Текст книги "Малая земля"

Автор книги: Георгий Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)

Две ночи и два дня

К причалу рыбзавода было невозможно подойти. На нем рвались мины и снаряды. «Морской охотник» взял правее. Матросы прыгали прямо в ледяную воду.

Когда выбрались на берег, оказалось, что впереди проволочные заграждения, ловушки из тонкой стальной паутины. За проволочными заграждениями окопы, из которых немцы ведут огонь из автоматов и пулеметов.

– Гранаты! – крикнул командир взвода.

Через проволочные заграждения в окопы полетели гранаты. Стрельба из окопов прекратилась. Но откуда-то сбоку не переставал строчить станковый пулемет. Неожиданно за Станичкой раздались противные, похожие на ишачий крик звуки. Это заработали вражеские шестиствольные минометы. Мины рвались правее. Моряки залегли. Когда взрывы прекратились, командир взвода скомандовал, чтобы перебегали на то место, где рвались мины. И только моряки перебежали, как новый залп шестиствольных минометов накрыл то место, где они находились минуту тому назад.

– Опоздали фрицы с поправочкой, – заметил кто-то из моряков.

Лейтенант Карманов подполз к Прохорову и указал на амбразуру дота, из которой строчил пулемет.

Прохоров направил туда противотанковое ружье. После первого же выстрела пулемет смолк, и из дота выскочили шесть гитлеровцев. Моряки расстреляли их и ворвались в дот.

Карманов подозвал Кайду и приказал перезарядить ракетницу зеленой ракетой: три зеленые ракеты должны означать приказ о продвижении вперед. Кайда не успел перезарядить, как слева ожил пулемет.

– Стой, – остановил Кайду лейтенант. – Надо сначала подавить этот пулемет. Бабутушаев, иди с Кайдой.

Кайда и Бабутушаев поползли вперед. Пулемет строчил из амбразуры дзота. Матросы бросили гранаты, метя в амбразуру. Взрывы потрясли дзот, пулемет замолк. Но только матросы вскочили и бросились вперед, как пулемет ожил. Пришлось опять залечь.

– Живучие гады, – проворчал Кайда, всматриваясь в темноту.

В это время где-то позади дзота взвилась ракета и осветила все кругом. Стала видна и амбразура.

Не отдавая себе отчета, а просто от злости Кайда выстрелил из ракетницы. Красная ракета, шипя и разбрызгивая искры, влетела в амбразуру. Немецкие пулеметчики переполошились, вообразив, что к ним влетело черт знает что, и выскочили из дзота. Кайда и Бабутушаев расстреляли их из автомата и прыгнули в траншею, ведущую в дзот. Тут подбежали несколько матросов и командир взвода.

– Порядок, – доложил Кайда лейтенанту. – Дзот наш.

– Сигнал «Вперед!», – распорядился лейтенант.

Кайда выпустил в сторону города три зеленые ракеты.

Взвод развернулся и рассыпался по улицам, переулкам, дворам. То там, то тут раздавались в темноте автоматные очереди, взрывы гранат, крики «полундра», стоны.

Командир взвода лейтенант Карманов, Кайда, Казбанов, Бабутушаев и Уткин с «максимом» перебежали улицу и только успели забежать за дом, как поблизости разорвался снаряд. Осколком был ранен Казбанов. Стреляли из вражеского танка, ползущего по улице. Кто-то из другой группы стал забрасывать его гранатами. Танк развернулся и ушел. Вскоре гитлеровцы начали обстрел улицы снарядами и минами.

– Вперед! – крикнул Карманов. – Иначе тут нас накроют.

Они пробежали квартал и залегли. Из дома через улицу стреляли немецкие автоматчики. Уткин и Бобров развернули «максим» и открыли ответный огонь по окопам, откуда раздавались выстрелы.

Карманов повернулся к Кайде.

– Обследуйте вон тот дом, – указал он рукой.

С Кайдой пошли Лысов и Максимов.

