Текст книги "Второй вариант"

Автор книги: Георгий Северский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

– Не спешите, Виктор Петрович! – остановил его Слащев. – Будет лучше, если флот получит приказы непосредственно перед выходом в море. – Заметил, что начальник его штаба удивленно поднял брови, и пояснил: – Видите ли, пока флотские командиры, да и не только они, склонны думать, что десант предполагается на кавказское или одесское побережье, – я спокоен. Не хочу сказать в адрес моряков ничего плохого. Но помилуйте! Мало ли что может случиться с этими пакетами. Нет, пусть неприятель узнает о десанте как можно позже.

– Слушаюсь, Яков Александрович, – склонил голову полковник.

– Что с отрядом «охотников»?

– Как вы и приказывали, он сформирован из офицерской полуроты. Командование отрядом возложено на поручика Юрьева.

– Разве он еще не капитан? Мы же представляли его к производству в следующий чин.

– Пока из штаба верховного ответа нет.

Гримаса раздражения мелькнула на лице Слащева, но он заставил себя успокоиться:

– Виктор Петрович, прошу вас, задачу перед Юрьевым и его людьми поставьте сами.

– Понимаю вас, Яков Александрович.

– Главная задача Юрьева: скрытно высадиться в районе Кирилловки, блокировать и, по возможности, ликвидировать заставу красных. Люди Юрьева обязаны помнить: на время высадки десанта Кирилловна должна быть изолирована от внешнего мира! Кстати, вы их отправляете отсюда?

– Никак нет, Яков Александрович. Сегодня перебросим их в Керчь – там приготовлен быстроходный катер…..

– И еще, Виктор Петрович. Отдайте распоряжение военным комендантам Феодосии и Керчи усилить патрульную службу. Подскажите нашим контрразведчикам: именно в эти дни необходима особенная строгость.

– Будет исполнено, Яков Александрович.

Слащев встал, подошел к висевшей на стене карте.

Задумчиво посмотрел на полковника.

– Успех десанта не вызывает у меня сомнений, и северной Таврией мы овладеем… Ну а что вы думаете о наших перспективах в целом?

Полковник Дубяго тоже подошел к карте и долго молчал. Слащев не торопил его. Он считал Дубяго не только способным штабистом, но еще и человеком предельно честным.

Ответ полковника разочаровал его.

– Конечно, многое будет зависеть от успеха нашего десанта… – осторожно произнес Дубяго. – Ну а потом… Думается, что перспективы у нас хорошие… – Он перевел взгляд на участок карты, который занимала Советская Россия, и замолчал.

Круто повернувшись, Слащев пошел к столу, думая о том, что ни в какие перспективы вооруженных сил Юга России полковник не верит. Это можно было простить Дубяго, но его неискренность была досадна.

– Да-да, благодарю вас, – кивнул он. – Вы свободны, господин полковник!

Оставшись в одиночестве, Слащев долго ходил по кабинету, чувствуя, как растет в нем злость. Отнюдь не полковник был причиной тому. В Севастополе верховный выразил полную уверенность в успехе наступления. Но дальше-то что, дальше! А об этом барон предпочел не говорить, сославшись на преждевременность. Некоторые считают, что наступление предполагает в конечном итоге соединение с войсками Пилсудского. Сказки для маленьких детей: Врангелю нужна «единая и неделимая». Что же все-таки тогда означает наступление на северную Таврию? Начало нового похода на Москву? Или поход по хлебным местам, как делали в старину крымские ханы? Сомнений нет – это уступка союзникам, требующим активных военных действий.

Военных действий!.. Он посмотрел на карту, и расстояние, отделяющее Москву октября семнадцатого от Крыма июня двадцатого года, представилось ему бесконечной глубокой могилой, из которой уже никогда не встать десяткам тысяч людей, воевавших с ним в одних рядах…

Нет, уж лучше о предстоящем десанте думать!

Слащев вернулся к карте, еще раз проследил мысленно, как будут разворачиваться события.

