Текст книги "Это было в Праге. Том 1. Предательство. Борьба"

Автор книги: Георгий Брянцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Глава шестая

Сдерживая накипевшую злобу, Обермейер читал ответ штандартенфюрера СС фон Термица на свои два последние письма.

«Уважаемый Эгер! – писал штандартенфюрер. – С планом ваших действий я не согласен. Вашу инициативу не одобряю. Вы идете по линии наименьшего сопротивления, а ситуация в вашей зоне требует активных действий. Вы занялись „дедушкой“. Кто вас просил об этом? Кто вам сказал, что он для нас опасен? Почему вы вдруг решили отложить в сторону все текущие дела? Не мешайте ему. Не путайтесь у него под ногами. Направьте все усилия на подрыв влияния коммунистов и разложение организуемого ими народного фронта. Я опасаюсь, что вы смотрите в стекла перевернутого бинокля и не видите, что творится у вас под носом. Вы должны понимать, что волна демонстраций и митингов, захлестнувшая страну, очень неприятна для нас, а вы остаетесь пассивным наблюдателем. Продумайте возможности и средства ликвидации актива компартии, используйте направленных к вам людей, попытайтесь схватить и доставить к нам одного-двух членов так называемого политического бюро ЦК. Нам известно, что сейчас они разъезжают по крупным центрам и выступают открыто. Организуйте инциденты, конфликты, провокации. Активизируйте связи в „кухне“ Махника, путайте карты русским в бюро доктора Крофты.

Вот план ваших действий. Фон Термиц.

P. S. Приобретение „Дравы“ отношу к вашим успехам. Смелее направляйте его действия в русло наших интересов. Но осторожнее с Эльвирой. Могут быть большие неприятности. Вы рискуете многим».

Обермейер чиркнул спичкой и на огне сжег письмо. И дернул же его черт написать штандартенфюреру об этом лорде Ренсимене! Чего доброго, он и в самом деле считает его, Обермейера, безнадежным глупцом… Но откуда же он мог знать, что Ренсимена следует оставить в покое? Догадаться самому? Это не так просто. Штандартенфюрер должен был предупредить его заранее.

Обермейер шумно вздохнул и, поднявшись из-за стола, крупными шагами стал ходить по комнате.

Звонок известил о том, что явился посетитель. Обермейер взглянул на часы. Половина третьего ночи. Кто мог пожаловать так поздно? Вошел Нерич.

– Не ждал тебя. Садись! Что-нибудь срочное? – спросил Обермейер.

Нерич молча протянул ему очередное письмо, полученное из Белграда.

Обермейер читал, стоя посреди комнаты. Нерич смотрел на его неуклюжую, нескладную фигуру и думал о том, что лишь обращение на «ты» напоминает теперь об их прежней дружбе. Остальное ушло. После каждой новой встречи Обермейер держался все официальнее и суше. При каждом удобном случае он подчеркивал свое превосходство, не имея к этому никаких оснований, старался показать себя хозяином положения и не терпел возражений.

– Далеко заглядывают твои земляки, – сказал Обермейер, прочтя письмо. – Поняли, что скоро единственным средством связи для них останется только радио. Ты снял копию?

– Да, конечно, – Нерич подал фотокопию письма.

Прежде чем возвратить оригинал, Обермейер сличил его с копией.

– Кстати, в отношении англичан тебе никаких указаний не дано?

– Ты же читал все письма!

– Да… Правильно. А как думаешь, зачем сюда пожаловал Ренсимен?

– Хм… – Нерич усмехнулся. – Это ясно каждому.

– Именно?

– Он приехал забить последний гвоздь в крышку гроба, в который уложили Чехословакию. После этого гроб можно тащить на кладбище.

– Ты прав, – заметил Обермейер и подумал: «Нерич рассуждает неглупо».

Обермейер сел и пригласил Нерича последовать его примеру.

По давней привычке, вошедшей в плоть и кровь, Обермейер расположился спиной к свету, и Нерич почти не видел его глаз, укрытых в глубоких впадинах. Свет лампы падал прямо на лицо Нерича.