Двери дома были открыты. Лысов остался у дверей, Максимов подошел к окну. Кайда вошел в коридор. Прислушался. Тихо. Шагнул в комнату. Пусто. Во второй комнате также никого не оказалось.

– Нэма ни одной души, – вслух произнес Кайда и уже без опаски шагнул в третью комнату.

Он не успел сделать двух шагов, как его ухватили за шею и плечи.

– Рус, сдавайся, – раздался тихий голос.

На какое-то мгновение Кайда опешил. Что делать? Вырваться и отскочить. Это в его силах. Но гитлеровцы тут же выстрелят. Но если они сразу не стали стрелять – значит, им нужен пленный.

Боевой опыт подсказал решение. Кайда бросился гитлеровцам под ноги. Падая, он увлек за собой ухвативших его немцев.

– Здесь фрицы! – успел он крикнуть.

Оказавшийся верхом на Кайде гитлеровец вцепился ему в горло и стал душить. Падая, матрос успел выхватить финку. Удар пришелся в самое сердце, и гитлеровец обмяк, разжал пальцы. Кайда хотел сбросить его с себя, но не успел, как другой гитлеровец навалился на него. А третий ухватил матроса за ногу, набросил на нее петлю из веревки и начал выкручивать ногу. От острой боли Кайда вскрикнул, рванулся, но подняться не мог. Тогда он ударил финкой навалившегося на него второго гитлеровца. Финка пронзила горло врага, и он распластался на матросе. Кайда почувствовал, как вражья кровь залила ему лицо.

В это время в комнату вбежал Лысов.

– Что с тобой, Вова? – тревожно спросил он.

Тут он увидел гитлеровца, который крутил Кайде ногу. Подбежал к нему и оглушил прикладом автомата. Гитлеровец упал. Подоспевший Максимов помог Лысову связать руки врагу.

– Стяните с меня фрицев, – попросил Кайда.

Встав, Кайда вытер лицо, забрызганное вражеской кровью, и ворчливо сказал:

– Здоровые были бугаи… Бачили, язык им понадобился… не на того позарились…

Оглушенный гитлеровец пришел в себя. Лысов поднял его и поставил на ноги.

– Добить бы его.

– Не надо, – возразил Кайда. – Поведем к командиру.

Он шагнул и поморщился от боли в ноге.

– Ты смотри, – удивился он. – Левая нога поворачивает в ту сторону, куда крутил немец. Надо же…

Ощупал ногу, снял веревку и, несмотря на боль, пытался улыбнуться.

– Ходи одна нога туда, другая сюда. А ну, братки, вправьте ногу. Ой, полегче, черти, можете совсем открутить.

Переступив несколько шагов, удовлетворенно проговорил:

– Ничего, вроде шкандыбать можно.

Он подошел к пленному гитлеровцу. Тот был почти одинакового с ним роста.

– Тоже малютка, – усмехнулся Лысов,

– Гитлер капут, – торопливо пробормотал гитлеровец, испуганно смотря на Кайду.

Матрос брезгливо сплюнул.

Заканючил, паршивец. Жидок на расправу. Не бойся, не трону. Пошли, братки.

Лысов и Максимов повели пленного, а Кайда, прихрамывая, пошел позади.

Но не успели они отойти и двух десятков шагов, как начался артиллерийский обстрел. Матросы залегли между камней. Когда стихло, они поднялись.

– Пронесло, – с облегчением сказал Кайда. – Никого не зацепило?

– Бог миловал, – отозвался Максимов и толкнул ногой пленного. – Поднимайся.

Тот лежал не шевелясь. Кайда наклонился над ним, повернул лицом вверх.

– Вот кого бог наказал, – усмехнулся он. – Осколок прямо в лоб. От своих смерть получил.

Он вынул из кармана пленного документы.

– Может, пригодятся.

Через несколько минут матросы наткнулись на своих. Из полуразрушенного дома вышел старшина первой статьи Яков Котелевец. Узнав Кайду, он обрадованно воскликнул:

– Привет, Володя!

