Текст книги "Малая земля"

Автор книги: Георгий Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)

В пасть врага

В ночь на десятое сентября батальон погрузился на катера и мотоботы.

Семнадцать автоматчиков – два отделения – разместились на моторном баркасе. Баркас вел на буксире «морской охотник».

Кайда сидел на банке между двумя Иванами – Прохоровым и Макаренко. Он в роте недавно, родом из Волновахи, почти земляк Кайды.

Лысов сидел позади Кайды. Почему-то у него было шутливое настроение. Он щекотал шею Кайды, тот поеживался, потом повернулся и сказал:

– Послушай-ка, Толя, опусти твой гак в море, может, катран или дельфин зацепятся за него.

Посмеиваясь, Лысов заметил:

– Лучше забрести твоим клешом.

– Вот что, автоматчик Анатолий Лысов, – с притворной строгостью заявил Прохоров, – перед тобой не какой-то рядовой, а редактор газеты. Он раздумий полон, а ты к нему с дурацкими разговорами суешься. Ты понимаешь, что такое редактор? У всеми нами уважаемого Владимира Кайды прямой путь в замполиты. К тому же – он заместитель командира отделения. Должностей нахватал, дай боже. С почтением, Толя, надо…

– Ну, ну, – толкнул его в бок Кайда. – Подавай пример.

– Ты бы, Толя, спел свою любимую песенку, – предложил Копотилов.

– И верно, – отозвался Лысов. – Слушай мою любимую, которая тебе безумно нравится.

И он вполголоса запел:

 
Тятька лошадь запрягает,
Мамка вожжи подает.
Тятька мамку поцелует,
Мамка козырем пойдет…
 

Все рассмеялись.

Молчаливый до этого командир отделения сержант Лычагин, сидевший на корме, подал свой голос:

– Такая несерьезная песня в такой сурьезный момент. Все ты, Лысов. Вечно эти вятские, ребята хватские, заведут байки. Вот у нас, курских, песни посолиднее…

– А у нас на Тамбовщине, – сказал Копотилов, – девки хорошо поют… Ох и девки!..

Катера вышли на Кабардинский рейд и заглушили моторы. Стало тихо. Отсюда видна была Малая земля, там, как каждую ночь, раздавались взрывы, трещали пулеметы, взлетали вверх ракеты, светлячками бороздили воздух трассирующие пули.

Затихли и матросы.

Иван Макаренко несколько минут смотрел на Малую землю, потом зябко повел плечами.

– Что-то дрожь по шкуре пробежала, – признался он, прижимаясь к боку Кайды. – Затянуть бы сейчас пару разков с носогрейки да жаль, что прикурить нельзя, немцы огонь заметят.

– Что ты, тезка, – повернулся к нему Прохоров, – прикурить – это полдела. Крути козью ножку. Мне что-то тоже затянуться дымком захотелось.

Макаренко вынул кисет и только начал скручивать цигарку, как вдруг все кругом загрохотало, засверкало. Все побережье, Цемесская бухта озарились вспышками выстрелов, разрывами снарядов. Казалось, что разом зажглись тысячи костров.

Катера завели моторы и рванулись вперед, таща за собой на буксирах мотоботы и баркасы.

Сержант Лычагин встал и крикнул мотористу:

– Приготовься. Кстати, как тебя звать?

– Андрей, – отозвался тот.

Катер прорвался сквозь огневую завесу и оказался в бухте. С кормы катера раздалась команда:

– На баркасе заводить мотор, буксир рубим.

Кругом рвались вражеские снаряды. Катер, лавируя, ушел вперед, а баркас остался на месте. Мотор чихнул и заглох. Моторист прилагал все усилия, но мотор не заводился. Баркас стал неподвижной мишенью. Взрывы снарядов становились все ближе и ближе, от фальшборта летели щепки.

– Ложись на дно! – приказал Лычагин и закричал мотористу: – Расстреляю, если не заведешь мотор!

Андрей стоял на корточках и слал тысячу чертей гитлеровцам и непокорному мотору. Кайда пробрался к нему, спросил:

– В чем загвоздка? Давай помогу.

Они вдвоем стали заводить мотор. Заняло это несколько минут. Но в эти минуты в борту баркаса появилось несколько пробоин, в которые хлынула вода.

Бухту затянуло дымом и гарью. Моторист растерялся, не зная, куда направить баркас.