Мориц пристально наблюдал за ним, раздумывая, почему это его друг за последнее время помрачнел и осунулся. И сейчас он явно не в своей тарелке. Конечно, Обермейеру наплевать на душевные переживания Нерича. Он заставит этого серба поступать так, как это выгодно Обермейеру. Нужно найти короткий способ активизировать Нерича и, как выразился штандартенфюрер, смелее направить его действия «в русло наших интересов». Нерич аккуратно передает белградские письма, и Обермейер полностью в курсе дел и интересов югославской секретной службы. Но этого теперь мало. Безусловно, у Нерича есть люди, с которыми он работает. Их надо использовать для гестапо.

Надеяться на то, что Нерич выдаст всю агентурную сеть, наивно. При соответствующем нажиме он, конечно, выдаст одного-двух агентов, а про остальных умолчит. И Обермейер не сможет его проверить. Надо попытаться использовать кадры Нерича «втемную».

– Вот что, дружище, – нарушил молчание Обермейер, – нет ли у тебя надежных людей, которые готовы пойти в огонь и в воду?

Нерич пожал плечами, думая: «Тут ты меня не обойдешь! Не выйдет!»

Обермейер ждал ответа, и глаза его говорили: «Не пытайся вывернуться, я тебя вижу насквозь».

Нерич отрицательно покачал головой.

– Если не твоих в буквальном смысле слова, то, может быть, найдутся просто надежные люди? Например, среди коммунистов с подмоченной репутацией.

Нерич снова покачал головой.

«Ну, погоди, – решился Обермейер, – сейчас я тебе преподнесу пилюлю», – и спросил:

– Скажи, дружище, какого это субъекта ты положил на днях в больницу?

Кровь прилила к лицу Нерича.

– Мы, кажется, не договаривались с тобой о том, чтобы я давал тебе отчет в моих личных знакомствах. Это мое частное дело! – произнес он, с усилием сдерживая негодование.

– Ха-ха! Частное дело! – рассмеялся Обермейер. – Мы не дети, Милаш.

– Почему ты говоришь так?

Злобная конвульсия передернула лицо Обермейера. Он ударил кулаком по столу.

– А потому, что этот тип коммунист! – прокричал он. – Мы должны уничтожать их, а ты взялся его лечить. Напрасно ты думаешь, что я ничего не вижу.

Нерич был бледен, как стена. Правая его нога выстукивала нервную дробь, он схватился за колено, чтобы унять дрожь.

«Спокойнее, спокойнее, – сказал он себе, напрягая всю свою волю. – Идти на ссору, на явный разрыв – опасно. Как знать, что взбредет в голову сумасбродному Морицу? Он на все способен».

– Что же вы молчите? – спросил Обермейер, переходя на «вы». Его тонкие губы крепко сжались.

Нерич, собравшись с силами, ответил спокойнее:

– Ты меня знаешь, Мориц, не один год и… должен понять, что при этом стиле отношений мы вряд ли найдем общий язык.

Обермейер промолчал. Кожа на его лбу сжалась гармошкой. Он шумно встал из-за стола и прошелся взад и вперед по комнате.

– Я не делал тайны из того, что отвез больного человека в больницу, – медленно проговорил Нерич. – Я привез его на глазах у всех… И если не я, кто-нибудь другой это сделал бы.

– Знаю, – бросил Обермейер уже не прежним вызывающим тоном.

– Скрывать, что он коммунист, я не собирался.

– Дальше.

– Но ты не знаешь, какие побуждения руководили мною. Я не меньше тебя ненавижу коммунистов… – Нерич умышленно старался говорить неопределенно, чтобы не выдать своих истинных мыслей.

Раздражение Обермейера улеглось. Он уже сознавал, что допустил излишнюю резкость. Разговор можно было вести иначе, щадя самолюбие Нерича и не обостряя отношений.

– Ты прав, – проговорил он, – люди, подобные Лукашу, могут пригодиться. Его надо хорошенько прощупать.

– Не возражаю.

– Если он сам непригоден для дела, то по крайней мере много знает. Лукаш – старый коммунист…

Нерич охотно соглашался с Обермейером… И как бы невзначай бросил:

– Я не против того, чтобы ты сам занялся им.

– Мне, конечно, сделать это удобнее, – улыбнулся Обермейер. – Значит, ты возражать не будешь?