Пятого июня суда с погруженными на них войсками выходят в море и берут курс на юг. Там вскрывается пакет номер один. К ночи эскадра проходит мимо Керчи, где к ней присоединяются боевые суда прикрытия. В Азовском море командирам всех тридцати двух кораблей, входящих в состав эскадры, надлежит вскрыть пакет номер два, в котором они обнаружат приказ следовать к деревне Кирилловне.

За судьбу десанта Слащев был спокоен: тщательная подготовка его, протекавшая в обстановке строгой секретности, правильный выбор места высадки, внезапность – это обеспечивало успех. Успех несомненный еще и потому, что из разведсводки было известно: «Восточное побережье Азова охраняется небольшими гарнизонами красных. Все ударные силы 13-й армии сосредоточены на перекопском и чонгарском направлениях». Хорошо было известно и соотношение сил: 13-я армия красных намного уступала по численности и особенно по техническому оснащению войскам Врангеля.

Осведомлен был Слащев и о положении – общем – в Советской России. Еще смертельно опасен для нее польский фронт – туда оттянуты все наличные военные силы красных. На Дальнем Востоке хозяйничают японцы, американцы и армия Миллера. В Средней Азии войска эмира Бухарского. На Украине ожесточенные схватки с бандами Петлюры и Махно. Голод и разруха ужасающие.

Странно, но вся эта информация не принесла Слащеву удовлетворения. Он сел в глубокое кресло и долго сидел задумавшись.

Точно так же в свое время сидел в этом кабинете генерал Деникин…

Почти сутки шел поезд от Симферополя. После Багерова – предпоследней перед Керчью станцией – началась проверка документов. Предъявленные Журбой и Бондаренко удостоверения, изготовленные в Симферопольской «прачечной», никаких подозрений у стражников не вызвали. Но на всякий случай договорились о месте встречи.

И вот, наконец, паровоз подтащил состав к перрону керченского вокзала. Измученные давкой и духотой, из вагонов выходили пассажиры. В этой пестрой толпе Журба и Бондаренко, не отличимые от других, двигались в общем потоке к выходу с перрона, у решетчатых ворот которого стояли патрульные, вновь проверяя документы. Самые разные лица мелькали в толпе, но, увидев одно, Журба будто споткнулся: у стеклянных дверей вокзального ресторана стоял в группе офицеров поручик Юрьев. Он тоже увидел Журбу, и глаза его округлились. «Влип!» – пронеслось в сознании Николая. Замедлил шаг, хотя больше всего ему хотелось сейчас бежать. «Какая нелепая встреча!» – успел подумать он.

Да, на первый взгляд, случайной казалась эта встреча – Журбы и Юрьева. Но это только казалось. Цель у них была одна. Юрьева с офицерами – «охотниками» ждал в порту быстроходный катер, который должен был доставить их в Кирилловну. Журба стремился туда же.

– Попался голубчик?! – Юрьев перекрыл путь Журбе.

На раздумье времени не было, и возможность оставалась одна…

Резкий, короткий удар опрокинул Юрьева на грязный перрон. Выхватив из кармана пистолет, Журба кинулся к вагонам. На ходу обернувшись, увидел, что сквозь толпу рванулись за ним патрульные. Хлестнули выстрелы, неслись вслед крики. Нет, так запросто не возьмете! Николай несколько раз выстрелил поверх голов толпы и нырнул под вагон…

По ту сторону пассажирского состава, на котором они приехали, спрятаться было негде. Прыгая через рельсы запасных путей, Журба мчался вперед, но понимал, что от погони ему не уйти. Юрьев с наганом в руке обогнал патрульных, и ясно было, что преследование он не прекратит.

«Остается одно…» – подумал Журба. Он нащупал в кармане запасную обойму и тут же услышал совсем рядом тревожный гудок – на него мчался окутанный паром маневровый паровоз. Мгновение – прыжок в сторону, затем рывок вперед к поручням паровоза.

