Текст книги "Тайна Черной горы"

Автор книги: Георгий Свиридов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Глава четвертая

1

О том, что судьба переменчива, что она, как не раз слышал Иван Вакулов, «играет человеком», он убедился на собственном опыте, прочувствовал своей шкурой и ее холод и ласковое тепло. И все это испытал он, пережил буквально в считаные дни начала полевого сезона. Ему, молодому геологу, как он считал, «дико не повезло», да так не повезло, что с какой стороны ни посмотри, как ни прикидывай, а прямо хуже и некуда: при распределении рабочих ему не достался промывальщик. Не достался, и все. Ему его просто не хватило.

Их, рабочих, было мало, значительно меньше, чем требовалось, чем имелось в наличии геологов-маршрутчиков. Короче говоря, без промывальщиков осталось четверо геологов: три бывалых геологини и он, молодой и начинающий. Иван вынужден был фиксировать весьма неприятный и показательный факт действительности, что даже и здесь, где платят крупные деньги, да плюс всякие надбавки, да полевые и премиальные, даже и здесь, как и в промышленных центрах, с рабочими кадрами существует серьезная проблема. Только в тайге еще сложнее стоит этот самый кадровый вопрос. Тут не приколотишь к ели или пихте доску с объявлениями, с привычным коротким словом «требуется», таким знакомым по недавней городской жизни, по той простой причине, что читать те написанные слова просто некому. Дорог в тайге еще нет, никто в эти дебри не заглядывает, а таежные звери человеческой грамоте не обучены. Ну а вербовщики, которые загодя отправлялись с деньгами и полномочиями в ближайшие города, то и они не смогли навербовать нужное количество крепких телом людей, пригодных для походной таежной жизни. Даже высокие заработки, эти самые «длинные рубли», мало кого прельщали, поскольку заработать нынче можно и в городе, было бы желание трудиться.

Что касается геологинь, то они, к удивлению Ивана, особых возражений или там шумного недовольства не высказывали. Даже наоборот. Одна из них охотно пошла работать геологом в новую штольню, которую только-только зарезали на склоне сопки, а две другие укатили в отпуск в Крым, к ласковому Черному морю. И Иван Вакулов сам слышал, как они, довольные и счастливые, говорили в камералке перед отъездом: «За столько лет хоть впервые отдохнем по-человечески в теплое летнее время». Да еще добавляли о том, что хоть одно лето их молодые женские тела не будут жрать ненасытные летучие кровопийцы – гнус, комарье и прочая крылатая живность.

А Иван Вакулов на что-то надеялся, хотя надеяться, в общем, было не на что. Отказался от двух приличных должностей, предложенных ему сразу же. Отказался решительно. Нет, и все тут! Откровенно говоря, он потом пожалел о своей поспешной решительности. Должности, в общем, были весьма и весьма перспективные. Но слова сами сорвались с кончика языка. А раз сказал, то все, баста! Решение окончательное и обжалованию не подлежит. Сказал, как отрезал. Передумывать на ходу он не умел. Не в его характере.

И вот сейчас сидит он и мается в крохотном кабинетике начальника отдела кадров, отгороженном фанерной перегородкой от бухгалтерии. Голоса и щелканье костяшек на счетах сквозь такую стенку хорошо слышны, только лиц не видать. А в открытое окошко дышит соляркой бульдозер, ровняющий бугристую небольшую площадь перед конторой, и бревенчатый дом тихо подрагивает в такт работы мотора. Да еще слышны тюканье топоров, перестук молотков, стрекот бензопилы. Поселок строится. Эхо донесло далекий гул взрыва. Иван догадался: пробили еще одну канаву на месторождении. Жизнь идет своим чередом, каждый занят своей работой, только он, Иван, пока не у дел. Об этом и говорит ему тихим доверительным голосом пожилой человек в старомодном пенсне на носу. И еще о том, что специалисты очень нужны экспедиции.

– Я все понимаю, Павел Иванович, – сказал Вакулов, ерзая на табуретке, как на горячей сковороде, – только давайте обо всем этом поговорим через неделю?