– Нисколько.

Обермейер раскурил сигару и сел в кресло. Теперь он успокоился. Можно, пожалуй, похвалить друга.

– У тебя политика дальнего прицела, Милаш. Это умно.

Нерич пожал плечами. Он не мог догадаться, куда гнет Обермейер, и не знал, как отнестись к его словам. В таких случаях лучше промолчать.

– Ты, как я вижу, намерен закрепиться здесь прочно, – продолжал Обермейер.

– Надеюсь, это не охладит нашей дружбы, – усмехнулся Нерич.

– Разумеется. Ты и Берту отпустил неспроста.

Они дружно рассмеялись.

– Имеешь в виду взять другую горничную?

– Да.

– Вмешиваться не буду. Но я хочу тебе предложить вот что: женись. И поскорей.

Нерича передернуло.

– Я не совсем понимаю тебя.

Обермейер осторожно положил сигару в пепельницу, зажал руки между коленями.

– Женись на Божене Лукаш. Она представляет для нас немалый и вполне определенный интерес.

В груди у Нерича что-то оборвалось, в глазах потемнело. Может быть, он ослышался? Мориц собирается использовать его чувство в своих интересах, втянуть в эту черную бездну Божену. Какая низость! Подлость! Одна мысль о том, что в душу чуткой, правдивой Божены влезет сапогами такой страшный человек, как Обермейер, и начнет топтать ее волю, – эта мысль привела Нерича в неистовство. Он готов был закричать от обиды и боли.

– Что же ты молчишь? – спросил Обермейер, наблюдая за Неричем.

Тот поднял глаза и сказал как можно спокойнее:

– Не всякое твое желание я готов выполнить.

– Это не мое желание, это приказ штандартенфюрера СС, приказ гестапо.

Тот леденящий страх, который Нерич испытал в памятное утро в отеле «Империал», снова охватил его. Милаш взглянул в стеклянные глаза Обермейера и понял, что сопротивление бесполезно. «Боже, неужели можно пасть еще ниже, чем в тот день?» – мелькнула мысль. И с жалким усилием он произнес:

– Я подумаю.

Обермейер скрестил пальцы и подошел к окну.

– Что же, подумай, женитьба – шаг серьезный. Но смею надеяться, что свадьбу мы сыграем еще в этом месяце.

Нерич встал.

– Ты уходишь? – спросил Мориц.

– Да, – машинально ответил Милаш, – необходимо передать письмо. Я тороплюсь.

Обермейер подошел к столу, выдвинул ящик и, достав пачку денег, заранее приготовленных, протянул Неричу.

– У тебя могут возникнуть непредвиденные расходы.

Милаш густо покраснел. «Покупает Божену, – со стыдом и ужасом подумал он. – Нет уж, это слишком. Никогда!»

– Напрасная забота, я не нуждаюсь, – произнес он с оттенком высокомерия.

– А мы и не занимаемся благотворительностью. Это твой заработок. – Обермейер сунул деньги в руки Нерича. – Ты не перестаешь меня удивлять, Милаш. А мне бы не хотелось менять свое мнение о тебе. Нам еще придется поработать вместе. Ну, ну, не ломайся. Я ведь знаю, что лишние деньги никогда никому не мешали.

Нерич смущенно опустил глаза и дрожащей рукой сунул пачку в карман.

– Я пойду.

Не оглядываясь, он вышел из комнаты и торопливо сбежал по ступенькам крыльца к машине.

«В Прагу, предупредить Божену, – беспамятно шептал Нерич, мчась к городу. – Нельзя допустить, чтобы она оказалась в этой яме. Довольно того, что я попал в лапы проклятого Обермейера. Пусть она возненавидит меня, пусть мы расстанемся навсегда, но я ее спасу. И этим, может быть, искуплю все то постыдное, что я сделал раньше».

Открытый кабриолет шел на предельной скорости. Ветер свистел в ушах, обдавал Нерича холодом. Разгоряченный мыслями, он ничего не замечал, ничего не слышал. Одно-единственное желание влекло его вперед – увидеть Божену, уберечь ее от несчастья.