– Давай прямо, что ли! – крикнул ему Лычагин. – Не крутись на месте!

Прямо по носу баркас напоролся на струю пуль. Моторист отвернул правее. Вскоре полузатонувший баркас ткнулся в берег, и десантники моментально вывалились из него и сразу вынуждены были залечь. Пулеметный огонь прижал их у самой кромки берега.

Вверх взлетели ракеты. При их свете автоматчикам стало ясно, что они высадились намного правее того места, где должна высаживаться вся рота. Подвел мотор, а моторист Андрей не смог правильно определиться. Но винить Андрея, пожалуй, не стоило. В таком пекле, где кругом рвутся снаряды, свистят пули и осколки, где дым гуще, чем при дымовой завесе, растерялся бы самый опытный штурман.

Где-то поблизости во всю глотку орал немецкий корректировщик. Мины и снаряды стали рваться все ближе и ближе. Лычагин, да и остальные автоматчики поняли, что их засекли, лежать тут нельзя, погибнут, как мухи.

Впереди, в нескольких десятках шагов находилась большая воронка от бомбы. Лычагин заметил ее, когда взвилась ракета, и крикнул ребятам:

– Впереди воронка! Бегом туда!

Как только ракета погасла, автоматчики бросились в воронку. В ней разместились все.

Корректировщик продолжал орать. Вскоре мины стали рваться вокруг воронки. Одна угодила в самый центр, взметнув пои взрыве грязь, находившуюся на дне. Автоматчику Голомбиевскому осколок перебил ноги. Прохорова ранило в ключицу. Кайда почувствовал, что и его царапнуло в левую ногу.

Лычагин выругался.

– Вот положение! Чтоб этому корректировщику…

Всем было ясно, что дольше лежать в воронке нет смысла. Еще одно-два попадания – и крышка. При свете ракет выделялось здание электростанции. Можно бежать туда. Но впереди проволочное заграждение, а на проволоке подвешены мины. Стало быть, мины натыканы и в земле. Как преодолеть это препятствие?

Раздумывать долго нельзя. Фашистский корректировщик опять кричит.

Иван Прохоров поднялся и сказал:

– Братва, я рискну.

Выждав момент, он бросился к проволочному заграждению.

Вот он подбежал к нему, поднял руку, и вдруг раздался оглушительный взрыв. Тело Прохорова подлетело вверх и потом рухнуло.

На какое-то мгновение все автоматчики замерли, потрясенные поступком товарища. Кайда округлившимися глазами смотрел на то место, где раздался взрыв. Ему хотелось закричать: «Ваня, дорогой Фергана! Зачем ты это сделал? Может, можно было иначе!..» Но не закричал, понимая, что кричать уже поздно, да и горло перехватила спазма.

Проход в проволочном заграждении ясно обозначился.

– За мной! – скомандовал Лычагин и побежал к проволочному заграждению.

Автоматчики быстро проскочили через проход.

Кайда увидел Прохорова, лежащего навзничь.

– Ваня, – позвал он, наклонясь над ним.

Как хотелось, чтобы тот отозвался, открыл глаза, пусть бы он был тяжело ранен, но жив. Но Прохоров был мертв. Кайда выпрямился и побежал за товарищами.

Пулеметная и автоматная стрельба раздавались на электростанции и в районе цементного завода.

Отделение сержанта Лычагина направилось к цемзаводу, а другое отделение – к электростанции. Вероятно, решение командиров было правильным. В населенном пункте, где приходится драться за каждый дом, надо действовать мелкими группами. В столь сложной обстановке каждый десантник сам себе генерал, должен сам принимать решения.

От стены к стене, от камня до камня пробирались десантники к заводу, стреляли короткими очередями по вспышкам немецких автоматов.

На рассвете они оказались в небольшом помещении какого-то цеха. Крыши над цехом не было, вместо нее натянута металлическая сетка.

– Что будем делать теперь? – задался вопросом Лычагин и обвел внимательным взглядом товарищей.

Перед ним было всего пять автоматчиков – Владимир Кайда, Анатолий Лысов, Николай Копотилов, Иван Максимов и Николай Соболев. Все грязные, только белки глаз и зубы сверкают.

– Перво-наперво надо перекурить, – тяжело переводя дыхание, сказал Копотилов.

– Надо пробиваться к своим, – заметил Кайда.