Машинист схватился за ручку реверса.

– Не останавливать! – скомандовал Журба, впрыгивая в паровозную будку.

Машинист и кочегар переглянулись.

– Ты револьвером пугни нас, – негромко попросил машинист, потянул ручку реверса вниз, – пусть видят, не по своей охоте едем!..

Шумно отдуваясь клубами пара, паровоз стал набирать ход. Ошалелыми глазами Юрьев смотрел ему вслед. Какое-то время суматошно бежали по путям солдаты. Но, простучав колесами по стыкам стрелки, паровоз выскочил на изогнутую заводскую линию и скрылся от них. Вскоре он стал притормаживать, и Журба, торопливо поблагодарив паровозников, спрыгнул возле окраинных домиков города…

Вот тут и пригодилась предусмотрительность Бондаренко. Как уговаривались, они встретились на Соборной, возле грязелечебницы Баумгольца.

Улицы города, как на осадном положении, жителей почти не видно – одни военные. Громыхая по мостовой, шла к порту артиллерия, катились двуколки, фурманки, брички, прошла кавалерия.

– Надо уходить отсюда, и немедленно! В городе повальные аресты… Вчера забрали нашего связного – сторожа лечебницы, – рассказал Бондаренко, как только они встретились.

… Отдохнуть они позволили себе, лишь когда ушли далеко за город. Керчь скрылась за высокими скифскими курганами, над которыми, распластав черные крылья, парил одинокий коршун.

Журба сидел на сероватой, словно сединой тронутой солончаковой земле, обхватив руками колени. Задумался: «Все испытания, выпавшие на долю его и Бондаренко, весь риск сотен верст пути в конечном итоге не имеют никакого значения – важность донесения несравнима ни с чем. Но как теперь поступить? Керченское звено из цепочки выпало…»

– Нет у нас другого выхода, кроме как добраться самим до следующего звена эстафеты, – будто услышав его мысли, сказал Бондаренко. – Деревня Мама верстах в пятнадцати отсюда, там живет рыбак, Петр Анисимович Бугров. Не знает он меня, но помочь может только он. Попробуем…

Журба, закрыв глаза, попытался представить себе карту Керченского полуострова. Когда-то он тоже удивился названию селения, расположенного на берегу Азовского моря: Мама – и все тут! Он встал:

– Идем!

Вдали узкой полоской белела разрезавшая степь дорога. Они направились к ней. Шли, и казалось, что степи не будет конца.

Сзади послышался скрип колес. Их догоняла высокая зеленая бричка, запряженная парой коротконогих, с косматыми гривами лошадей. За спиной возницы блестел на солнце вороненый ствол винтовки.

– Не оборачивайся, – сказал Бондаренко. – Иди как ни в чем не бывало.

Запыленные лошади догнали их. Раздался голос возницы:

– Есть огонь? Курить надо!

По круглому и плоскому лицу в вознице не трудно было узнать калмыка. Журба не удивился – знал, что в свое время из донских калмыков в белой армии сформировали целый полк – Зюнгарский. Вид у солдата был скучный. Оживился он, лишь увидев в руке у Бондаренко зажигалку из патронной гильзы. Сам предложил подвезти их – видимо, одиночество наскучило. Направлялся он в деревню Большой Тархан – от нее до Мамы рукой подать.

Ехали. Возница жаловался на жизнь, Журба ему охотно поддакивал. Когда калмык начал рассказывать, как отходили они с Кавказа на Крым, совсем детская обида выступила на его плоском лице.

– Матер-черт офицера! – сказал он. – Моя кричит ему: ты погоны снял, и кто тебя знает, а мой кадетский морда всяк большак видит! Просил – бери моя с собой! Все равно бросал. Опять побежит – опять бросит!

– А ты бы раньше убежал, – серьезно посоветовал Журба.