Когда он подъехал к почтамту, Божена еще работала. До конца ее смены оставалось полчаса. Нерич решил побродить по улицам, рассеяться. Он вошел в кафе, выпил рюмку коньяку, вернулся обратно. Время тянулось мучительно медленно. Но чем ближе подходила часовая стрелка к шести, тем меньше оставалось в Милаше мужества. Сегодня он страшился встречи с Боженой. Что он ей скажет, какими словами раскроет свою постыдную тайну? Ведь она так верит в него, считает честным, благородным человеком. А перед ней – жалкий трус, изменник родины, человек, продавший и себя и ее. И это страшное саморазоблачение произойдет через какие-нибудь минуты!

Нерич взглянул на часы: они показывали шесть без трех. Сейчас Божена выйдет. Против волн он повернулся спиной к огромным стеклянным дверям почтамта и пошел к машине. «Может, отложить объяснение до завтра?» – мелькнула трусливая мысль. В конце концов, один день не играет роли, а завтра он будет спокойнее и сумеет лучше выразить все, что сейчас терзает его совесть. Эта мысль наполнила его трусливой радостью. «Конечно, завтра», – повторил он и, открыв дверцу, торопливо влез в машину.

Когда Божена вышла из почтамта, Нерич был далеко.

Глава седьмая

– Мориц! – сказала Эльвира брату. – Меня Прэн пригласил к себе на квартиру.

– Что радостного в этом событии?

– Не иронизируй. Верни мне его записную книжку. Я попробую незаметно подбросить ее. Пусть думает, что она затерялась, а потом нашлась.

Обермейер откинул от себя газету.

– Ты права.

Он достал из стола записную книжку Прэна.

– Между прочим, тебе следует знать, что в ней записано. Некоторые фамилии ты можешь услышать в разговоре… Твой поклонник не слишком-то разборчив, – сухо проговорил он.

– Из чего ты заключаешь? – спросила Эльвира.

– Тут у него целая коллекция: и разноглазая Эмма, и дородная мадам Дробуш, и жена адвоката, как ее…

– Клиперман?

– Вот, вот…

– Негодяй!

Эльвира подошла к брату и, по мере того как пальцы Морица перелистывали книжку, внимательно проглядывала каждый листок.

Обермейер читал вполголоса:

– «…консультант лорда Ренсимена имел встречу с директором банка Прейсом в загородном ресторане „Микадо“…

…Он же, Гуэткин, провел несколько завуалированных частных бесед с финансистами Праги…

…Чехи сопротивляются – Град сдает.

…Беран ужинал с германским послом Э. внизу у Шрамоты.

…Активность Готвальда и его партии усиливается, но он, кажется, не успеет ничего сделать.

…Премьер Годжа по-прежнему увивается за моей Мими. Она рассказывает про него пресмешные истории. Вчера Годжа танцевал с Мими чардаш. Он больше времени проводит у нее, чем в министерском кабинете…

…Непонятно, зачем Бенеш ездил на могилу Масарика в Ланы. Если за советом, то поздно».

Обермейер расхохотался, обнажая зубы.

– Это мне нравится! Метко сказано: «Если за советом, то поздно». А это что такое? Почему я этого раньше не заметил?

«…Вчера друг Гейнлейна за чашкой кофе отказался от чешских крон и потребовал доллары. Губа не дура! Пришлось дать немного. Игра стоит свеч».

– Это мне не нравится. Кто же этот друг, черт возьми? Может быть, дальше Прэн его называет? – Обермейер внимательно стал проглядывать запись за записью.

«Гостиницы Праги заполнены „туристами“ с разными паспортами, но больше всего их из Мюнхена. Тут, кажется, постарались все пять „Г“… Всюду мелькают самоуверенные морды наци. На них написано ожидание».

– Сволочь… – процедил сквозь зубы Обермейер.

«Французы приглашали на суаре. Под благовидным предлогом отказался. Французы не в моде…»

«Русский посол был в МИДе и беседовал с Крофтой. Министр, как всегда, был настроен оптимистически. У него розовые очки. Не знаю, какого мнения о нем остался русский…»

Потом тянулась длинная вереница фамилий еврейских фабрикантов, торговцев из разных городов Чехословакии.

