Текст книги "Горшок черного проса"
Автор книги: Георгий Лоншаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)
– Форсирование Вятки намечено здесь. – Карандаш в руке генерала уткнулся на карте в конец стрелы, вонзившейся в извилистую жилку реки. – Вот здесь, – повторил Смолин. – В десяти километрах от Малмыжа, где расположен штаб двадцать первой дивизии. На западном берегу в районе форсирования стоит село… Гоньба…
При этих словах Найденова словно обдало жаром… Сердце его радостно забилось, и признаки волнения не остались не замеченными генералом.
– Что с вами, поручик? – спросил Смолин, пристально посмотрев на Найденова.
– В Гоньбе мое имение, господин генерал.
– Вот как?! – проговорил с удивлением Смолин. – Скажите, пожалуйста, – обратился он к окружившим его офицерам штаба, – какие бывают в жизни любопытные совпадения! – Затем повернулся к Найденову: – Вам, поручик, в историческом плане просто повезло! В случае успеха прорыва, а в успехе сомневаться не приходится, от этой реки и от порога вашего дома начнется самое важное, самое решающее наступление на Советы. Повоюйте за свой дом и за свою Россию, поручик… Но воюют и побеждают не только храбростью, но и хитростью, – сказал многозначительно генерал. – С отрядом разведчиков и связистов вы переправитесь на тот берег Вятки. Надлежит действовать без шума. Часовых не снимать, этим займется позднее другие. Ваша задача – обнаружить и нанести на карту расположение постов. Но это еще не все. Вам во что бы то ни стало надо обнаружить кабель связи, соединяющий штаб второй армии с двадцать первой и двадцать восьмой дивизиями, и передать им вот этот ложный приказ… – Генерал, не глядя, протянул руку, и один из офицеров штаба тотчас подал ему лист бумаги: – «Ввиду тяжелого положения в центре и на южном крыле Восточного фронта двадцать восьмая дивизия и вся вторая армия должны немедленно отступить к Волге, делая в сутки по 20—30 верст… Командарм-два Шорин, начальник штаба Афанасьев, член Реввоенсовета Штернберг». Кстати, господа, вы знаете, кто это такой Штернберг? Профессор астрономии!..
Генерал рассмеялся, и шея его при этом побагровела.
– Ну и времена настали! С кем воюешь?! Перед тобой не Мольтке и не Бисмарк, а извольте – профессор астрономии… Командир дивизии Азин – бухгалтер или что-то в этом роде… Срам какой-то! Но, господа, этот мальчишка, не раз битый нами, упорно учится на синяках и с каждым днем воюет все лучше и лучше. Дивизия у него хоть и потрепана в боях, но вполне боеспособна и окажет сильное сопротивление. Прошу это учесть. Нам важно сбить Азина с толку этим приказом, сдвинуть его части с укрепленных позиций хотя бы за несколько часов до нашего удара. Тогда бы он получился наиболее эффективным, посеял панику и неразбериху в полках большевиков. Это свело бы наши потери при переправе к минимуму. Мы смогли бы быстро расширить плацдарм на западном берегу, перебросить войска и артиллерию и начать развивать наступление. Теперь вы понимаете, поручик, какой огромной важности задача возлагается на вас?
– Так точно, господин генерал! Я выполню ее, чего бы это мне ни стоило.
– Ну-с… тогда с богом. – Генерал передал Найденову приказ и еще раз повторил: – С богом! Все остальные инструкции получите у начальника разведки и у начальника связи.
– Внимание, господа офицеры. Переправу первыми начнут шестнадцатый Ишимский и пятнадцатый Омский полки. Никаких плавсредств на реке нет. Плотики, лодки и все прочее надо срочно изготовить на месте и ночами скрытно сосредотачивать на подступах к Вятке. Переправа начнется сразу же, как только вы, поручик, вернетесь и доложите обстановку. Возвращаться вам следует лишь после того, как передадите приказ и убедитесь в его результате, каким бы он ни был… Только тогда ликвидируете пост красных на месте переправы и поставите своих часовых из числа разведчиков. Вам все ясно?
– Так точно!
Генерал в задумчивости поиграл в пальцах карандашом. Затем его взор снова остановился на кончике стрелы на карте, вонзившемся в извилистую жилку реки.