– А где они, свои-то?

– Разведку произведем.

– Ну, что ж, перекурим, – согласился командир отделения.

Но только закурили, как на сетку упала граната и разорвалась.

– Случайно залетела, – заметил Лысов.

Через минуту на сетке разорвалась вторая, потом третья.

– Это уже не случайно, – обеспокоился Лычагин. – Немцы знают, где мы находимся. Сматываемся отсюда.

Они выбежали в коридор. Решили проскочить цех и подобрать для боя лучшее место. Последним бежал Кайда. Пятеро успели вбежать в дверь, ведущую в другой цех, а Кайда не успел, как струя пуль отсекла его от дверей. Он отпрянул назад. Сразу сообразил, что стреляет не один немец.

Кайда ринулся назад, вскочил в угловое помещение. Здесь по-видимому была кладовая, у стены стоял железный шкаф со слесарным инструментом. У окна стоял верстак. Кайда вскочил на него, сдернул с головы бескозырку и сунул в карман. Осторожно выглянул в окно.

Около дверей стоял немецкий матрос. Он махал рукой, давая сигнал своим, чтобы шли к нему. Из пролома в стене вышло около десяти гитлеровцев и торопливо двинулись к дверям, ведущим в цех, где находился Кайда.

«Вот влип», – подумал Кайда и отстегнул от пояса противотанковую гранату.

Когда немецкие моряки скучились у дверей, он швырнул ее.

– Это вам за Ивана Прохорова, – процедил он сквозь зубы.

Вслед за взрывом спрыгнул с верстака и бросился к двери. Перед ним выросли два гитлеровца, уцелевших от взрыва. Кайда расстрелял их в упор.

И тут он услышал треск автоматов – своих и немецких – из соседнего цеха, куда ушли его товарищи. А вскоре послышался голос Лысова:

– Малютка, где ты?

Кайда увидел их и сделал предостерегающий жест, Чтобы не шли дальше, так как немцы могли держать на прицеле ту дверь. Его поняли. Копотилов нацепил бескозырку на конец приклада и выдвинул ее вперед. Выстрелов но последовало. Тогда Кайда разогнался по коридору и быстро проскочил в дверь. И в тот же миг над его головой просвистели пули.

Максимов покачал головой и заметил:

– Этот фриц явно влюбленный в тебя.

– Оно и видно, – обозленно сплюнул Кайда.

Автоматчики вышли из цеха и остановились около стены. Стреляли где-то за пределами завода. Пошли туда.

– Стоп, – остановился вдруг Лычагин, увидев нескольких немцев, нырнувших в тоннель. – Надо прочесать.

Лычагин и Копотилов остались у входа, а Кайда и Лысов нырнули в туннель и стали прочесывать его короткими очередями. Но там уже никого не было, немцы успели скрыться.

Вернувшись, Кайда доложил:

– Никого там нет, зря только патроны тратили.

Откуда-то по берегу бил пулемет. Максимов и Соболев, посланные командиром отделения разведать его местонахождение, сообщили, что пулемет установлен в окне второго этажа конторы завода.

Решили его уничтожить. Подобравшись ближе, стали поочередно стрелять в окно. Пулемет замолкал на какое-то время, потом опять стрелял.

– Долго мы с ним будем цацкаться, – разозлился Лысов, отстегивая с ремня противотанковую гранату. – Сейчас устрою им веселую жизнь на том свете.

Прижимаясь к стене, он подобрался к окну и метнул в него гранату. Взрыв потряс дом. Пулемет замолк навечно.

– Морской порядок! – изрек Лысов.

Откуда-то из развалин появилась группа пехотинцев. Лейтенант подбежал к Лысову, обнял левой рукой.

– Молодец, матрос! – воскликнул он. – Этот пулемет прижал нас, ни вперед ни назад не пускал. Спасибо от пехоты.

Увидев Лычагина и других матросов, он удивленно спросил:

– Откуда вы тут взялись?

– С неба, – усмехнулся Лычагин.

– Много вас? С какой части?

– Мы куниковцы, – уже серьезно проговорил Лычагин. – Нас шестеро. Где остальные – не знаем.

– Вот оно что, – сообразил лейтенант. – Вы высадились не там, где полагалось, а на нашем участке.