– Эти спасают шкуру, – сказал Обермейер, – и, видимо, не без участия Роберта Прэна. Что ж, тут пахнет валютой. Они сейчас ничего не пожалеют. Им-то отлично известно, что когда сюда придет Гиммлер…

Много записей было сделано в зашифрованной форме. Ничего не понять: «Колорит плюс погода, минус температура». «Не избегнуть Ф… веревки». «X. и Ч. нашли общий язык, а потом променаж».

Обермейер снова перелистал всю книжку, надеясь набрести на что-нибудь, что пролило бы свет на «друга» Гейнлейна, но его поиски успеха не имели.

– Хм… С кем же Прэн имеет дело? – И, повернувшись к Эльвире, он спросил: – Он тебе никого не называл из наших?

Эльвира наморщила лоб.

– Не помню.

– Скверно… Книжечку ты оставь у него, если найдешь удобную минуту. Но вообще… поинтересуйся. Очень может быть, что он носит с собой и более интересные вещи. Искренне жалею, что не занялся им раньше.

– Хорошо, буду иметь в виду, – сказала Эльвира и пошла одеваться.

До квартиры Прэна она доехала на такси.

Прежде чем позвонить, Эльвира взглянула на ручные часы – половина первого. И решительно нажала кнопку звонка.

В доме Прэна она еще не была ни разу. Двери открыл сам Прэн.

– Эльвира!

– Роберт!

– Какая похвальная аккуратность!

– Разве? Я даже не знаю, который час.

Прэн широко и нагловато улыбнулся.

По тому, как он был любезен и предупредителен, Эльвира могла судить, какое место она занимает в пражской жизни этого американца. В конце концов, ей наплевать на всяких там Мими, мадам Дробушей и жен адвокатов. Она добьется того, что Прэн все свое свободное время будет уделять только ей.

На столе был сервирован завтрак: холодная ветчина с гарниром, нарезанная тонкими ломтиками телятина, сардины, сандвичи, бутылки хереса и бордо. Посреди стола – большая ваза с апельсинами.

Хозяин и гостья оживленно беседовали. Прэн то и дело подливал в бокалы вина.

Но телефонный звонок внезапно оборвал разговор.

– Одну минуту, – сказал Прэн и вышел в кабинет. Оттуда он вернулся с вытянутым лицом. – Такая досада…

– Что случилось, Роберт?

– Я вынужден на несколько минут съездить в посольство.

– Отказаться нельзя?

– Исключается.

Эльвира надула губы.

– Не скажу, чтоб это было любезно.

– Посиди здесь одна… Я быстро вернусь, и мы отлично проведем время.

Представлялся незаменимый случай выполнить поручение брата. Эльвира сразу оценила обстановку.

– Гм… Ну хорошо, – сказала она недовольно. – Только, пожалуйста, не задерживайся.

Прэн ушел. Как только за ним захлопнулась выходная дверь, Эльвира встала и прошла в кабинет. Двуствольное бескурковое ружье марки «Франкот», висевшее на стене, привлекло ее внимание. Она сняла его и тщательно осмотрела. У Морица тоже было ружье, но не такое. Это лучше. Потом она увидела небольшой сейф, стоявший в углу. В замочной скважине торчал ключ. Эльвира удивилась беспечности Прэна. Не было ли здесь ловушки? Но возникшее на мгновение подозрение быстро исчезло: случай с записной книжкой достаточно красноречиво говорил о рассеянности Прэна. Пора было действовать. Эльвира повернула ключ и потянула ручку сейфа на себя; дверца послушно подалась. Эльвира неожиданно вздрогнула и закрыла дверцу.

Причиной испуга был телефонный звонок. Не раздумывая долго, она сняла трубку и услышала голос Прэна: он сообщил, что ровно через двадцать минут будет дома.

– Вы человек слова, жду, – сказала Эльвира.

Она быстро обследовала квартиру – переднюю, столовую, гостиную, кухню – и, убедившись, что никого, кроме нес, в доме нет, вернулась в кабинет. Теперь без всяких опасений она открыла дверцу сейфа.

Он был разделен на две равные половины железной перегородкой. Наверху были сложены металлические коробки небольшого размера, какие-то книги, а внизу – несколько коленкоровых конвертов. Эльвира решила начать с них. На обороте первого конверта, который она взяла, сохранились куски сургучной печати.