Кайда с неменьшей радостью прижал его к груди. Они старые друзья. В прошлом году вместе служили мотористами на бронекатере «Хасановец» в Азовской флотилии. Катер был потоплен вражеской авиацией в Темрюке, и оба моториста оказались в морской пехоте.

– Откуда и куда? – спросил Котелевец.

Кайда объяснил.

– Скоро рассвет, – сказал Котелевец. – Приказано занять тут оборону. Уткин оборудует позицию своему «максиму». Помоги ему. А вон там Прохоров пристроился с противотанковым ружьем. Облюбовывайте и вы позиции на день.

Матросы остались. Кайда разыскал Уткина. Тот уже оборудовал позицию и сидел под стеной, покуривая и прикрывая огонь цигарки ладонями. Кайда подсел рядом и тоже закурил.

– Чего так тяжело дышишь? – поинтересовался Уткин.

– Запалился. До сих пор не отойду, – признался Кайда. – Чуть в плен не попал.

Когда он рассказал, как было дело, Уткин заметил: Это ты правильно сделал, что бросился им под ноги и сбил. Иначе подстрелили бы. Значит, ты теперь прихрамываешь, как Геббельс, – усмехнулся он.

– Тю на тебя! – возмутился Кайда. – Нашел с кем сравнивать. За такое сравнение ты заслуживаешь чирья на язык. Не ожидал, Утя, от тебя…

– Ладно, беру свои слова обратно, – миролюбиво сказал Уткин. – Давай-ка покопаемся в вещевых мешках и позавтракаем, пока есть время. Уже светает, денечек предвидится горячий, пообедать, может быть, и не придется.

– Все может быть, – согласился Кайда, развязывая вещевой мешок.

Наступил рассвет. На какое-то время установилась тишина. Но длилась она недолго. Ее нарушили гитлеровские пушки и минометы. По всей Станичке, по берегу стали рваться снаряды и мины. По стрельбе можно было определить, что гитлеровцы точно не знают, где находятся десантники, где они заняли оборону. Но вскоре стрельба прекратилась, и с разных сторон появились группы гитлеровских солдат. Они перебегали от дома к дому, прочесывали каждый квартал.

– Бачишь? – повернулся Кайда к Уткину. – Прощупывают, где мы заховались и крепко ли.

Он улегся поудобнее и изготовился к стрельбе.

Где-то слева застрекотали автоматы – наши и немецкие, послышались взрывы гранат. Потом в другом месте…

Десантники подпускали немецких солдат на близкое расстояние и почти в упор расстреливали их, забрасывали гранатами.

Пришла пора пустить в ход автомат и Кайде с товарищами. На их позицию шло до двух десятков гитлеровцев. После первого залпа они отхлынули и спрятались за домами.

На земле остались восемь гитлеровцев.

– Этим капут, – сказал Кайда.

Теперь гитлеровцам стало ясно, где заняли оборону куниковцы. Их корректировщики сработали быстро. На те места, откуда стреляли куниковцы, посыпались снаряды и мины. А после этого туда бросались немецкие солдаты. То там, то тут дело доходило до рукопашных схваток. Отступив, гитлеровцы снова обрушивали на десантников снаряды и мины.

Куниковцы раскусили тактику немцев. Сразу же после отбитой атаки они меняли огневые позиции. Снаряды и мины падали туда, где их уже не было.

Тогда гитлеровцы стали методично, не жалея боеприпасов, разрушать один дом за другим.

Атака следовала за атакой. Прилетели «юнкерсы» и сбросили бомбы на рыбзавод и на ближайшие к нему дома.

Кайда уже перестал считать, сколько раз ему приходилось переползать из одних развалин в другие, отбивать атаки. Лицо его почернело и осунулось, вся одежда в грязи, на коленях и локтях ободралась.

Когда стемнело, все матросы вздохнули облегченно.

– Выстояли, – удовлетворенно заявил Кайда. – Теперь можно закурить.

– Да, горячий денечек выдался, – заметил Уткин. – Наползались вволю.

Котелевец раскрыл вещевой мешок и стал считать патроны и гранаты.