– Куда бежать? Зачем бежать? – грустно сказал калмык. – Служба нельзя бежать, матер-черт! – Он подстегнул лошадей.

Попрощались с ним на въезде в Большой Тархан – отсюда дорога к Маме круто забирала влево. Деревня стояла на берегу, пологим амфитеатром спускающимся к морю. Первая же старуха, к которой Бондаренко обратился с вопросом о Петре Анисимовиче, указала на дом рыбака.

Петр Анисимович встретил их равнодушно. Это был человек лет пятидесяти; в жилистой фигуре его чувствовалась скорее не сила, а выносливость. Во дворе, отгороженном от улицы редким плетнем, он старательно выстругивал широкую, тяжелую доску. Рядом с ним играли трое детей…

– Поговорить надо, – сказал Бондаренко.

Не глядя на него, рыбак взвалил на плечо доску, взял топор и пошел со двора, не оборачиваясь. Журбе и Бондаренко оставалось лишь терпеливо следовать за ним.

По морю одна за другой шли высокие, с белыми гребнями волны. Десятка полтора баркасов и лодок стояло у песчаного берега на приколе.

Рыбак подошел к выкрашенному суриком баркасу, прислонил доску к его высокому борту. Бондаренко повторил:

– Поговорить надо… Мы из Севастополя…

Петр Анисимович внимательно посмотрел на него.

– Ну, говорите.

Бондаренко начал рассказ, однако видно было, что рыбак не верит ни одному его слову. Он даже пригрозил кликнуть стражников, и тогда Бондаренко вынужден был назвать людей, которых Петр Анисимович по эстафете переправлял на ту сторону.

– А сейчас товарищу надо в Кирилловну. Если не успеет, – беда, – говорил Бондаренко. – Белые готовят десант, и наши не знают об этом.

– Вот как! То-то засуетились. – Петр Анисимович кивнул в сторону моря. – Миноноска уже несколько дней за берегом следит, и рыбаков предупредили – кто выйдет в море, тот больше не увидит своей посудины. Ну, допустим, ночью я проскочу, не заметят, так ведь еще и шторм идет…

– Ладно, приготовь кой какой припас и горючку, мы сами пойдем, – решился Бондаренко. – От донесения этого, может, тысячи человеческих жизней зави-сит…

– Погоди, не горячись, – рыбак взглянул на него исподлобья. – Погубите и себя, и лайбу, а толку… – Достал из кармана короткую трубку-носогрейку, набил табаком.

– Завтра я должен быть на том берегу, – негромко, но твердо проговорил Журба. – Любой ценой должен!

– Ты что, один на ту сторону переправляться будешь?

– Один, – сказал Журба. – Товарищ Бондаренко вернется в Севастополь.

– Ладно, пошли со мной. Надо керосину взять, харч, воду. Выходить будем в ночь…

От берега они уходили на веслах, с трудом выгребая против ветра. Только в морс Журба понял, как ненадежен и мал при такой погоде баркас, он трещал всеми своими скрепами от ударов волн. Наконец запустили движок, и Журба с облегчением привалился к борту.

Был поздний вечер, когда в номер к Астахову постучали.

Вошел и остановился у порога Юзеф Красовский – бледный, осунувшийся, но привычно затянутый в безукоризненно сшитый фрак. Руки он держал за спиной, и, наверное, потому было в его ладной и крепкой фигуре что-то уныло-арестантское.

– Не помешал?

– Проходите, граф, садитесь.

Красовский поставил на стол бутылку коньяка и уже потом сел.

– Что случилось, граф? Вы не в казино, а сейчас там, кажется, самый пик игры?

– Игра сделана, ставок больше нет! – голосом профессионального крупье произнес Красовский. И уже буднично, невесело продолжал: – Игра идет полным ходом, а выиграть невозможно – одни банкроты вокруг!