И дальше добавил, что ему, дескать, надо еще «несколько дней для окончательной доводки отчета». Это была, конечно, чистейшая «липа», поскольку отчет о прошлогоднем полевом сезоне давно написан и полмесяца назад успешно защищен. Толстый том, пахнущий клейстером, в синей картонной обложке – труд целой зимы их поискового отряда – стоит на полке в кабинете главного геолога, и на обложке, среди других исполнителей, выведена и его, Вакулова, фамилия.

Павел Иванович, конечно, обо всем этом знал наверняка. Пожилой худощавый человек, много повидавший за свою долгую жизнь, молча снял с носа старомодное пенсне, протер его носовым платочком, снова водрузил на свое место и сквозь чистые увеличительные стеклышки так пристально и понимающе посмотрел на Ивана, что у молодого рослого геолога, как у провинившегося школьника, огнем полыхнули уши и пошли по шее красные пятна. А вслух сказал:

– Хорошо, подождем недельку, – и, подумав, добавил, что если подвернется какой-никакой работяга, согласный пойти в тайгу, он тут же даст знать.

Вакулов облегченно вздохнул и поспешно поблагодарил кадровика. Павел Иванович в эти минуты показался ему добрейшим человеком, поскольку понимал тревожное состояние души молодого специалиста, у которого срывался самостоятельный маршрут.

В конторе Иван немного задержался. В бухгалтерии его заставили расписываться в каких-то бумагах, актах по списанию. В просторной комнате было тесно, канцелярские столы стояли впритирку друг к другу, создавая немыслимый лабиринт. И молодые женщины что-то пишут, считают на счетах, крутят арифмометры, на столах, рядом с папками, графинами с водой, чернильницами, лежали куклы, игрушечные автомобили, цветные кубики. А между столов на полу шумно играли малыши, не обращая никакого внимания на взрослых и на рокот бульдозера. Как объяснили Ивану, в детском садике был карантин по случаю какого-то заболевания, но ему, холостяку, эти болезни пока ничего не говорили.

Иван немного потоптался на крыльце, обдумывая, куда сначала ему зайти, прежде чем отправиться в камералку, – в столовую или же в магазин? Столовая располагалась напротив в длинном щитовом доме, а магазин – чуть дальше по единственной «главной» улице поселка. Вынул пачку сигарет и закурил. Дым был горьким и противно першил в горле. Но Иван терпел. Курить он начал совсем недавно, буквально перед последними экзаменами впервые попробовал дымить, поскольку все окружающие его парни и мужчины курили и ему вроде бы негоже было отставать от них. Хотелось скорее стать взрослым и самостоятельным, утвердить себя в жизни. Само курение ему не очень-то понравилось и сейчас не особенно нравится, но он имел характер и умел «держать марку». Он отставать от других не будет. Тут взгляд его привлекла одна молодая особа. Весьма симпатичная собою. Она переходила дорогу. Нисколько не преувеличивая, Иван сказал бы, если бы у него об этом спросили, что она очень красивая. И фигура, можно прямо сказать, что надо. Все при ней и ничего лишнего. И одета по-столичному: в модную юбку-колокол и полупрозрачную нейлоновую кофточку. А вот какого цвета у нее глаза и волосы, он не заметил, вернее, не запомнил, что-то сказочно-темное. Бульдозерист притормозил перед ним свой грохочущий и лязгающий агрегат и, повернув к Вакулову перемазанное соляркою и копотью сияющее лицо, кивнув в сторону девушки, поднял кверху большой палец:

– Видал, какие у нас? Высший класс!

И, поддав газу, погнал бульдозер вдоль по улице.

Вакулов встрепенулся, словно его кто-то подтолкнул в спину. Выкинув сигарету, он сорвался с места. Догнал особу.

– Девушка, одну минутку! – выдохнул он, сам не зная, откуда у него вдруг появилась такая бесшабашная решительность.

