщиков. Черты, характерные детали лиц и выражений были схвачены Уляной точно. Уляна по просьбе подарила мне портрет, но по указанию Николая Ивановича его приобщили к делу. Уверен, что в деле Кука в архивах службы безопасности Украины по сей день лежит в канцелярском пакете тот кусок ватмана.

Со временем у меня, наверное, и у Кука исчезла внутренняя напряженность. Я заставил себя полностью отключиться от мысли, что работаю под техникой и каждое неудачно сказанное слово может принести большие неприятности. Когда я впервые доложил Николаю Ивановичу, что с помощью знакомых девчат из ОТО «стер» с пленки неудачно примененные слова, начальник отдела, как часто он делал в подобных случаях, загадочно-хитро прищурился, улыбнулся и бросил:

– Не упускай ни в коем случае ни одной оперативно интересной ситуации. Все остальное не так важно.

Больше мы к этому вопросу не возвращались. Скупой на похвалы Николай Иванович пару раз на совещании похвалил меня за умелую работу с Куком. Это было объективно и заслуженно – свидетельствовала пленка, хладнокровно фиксирующая все встречи с объектом…

* * *

Самыми интересными были беседы с Куком на исторические темы. Историю Украины, ее культуры, громадное литературное наследие, народные традиции, даже музыку Кук знал, наверное, в совершенстве, во всяком случае в большом объемном выражении. Я любил слушать часто увлекающегося Кука, изредка бросая ему, казалось, в нужный момент и в нужное время свои замечания и реплики, не забывая, для чего я приставлен к этому человеку. Мне казалось, я не только делаю крайне нужное для государства дело, но и постепенно оказываю на Кука политическое воздействие. Однако стоило только снова встать на марксистско-ленинские позиции по тому или иному вопросу, как я тут же получал аргументированные и глубокие возражения. Я мог «тягаться» с Куком по философии, земельному и национальному вопросам, мы всегда оставались каждый на своих позициях. Но по истории и литературе Украины я значительно уступал противнику. Как я ни старался превзойти Кука, до конца наших встреч так и не смог достичь этого. Зато я брал реванш в философии, политэкономии, политических учениях. Еще бы, всего лишь два года назад на последнем курсе университета нам читал лекции лучший в стране специалист по политучениям, приехавший специально из Москвы к студентам-юристам, знаменитый своими научными работами академик Покровский. Тот самый, которому резко отвечал Сталин в 11-м томе на 315-й странице.

Много говорили и спорили о работах всемирно известного украинского историка Грушевского, который доказывал, что Украина является частью Восточной Европы, поэтому тяготеет именно к Европе, но никак не к России. Это вызывало у меня горячее возражение.

– Как же так, – возмущался я, – что значит, Украина тяготеет к Восточной Европе, а не к России?

– А я вам доказываю, что именно Украина граничила с Европой, с той же Польшей, Венгрией, Чехией. А это же Европа. В XIV и XV веках и Украина, и Белоруссия находились в составе польско-литовской державы, составляя большую ее часть. Вот почему из этого должно следовать, что Украина более относится к Восточной Европе, а не к России. Кстати, польско-литовская уния в конечном итоге стала называться «Речь Посполита», это в переводе с польского означает «Республика».

– Но позвольте, уважаемый Василий Степанович, – говорил я, стараясь оставаться спокойным и сдерживая поднимающуюся откуда-то изнутри клокочущую ярость, вызываемую таким откровенным попранием марксистско-ленинских исторических положений о возникновении и развитии государств и наций, которые в течение нескольких лет мною старательно изучались и в школе, и в университете. – Правильно, это имело место в XIV и XV веках. Но что было на территории нынешней Украины в IХ – ХI веках? В последующих после XV века столетиях? Что такое Киевская Русь? Что такое сегодняшняя Левобережная Украина? Влияние России настолько велико, что украинское население нынешних Харьковской, Запорожской, Донецкой, Днепропетровской и других областей этой части Украины говорит в большинстве своем на русском языке.