– А я, признаться, думал, что вам обычно везет…

– Эх, Василий Степанович! – с горечью вздохнул Красовский. – Раньше говорилось «везет дуракам», а теперь и этого не скажешь: столько их расплодилось, что никакого везения не хватит! Играют в жизнь, как в рулетку, и каждый уверен, что его ставка – самая надежная. Красное или черное – других цветов в рулетке нет. А эти, с позволения сказать, дальтоники поставили на белое, и сидят ждут, когда последняя их ставка куш сорвет.

Астахов нахмурился.

– Что-то я не понимаю вас… Извините за резкость, но ваши аналогии дурно попахивают, граф!

– Ради бога! – Красовский прижал руки к груди, тряхнул головой. – Хотя бы за провокатора меня не принимайте, и без того тошно! – неловко улыбнувшись, добавил: – Я ведь попрощаться хотел…

– Как, и вы покидаете Севастополь? – удивился Астахов.

– Вот именно. – Красовский уныло огляделся, взгляд его остановился на коньяке. – Не откажетесь выпить со мной на посошок? Есть такой русский обычай…

– С каких это пор поляки начали придерживаться русских обычаев? – пошутил Астахов.

– Бог с ними, поляками! – отмахнулся Красовский. Оттолкнувшись от подлокотников кресла, пружинисто встал, выпрямился и склонил голову: – Позвольте еще раз представиться: русский дворянин, но не граф, Юрий Александрович Миронов…

Астахов с любопытством смотрел на него: такого превращения не ожидал даже он. Сделав паузу, словно давая возможность привыкнуть к себе – новому, Красовский-Миронов продолжал:

– Не надо удивляться: люди часто оказываются не теми, за кого мы их принимаем. Полбеды, если фальшивым оказывается имя, хуже, если таковым окажется сам человек.

Астахов все еще не мог решить: как следует ему принимать эти откровения? Проще всего было бы отнестись к происходящему как к грубой провокации и, не мешкая, выставить Миронова за дверь. Но Астахов чувствовал: этот человек растерян и подавлен, и трудно было указать ему на дверь… Осторожность, однако, в любом случае не мешала.

– А зачем, собственно, вы сказали мне все это? – спросил Астахов.

– Некому больше… – Миронов тяжело опустился в кресло, опять заговорил: – Знаете, Василий Степанович, я и сам себе напоминаю сейчас грубо сработанный империал, с которого в самый неподходящий момент слезла фальшивая позолота. Трудно думать об этом, поверьте… Потому и пришел к вам, что вы здесь – единственно порядочный человек…

И комплементы ваши, и обвинения явно преувеличены, по – допустим. – Астахов без тени улыбки посмотрел на Миронова: – Однако все остальное… О том, что вы – профессиональный игрок, я догадывался, понаблюдав за вамп в казино. Не в моих правилах вмешиваться в чужие дела, однако вы пришли… Вам нужна помощь?

– Нет, Василий Степанович. Спасибо, но – нет. – Миронов покачал головой, улыбнулся: – Жизнь приучила меня рассчитывать на себя и только. Я мог бы рассказать вам, как способный и восторженный мальчик из старой дворянской семьи выродился в квалифицированного шулера, взломщика и прочее в том же духе. История сама по себе любопытна и поучительна, но дело не в том. В другом дело: устоявшиеся мои убеждения – пусть дурны они и порочны – вдруг дали трещину. И я, никогда не знавший сомнений, почувствовал себя дурак дураком… Я приехал в Севастополь полный надежд и планов, догадаться о них вам, очевидно, не составит труда. Но все пошло вкривь и вкось. Сначала полковник Туманов отвел мне в своих игрищах некую малопочтенную, надо сказать, роль. Потом… Потом те, с кем сражается полковник, втянули меня уже в свою игру. Видит бог: я умею играть и играю во все игры, кроме одной – политики. Слишком велики здесь ставки, можно голову на кон положить! А меня вынуждают!