Та остановилась и молча, спокойно так посмотрела на Ивана.

– Скажите, пожалуйста, который сейчас час? – выпалил Иван.

Та посмотрела на свои ручные часики и ответила:

– На моих половина третьего, – и с усмешкой добавила: – На ваших, наверное, столько же.

Иван мысленно чертыхнулся. Сморозил глупость. Спросил о времени, когда у самого на руках часы. Но он уже не мог удержать себя.

– Это по местному?

– Да, по-дальневосточному, – ответила молодая особа и пошла дальше.

– Девушка! Минуточку. Еще один вопрос! – Иван догнал ее и пошел рядом. – Нет ли у вас какой-нибудь веревочки?

– Веревочки? – особа остановилась.

– Ну да. Веревочки. Разговор с вами хочется завязать.

– Веревочки нет, – сухо и твердо ответила особа, как бы отрезая раз и навсегда его намерение. – Муж есть.

И пошла не оглядываясь. Юбка-колокол приятно колыхалась в такт ее шагам.

Иван вынужден был констатировать печальный факт, что и здесь, в тайге, у черта на куличках, на самом далеком востоке, как и дома, в Саратове, из него донжуана и дамского сердцееда не получалось. Ему просто не везет по этой части. У других парней знакомство с девушками и все прочее, если им верить, получалось просто и весьма лихо. А вот у него на этот счет часто выходят промашки. Хотя внешне он и не хуже других. И рослый, силенкою природа не обидела. Да и на лицо ничего. Лицо как лицо, все нормальное, пропорциональное и без видимых дефектов. И мать не раз говорила, что он выдался обличьем в отца. А тот считался весьма симпатичным и видным собою мужчиной. Иван не раз слышал, что многие женщины откровенно признавались в том, что им нравится Вакулов-старший. Любили его многие. А вот Ивану пока что не особенно везет по этой жизненной линии.

– Ванечка, ты что здесь скучаешь?

Вакулов почувствовал, что его нежно и властно берут под руки. Он повернул голову, хотя и так, не глядя, по одному голосу узнал Валентину Сиверцеву, комсомольского вожака экспедиции. На вечерах самодеятельности они дуэтом исполняли многие песни, но особенно хорошо у них выходило в два голоса, когда пели новую модную песню Пахмутовой: «А я еду, а я еду за туманом, за туманом и за запахом тайги…»

Валентина возникла как-то неожиданно. Светловолосая, голубоглазая, статная, словно насквозь пронизанная солнечными теплыми лучиками. Иван только удивился, что не заметил ее появления. Он даже слегка растерялся. А она это растолковала по-своему. Не давая ему опомниться, прийти в себя, сказала тихим ласковым голосом, в котором явственно звучали властно железные назидательные нотки, типичные в разговоре начальника с подчиненными, которые Иван терпеть не мог:

– Негоже, миленький товарищ Вакулов, заглядываться и тем более приставать к замужним женщинам. В экспедиции имеются и молодые холостячки.

Иван окончательно был сбит с толку. Он не ожидал такого поворота событий. Ему даже стало почему-то стыдно за свой бесшабашный поступок. Он только удивленно спросил.

– Замужем?

– Ну да. Это Эльза! Эльза Сергеевна то есть. Жена нашего уважаемого и замечательного начальника экспедиции.

– Евгения Александровича?

– Именно Евгения Александровича. Эльза Сергеевна недавно приехала из Москвы. И сын у них есть, Сашенькой зовут. Вот так, Ванечка! – и тут же доверительно так спросила: – Она тебе понравилась, да?

Валунов утвердительно кивнул головой, понимая, что отпираться бессмысленно, поскольку, как он догадывался, его донжуанство происходило у Валентины на глазах.

– Она, по-твоему, красивая? – не успокаивалась Валентина. – Да?