– Маловато, – вздохнул он. – Если завтра так же будет, то патронов не хватит.

– Доставят ночью, – сказал Кайда.

– Эх, если бы этой ночью высадилась целая бригада. К утру город был бы наш.

Но в эту ночь в помощь куниковцам никто не высадился, их десант на Мысхако был не основной, а дополнительный, для отвлечения внимания от основного десанта в Южную Озерейку.

Не знали матросы и обстановки на сегодняшний вечер. Все они были разрознены на мелкие группы. А кто мог подсчитать, сколько осталось в строю после суточного боя? Не бросишь же позицию, которую отстоял в упорных схватках, и не пойдешь узнавать, кто, где и сколько. В десанте свои законы – или продвигайся вперед, или отстаивай завоеванный рубеж. Но ни шагу назад без приказа.

– Тихо что-то, – заметил Уткин. – Даже жутко вроде.

Кайда улыбнулся и покачал головой.

– Самое время вздремнуть, – зевнул Котелевец, – сутки не спали. Надо разыскать командира взвода и попросить разрешения пойти в уцелевший дом, там обсушимся и поспим.

– Чует мое сердце, – сказал Кайда, – что не придется отдыхать.

– И я такого мнения, – поддержал его Уткин. – Десант и есть десант. Десантник должен быть двужильным.

Предчувствие не обмануло их.

Вскоре появился лейтенант Карманов, тоже весь перепачканный грязью, с осунувшимся лицом. С ним были пять матросов.

– Все живы и здоровы, – обрадовался он и похвалил: – Молодцы, дрались хорошо, умело. Но отдыхать, друзья, не придется. В отряде большие потери. Прибудет ли пополнение этой ночью – еще неизвестно. Нам поставлена задача: группе матросов проникнуть левее школы в глубину немецкой обороны, узнать их силы.

Он обвел внимательным взглядом сидящих перед ним матросов и сказал:

– Кайда, Лысов, Лычагин, Копотилов и вот эти четверо ребят, – он кивнул на приведенных им матросов, – пойдете в эту разведку. Командовать группой будет Кайда. Ясна задача?

– Ясна, – ответил Кайда.

– Тогда в путь. Под утро должны вернуться.

Кайда встал и кивнул матросам:

– Двинулись, братва.

Шли гуськом, стараясь держаться около заборов. По пути осматривали каждый дом. Но все дома были пустыми. Прошли две улицы. Ни души.

На углу квартала стоял приземистый дом. Матросы подошли к нему. Кайда услышал в коридоре какое-то сопение. «Корова, – догадался он. – Значит, в доме есть люди». Рассредоточив у окон и дверей матросов, Кайда постучал в одно окно. В форточку выглянул человек.

– Кто это? – спросил он.

– Советские моряки, – ответил Кайда. – Откройте.

Стукнул засов, и дверь открылась.

– Немцы есть? – ступая на порог, спросил Кайда.

– Нет.

В доме оказались старик и старуха.

– Почему корова в прихожей, а не в сарае? – спросил Кайда.

Старик был невысокого роста, сутулый, все лицо испещрено морщинками. Он глянул на великана-матроса снизу вверх и горестно покачал головой.

– Ох, сынок, знал бы ты, какие грабители эти немецкие солдаты. Так и шастают по погребам и сараям. Уведут, как пить дать, коровенку. А она наша единственная кормилица.

– Грабят, говорите, дедушка? – спросил Лысов.

– Еще как.

Старик начал рассказывать о том, как жилось в городе советским людям. Кайда слушал его, хмурясь и сжимая кулаки. Ему вспомнились отец и мать, находившиеся в оккупированном городе Дружковке. Как-то они там? И над ними издеваются гитлеровцы.

– Ладно, дедушка, – прервал он его. – Пусть ребята часок вздремнут на полу.

Сам вышел во двор и залег у забора с автоматом наготове. Одного матроса оставил в дверях.