– Вы не ребенок, должны были понимать, направляясь сюда, что па нейтральной полосе в наше время отсидеться нельзя, – сказал Астахов. – И, как я понимаю, уже убедились в этом. – Он помолчал, задумчиво кивнул: – Теперь мне ясно, почему вы начали с аналогий между рулеткой и жизнью. Но что же дальше? Положение у вас такое, что надо выбирать…

– Мой выбор сделан, – быстро ответил Миронов. – Но я хочу сказать о другом. Когда мне навязывал свою игру полковник Туманов, ничего удивительного в его действиях для меня не было: полиция, в том числе и политическая, везде и всегда пользуется одинаковыми методами. Но вот красные… Извините, что я без деталей, красные поразили меня. Понимаете, по всем законам логики, правящей нашим миром, красные должны были ухлопать меня сразу же после того, как я оказался им ненужен. А они… – Красовский замолчал, с недоумением развел руками.

– Выходит, у красных своя, непонятная нам логика? – невозмутимо спросил Астахов.

– Выходит, что так, – согласился Миронов. – Впрочем, не знаю. Ничего не знаю! И ничего понять не могу…

Он потянулся к бутылке, ловким и точным ударом в дно выбил пробку. Неуверенно спросил: – Так выпьете со мной?

– На посошок? – улыбнулся Астахов. – Что ж, давайте… – Достал из буфета рюмки, разрезал золотистый лимон. Прежде чем выпить, сказал: – Не берусь судить, насколько правилен сделанный вами выбор. Но полковник Туманов – он-то, видимо, не захочет согласиться с вашим выходом из игры!

– Полковник Туманов! – презрительно поморщился Миронов. – Доказать сему господину, что даже последний шулер может иметь понятие о чести, невозможно, значит выход один – елико возможно быстрее с ним расстаться. А согласится он или нет… Отобрав мой польский паспорт, полковник наивно решил, что приковал меня к вертепу, когда-то называвшемуся Севастополем, прочной цепью. Но… – Миронов осторожно поставил на стол рюмку, легким, едва уловимым жестом фокусника выхватил из кармана несколько тонких разноцветных книжиц, развернул их веером: – но чем хуже польского вот эти паспорта – английский, румынский, французский…

– Однако! – Астахов, не выдержав, рассмеялся, – Я вижу, вы человек весьма и весьма предусмотрительный!

– Положение обязывает… – Миронов вынул из жилетного кармана часы, щелкнул крышкой: – Через два часа я сяду на пароход и уже как французский подданный сделаю полковнику Туманову последнее «адью»!

Молча подняли они рюмки, выпили.

– Прощайте, Василий Степанович, – сказал новоявленный французский подданный. – Доведется ли свидеться еще?

– Жизнь покажет…

Астахов подумал: «Парижская полиция, надо полагать, и не подозревает, какие хлопоты ожидают ее в ближайшем будущем».

Глядя в спину этому, уже шагнувшему к двери, человеку, почувствовал, что невольно жалеет его – по– своему он был несчастен. Понимая, что допускает ненужную, быть может, даже опасную неосторожность, сказал:

– А вы не боитесь, что однажды, какое бы ими вы в тот момент ни носили, Юрий Александрович Миронов проснется в вас и затоскует по родине?

Миронов обернулся.

– Этого единственно и боюсь. Но другого пути у меня уже нет… В отличие от соотечественницы «графа Красовского» пани Елены я человек трезвый и авантюр не люблю.

– Не понял, – внутренне насторожившись, сказал Астахов. – При чем здесь пани Елена? Вы что-нибудь знаете о ней?

– Я знаю одно: она направилась в Харьков, – Он взялся за ручку двери, помедлил и потом добавил: – Убить Дзержинского. Как будто этим можно что-то изменить!

Несколько мгновений, пока не остался один, Астахов стоял не шевелясь: любой жест, любое слово могли выдать то состояние, в которое его повергло сообщение о страшной миссии Грабовской. Усилием воли он подавил рвущийся из груди стон. Астахов знал: опередить Грабовскую на пути в Харьков уже не сможет никто.