– Я согласен, налицо влияние граничащей с этой частью Украины России, и от этого никуда не уйдешь. Но здесь и сознательное, силовое заселение этой части Украины русскими, вследствие политики русификации Украины, проводившейся царской Россией а затем так же активно продолженной советской властью. Украина столетиями была между двух огней, между молотом и наковальней. С одной стороны, Запад – Польша, Австрия, Венгрия, Германия, а с Востока – ваша великая Россия. Мы всегда дрались на два фронта.

– Да если бы не Богдан Хмельницкий, который пошел на союз с Россией, чтобы защитить Украину прежде всего от посягательств Речи Посполитой, сегодня вообще Украины, как государства, и не было бы. Нас всегда объединяли три единых кита – православная вера, православное государство и православный народ.

– Согласен, но ярмо, что польское, что русское, всегда одинаково. Порет крестьянина украинского русский боярин, помещик или шляхтич польский – разницы нет.

– А вот Богдан Хмельницкий говорил другое, – горячо возражаю я Куку. – Вы это конечно знаете: «Пусть теми же батогами бьют мужика украинского, но все легче будет – хоть вера одна».

– Тут вы правы. Разве что не так обидно. Вроде бы легче не от поганого ляха плетью получать, а от своего единоверца. Процесс формирования нации идет не только внутри зарождающейся нации, не только в границах будущего государства, создается не только благодаря внутренним материальным и духовным ресурсам, включающими в себя одновременно развивающиеся и язык, и культуру, но и играющими в этом процессе весьма значительную роль внешними факторами. К ним относятся внешние связи с соседями, сила их и взаимное влияние.

В этом смысле благом для развивающейся украинской нации была приличная отдаленность от германских племен, всегда традиционно презрительно относившихся к славянам. Ведь поляки тоже были славяне и служили как бы буфером между тевтонцами и славянскими княжествами на восток от Польши, ибо славяне были язычниками, а немцы стали намного раньше славян христианами. При этом приняли христианство от католического Ватикана. Киевская же Русь значительно позже вошла в лоно христианской церкви, но православного толка, то есть подчинилась Византии. Первой обратилась в христианство киевская княгиня Ольга, и только внук ее, святой Владимир, в 988 году крестился вместе с народом, сбросив с киевских круч языческого бога Перуна в воды Днепра. По преданию, народ Киевской Руси шел к водам как раз с того места, где стоит ныне памятник святому Владимиру с крестом. Шел народ к воде и по долине, получившей название Крещатик.

Расцвет Киевской Руси приходится на конец XII века. Именно в те годы создается могучее политическое объединение, в которое входило десять земель: Киевская, Новгородская, Суздальская, Рязанская, Переяславская, Черниговская, Смоленская, Полоцкая, Волынская и Галицкая. Даже после распада Киевской Руси долгие годы оставались прочные и стабильно действовавшие экономические и культурные связи. Всех объединял общий геральдический знак – трезубец. Этот символ государственности имел тогда особую магическую силу…

Кук мог часами рассказывать о становлении и развитии Киевской Руси, ее расцвете и падении. Он считал, что падение Киевского государства началось с междоусобной борьбы за власть среди Рюриковичей, правящих в Киевской Руси. Беспрерывные войны между собой истощали основу тогдашней экономики – сельское хозяйство, тормозили развитие возникающей нации. Он уверял, что все демократические начала в Киевской Руси, в том числе и имевшая там место боярская дума, имели свое происхождение от византийских греков. Византия таким образом способствовала развитию совершенно новых для того времени отношений между властью и народом, между князем и его боярами. Появилась новая форма государственного правления.

Кук любил говорить и спорить о путях развития славянских наций.

– Вы разделяете точку зрения, что Украину и Россию роднит православие?

Я согласно киваю.