Клонило в сон. Чтобы не задремать, Кайда дал себе щелчок по носу. И тут он услышал топот кованых сапог. Мимо дома по тротуару шел взвод гитлеровцев. Кайда еле сдержался, чтобы не нажать спусковой крючок автомата.

Солдаты прошли мимо и направились на передовую.

Кайда вбежал в дом и разбудил матросов.

Старик пояснил:

– У немцев происходит смена. Скоро с передовой будут возвращаться солдаты, которые воевали.

– Вишь ты, – удивился Кайда. – Культурненько воюют. Пострелял – и гайда на отдых. А мы, дедушка, бессменно воюем. Братва, отправим-ка тех, кто будет возвращаться, на вечный отдых.

– Какой разговор, – поддержал его Лысов.

Матросы вышли на улицу и залегли у следующего дома вдоль забора. Кайда распорядился:

– На каждого из нас по два-три немца. Я лежу четвертым, значит, стреляю в седьмого и восьмого. Каждый дает по короткой очереди. В случае осложнения, закрепляемся в этом доме. Но, думаю, что ночь поможет нам оторваться от преследования.

Несколько минут спустя опять послышался топот кованых сапог. Гитлеровцы шли с передовой медленно, втягивая головы в плечи. Видно было, что они устали и продрогли от холода. Автоматы у них не в руках, а на шее.

«Как мокрые курицы», – невольно подумал Кайда.

Он насчитал восемнадцать солдат и удовлетворенно отметил: «Расчет правильный».

Короткий залп из восьми автоматов. Гитлеровцы повалились как подкошенные. С минуту матросы лежали в ожидании. Но никто из гитлеровцев не поднялся, не пополз, не застонал.

Кайда даже удивился, «Ловко мы их. Всех сразу наповал».

Немцев переполошила стрельба в их тылу. Из здания трехэтажной школы взвились осветительные ракеты.

Матросы лежали.

Выждав, когда наступила темнота, Кайда скомандовал:

– А теперь, братва, ходу.

Было еще темно, когда матросы вернулись к своим. Кайда доложил командиру взвода о результатах разведки.

– Значит, можно утром продвигаться вперед, – заключил лейтенант. – Пойду с докладом к капитан-лейтенанту Ботылеву.

Ботылев доложил о проведенной разведке майору Куникову. Тот принял решение на рассвете наступать на том участке. Однако предупредил Ботылева, чтобы далеко не зарывался.

– Людей у нас мало, растягивать оборонительную линию нельзя. Выберете удобный рубеж и закрепляйтесь.

На рассвете отряд Ботылева перешел в наступление.

Удалось пройти одну улицу. На второй матросы напоролись на сильный огонь противника и были вынуждены залечь. Оказалось, что на рассвете гитлеровцы подтянули сюда свежие силы.

Николай Уткин выкатил свой «максим» на перекресток и открыл огонь по пулеметному гнезду, находившемуся на чердаке дома на противоположной стороне улицы. Кайда расположился невдалеке и стал стрелять по засевшим в соседнем доме немецким автоматчикам.

Неожиданно «максим» замолк. Кайда оглянулся. Уткин лежал, уткнувшись лицом в землю и раскинув руки.

Кайда подполз к нему, спросил:

– Что с тобой, Утя?

Тот повернул голову, простонал:

– Засекли, гады. Пулемет повредило…

Кайда взвалил его на себя и отполз за стену разрушенного дома. У пулеметчика оказались перебитыми обе руки и ноги. Кайда наскоро перебинтовал его, уложил между камнями и пополз к пулемету. Но тот оказался безнадежно испорченным. Тогда матрос отполз в сторону и стал стрелять из автомата.

Капитан-лейтенант Ботылев приказал приостановить наступление, закрепляться на достигнутом рубеже.

Завязалась пулеметно-автоматная дуэль. Кайда отполз и вернулся к Уткину. Тот лежал без сознания.

Взяв его на руки, Кайда понес товарища в санчасть.

В санчасти Уткин пришел в сознание. Кайда склонился над ним, поцеловал в губы.