Эльвира вынула из конверта бумаги, положила их на стол и бегло начала просматривать. Двадцать минут – срок слишком небольшой, чтобы можно было отобрать самое значительное.

В конверте оказалось несколько писем.

«…ваши информации об успехах Ренсимена не заслуживают внимания… – начиналось письмо. Эльвира на лету схватывала отдельные фразы. – Необходимо конкретно уяснить идею Геринга относительно акций Шкода… Не создавайте бума вокруг запасов Кладно, нас больше интересуют Витковицы…»

– Опять этот Ренсимен!

Эльвира взяла второе письмо. Оно было короткое. Прэна уведомляли, что его просьба об увеличении лимита на визы будет удовлетворена. Предлагалось входить в сделки только с крупными еврейскими промышленниками.

«Ваша мысль о предоставлении в Америке в случае нужды убежища президенту Бенешу и узкому кругу его сотрудников явно запоздала. Мы получили сведения, что начальник второго отдела генштаба полковник Моравец договорился на этот счет с представителями Лондона. На данном этапе нет смысла создавать ажиотаж между нами и англичанами из-за этих лиц…»

Эльвира отложила листок в сторону.

В третьем письме речь шла об обязанности Прэна увязывать его информацию с информацией какого-то Сойера.

– Сойер… Сойер… надо запомнить, – пробормотала Эльвира.

Она просмотрела содержимое пяти конвертов, отобрала пять-шесть писем, которые показались ей интересными, и взглянула на часы. До возвращения Прэна оставалось шесть минут.

Эльвира освободила один из конвертов, вложила в него отобранные письма и спрятала в сумку. Остальные конверты она положила на прежнее место и закрыла дверцу сейфа.

Спустя две минуты в гостиной она лениво перелистывала альбом. Вошел Прэн. В руке он держал пышную голландскую розу.

– Маленькая награда за большое терпение.

– Какой пленительный запах! – Эльвира поблагодарила Прэна долгим взглядом. – Я все больше убеждаюсь, Роберт, что только американцы настоящие джентльмены.

Прерванный завтрак возобновился. Вдруг Эльвира вспомнила, что забыла подкинуть в кабинет записную книжку Прэна. Смелая мысль пришла ей в голову: достать книжку из сумки и открыто возвратить ее Роберту. Возможно, выпитые два бокала бордо сыграли здесь роль, придав ей смелости. Но мозг Эльвиры работал трезво и расчетливо.

План действий сложился мгновенно. Похищение книжки нужно объяснить и оправдать ревностью. Роберт – парень мягкотелый и доверчивый, он поверит ей, и мужское самолюбие его будет удовлетворено.

– Ах, Роберт! – произнесла она трагическим голосом. – Ты очень милый мальчик, и я леденею при мысли, что ты неравнодушен к другим женщинам. – Она рассчитывала, что Прэн спросит, кого она имеет в виду.

Но Прэн громко расхохотался.

– Как, Эльвира, ты еще способна на ревность?

Эльвира вскинула брови.

– Французы говорят: любящая женщина ревнует потому, что защищает свои права.

– Французы народ пустой и болтливый.

– А ты никогда не ревнуешь? – спросила Эльвира.

Разговор покатился по новому руслу, и Эльвира совсем забыла о записной книжке. Вспомнила она об этом только два часа спустя, когда шла по тихому, безлюдному кварталу, прижав розу к губам и вдыхая ее нежный запах.

– Ничего, дело терпит, – утешала она себя. – Всегда можно найти подходящий случай, чтоб ему вернуть книжку.

В двух шагах от нее резко затормозила легковая машина. Двое мужчин в штатском преградили Эльвире дорогу. Она попыталась обойти неизвестных, но один из них вежливо приподнял шляпу и назвал себя чиновником чешской политической полиции.

Эльвира с негодованием взглянула на него.

– Вы поняли меня? – спросил чиновник.

– Я поняла, что вы нахал.

Чиновник пожал плечами и сделал широкий жест в сторону машины.

Краска медленно залила щеки Эльвиры.

– Тут какое-то недоразумение, – пылко возмутилась она. – За свои действия вы ответите… Я немка.