– Гоньба… Какое-то странное название…
– Очевидно, это связано с охотой, господин генерал, – подсказал Найденов. – В этих местах много дичи и зверя. Особенно – волков. Мой прадед, дед и отец были страстными охотниками.
– Гоньба… – опять повторил генерал. – Гон… гм… Вот и погоним мы отсюда красных!
Через сутки Найденов в сопровождении четырех разведчиков и связистов, в форме красноармейцев, с поддельными документами бойцов роты связи штаба второй армии Шорина приехал под вечер на левый берег Вятки, где, как раз напротив Гоньбы, размещалась тщательно замаскированная артиллерийская батарея.
С мучительным чувством волнения, щемящей тоски по дому шел Найденов по знакомым с детства тропинкам к берегу Вятки. Здесь все было родным. Сколько раз переправлялся он – и один, и с ватагами мальчишек-сверстников – на этот берег! Охотились, рыбачили, играли в казаки-разбойники… Теперь все это ушло в прошлое. Но он вернется в свой дом. Да, в свой, а не чей-нибудь. Он вышвырнет из него всех, кто там сейчас есть. Он расплатится с ними за все сполна!
Навстречу Найденову из блиндажа вышел командир батареи. Был он помят и не брит, да к тому, же, видимо, не успел проспаться после попойки, и в усах у него застрял пух от подушки.
Хмуро и недоверчиво глянув на гостя, капитан вдруг просиял:
– Васька, черт!
– Макаров?! – изумился Найденов. – Вот не ожидал! Тебя и не узнаешь…
– А я, думаешь, ожидал?
Они стиснули друг друга в объятиях. От капитана разило перегаром. За встречей с любопытством наблюдали такие же заспанные, как командир, артиллеристы.
– А ты хорош… Бравый вояка! – оглядел с головы до ног неожиданного гостя Макаров. – Я уже подумал, что наши разведчики ихних словили. Думаю, вот сейчас мы их на бережку, на виду у красных, и шлепнем. А то скука! Не служба, а прозябание… – провел он рукой по небритой щеке. – А ты что же – туда?
– Да. Устрой, пожалуйста, моих на отдых.
– Идите вон в тот блиндаж, – сказал капитан солдатам-разведчикам. – А теперь прошу ко мне.
– Успеется, Гриша. Пойдем сначала на наблюдательный пункт.
– К чему такая спешка? Давай лучше отужинаем за встречу… Ты ведь не сегодня уходишь?
– Нет.
– Так в чем же дело? Пошли, пошли в блиндаж!..
– Нет, сначала надо на энпэ. Я тебе сейчас все объясню.
– Ну, смотри, – с сожалением сказал Макаров. – А то потом скажешь: встретил не так, как надо…
По ходам сообщения они вышли на самый берег. Наблюдательный пункт был открыт на небольшом холмике.
Найденов взял у солдата-наблюдателя старый цейсовский бинокль и впился в полурастворенные в вечерней дымке знакомые очертания холмов, соснового леса, церкви, домов на западном берегу.
– Обстановка у нас относительно спокойная, – рассказывал между тем Макаров. – Красные не лезут пока на рожон. Силенок у них маловато. Фронт по берегу почти на двести километров занимает двадцать первая дивизия, так в ней едва три-четыре тысячи штыков и сабель. Посты расставлены чрезвычайно редко. Один из них здесь, в Гоньбе. Бойцов не более взвода. Артиллерии нет. Пара пулеметов, пожалуй… Второй пост километрах а десяти. Между постами ведется патрулирование.
Найденов оторвался от окуляров. Лицо его было бледным, руки дрожали. Он протянул бинокль капитану и сказал:
– Посмотри туда…
– Что я там не видел, – равнодушно отозвался Макаров. – Надоело это мне уже до мозолей на глазах.
– Нет, ты посмотри, – повторил Найденов.
Капитан пожал плечами и взял бинокль.
– Ну-с…
– Это мой дом, Гриша.
– Ах, вот как… – протянул капитан. – В Гоньбе твое имение?
– Да.