– Не говорю прощай, Коля. Мы еще встретимся. Оставляю тебя нашим медикам, а мне надо спешить к братве.

Второй день был, пожалуй, погорячее первого. Подтянув резервы, гитлеровцы предпринимали одну атаку за другой, обрушивали на десантников тысячи мин и снарядов, с воздуха на них сыпались сотни бомб. Станичку заволокло дымом и пылью от разрушаемых домов. Но и в этот день куниковцы выстояли, отразили все атаки противника. Вечером был тяжело ранен осколком снаряда лейтенант Карманов. Кайда отнес его в санчасть. Командование взводом перешло к помкомвзвода Полякову. Но вскоре и он был ранен. Взводом стал командовать друг Кайды Яков Котелевец. Впрочем, взвода как такового уже не было, более половины матросов были убиты или ранены.

У Полякова были перебиты ноги. Кайда понес его в санчасть. Когда возвращался, услышал стоны, доносившиеся из развалин. Стонал тяжелораненый матрос. Не мог же Кайда оставить его. Взвалил на себя и понес в санчасть.

В ту ночь он еще раз пять носил раненых в санчасть. Под утро так умаялся, что не чувствовал ни рук, ни ног. Присел на камень передохнуть и сидя задремал. Разбудил его разорвавшийся поблизости снаряд.

В ту, третью ночь на помощь куниковцам высадились две морские бригады.

Узнав об этом, Кайда повеселел.

– Теперь живем.

– Рванем вперед, – заключил Котелевец.

Но рвануть вперед не удалось. Гитлеровцы ночью подтянули свежую дивизию, отгородились от десантников проволочными заграждениями, минными полями, траншеями, сосредоточили на каждый километр обороны более пятидесяти станковых пулеметов, десятки орудий. Пришлось десантникам самим переходить к обороне.

Куниковский отряд воевал еще несколько дней, Кайда ходил с разведчиками из 255-й бригады за «языком», участвовал в штурме кладбища, расположенного на высоте на окраине города. В середине февраля поредевший отряд был выведен с передовой, а в марте отбыл на формирование в Геленджик.

Перед новым десантом

В Геленджике куниковский отряд был преобразован в 393-й отдельный батальон морской пехоты. Командиром его назначили капитан-лейтенанта Ботылева. Батальон пополнили новыми бойцами. Первой формировалась рота автоматчиков. Кайда, Лысов, Прохоров стали автоматчиками и оказались в одном отделении.

Командиром отделения был назначен участник боев на Малой земле сержант Лычагин. Невысокий, щуплый на вид, курносый, с полными, словно припухлыми губами, он любил повторять «я парень курский». Причем, слово «курский» выговаривал «курскай». Кайда и другие матросы знали его не только как смелого человека, но и смышленого, умеющего выполнить любое задание.

Вечером 8 сентября 1943 года батальон разместился в районе Марьиной рощи. Матросы пришли сюда с песней:

 
Куников с отрядом храбрых моряков
Шел в родную базу выбивать врагов.
Вихрем на фашистов налетел отряд,
Выбивая фрицев из-за их преград.
Вперед с полундрой, хлопцы,
За мною, черноморцы…
 

Мало было в батальоне куниковцев, менее десяти процентов. Но боевые традиции отряда майора Куникова стали достоянием всех матросов батальона, все называли себя куниковцами, а имя майора Куникова, великолепного командира и человека, стало священным, оно было как символ. С песней о Куникове и его матросах батальон пройдет позже по Крыму, по болгарской земле.

Все лето батальон готовился к новому десанту. И вот наступило время, когда моряки должны вписать новую славную страницу в историю Черноморского флота.

В лесу раскинулся палаточный город. После ужина Кайда и Лысов залезли в палатку и легли.

– Десантник должен спать про запас, – изрек Кайда. – Согласен со мной, Толя?

– Вполне, – кивнул Лысов, – подмащивая под голову вещевой мешок.

– В таком случае спать. Завтра уже не поспим.

Когда в палатку заглянул командир взвода лейтенант

Спиридонов, матросы уже спали.