– Это нам известно, – холодно заметил чиновник.

Сидя в машине и стараясь скрыть свое волнение, Эльвира стала насвистывать модную песенку. Ничего приятного это происшествие не сулило. «Ошибка, недоразумение», – успокаивала она себя. А быть может, ее взяли в связи с работой Морица? Может быть, Мориц тоже арестован. Сердце похолодело. Призрак тюрьмы встал перед ее глазами.

Машина пробежала несколько кварталов, повернула, въехала, не сбавляя хода, в открытые ворота и остановилась около особняка в глубине двора.

Эльвиру ввели в дом.

Просторный кабинет. Окна закрыты тяжелыми шторами. Кабинет залит ярким светом люстр. Чиновники, задержавшие ее, встали с ней обок. Из-за стола поднялся невысокий упитанный человек с круглым лицом, внимательно посмотрел на Эльвиру и пригласил сесть. Потом он извинился в том, что прибегнул к необычному способу знакомства, и пожаловался на свою профессию, причиняющую беспокойство и ему и другим. У него подчеркнуто светские манеры. Его бархатный баритон звучал приятно, но бездушно. Эльвира подумала, что за приторной вежливостью этого человека скрывается желчная раздражительность.

– Вы танцовщица? – спросил он.

– Да.

– Недавно вернулись из Будапешта?

– Да.

Эльвира не подняла на него глаз. Медленно обрывая пальцами лепестки розы, она бросала их на ковер.

– Не можете ли сказать, с кем в Будапеште вы встречались особенно часто?

– Я полагаю, это мое личное дело.

– Вы так думаете?

– Я уверена.

– Печально… очень печально. Ну, что ж. Надеюсь, через некоторое время вы станете более разговорчивой и откровенной.

Эльвира вскочила на ноги. Все-таки она была уверена, что произошла ошибка. Она вызывающе крикнула:

– На что вы намекаете? Что это значит? По какому праву вы привезли меня сюда? Что вам от меня надо?

Чиновник рассмеялся, но как-то странно, почти беззвучно.

– Мы хотим, – спокойно произнес он, – чтобы вы вернули похищенные у барона Редера фамильные ценности.

Это обвинение сразило Эльвиру точно выстрел. Она упала в кресло. И только спустя несколько секунд сообразила, что никакого барона Редера она не знает. Эльвира запрокинула голову и непринужденно расхохоталась.

– Вы понимаете, о чем говорите? – спросила она чиновника.

– Как и всегда.

– А сейчас?

– Тоже.

– Никакого барона Редера я не знаю и о его ценностях не имею представления.

– А это нетрудно проверить. Разрешите вашу сумочку.

– Пожалуйста, – насмешливо согласилась Эльвира. Она вынула из сумки записную книжку, коленкоровый конверт и подала ее чиновнику.

Его пальцы старательно ощупали сумку, он открыл ее, обследовал подкладку и сделал губами неопределенный звук.

– Что у вас в конверте? – спросил он.

– Письма друзей, – спокойно ответила Эльвира.

– Ваши друзья пишут письма на машинке?

– Это дело вкуса…

– Не спорю. Но я позволю себе взглянуть и на конверт, и на книжку.

Эльвира покраснела. Как поступить? Чем объяснить, что она носит в сумке чужое письмо?

– Сделайте одолжение, – непринужденно сказала она и бросила записную книжку Прэна на стол.

По губам чиновника скользнула улыбка.

– Я вас понимаю, – сказал он, – но постарайтесь меньше нервничать.

Эльвира промолчала.

Чиновник перелистал книжку и спросил:

– Как к вам попала записная книжка американского журналиста Прэна?

– Я взяла у него.

– Зачем?

– Я ревную его… Мы с ним близки.

Чиновник провел ладонью по своему крупному лицу – быть может, скрывая улыбку. Он хорошо владел собою.

– Придумано остроумно, но… для простачков. Вашему объяснению можно поверить только с большой натяжкой. А конверт?

– Его передал мне мистер Прэн.

– Мистер Прэн! С какой целью?

Он просмотрел письма, сложил их стопкой и, обращаясь к Эльвире, спросил иронически:

– Похитить эти документы вам тоже подсказала ревность?