Из дальнейшего разговора выяснилось, что этой же ночью высадился 1339-й полк 318-й стрелковой дивизии. Полк занял электростанцию, водрузил на ее крыше красное знамя. Однако гитлеровцам удалось потеснить десантников, и положение сейчас серьезное.

– А где же наши? – задумался Лычагин.

– Несколько часов назад я слышал в штабе, что ваш батальон занял клуб моряков. Но, кажется, его окружили немцы.

Моряки переглянулись.

– Надо идти на выручку, – сказал Кайда.

– А как пройдешь? – пожал плечами лейтенант. – Берегом до клуба километра два, а может, и больше, кругом гитлеровцы. Воюйте-ка пока с нами.

– Так, пожалуй, и придется, – согласился Лычагин.

Наступил вечер. Гитлеровцы усилили свой натиск. Им удалось прорваться к бухте и занять причалы. Пехотинцы оказались окруженными. Был убит командир полка подполковник Каданчик.

Стрельба шла кругом. Моряки залегли в развалинах правее цементного завода и отстреливались от наседавших гитлеровцев. Им пришлось несколько раз менять позиции, чтобы избежать артиллерийского и минометного огня. Они знали закон десантников – перебегай вперед, не отступай назад, к берегу. От пехотинцев они оторвались, те остались где-то справа и позади.

Два удара кулаками

Утром гитлеровцы возобновили контратаки против пехотного полка.

Шесть матросов оказались на левом фланге полка. Они залегли в камнях около обочины дороги. Друг от Друга их разделяли десятки метров. Так было лучше и на случай артиллерийского, минометного обстрела, и создавалось впечатление, что их больше. Время от времени каждый самостоятельно менял позицию.

Как-то так получилось, что Кайда оказался далеко впереди остальных. Это не особенно тревожило его. Зато позиция оказалась выгодной. Фактически он оказался в тылу у немцев, стреляли тут меньше и не в его сторону, 8 общем грохоте боя почти не слышно выстрелов его автомата, а сам он имел возможность вести прицельный огонь по перебегавшим гитлеровцам.

Хотелось пить. Но воды не было. Жажда заглушила чувство голода. Кайда лежал, облизывая пересохшие губы.

Справа совсем близко пробежал немецкий солдат. Он не видел матроса. Кайда прицелился, нажал спусковой крючок. Но выстрела не последовало. Немец скрылся за домом.

Кайда обеспокоенно снял с автомата рожок и увидел, что в нем нет патронов. Стал шарить в вещевом мешке, по карманам. Но и там не оказалось ни одного патрона. Не было и гранат.

Довоевался. Что теперь? Самый паршивый фриц может подстрелить его, как зайца.

Оказавшись безоружным, Кайда вдруг почувствовал, как в сердце забирается страх. Раньше не испытывал такого. Тогда у него было оружие, оно вселяло уверенность, мысли о смерти в бою не страшили, да и не появлялись они, недосуг было думать об этом, а вот сейчас, когда беспомощен, дрожь охватывает при мысли о неотвратимости встречи с врагом. Какой-нибудь щупленький немец, а он представлялся именно щупленьким, невзрачным, плюгавым, легко расправится с ним, самым сильным в батальоне матросом. Возможно, видя его безоружным, попытаются взять в плен. Но тут немцам не светит. Он станет драться кулаками. А зачем им сейчас пленный? И так все ясно. Не доведется пускать в ход кулаки.

Поглощенный мрачными мыслями, Кайда не заметил появления в воздухе вражеских бомбардировщиков. Он посмотрел вверх, когда услышал гул моторов. Сначала подумал, что самолеты идут бомбить Малую землю. Но когда ведущий повернул правее, понял, что будут бомбить места высадки десанта.

Передний самолет перешел в пике. Наметанным взглядом Кайда определил, куда упадут бомбы. Черт возьми, прямо на то место, где он лежит. От пикирующего самолета оторвались четыре черные капли.

Вот она, его смерть, она идет сверху. Но такой смерти не хотелось. Лучше от пули. Когда город освободят, то хоть опознают его, документы сохранятся и их перешлют в освобожденную Дружковку.

Боевой опыт подсказал Кайде, что следует предпринять. Надо бежать, и бежать вперед, чтобы избежать прямого бомбового удара. В этот момент на него никто не будет обращать внимания. Всем будет не до него, все будут прятаться в щелях – и свои, и чужие. Следовательно, горизонт перед ним чист.