– Постой, постой! Да ты же мне в госпитале говорил об этом! Потрясающая ситуация… Теперь я понимаю тебя, Вася… – Он помолчал, потом спросил: – Давненько здесь не бывал?
– Давно. С зимы шестнадцатого.
– Три с половиной года… Матушку еще застал, да?
– Жива была. Я тебя что хочу попросить, Гриша, когда начнется все это… учесть то обстоятельство, что…
– Конечно, Вася! Что за разговор! Ради такого случая все сделаю аккуратно. Постараюсь без ущерба. Ни один снаряд не упадет. Если только красные сами не подожгут.
– Не успеют…
Они оставались на наблюдательном пункте, пока темнота окончательно не скрыла противоположный берег. Ветерок доносил оттуда запах дыма. Иногда было слышно по-над водой конское ржание, пиликанье гармошки, голоса. Наконец Макаров уговорил Найденова уйти.
У блиндажа капитан окликнул:
– Акулов! Акулов, черт бы тебя побрал!
– Слушаю, вашбродь! – Из блиндажа выскочил молоденький солдат. Новое английское обмундирование мешком висело на его тощей фигуре. – Слушаю, вашбродь! – повторил он, испуганно глядя на офицера.
– Какой ты Акулов? Пескарь ты, а не Акулов. Что у нас есть… это самое?
– Самогонка, вашбродь. Огурчики соленые, яишница.
– А еще что у нас есть, кроме самогонки?
Солдат молчал, часто моргая глазами.
– Я тебя спрашиваю или не тебя?
– Есть коньяк… Дык сами сказывали: для особого случая. Или когда наступать, или..
– Или еще чего? Ну, договаривай, каналья!
– Вот и я говорю. Значит, или наступать. Ну, значит, для особого случая.
– Вот сегодня и есть тот самый особый случай! Гость у нас. Да еще какой гость! Ставь все, что есть!
– Слушаю! – гаркнул солдатик и исчез в блиндаже.
– Что это ты его, так? – спросил Найденов.
– От нечего делать обкатываю, – махнул рукой капитан. – То над головой для острастки из нагана щелкну, то пинка дам. Пошли, пошли, – увлек он Найденова, все еще поглядывавшего в сторону реки. – Все будет хорошо, Вася! Мы их оттуда выкинем, дай срок. Давно из Омска? Как твои амурные дела? Помнишь – в госпитале? Признаться, завидовал тебе. Эх, черт побери!
Земляной пол блиндажа был аккуратно подметен. Горела свеча, тускло освещая стены, защищенные от осыпи плетенками из прутьев. Снарядные ящики, заменяющие стол, застелены газетами. За железной печкой – нары.
Вестовой Акулов уже успел поставить бутылку коньяка, нарезать хлеба, огурцов.
– Подсаживайся, – пригласил капитан. Стульями тоже служили ящики из-под снарядов. – Извини за условия. Как говорят, чем богаты, тем и рады.
Капитан налил коньяк. Акулов подал разогретую на печке яичницу и скромно уселся в сторонке на нарах. Друзья выпили за встречу и разговорились.
– Скука беспросветная, – жаловался капитан. – Где-то воюют, как люди, а тут тупеешь от безделья.
– Скоро будет весело и здесь, – ободрил его Найденов.
– Это уже другое дело. А то пьешь с тоски напропалую. Благо, есть что. Ха-ха! Я своих орлов оброком обложил. Говорю, вот вам мое условие: пустыми не возвращаться, иначе пристрелю!..
– А где они берут? Насколько мне известно, на этом берегу поблизости нет никаких сел?..
– Да, – согласился уныло капитан. – Леса кругом, болота, топи… А берут на той стороне, – махнул рукой в направлении реки. – Подходят однажды ко мне трое. Помялись, помялись. Я спрашиваю: «В чем дело, канальи?» Они говорят: «Мочи нет, вашбродь! Страсть как до бабенок хочется!» – «Где, – говорю, – взять их? Видите – болота кругом?» А они мне: «Там, вашбродь, там… на той стороне… Лишь бы вы, говорит, вашбродь, отпустили».
– И что же, отпустил?
– Отпустил, – снова махнул рукой капитан.