– Должен сказать, что первый общинный монастырский устав ввели на Руси в Киево-Печерской лавре в XI веке. Именно в этом монастыре появилась первая летопись. В Киевской Руси было 70 монастырей, 15 епархий. Правда, тогда они все подчинялись Византии, патриарху в Константинополе. Начала разгораться борьба за создание автокефальной церкви. Но даже после того, как киевские князья ослабли и Киевская Русь стала терять свою былую мощь, митрополит Киевский оставался примасом над русскими епископами, включая и те епархии, которые находились на землях Новгородских, Суздальских, Рязанских, Смоленских. Это же территория нынешней России. Да, если бы не татаро-монгольское нашествие, не было бы в вашей нынешней России так называемых «пустыней», где обосновывались бежавшие от татар монахи, забираясь все дальше, «пустыннее», на Север. Шла вынужденная колонизация Севера. Счастьем для России было и то, – продолжал убежденно доказывать Кук, – что татары, подчиняя себе Киевскую Русь, шли по южной стороне Руси, там, где были степи, много зерна. Лошадок надо было кормить. А на вашем Севере, в лесах дремучих лошадок не прокормишь. Татарам легко было одолевать Киевскую Русь, потому что, как известно, единства не было среди князей. Каждый боролся за свой удел. Каждый хотел владеть Киевом. Распадаться княжеский союз начал после Владимира Мономаха, а когда умер его сын Мстислав, рухнуло и Киевское государство. Вот и пошло разъединение Руси. Возникали новые города, которые соперничали друг с другом и с княжествами. Постепенно стала разрушаться этническая общность.

– Но язык-то оставался общим, – прерывая Кука, вмешивался я.

– Правильно, – сразу же реагировал Кук, – пока еще не было особых языковых различий. Но мало-помалу язык, оставаясь пока средством общения, становился символом новых культурных обычаев, традиций. Наступало время формирования украинской и белорусской наций.

– Что-то вы, Василий Степанович, забыли о формировании русского языка. Или он по вашей классификации не имеет ничего общего с украинским и белорусским? – спрашивал я.

– Отчего же, имеет, – отвечал спокойно Кук. – Я о русском языке скажу особо, позже.

– Все же и украинцы, и белорусы, и русские выходцы из одной колыбели – Киевской Руси. В нас во всех больше общего, чем различий. Мы никогда не сможем разъединиться.

– А я и не призываю к разъединению. Я отстаиваю восстановление украинской государственности. Верните нам нашу державность, нашу независимость. Дайте нам самостоятельно строить свое государство. Дайте нам то, что обещал Ленин в 1917 году.

Кук замолчал, подошел к письменному столу в углу камеры, взял в руки том Ленина, открыл отмеченную закладкой страницу и, стараясь придать голосу торжественность, громко зачитал несколько высказываний основоположника, касающихся отношения большевиков к Украине: «… мы к сепаратистскому движению равнодушны, нейтральны. Если Финляндия, если Польша, если Украина отделятся от России, в этом ничего худого нет. Что тут худого? Кто это скажет, тот шовинист. Надо сойти с ума, чтобы продолжать политику царя Николая».

Кук бросил взгляд на меня и сказал:

– Это Ленин заявлял на апрельской 1917 года конференции РСДРП(б). А вот уже в другом месте и в другое время, в июне 1917 года в статье «Украина» он вновь повторяет: «… ни один демократ не может также отрицать права Украины на свободное отделение от России…» В другой статье «Украина и поражение правящих партий» он вновь подчеркивает: «Уступите украинцам – это говорит разум, ибо иначе будет хуже, силою украинцев не удержишь, а только озлобишь. Уступите украинцам – вы откроете тогда дорогу к доверию между двумя нациями, к братскому союзу их, как равных!»

Закончив цитировать Ленина, Кук эмоционально произнес:

– Эти заявления Ленин сделал тогда, когда большевики еще не закрепились у власти. Как только ваша партия установила диктатуру пролетариата, прочно взяла власть в свои руки, все эти заявления вождя пролетариата были им забыты. Уже в январе 1918 года Красная Армия взяла Киев и двинулась дальше, к западным границам Украины.