Вскочив, он рванулся вперед. Такой скорости, вероятно, не развивал ни один чемпион. Пробежав шагов тридцать, услышал за спиной свист бомб. Надо падать. И тут он увидел окоп. Не размышляя, прыгнул в него и замер. В окопе находились два гитлеровца. Они сидели на корточках, зажав уши ладонями и уткнув головы в колени. У обоих на головах каски.

И в этот миг разорвалась бомба, затем вторая, третья…

Кайда тоже присел на корточки. Раньше при бомбежке он, притаившись в укрытии, закрывал глаза. Не он один так делал. А почему так делали, пожалуй, никто толком не объяснит. Но на этот раз Кайда не закрывал глаз. Попробуй-ка закрыть, если справа и слева от тебя гитлеровцы. Им стоит только поднять головы, как продырявят его. У обоих в руках автоматы.

Матрос совсем забыл, что у него на поясе висит финский нож. Бывает такое и с опытным десантником. В горячах случается еще не то. Иной раз бросишь гранату, а запал забудешь вставить.

Пока рвались бомбы, Кайда, поводя глазами то вправо, то влево, думал, что предпринять. Будь один гитлеровец, он просто придушил бы его. Но второй в этот момент успеет выстрелить.

И вдруг ему вспомнилось, как один дядька в селе, обладающий недюжинной силой, убил быка ударом кулака по лбу. Быка, а не какого-то паршивого гитлеровца. Бычий лоб куда крепче.

«Сделаю, как тот дядька», – решил Кайда.

Когда последний самолет вышел из пике и сброшенные им бомбы разорвались где-то поблизости, вздымая пыль, Кайда повернулся направо, сдернул с гитлеровца каску, левой рукой ухватил за волосы, а правой со всей силой ударил его по загривку. Гитлеровец упал и задергался.

Теперь поворот налево, ко второму. Но тот уже поднял голову и застыл с расширенными от ужаса глазами. Громадный моряк с поднятым кулаком и горящими яростью воспаленными глазами, весь оборванный, грязный, парализовал его на какое-то мгновение. Только когда матрос скинул с него каску, он пытался вскочить, но страшной силы удар по голове пригвоздил его к земле.

Сморщился от боли и Кайда. Удар был так силен, что вывихнул палец.

Первый гитлеровец пытался приподняться. Кайда ударил его в голову своим ботинком сорок шестого размера. На этот раз гитлеровец затих навсегда.

Кайда осмотрелся, вытер рукавом пот с лица и сел на дно окопа. Он еще не совсем отдавал себе отчет в том, что произошло. Какое-то время его бил нервный. озноб. Тем, кто бывал в рукопашных схватках, знакомо) это состояние, когда остываешь после боя, когда еще каждая жилка дрожит от нервного перенапряжения.

Хотелось закурить, и так, чтобы делать глубокую затяжку. Но кисет был пуст.

Он поднял немецкий автомат и облегченно вздохнул. Теперь опять можно воевать. Патронов оказалось много. В нише лежали десятки гранат.

Оттащив тело первого гитлеровца, увидел позади него рацию. «Вот оно что, – сообразил он. – Это немецкие корректировщики. Близко располагались гады. Вот почему снаряды и мины ложились точно. Ничего не скажешь, смелые были».

Кайда почувствовал себя хозяином окопа. Вынул из карманов убитых документы. Может, пригодятся в штабе. У одного гитлеровца на груди были приколоты железный крест и медаль, у другого только одна медаль. Снял их и сунул в карман.

У обоих гитлеровцев на поясах висели фляги. Кайда отстегнул одну, отвинтил крышку и попробовал. Оказалось вино.

– Вот здорово! – совсем повеселел матрос. – Не было ни гроша, и вдруг алтын.

Он осушил всю флягу. Вторую, в ней тоже было вино, прицепил к своему ремню. Эта для ребят.

А где они? Кайда надел на автомат немецкую каску. Откуда-то сбоку по ней полоснули из автомата.

«Ara, здесь братва», – обрадовался он и через несколько минут приподнял на автомате свою бескозырку и помахал ею.

Вскоре услышал, что кто-то ползет. Выглянул. Полз Лысов.

Быстрее, и не демаскируй себя, – крикнул ему Кайда.

Лысов кулем свалился в окоп. Приподнявшись, улыбнулся.