Эльвира не нашлась, что ответить.

– Я жду.

– Отказываюсь отвечать.

– Дело ваше.

Чиновник снял телефонную трубку и набрал номер.

– Алло! Говорит Сойер… Да, да. – Эльвира вздрогнула: вот кто этот человек! – Я прошу вас зайти ко мне… У меня в руках ваши документы.

Нельзя было сомневаться: Сойер говорит с Прэном.

Через какие-нибудь десять-пятнадцать минут она смогла убедиться в этом. Войдя в комнату, Прэн остановился у порога и воскликнул, разыгрывая удивление:

– Ты здесь? Зачем?

– Это я вам сейчас объясню, – вмешался Сойер. – Вашу записную книжку и этот конверт с документами мы изъяли из сумки Эльвиры Эрман.

Прэн взял в руки бумаги, книжку и, прищурив глаза, посмотрел на Эльвиру.

– Если вы эти документы не передали Эрман добровольно, – продолжал Сойер, – я обязан ее арестовать.

– Вы так ставите вопрос? Да… – как-то уклончиво ответил Прэн. – Я прошу, если, конечно, это возможно, оставить нас на несколько минут одних.

Сойер изобразил на своем лице недовольство, но ничего не сказал и вышел из кабинета. За ним последовали агенты, доставившие сюда Эльвиру. Не успела дверь закрыться, как Эльвира бросилась к Прэну.

– Роберт! Ты должен меня выручить! Я допустила непростительную глупость.

– Ты не на сцене, Эльвира, – холодно сказал Прэн.

Она бросила на него перепуганный взгляд и поняла: все кончено.

– Тебя устроит тюрьма? – спросил Прэн тем же тоном.

Эльвира приоткрыла рот, глаза ее округлились.

– Отвечай!

Эльвира беспомощно опустила руки.

– Я могу избавить тебя от тюрьмы при одном условии, – продолжал Прэн. – Ты должна честно и добросовестно рассказать мне все, что знаешь, и дать обязательство выполнять все мои поручения. Согласна? Поверь, это лучше чешской тюрьмы.

Эльвира продолжала молчать.

– Ну! – торопил Прэн. – В нашем распоряжении очень мало времени.

Эльвире показалось, что кто-то другой ответил за нее сдавленным голосом:

– Я согласна.

Прэн быстро придвинул к ней лист бумаги и вынул из кармана автоматическую ручку.

– Хорошо. Пиши. Я буду диктовать… – Он взглянул на часы. – «Я, Эльвира Эрман…» Написала? Так… «проживающая в Карлсбаде, до сегодняшнего дня…» Быстрее, быстрее, они не ждут… «до сегодняшнего дня выполняла поручения своего родного брата Морица Обермейера, офицера гестапо, а теперь… обязуюсь делать все, что поручит мне мистер Прэн». Вот так. Подпишись. Проставь дату… Конфликт с чешской полицией я берусь уладить сам. Ты в этом сейчас убедишься.

Он спрятал обязательство Эльвиры, быстро подошел к двери и открыл ее.

– Прошу, господа.

Вошел Сойер и с ним два агента.

– Я убедительно прошу вас, – обратился к ним Прэн, – считать этот инцидент исчерпанным. Эльвира – женщина, а женщины любопытны. В особенности ревнивые женщины; они ищут доказательства неверности даже в деловых бумагах. Я считаю возможным извинить ее.

Сойер развел руками.

– Ваше дело. Проводите госпожу Эрман к выходу, – приказал он своим людям. – А вас, – он обратился к Эльвире, – попрошу забыть адрес этого дома и все, что здесь произошло.

Когда Эльвира ушла, Сойер повалился в кресло и расхохотался.

– Чисто сработано. Роберт.

– Не совсем.

Сойер краем глаза удивленно посмотрел на Прэна.

– Да, не совсем чисто, – повторил Прэн. – Если бы ты не назвал своей фамилии, когда говорил со мной по телефону, она могла бы поверить, что имеет дело с чехами. А теперь… Твое имя фигурирует в одном из этих: писем… Понимаешь?

Сойер свистнул.

– Черт возьми, об этом я не подумал. Вот действительно свалял дурака.