– Не согласен я с вами, – резко возражаю ему. – Вы забыли о январском восстании рабочих завода «Арсенал» в Киеве. Пролетариат Украины, украинские коммунисты обратились за помощью к Москве. Вы, буржуазные украинские националисты, восстановили тогда власть помещиков и капиталистов на Украине. Вы провозгласили власть Центральной Рады 1, привели к власти Петлюру, который начал формировать свою армию и расправляться со всеми теми, кто был против Центральной рады, за союз с Советской Россией. За союз, основанный на братской взаимопомощи, дружбе и уважении. Разве украинские коммунисты выступали против украинского языка, украинской культуры, своих, близких им, народных обычаев? Далеко не вся Украина была против союза с Москвой.

## 1 – Центральная рада – создана в Киеве в марте 1917 г. (январь – апрель 1918 г. Житомир, Сарны). Состояла из различных украинских националистических партий и организаций, в том числе социалистических (В. Винниченко). Предс. И. С. Грушевский. Исполнительный орган – Генеральный Секретариат. После Октябрьской революции захватила власть, провозгласила Украинскую народную республику… В январе 1918 г. изгнана украинской и русской Красной гвардией. Заключила кабальное соглашение с австро-германскими войсками, возвратилась в Киев 1 марта, а 29 апреля этими же войсками была разогнана.

– Ничего я не забыл, – так же резко возражает Кук. – Слабы были большевики тогда на Украине. Вы владели властью в больших городах, да и то не везде. Село же наше украинское не шло никогда за вашей партией. На всеукраинском съезде Советов в декабре 1917 года молодые украинские партии победили, а представители большевиков уехали в Харьков, где и провозгласили Советскую Украинскую Республику, не спросив об этом украинское село, украинский народ. Украинские большевики, не имея поддержки среди населения, обратились за помощью к Москве, спровоцировали восстание рабочих «Арсенала». Красная Армия тогда победила. Много украинских патриотов погибло в боях, многих расстреляла ЧК. Мы никогда не забудем кровавые дела Муравьева 1, войска которого залили кровью Киев, а в боях за город окружили отряд из трехсот киевских студентов и гимназистов, которые не сдались и погибли как истинные украинские национал-патриоты.

## 1 – Муравьев Михаил Артемьевич (1880–1918), левый эсер, подполковник. В 1918 г. главнокомандующий войсками Восточного фронта, выступил против советской власти и поднял мятеж в Симбирске – отряд около 1000 чел., ликвидирован Красной Армией. Убит при аресте.

Кук замолчал. Я с трудом сдерживал себя и тоже молчал. Наконец, он тихим голосом завершил свою тираду:

Красная Армия наступала на Киев не только по просьбе украинских коммунистов. Просто советская власть не хотела терять такую богатую житницу, как Украина, тем более что Россия большевистская стала преемницей Российской империи, царской России, и, разумеется, никак не хотела расставаться со своими бывшими колониями.

– Ну, это вы уж слишком. При чем здесь Российская империя? Партия большевиков обещала мир народам – и дала его. Обещала крестьянам землю, рабочим заводы – и свое обещание выполнила. – Я сделал шаг к Куку: – Дайте мне этот том Ленина, я тоже вам кое-что зачитаю.

Просмотрев несколько работ Владимира Ильича, я, стараясь сохранить спокойствие и скрыть свою раздраженность по поводу высказываний Кука в адрес святая святых, вождя мирового пролетариата, торжественно зачитал: «…именно безоговорочное признание этого права одно лишь и дает возможность агитировать за вольный союз украинцев и великороссов, за добровольное соединение в одно государство двух народов. Именно безоговорочное признание этого права одно лишь в состоянии разорвать на деле, бесповоротно, до конца, с проклятым царским прошлым, которое все сделало для взаимоотчуждения народов, столь близких и по языку, и по месту жительства, и по характеру, и по истории. Проклятый царизм превращал великороссов в палачей украинского народа, всячески вскармливал в нем ненависть к тем, кто запрещал даже украинским детям говорить и учиться на родном языке… Революционная демократия России, если она хочет быть действительно революционной, действительно демократией, должна порвать с этим прошлым, должна вернуть себе, рабочим и крестьянам России, братское доверие рабочих и крестьян Украины. Этого нельзя сделать без полного признания прав Украины, в том числе права на свободное отделение».

Закончив цитату, я вопросительно посмотрел на Кука. Тот с ироническим выражением на лице покачал головой.