– Жив, Малютка?

– Как видишь.

– А чего в немецкой каске высовывался? Продырявил бы твою башку, а потом извиняйся.

– Башки в той каске не было. Увидев убитых немцев, Лысов спросил:

– Ты их успокоил?

– Нечаянно, – усмехнулся Кайда и рассказал, как это произошло.

– У тебя же финка есть, – заметил Лысов. Кайда хлопнул себя по лбу.

– И верно, леший меня забери! Заморочили голову мне эти фрицы.

– Салаженок ты злосчастный.

– Верно, – согласился Кайда, вынимая финку, чтобы убедиться, на месте ли она. – Вот же недотепа! Мог влипнуть в неприятную историю.

– Ничего, матросский кулак тоже неплохое оружие, – успокоил Лысов. – Надеюсь, не очнутся.

– На мертвый якорь, – подтвердил Кайда, подавая ему флягу. – Хлебни малость. Вино из подвалов Абрау-Дюрсо.

– Ого, – только и выговорил Лысов, прикладываясь к фляге.

– Оставь по глотку ребятам. Кстати, где они?

– Хорошее вино, да жаль, что мало, – отрываясь от фляги, с сожалением заметил Лысов. – Кваску бы сейчас холодненького…

– А еще лучше пива. Лысов махнул рукой.

– Не упоминай это слово. И так во рту все ссохлось, а в животе мировая скорбь. Не было ли у этих чего съестного?

– Не обнаружил.

– Сожрали все, гады, – проворчал Лысов, развязывая свой вещевой мешок.

Достав два сухаря, Лысое протянул один Кайде.

– Весь мой запас. Патроны кончаются. Кайда поднял немецкий автомат и подал Лысову. – Дарю. Патронов и гранат в избытке.

Лысов обрадованно воскликнул:

– Теперь порядочек! Повезло тебе…

Кайда сделал предостерегающий жест.

– Не высовывайся, – вполголоса сказал он.

– В чем дело? – насторожился Лысов.

– Рация молчит. Это, конечно, обеспокоит немецкое командование. По-моему, должны прислать сюда связного узнать, в чем дело.

– Верно, – согласился Лысов. – Это ты толково подметил.

Кайда осторожно выглянул из окопа. Кругом шла стрельба, но трудно было разобрать, кто и почему стреляет. Людей не видно. Только вдалеке, около домов виднелась группа немецких солдат. Они держали автоматы наготове, но не стреляли. Вот они повернулись и пошли в сторону города.

Минут через двадцать, когда Кайда уже решил было прекратить наблюдение, показался тот, кого матрос поджидал. Это был толстый немец, полз он тихо и осторожно. Кайда удивился, что послали такого толстяка. «Более сноровистых, видно, нет уже», – усмехнулся он.

Подпустил его близко, шагов на двадцать. Прицелился в лоб и дал короткую очередь из автомата, Гитлеровец даже не дернулся, а замер на месте, словно выжидая момента, чтобы ползти дальше.

– Готов, – сказал Кайда.

– Пошлют другого, – отозвался Лысов, стоя на корточках и держа наготове автомат.

Действительно, вскоре показался второй солдат. Этот полз осторожнее, прячась за каждым камнем. Но и его постигла та же участь.

– Смени меня, – попросил Кайда. – Глаза слезиться начали.

Под вечер пополз третий связной. Лысов застрелил и этого.

Когда стемнело, Кайда сказал:

– Надо разыскивать ребят.

– А это возьмем с собой? – кивнув на рацию, спросил Лысов.

Кайда задумался.

– Возись с ней, а проку никакого. Лучше вывести ее из строя, чтобы не досталась врагу.

И он разбил ее прикладом автомата.

Забрав все патроны и гранаты, матросы покинули окоп.

Лычагина и других матросов разыскали быстро.

Кайда дал Лычагину флягу с вином, а когда фляга опустела, роздал всем гранаты.

Выслушав Кайду, Лычагин невесело покачал головой.

– В дурацком положении мы, братки. Кругом немцы. Причалы в их руках. Как оно обернется дело этой ночью? Бабушка надвое сказала. Немцы дерутся за Новороссийск всеми зубами. Оно и понятно. Город – главный опорный пункт ихней «Голубой линии». Потеряют его – и к чертовой матери полетит их линия, будут драпать до Крыма.