– Но ведь там красные…
– Ну да, красные. Но они под красных вырядились! С убитых когда-то, канальи, про запас снимали. Даже песни ихние выучили, стервецы: «Мы смело, – говорят, – в бой пойдем…» И никаких гвоздей! Каково, а?
– А если бы не вернулись?
– Я их предупредил при всех для острастки: в случае чего, говорю, канальи, троих ваших дружков-батарейцев по жребию в расход пущу. И чтобы, говорю, без самогонки не возвращались да попутно поглядывали, что там у красных делается.
– Вернулись?
– А куда они денутся? День не было. Два. Смотрю, на третий под утро являются. Довольные! И с выпивкой, да еще и с закуской. С тех пор и пошло… Так что мои орлы помогут тебе перебраться и советы дадут на все случаи.
– Да, пожалуй, этим надо воспользоваться.
– Конечно! – Капитан опрокинул свой стакан. – А ты, наверное, скажешь: вот он каков стал – капитан Макаров. Запил… Опустился до скотского положения. Скажешь, да?
– Ничего я не скажу, – нахмурился Найденов, хотя видел: тот Макаров, с которым он лежал после ранения в омском госпитале, и тот, с которым он встретился сейчас, – совершенно разные люди. Что было виной? Война? Этот блиндаж? Но батарея стоит здесь не так уж и долго. «Он сам виноват, – решил Найденов. – Надо в любых случаях держать себя в руках, не расслабляться». И тут же подумал, что с ним-то такое не случится никогда.
После ужина, когда вестовой начал устраивать постели, офицеры вышли на воздух.
Ночь была тихая. В спокойной реке отражались слабые огоньки деревни на противоположном берегу, манили Найденова. Ведь это были огни его Гоньбы – такой близкой и такой далекой. «Потерпи, – уговаривал Найденов сам себя. – Потерпи. Скоро ты будешь там… Осталось ждать недолго. В имении будешь через день, два, может быть, пять… Это совсем малость, по сравнению с тем, сколько ты ждал».
Они долго стояли в кустах на бруствере траншеи. Похолодало. С реки повеяло сырым туманом. Но даже в прохладе этой чувствовалось всепобеждающее движение весны. Как бы угадывая мысли Найденова, капитан Макаров проговорил:
– М-да… Весна… Мои канальи – и те беспокойными стали. Землю в руках мнут, нюхают. Пахота, сев – главная тема разговоров. Тоска во взглядах и озлобленность. Крестьяне… Что с них возьмешь? М-да… Нужна победа! Скорая и окончательная победа. Это может их успокоить. И ничего больше, никакие посулы и обещания командования, никакие сладкие сказки.
Весь следующий день Найденов тщательно готовился к переправе. Солдаты-батарейцы показали ему на карте, где расположены сторожевые посты красных, где следует искать их линии связи. Затем он осмотрел укрытую в кустах лодку артиллеристов и нашел ее вполне подходящей для переправы. Батарейцы же посоветовали, где можно будет спрятать лодку на правом берегу. Но Найденов и сам знал все заливы, тихие заводи, глухие места вверх и вниз по реке: благо сейчас на Вятке разлив.
А ночью артиллеристы помогли разведчикам вынести без шума на берег лодку и ушли. Последним попрощался с Найденовым Макаров. Он был трезв в эту ночь.
– Счастливо, – сказал капитан тихо. – И возвращайся…
– До встречи, – так же тихо отозвался Найденов.
Капитан оттолкнул лодку, и она неслышно скользнула по воде в темноту. Иногда еле слышно всплескивали весла. Уключины их предусмотрительно обмотали тряпками. Найденов сидел с рулевым веслом на корме, зорко вглядываясь в приближающиеся очертания правого берега. Временами он шепотом приказывал не грести. Лодку медленно сносило вниз по течению, и все чутко прислушивались, не послышатся ли голоса на берегу, не раздастся ли вдруг предупредительный выстрел. Но все было спокойно. Мерцали звезды в чистом весеннем небе и отражались, в сонной воде, да темнел теперь уже недалекий противоположный берег. Лодка еле-еле двигалась. Только через полчаса солдат, сидевший на носу с шестом в руках, чуть слышно прошептал:
– Дно нащупал. Мелко уже, вашбродь…
– Я тебе дам «вашбродь»! – зашипел на него Найденов.