Ночью прошел дождь. Рано утром Кайда вылез из палатки и замер, словно завороженный. Было тихо. Листья на деревьях не шевелились и блестели словно отполированные дождем, а на их кончиках, как бусинки, висели капли. Лучи солнца отражались в них, и каждая капля стала миниатюрной радугой, удивляя и радуя своими цветами.

– Красота какая! – вырвалось у Кайды.

– Где красота? – вылезая из палатки и протирая глаза, спросил Лысов.

Оглядевшись, он заключил:

– Хорошая погодка, ни холодно, ни жарко. И, между прочим, рядом с нами растет кизил. Это же витамин це, Малютка. Давай навалимся.

Он стал рвать красные ягоды кизила и отправлять в рот.

– Оскомина будет, – заметил Кайда.

Взяв котелок, он направился к ручью набрать воды. Около штаба заговорил репродуктор. Передавали сводку Совинформбюро. Кайда остановился, чтобы прослушать.

Из репродуктора донеслось:

«8 сентября наши войска освободили город Донбасс, Славянск, Краматорск, Дружковку, Константиновку…

При отступлении из Дружковки немецко-фашистские изверги учинили зверскую расправу над мирными жителями города. Бомбили, жгли и взрывали кварталы жилых домов».

У Кайды защемило сердце. Освобожден родной город! Как там отец и мать? Живы ли? Может быть, стали жертвами фашистских извергов? Вряд ли они пощадят родителей моряка.

С опущенной головой Кайда дошел до ручья, сел на камень и задумался.

Здесь было еще красивее. Красные гроздья кизила склонились к самой воде. Капли воды, повисшие на ягодах, казались розовыми и просвечивали. Какие-то птички яро насвистывали, приветствуя утро.

Но матросу уже было не до утренних красот. На сердце легла какая-то тяжесть. Сегодня в десант. Кто знает, как получится на этот раз. Не всегда счастье сопутствует, не всегда пуля пролегает мимо. Так и не узнает живы ли родители. Ему вспомнились слова матери при посадке в поезд осенью 1939 года, когда его провожали на флот. Шел сильный дождь, и мать сказала: «Уходишь на службу по дождю, это хороший признак – вернешься живым». Мама, мама, вспомнилось ли тебе твое предсказание, когда ты получила похоронную на сына? Это было в сорок первом году. В начале войны Владимир Кайда служил мотористом на корабле. Когда гитлеровцы подошли к Одессе, он записался добровольцем на передовую. В сентябре отряд моряков высадился десантом под село Григорьевка. Кайда был первым номером станкового пулемета. Ему недолго пришлось стрелять из пулемета. Вражеский снаряд разбил «максима», и Кайда, схватив винтовку, бросился врукопашную. Он заколол и пристрелил восемь гитлеровцев. Взрыв мины сбил его с ног. Осколки поразили руку и ногу, разорвали живот. Однако он продолжал стрелять, пока не потерял сознание. Товарищи сочли его убитым, взяли у него документы, а командование послало родителям похоронную. Очнулся Владимир ночью. Пополз. Под утро его подобрали солдаты, подоспевшие на помощь из Одессы. Кайда полгода лежал в госпитале. За эти месяцы немцы заняли Дружковку. Так и не знают родители, что он жив.

Но не знал и Владимир, что его отец пошел на фронт и был убит в боях под Харьковом. Не знал он, что в день отступления гитлеровцы облили бензином его хату и зажгли. Мать еле успела выскочить из горящей хаты. По ней стреляли, но ей удалось скрыться в зарослях кукурузы. Единственное, что удалось ей спасти, была фотография, где сын Володя снят с группой краснофлотцев.

Но обо всем этом Владимир узнает спустя несколько месяцев, когда получит ответ на свое письмо.

К задумавшемуся Кайде подошел Прохоров.

– Чего зажурился, Малютка? – спросил он, подсаживаясь рядом.

Кайда только вздохнул.

Прохоров положил руку на его плечо и заглянул в глаза.