За эти дни Лычагин так похудел, что стал казаться еще меньше ростом. Щеки ввалились, на них отросла щетина непонятного цвета, нос заострился, а глаза запали. Обмундирование превратилось в грязное лохмотье. Впрочем, вид у остальных был не лучше. Кайда обмотал ботинок с отлетевшей подошвой проволокой и бинтами. Ходить в таком ботинке неудобно. Поневоле приходится ковылять. Пришлось забинтовать и вывихнутый палец на правой руке.

Обвел Лычагин всех вопросительным взглядом и вздохнул:

– Что предпримем? Мое мнение такое. Выберем укромное местечко, до полночи отдохнем. А там посмотрим, как развернутся события. Может быть, под утро придется прорываться. А куда – потом решим.

Так и порешили. Нашлось такое место, где без риска можно расположиться. Лычагин поставил Кайду часовым.

– Ты вроде покрепче. Через полчаса разбудишь Лысова, а потом он меня.

Матросы уснули сразу как убитые. Кайда притаился У стены, держа наготове автомат и всматриваясь в темноту. Стрельба на какое-то время утихла, а это еще больше настораживало. Он вглядывался в темноту, пытаясь угадать, что в ней таится. При вспышках ракет виднелись перебегающие темные фигуры. Кто они? Куда перебегают? На сердце было тревожно. Что принесет завтрашний день? Кайда – опытный десантник, он знал, что под покровом темноты идет перегруппировка, накапливаются силы для нового удара. Чей удар окажется крепче?

Когда Кайду сменили, он лег между камнями, прижав автомат к груди. Закрыл глаза и сразу почувствовал слабость во всем теле.

И в этот миг кругом загрохотало, огненные зарницы засверкали над бухтой. Затявкали, захлебываясь от ярости, пулеметы, затрещали автоматы. В гуле взрывов явственно слышался рев моторов и катеров.

Все матросы вскочили. Вскочил и Кайда. Ворча, стал тереть глаза, которые не хотели открываться. Несколько минут молча смотрели на происходящее. Каждый понимал, что высадились новые десантники, что это, может быть, решающий бой, от которого зависит судьба города.

– А мы что – спать в это время будем? – нарушил молчание Лычагин.

– Какой там сон, – отозвался Кайда. – Поддержать ребят надо.

– Вот это мужской разговор. Итак, братва, мы должны помочь. Как? Мое мнение такое. Немцы, конечно, будут подбрасывать к берегу подкрепления. Мы у них в тылу. Вон видите те развалины, – он указал рукой в сторону дороги, где находился разрушенный дом. – Там засядем. Мимо нас будут идти. Устроим им полундру. Одобряете?

– Генеральская у тебя голова, – похвалил Копотилов. – Отлично задумано.

– А если нас окружат? – задался вопросом Максимов.

Кайда усмехнулся, положил ему руку на плечо:

– Иван, ты что – только проснулся? Да мы уже которые сутки в окружении. Или ты не замечаешь?

Максимов посмотрел на него сначала с недоумением, потом его лицо расплылось в улыбке.

– А ведь и верно. В голове винтики развинтились.

– Двинулись, – сделал знак рукой Лычагин…

Прошло более часа, как они сидели в засаде. Но ни один немец не проходил мимо – ни на передовую, ни с нее. Кайда, лежавший поблизости от Лычагина, пробурчал с недоумением:

– Непонятно что-то.

– А мне понятно, – сказал Лычагин. – Нет, стало быть, у них резервов.

– Тогда чего же лежим?

– Помолчи. Кажись, кто-то бежит.

На дороге, со стороны порта, показались немцы. Их было не меньше взвода. Они шли торопливо, пригнувшись. Задние на какой-то миг поворачивались и стреляли из автоматов короткими очередями.

– Эти наши, – сказал Лычагин и нажал спусковой крючок.

Не ожидавшие нападения с тыла, гитлеровцы заметались. Шесть матросских автоматов уложили их всех на дороге.

– Так-то вот, браток, – заметил Лычагин, повернувшись к Кайде. – А ты говорил, чего лежим.

– Драпают, выходит, – сказал Кайда.

– Выходит, что так.

Какую-то минуту спустя, делая перебежки, показалась еще одна группа. Кайда уже хотел нажать спусковой крючок, как Лычагин крикнул:

– Это свои. Не стрелять.