– Виноват, товарищ командир.
– Левей, здесь должен быть залив.
Залив летом, при малой воде, был просто низиной, густо поросшей травой. Обычно в этом месте косили сено. Стога вокруг на возвышенностях стояли всю зиму, иногда до самой весны.
Переночевать Найденов решил прямо на берегу, а едва станет светать, начать разведку. Кое-как разместились под лодкой. Земля была еще холодная, сырая, лежать неудобно. Давно уже не спал Найденов вот так, пожалуй, с германского фронта. А рядом, всего в каких-то трех километрах, дом.
Уснул он нескоро, долго ворочался, злился на солдат, которым родной дом, по сути дела, везде, где можно было упасть, и все они сразу забылись, как дети, бормоча во сне и всхрапывая. А он лежал и прикидывал, как начнет поиски линии связи, мысленно представлял всевозможные ситуации при встрече с красными. Главное, чтобы никто из солдат в этом случае не потерял самообладания, не дрогнул.
На рассвете Найденова разбудил часовой. Позавтракали галетами и консервами. Найденов решил оставить возле лодки одного разведчика, приказав ему под страхом смерти никуда не уходить, и повел группу. Он вспомнил, что, если взять левее, можно выйти прямо к глубокому оврагу, от которого до тракта – рукой подать. Там Найденов решил устроить наблюдательный пункт.
Вдоль горбившейся на взгорках дороги молчаливыми часовыми стояли серые от дождей столбы телеграфной связи из Вятских Полян на Малмыж. Чуть ниже проводов телеграфной линии опытный глаз Найденова без труда отыскал нитки временно подвешенного полевого телефонного кабеля, связывающего штаб второй армии красных с дивизиями. Вот она – цель! Все казалось на первых порах так просто!..
Из-за темной стены леса на левом берегу Вятки вставало огромное солнце. Над низинами всхолмленных полей поднимались туманы. Проснулась и вскрикнула вспугнутая какая-то пичуга. В вышине запел жаворонок. Вот первые лучи солнца заглянули в овраг, стало теплее. Солдаты наблюдали за трактом, а Найденов сидел, прислонившись спиной к поросшему травой склону, и рассматривал карту-трехверстку. На ней были обозначены все населенные пункты, от Вятских Полян до Малмыжа и от Воткинска до Сарапула. Отмечен был извилистой линией и старый Московский тракт, рядом с которым сейчас находилась группа разведчиков. Он существовал с тех самых пор, как Иван Грозный прошел здесь, со своей ратью покорять Казань. Возвращаясь с победой, царь щедро одаривал землями и поместьями вдоль тракта воевод и отличившихся при штурме Казани воинов, надеясь, видимо, таким способом оживить и обезопасить дорогу, а заодно и решить проблему снабжения провиантом своих войск во время новых походов. Неизвестно в точности, кем был во время казанского похода предок Найденова – знатным ли человеком или просто храбрым воином, – но семейные предания гласят, что именно тогда была основана Гоньба на живописном берегу Вятки. Чтобы отвлечься от мыслей о доме, Найденов стал размышлять об операции и чем больше думал, тем больше убеждался, что она разработана в спешке, не слишком тщательно. Неясно было, например, каким образом в условиях скрытного сосредоточения будут поддержаны артиллерией Ишимский и Омский штурмовые полки. Ее вряд ли удастся переправить на правый берег в эту же ночь и даже на другой день. А Макаров своей батареей поможет только при переправе.
Еще больше Найденова смущал ложный приказ. Ему начало казаться, что вся эта затея – плод воспаленного воображения генерала, не более; что вместо победы она может привести к самым печальным последствиям.
Вот красному комдиву подают неожиданную телефонограмму – приказ об отходе. Что он предпримет? У коммунистов – железная дисциплина. Они исполнительны. На это и рассчитывает генерал Смолин. Но красным нельзя отказать и в бдительности. Они могут усомниться и проверить достоверность-телефонограммы.