В ее вопросе Иван уловил какую-то внутреннюю настороженность, словно для Валентины Сиверцевой было очень важным знать его мнение насчет внешности жены начальника экспедиции. А на размышление у него не имелось времени, чтобы постараться понять причины ее такой заинтересованности. Отвечать надо было сразу. Хотя бы простейшим «да» или «нет». Только сказать «нет» Иван не мог, поскольку это было бы явной ложью и фальшью. Но и произнести «да» у него не хватало решимости. Что-то удерживало от такого откровенного признания. Возможно, еще и потому, что он узнал, что эта Эльза – надо же какое красивое имя у нее! – является женою начальника экспедиции. Тут его слова можно по-всякому истолковать. У всех начальников жены всегда красивы! И вслух он промямлил где-то вычитанные им фразы насчет красоты, что понятие это весьма неопределенное и субъективное, и чуть было не добавил «социальное» и «классовое», но вовремя удержался.

– Ванечка, не надо философствовать, я вполне понимаю твое состояние, – Валентина погладила ладонью его руку. – Ты лучше скажи мне сразу, ответь прямо, как другу. Мы с тобой друзья, верно?

Вакулов кивнул, смутно догадываясь, что Валентина подводит его к какой-то незримой черте, за которой таится пугающая неясность.

– А друзья ничего не таят друг от друга, – продолжала Валентина волнующим голосом, не переставая гладить руку Вакулова. – Так ты и скажи мне по-комсомольски прямо и без обиняков, – и, чему-то своему улыбаясь, произнесла: – она что, лучше, чем я? Красивее, да?

Иван ощущал на себе напряженный взгляд ее поразительно красивых глаз, которые в эти мгновения из ясно-голубых стали темно-синими, бездонно-глубокими, как горные озера, в которых отражена спокойная суровость черных и зеленых мяочанских хребтов с нависшими над ними странствующими белыми облаками. И в то же время Валентина по-прежнему улыбалась, обнажая за алыми сочными губами верхний ровный ряд хорошо пригнанных друг к другу сахарно-белых зубов. И эта ее доверительно открытая улыбка вернула ему утерянную уверенность. Валентина показалась ему такой соблазнительной, что его невольно потянуло к ней. Ему стало легко и свободно. Он увидел себя в ее глазах неотразимым мужчиной.

– Вы разные, – сказал он со знанием дела. – Совсем разные! Она темная, шатенка, а ты вся светлая, словно сотканная из солнечных лучей. Такая, понимаешь, насквозь солнечная, – и завершил, вполне довольный своей находчивостью и остроумием: – Солнечная девушка из поселка Солнечный!

– Не надо, Ванечка! Ты же знаешь, что я не терплю комплиментов, – остановила его красноречие Валентина, хотя по всему было видно, что его слова ей приятно слушать.

– А это вовсе и не комплимент!

– Ты так думаешь?

– На полном серьезе! Честное комсомольское!

– А вот один человек, понимаешь, так не думает, – произнесла Валентина с каким-то внутренним сожалением.

Грустно так произнесла, что у Вакулова как-то сразу охладел весь пыл его красноречия. Он понял, что тот неизвестный пока «один человек» был, ясно, не он. Кто-то другой. И он, этот «один человек», не обращает никакого внимания на Валентину.

Сначала Иван не поверил своим ушам. Такого не может быть! Он знал, что многие женатые и холостые парни тайно и открыто вздыхают по ней. Готовы ради нее горы своротить. Знал и то, что Валентина вела себя со всеми ровно и одинаково, никого не выделяя и не отмечая своим вниманием. Даже поговаривали, что у нее вместо сердца кусок льда. Но та доверительность, с которой были произнесены ею слова насчет «одного человека», отметали любые сомнения. Оказывается, такой есть. Находится где-то рядом. И возможно, Иван его знает. В этот момент Иван много бы дал, чтобы разгадать тайну ее сердца, ту тайну, к которой она перед ним чуть приоткрыла дверцу. И тут же сама ее захлопнула, переведя разговор на другую, деловую тему.

– Если ты действительно останешься и не уйдешь в горы, то тебе есть особое комсомольское поручение, – Валентина была снова деловой и при исполнении своих секретарских обязанностей, хотя все так же продолжала гладить его руку. – Только тебе можно такое поручить.