Поднявшись из-за укрытия, он радостно закричал:

– Эй, братки! Смелее продвигайтесь!

– А ты кто такой? – раздался настороженный голос.

– Мы куниковцы. Третьи сутки тут.

– Выходите, посмотрим.

Матросы поднялись и вышли на дорогу. Им навстречу шагнули двое – офицер и солдат.

– Вы стреляли? – спросил офицер.

– Мы, – ответил Лычагин, кивнув в сторону убитых гитлеровцев. – Наша работа.

– Молодцы! Вы здорово помогли нам. Спасибо. – Офицер крепко пожал ему руку.

Тут подошли остальные солдаты. Они жали руки матросам, обнимали.

Офицер спросил Лычагина:

– Как тут обстановочка?

Лычагин показал рукой вдоль дороги.

– Метров двести можно продвинуться, как говорится, без греха. А дальше не знаю. – И спросил в свою очередь: – А как обстановка вообще? Мы тут ничего не знаем.

Офицер ответил, В эту ночь в помощь стрелковому полку подполковника Каданчика высажен еще один полк. Причалы опять отбиты у немцев. Полк занял электростанцию, цементный завод. Сопротивление немцев ослабевает.

Несмотря на темноту, Кайда разглядел, сколько звездочек на погонах офицера. Спросил:

– Товарищ капитан, а как наш батальон?

– Точно не скажу. Но мне известно, что штаб батальона до сих пор в окружении в клубе портовиков. Рота автоматчиков капитан-лейтенанта Райкунова заняла железнодорожный вокзал и водрузила на нем знамя. Но потом гитлеровцы нажали на роту, и она засела в башнях элеватора. Не повезло и двести пятьдесят пятой бригаде, которая высадилась левее вашего отряда. Гитлеровцы разгромили ее. Как видите, обстановка еще сложная.

Матросы переглянулись.

– Выходит, что еще завтра придется несладко, – вздохнул Кайда. – Ну, что ж, еще подтянем пояса.

– Да вы, ребята, голодные, видать, – спохватился капитан и повернулся к солдатам: – А ну-ка, товарищи, поделитесь с матросами кто чем может.

– Нам бы патронов, – сказал Лычагин. – Братки, каждый по десятку патронов. Не обеднеете. Видите, наши отечественные автоматы висят на наших шеях, а в руках немецкие. Трофейные патроны тоже на исходе.

– Поможем, – раздались голоса.

Вскоре в матросских карманах были сухари и патроны.

Капитан скомандовал продвигаться вперед. Матросы пошли с пехотинцами. Действительно, метров двести прошли спокойно. Но дальше напоролись на плотный огонь противника. По дороге и вокруг нее начали рваться мины и снаряды. Пришлось залечь.

Матросы лежали за каменным забором и грызли сухари.

– Жить можно, – приговаривал Лысов, заканчивая третий сухарь. – Еще бы водицы попить, тогда полное удовлетворение матросских потребностей. Я, конечно, имею в виду минимальные потребности. Чтобы Малютку накормить, надо сотню сухарей.

– Что верно то верно, – поддержал его Копотилов. – И как ты, Малютка, терпишь?

– Толя правильно заметил, – отшутился Кайда. – Мой желудок побольше вашего. Вот я и попросил перед десантом у кока две чумичку борща и булку хлеба. Съел и до сих пор перевариваю.

– Ты подумай, – изумился Лысов. – Оказывается, у тебя коровий желудок.

– Бычий.

– Десантникам такой желудок не мешало бы иметь, – со вздохом проговорил Максимов. – Пить страшно хочется. Говорят, у верблюда в желудке есть запасной мешок для воды, поэтому он может неделю без водопоя. Верно ли?

– Кто знает, – отозвался обычно молчаливый Соболев. – Фергана ответил бы. Он в тех краях жил, где водятся верблюды.

– Нет нашего Ферганы, – огорченно покачал головой Лычагин. – Сколько жить буду, а не забуду его. Если бы не он, кто знает, как повернулось бы дело. Вроде бы не очень приметный, а пошел на такое. Не каждый сможет…

– На том месте после войны надо памятник Ивану поставить, – сказал Лысов.

– Верно, Толя, – горячо заявил Кайда. – Ивану надо посмертно присвоить звание Героя.

– А вот освободим Новороссийск, я доложу начальству, – заверил Лычагин.