Инструкция разведотдела на этот случай безапелляционна: перерезать линию связи. Но ведь ликвидация связи тоже может насторожить красных! Лучше было бы повременить с этим делом и попытаться как-то еще раз дезориентировать красных, а ему надо после передачи приказа возвращаться на левый берег к генералу Смолину… Что же делать?.. Сейчас в расположении красных тихо, они ни о чем не догадываются. Переправляться бы ночью на правый берег без шума и начинать действовать…
Размышления Найденова прервал торопливый шепот солдата-наблюдателя:
– Товарищ командир, красные!..
Действительно, со стороны Гоньбы ехали на подводе люди. Вскоре в бинокль уже можно было различить фуражки, лица. Двое были молоды, третий – постарше, с бородой и усами. Он изредка подергивал вожжи: видно, красноармейцы не очень торопились.
– Это они часовых поехали менять, – пояснил солдат, уже бывавший на том берегу и потому посланный капитаном Макаровым в качестве проводника. – Раз в сутки меняют, по утрам.
– А когда патрули проходят?
– Патрули чаще под вечер.
– Понятно…
Подвода подъехала совсем близко. Найденов и его разведчики вжались в землю, в прошлогоднюю сухую траву на склоне оврага. Отчетливо доносился голос, понукавший лошадь:
– Н-но, пошла!
– И чо взводный удумал по утрам меняться, – сказал, позевывая, один из молодых красноармейцев. – Сколь раз говорил ему: давай по вечерам…
– Какая те разница? – спросил бородач.
– Как какая? – лениво отозвался красноармеец. – Не ездили бы чуть свет по сырости.
– А тебе не все одно: в телеге сыреть или на посту?
– Сказал мне тоже!
– Али ты спишь на посту по утрам?
– Это кто? Я сплю?
– Жинка твоя!
– То-то и оно, что жинка…
– Соскучился?
– Да он полгода и жил-то с ней. Чо ему скучать?
– Полгода тоже срок.
– Эх, кабы счас бы до-ма! Да в самом бы деле с жинкой… М-да!
– Ишь ты! А кто за тебя Советску власть отстаивать будет? Ты перво-наперво беляков порубай. Да еще когда в мировой революции поучаствуешь, да ежели твоя тощая шея целой останется, да твое мужское благородство вместе с ногой осколком не отчекрыжит, вот тогда на жинку свою нос и востри!..
– Фью-у! – присвистнул молодой красноармеец.
– А ты как думал? Великие потрясения на печи пережить? Дулю вот тебе!
– Да ладно ты про великие потрясения! Сам-то чуть ли не в обозе служишь, а туда же…
– Сопля ты еще и ничего не понимаешь, – сказал добродушно бородач и снова стеганул лошадь.
Голоса красноармейцев звучали все глуше, а вскоре затихли совсем. Найденов приподнял голову, проводил подводу взглядом. Ладонь все еще сжимала рукоятку нагана. Ах, с каким бы наслаждением он ухлопал бы сейчас этих троих! Особенно бородача за его идиотские шуточки… Какая наглость! Как он по-хозяйски рассуждал о Советской власти и революции, словно, власть большевиков не висела на волоске!
Часа через два подвода проехала обратно, и разведчикам снова пришлось затаиться. Из старых знакомых на подводе был только один бородач.
«Часовых на этом посту не следует снимать вообще, – решил Найденов. – Два человека не будут играть никакой роли. Высадку первых отрядов надо начать в заливе, где сейчас лодка. Лучшего места не найти. Затем сразу на Гоньбу».
Весь день разведчики провели в вынужденном безделье. На тракте было безлюдно, но опасность еще не миновала. Лишь после того, как со стороны усадьбы и обратно проследовал патруль – двое конных красноармейцев с карабинами за спиной, – можно было действовать.
Как стемнело, Найденов приказал телефонистам подключиться к линии, провести кабель по столбу вниз и дальше – в овраг. Это было сделано так, что Найденов при желании мог и просто прослушивать разговоры, и вступать в связь, и прерывать ее. Лучшего и желать было нельзя!
Сначала следовало вжиться в связь, разобраться, кого она соединяла, выяснить обстановку. Разведчики вели наблюдение. Телефонисты сидели рядом и лениво грызли галеты. Найденов припал к телефонной трубке. В ней что-то потрескивало, шуршало, словно прилетали откуда-то издалека грозовые разряды. Наконец раздался длинный звонок, и тонкий голос скороговоркой спросил:
– Двадцать первая? Двадцать первая?