– Не нравится мне твой вид, Володя. Не тебе нос вешать.

Тогда Кайда рассказал ему о своих мыслях.

– Так хотелось бы знать перед боем о своих родных, – заключил он. – Сегодня иду в третий десант. Как оно обернется на этот раз? Не завороженный же я. Иметь бы весточку от матери или от отца, спокойнее на сердце было бы. А сейчас что-то муторно, мысли одолевают, Ваня…

Прохоров вынул кисет, протянул Кайде.

– Отгоним темные мысли, Володя. Не отлили еще той пули, которая сразит нас. Увидим еще своих родных, походим по улицам поверженного Берлина. На всех фронтах лупят фашистов. Вот это радует!

– Все это так, Ваня, – вздохнул Кайда, – а все же…

– А ты задал мне задачу, из-за тебя раньше встал, – переменил разговор Прохоров. – Совесть есть у тебя или нет?

Кайда вскинул на него удивленный взгляд.

– Не понимаю.

– Гляньте на него, он не понимает! – воскликнул Прохоров. – Фергана ты несчастная! А кто вчера заставлял меня писать в «Боевой листок» заметку? Ты, редактор несчастный! Взял карандаш в руки, а в голову полезло такое…

Кайда улыбнулся. Месяц тому назад его назначили редактором взводного «Боевого листка». К порученному делу он отнесся со всей серьезностью. «Боевой листок» выходил ежедневно. Командир взвода лейтенант Спиридонов хвалил его за каждый номер, однажды похвалил даже командир роты автоматчиков капитан-лейтенант Райкунов. Вчера Кайда узнал, что Иван Прохоров подал заявление о приеме в партию, и попросил написать его заметку о том, с какими чувствами тот вступает. «С такими, как и все», – сказал Прохоров. «А вот ты об этом и напиши», – посоветовал Кайда.

– Все же написал? – поинтересовался Кайда.

– Нет, – махнул рукой Прохоров. – Знаешь, какие мысли полезли в голову, когда взял карандаш? Вспомнилась деревня Марушина Слобода на Ярославщине. Там я родился и прожил до девятнадцати лет. Семья у нас была большая – четыре брата и две сестры. Отец крестьянствовал. Бедствовали здорово, я до девятнадцати лет в лаптях ходил. Полегче стало, когда колхоз организовался. В тридцать третьем году я по комсомольской путевке поехал на Дальний Восток, работал там в Сов. Гавани. Оттуда и на военную службу пошел. Отслужил и подался в Донбасс, потом в Дагестан, а затем в Фергану, где вроде бы прижился. А чего я мотался по стране? Спросят об этом меня, когда будут в партию принимать. Что отвечу? Счастливой доли искал? Оно, конечно, так. Ну, а польза какая от того партии была? Как подумаю об этом, так и робость находит. Может быть, я еще недостоин быть коммунистом. А ты говоришь – напиши в «Боевой листок». Я так рассудил – пусть решают вопрос о моем приеме после того, как освободим Новороссийск. Буду воевать не хуже коммунистов, – тогда, значит, достоин.

– Ты на Малой земле хорошо воевал, – заметил Кайда.

– Но не лучше других. А как все.

– В нашем отряде выделиться трудно.

– Вот в том и дело. А раз не выделился, чем же я лучше беспартийных?

Кайда в задумчивости почесал затылок.

– Что-то ты, Ваня, в философию ударился. Не сразу разберусь что к чему. А заметку ты все же напиши.

– Далась тебе эта заметка. Тоже писателя нашел.

– Напиши, с какими чувствами идешь в десант.

– Ну, это-то проще. Так бы сразу и сказал.

Прохоров улыбнулся и встал.

– Умоемся, что ли, свежей водицей.

Когда возвращались, Прохоров хотел положить руку на плечо Кайды, но не достал до плеча, обнял за талию и, заглядывая снизу вверх, весело заметил:

– Ну и здоровенный же ты, Малютка. Чем только тебя мать кормила?

– Галушками, Ваня, да пампушками, – усмехнулся Кайда.