Вакулов сразу нахмурился.

– Не надо никаких поручений! Я обязательно уйду в свой маршрут, понимаешь ты это?

– Не сердись, Ванечка! Я же сказала, «если»!

– Никаких «если»!

– Ежик ты колючий, вот кто ты! – Валентина опять доверительно улыбнулась ему и заглянула в глаза. – Ты в какую сторону направляешься?

Идти в столовую и магазин ему расхотелось. Он стал тоже деловым и занятым человеком.

– Из конторы у меня только одно направление – к себе в камералку.

– Тогда нам по пути. Проводи меня до магазина.

Они расстались около обыкновенного сруба, на котором прикреплена вывеска. На куске жести, выкрашенной охрой, выведены темные коричневые буквы с белой обводкой, так что и в темноте можно прочесть о том, что перед вами не жилой дом, а торговая точка.

Иван не утерпел, посмотрел ей вслед, как она, стуча каблучками, поднималась по деревянным ступенькам крыльца. Платье на ней тоже колыхалось так красиво и свободно, что ему почудилось, будто он даже слышит легкий шум морского прибоя. Иван был, конечно, рад, что находится в такой чисто мужской дружбе с нею. Он так и подумал: «чисто мужской дружбе». Это считалось высшим баллом похвалы в его понимании человеческих отношений. И в то же время ему было немного грустно. Ему казалось, что жизнь проходила мимо, не увлекая его в своем потоке.

2

Камералка – длинное серое деревянное здание, крытое, как и многие дома поселка, тесом, чем-то похожее на первый взгляд на промышленное строение, на цех фабрики или местного заводика. Ничем не примечательное здание, в котором геологи-поисковики проводят бóльшую часть своего рабочего времени.

Люди, представляющие себе геолога лишь с молотком в руках и рюкзаком за спиной, да, как поется в модной песне, что он «солнцу и ветру брат», может быть, с большим трудом и недоверием поверят в ту простую истину, что представители этой самой бродячей романтической профессии три четверти года сидят под крышей дома, своей своеобразной конторы, названной камералкой, да прилежно скрипят перьями, работают с рейсфедером и циркулем-балеринкой, оперируют кисточкою, тушью и разноцветными красками. Геологи заняты важным делом: они составляют отчеты и рисуют многочисленные карты – геологические, маршрутные, обнаруженных полезных ископаемых и другие. Черно-белые и цветные, крупных и мелких форматов, часто и двухслойные, с прозрачными накладками, выполненными на кальке. И выходит, что геолог в году лишь три летних месяца шагает с молотком в руках и рюкзаком за спиной, а остальные девять – проводит за обычным канцелярским столом, такое получается соотношение.

И вот у Вакулова эти три долгожданных месяца отпадают, а самостоятельная работа на местности, мягко говоря, становится большим вопросом. Ивану искренне сочувствовали друзья-товарищи, такие же, как и он, геологи-маршрутчики. Но что ему их сочувствие, когда лето набирает полную силу и поисковые отряды один за другим уходят в тайгу, в глухие и такие желанные горные дебри Мяочана? А он вынужден сидеть на центральной базе, в пустующей с каждым днем все более камералке, да лишь мысленно проходить свой маршрут, к которому тщательно готовился и который выучил наизусть по своей полевой карте, наклеенной столярным клеем для крепости и прочности на дюралевый планшет.