– Слушает двадцать первая! – отозвался другой голос.
– Это двойка. Вторая это!
– Слышу, что вторая.
– Ленька, это ты?
– Ну…
– Здорово!
– Привет!
– Как жизнь?
– Как в Польше.
– Чо?
– Как в Польше, говорю.
– У меня телефонограмма. Примай!
– Давай. Только не части.
– Что – малограмотный?
– Давай, давай, шуруй!
Дальше последовала длинная сводка о положении дел на фронте за истекший день.
Закончив диктовать, телефонист из штаба армии сказал:
– Ленька. Слышишь? Я сейчас весь вечер буду занят, понял? Позвони часов в двенадцать… Поговорим…
– Хорошо. Понял, – отозвался голос с другого конца провода.
«Эти телефонисты либо старые друзья, либо познакомились заочно во время переговоров, – подумал Найденов. – Их трудно обмануть, но они как раз и могут оказаться отличной ширмой».
А пока надо было ждать двенадцати часов. От нечего делать Найденов снова стал думать, что гораздо разумнее бы было вообще не передавать приказ. Именно такой шаг был бы лучшей гарантией успеха предстоящей операции.
Что же, так и сделать? Это, конечно, грубейшее нарушение инструкции разведотряда, но, возможно, путь к удаче! Но ведь в разведотдел рано или поздно попадут документы красных, показания военнопленных, телефонограммы, копии приказов. И если среди них не будет ложного приказа…
«Глупей положение трудно даже придумать», – нервничал Найденов.
Что ж… будь что будет. Он выполнит задание.
Ровно в двенадцать ночи позвонил телефонист из штаба армии, но его звонок дошел только до оврага, так как Найденов разъединил линию.
– Двадцать первая? Двадцать первая?
– Двадцать первая слушает!
– Это вторая. Ленька, это ты?
– Что за фамильярность, какой может быть Ленька при исполнении служебных обязанностей? – свирепо спросил Найденов.
– Виноват, товарищ командир! Но мне нужен был телефонист Амелин…
– Нет Амелина, – резко сказал Найденов. – Я только что отстранил его за пустую болтовню с телефонистами бригад. Вы, видимо, тоже под стать ему. Где дежурный по штабу?
– Отдыхает…
– Ладно, не будите его. Но утром сообщите, что вам сделано замечание. Кстати, как ваша фамилия?
– Красноармеец Лопатин.
– Как фамилия дежурного по штабу?
– Серебряков…
– Не обманываете?
– Что вы, товарищ командир!
– Ну хорошо, – сказал, несколько смягчившись, Найденов. – Ограничимся на первый случай замечанием. Серебрякову о нем можете не передавать. Но чтобы линию по пустякам не занимали! Ясно?
– Ясно, товарищ командир!
Покурив, Найденов взял трубку второго телефона, потом резко, покрутил ручку аппарата.
– Двадцать первая! Двадцать первая, вы меня слышите? Что? Какой Сенька? Есть красноармеец Лопатин. Что это за разгильдяйство во время исполнения служебных обязанностей? Что? Это дежурный по штабу армии Серебряков. Вы слышите меня?
Видимо, Серебряков был известен телефонисту дивизии, и такой оборот дела подействовал на него, словно взрыв бомбы. Трубка долго молчала. Телефонист явно растерялся и не знал, что делать.
– Вы меня слышите? – настойчиво спрашивал Найденов.
– Слышу… – наконец выдавил телефонист.
– Так вот, за болтливость красноармеец Лопатин отстранен от дежурства. Ваша фамилия Амелин? Вы – дружок Лопатина, и вас тоже надо бы выгнать из штаба. Что? Ви-но-ват! Кухарки вы, а не солдаты. Если подобное случится, доложу самому Георгию Ивановичу… Кстати, где сейчас начдив? Не знаете? Ну ладно. Принимайте телефонограмму. Передаю трубку телефонисту!
Так в штаб двадцать второй дивизии попал ложный приказ. Найденов знал, что, приняв приказ, дежурный по штабу начнет искать начдива, затем начнутся проверки, приготовления, звонки в бригады и полки. Надо было спешить и Найденову.
– Семенов, – сказал он телефонисту, который передавал приказ. – На звонки из штаба армии не отвечайте. На запросы из штаба дивизии повторяйте только одно: вы – штаб-два, ничего не слышите, что из штаба уже выехали на проверку линии связисты. Передайте, чтобы они прозванивали через каждый час, и в эти промежутки вообще не отвечайте на звонки. Пусть думают, что идет проверка. Понятно?
Другому солдату Найденов велел перерезать телефонные провода, а сам поспешил к лодке, где ждал проводник.
В два часа ночи, усталые и небритые, разведчики уже пристали к левому берегу, и Найденов оказался в объятиях капитана Макарова. Тот рассказал, что два штурмовых полка уже сосредоточены на подступах к переправе, что его блиндаж переоборудован под командный пункт, туда подведена линия связи и часто звонил генерал Смолин: интересуется Найденовым.
Найденов по телефону подробно доложил Смолину обстановку и проинструктировал командиров 15-го Омского и 16-го Ишимского полков. Кроме них в блиндаж Макарова собрались командиры батальонов, рот. Были даже взводные, но только те, взводам которых предстояло первым начать переправу.
Решили отправлять на правый берег через небольшие интервалы по три – пять лодок. С первой группой отплыл без особой радости солдат-батареец, который сопровождал в разведку Найденова. В качестве проводников были использованы и другие артиллеристы Макарова, знавшие расположение залива.
Когда в темноту ушла третья группа, первая уже высадилась в заливе. Она сразу же, без шума, заняла оборону. Так же благополучно, без единого выстрела, переправилось еще десять групп. К рассвету на правом берегу сосредоточилось около двухсот солдат и офицеров обоих полков с десятью пулеметами. Этой ударной группе предстояло штурмовать Гоньбу. Остальные силы ждали приказа для открытой переправы.
В условленное время атака началась. На правом берегу послышался треск пулеметных очередей, глухие разрывы гранат. На левом зазвучали отрывистые слова команд. Словно по мановению волшебной палочки, откуда-то из низин, перелесков, оврагов выходили сотни, тысячи солдат. Теперь они не прятались, шли в рост, громко разговаривая. Гудела земля от топота ног. Все это походило на потревоженный муравейник. Группами по десять – пятнадцать человек солдаты подхватывали за борта лодки и тащили их к берегу.
«Началось! – думал восторженно Найденов. – В Гоньбе всего взвод красных. У наших пятикратное превосходство в людях и пулеметах. Если учесть еще внезапность атаки, то большевики долго не продержатся».
Первые лодки отплыли к противоположному берегу. Вскоре пошла целая флотилия. Лишь раз по ней резанула пулеметная очередь, но цели не достигла. Пулемет больше не огрызался: видимо, красным стало не до переправы.
Потом над колокольней церкви в Гоньбе взвился белый флаг. Значит, взвод красных был уничтожен. Теперь переправа пойдет спокойней.
Через несколько часов переправа полков почти закончилась, хотя движение лодок в обоих направлениях не прекращалось ни на минуту. На левом берегу остались лишь вспомогательные подразделения, службы прикрытия, командный пункт. Полки на противоположном берегу начали расширять плацдарм, не входя пока еще в соприкосновение с главными силами противника. Несмотря на это, командиры полков были обеспокоены тем, что слишком медленно подтягивалась к месту прорыва артиллерия. Весенняя распутица, болотистое левобережье затрудняли передвижение артиллерийских подразделений. Саперы пока спешно делали из лодок плавучие площадки, для перевозки пушек: соединяли вместе по девять – двенадцать лодок, покрывали настилом из досок. На берегу дробно стучали молотки и топоры.
– Это похоже на сжигание мостов, – пробормотал проходящий мимо Найденова и Макарова какой-то офицер.
– Что он сказал? – переспросил Найденов.
– Он сказал, что мы сжигаем за собой мосты… – ответил Макаров.
– Ты скажи ему, что он дурак!
– Не хочется догонять. Но, если до вечера он не станет покойником, мы ему тогда и скажем. Мы ему так и скажем: ты дурак, господин ротмистр!