Маршрут по всем статьям обещал быть перспективным. Иван возлагал на него большие надежды. В прошлом сезоне, в своем первом самостоятельном походе, в глухих таежных местах Мяочана, в зоне, около красивого горного озера Амут, намыл «знаки», косвенные свидетели возможного залегания под землей руды. А зимой, при лабораторном анализе принесенных им из тайги проб, специалисты в них, к его радости, обнаружили и крохотные «следы» этой самой руды, мельчайшие кристаллики касситерита. Они, «следы» эти, конечно, никого не удивили и особых восторгов не вызвали. Такие знаки и «следы» намывали во многих районах обширного Мяочана. У других геологов были более веские находки: оконтурены рудные зоны. Но Иван поверил сердцем в свою, еще не найденную им, руду. Он нисколько не сомневался в том, что она там есть, спрятанная на глубине. Какая-никакая, а есть. Может быть, даже промышленных запасов. И не рассеянная, не тонкими прожилками, а лежит этакой компактной глыбой, как найденная недавно, всего несколько лет назад здесь, в дебрях Мяочана, на берегу шустрой речки Силинки таким же, как и он, молодым, еще не оперившимся геологом Олегом Табаковым, сказочно крупного и уникального месторождения касситерита, на базе которого и была создана эта самая Мяочанская экспедиция, вырос поселок с красивым названием Солнечный, и куда он, Иван Вакулов, прибыл в прошлом году по распределению после успешного окончания Саратовского геологоразведочного техникума.

И вот положение у него сложилось хуже и не придумаешь. Иван готов был и в одиночку отправиться в тайгу. Но уходить в маршрут одному, естественно, ему никто не позволит. Не положено. И он это хорошо знал, усвоив сухие параграфы инструкций и наставлений.

Вакулов поднялся на крыльцо, по привычке обтер подошвы ботинок о влажную тряпку, заботливо постеленную у входа уборщицей, и без особой радости открыл дверь, обитую для утепления войлоком и толстым серым брезентом.

Эх, камералка! Длинный коридор, двери с самодельными табличками, названиями поисковых партий и отрядов. За каждой дверью – свои дела, заботы и свои открытия, перспективные зоны и месторождения. Идешь мимо них, словно проходишь через весь край таежного горного Мяочана от низких топких левых берегов Амура до суровых вершин Баджальского хребта.

Комната, в которой располагалась поисковая партия Вакулова, имевшая название Озерной, находилась в самом дальнем конце коридора, рядом с кабинетом главного геолога. Это соседство с начальством накладывало какой-то незримый отпечаток на рабочую атмосферу, делая ее более официальной и канцелярски чинной. Говорили меж собой не так, как в других комнатах, а вполголоса, смеялись нешумно, а кто случайно увлекался в споре, начинал ораторствовать во всю мочь легких, так его тут же одергивали: «За стенкой Вадим Николаевич! Тише! Не хватало ему еще слушать вашу болтовню!»

Главного геолога экспедиции Вадима Николаевича Анихимова уважали и оберегали. Не только потому, что он по должности был главным из геологов, не только потому, что и возрастом – в экспедиции в основном была молодежь – в свои сорок лет был старше многих, а просто по той причине, что этот человек много сделал и делал сейчас для освоения края. На него равнялись, у него учились и, чего греха таить, ему открыто или тайно подражали.

Открыв дверь, Иван, к своему удивлению, увидел Алку, или, как ее ласково называли, Аллочку-Считалочку, поскольку все намытые и принесенные из маршрутов геологами шлихи и результаты анализов этих самых добытых в походе проб проходили через ее руки и она все данные аккуратно записывала ровным школьным почерком в толстом канцелярском журнале со многими графами.

Аллочку-Считалочку любили и уважали, поскольку она никогда и ни с кем не ссорилась и не злословила. Она отличалась трудолюбием и аккуратностью, всегда все помнила и никогда ничего не забывала. Ей еще не было и двадцати. Красавицей ее не назовешь, она не могла равняться ни с Валентиной или тем более с женой начальника экспедиции, которую только что впервые увидел Вакулов, по-своему она была довольно симпатичная девица, рыжеволосая, плотная, как крепко накачанная автомобильная камера, с чуть раскосыми продолговатыми глазами, в которых, казалось, всегда светилось крохотное солнышко. Свои огненные волосы она заплетала в косу и укладывала ее кругом на голове, и шутники называли ее прическу «утомленное солнце», а другие, более ядовитые на язык, – «мертвой петлей», которую якобы она готовится накинуть на шею кому-то из когорты холостяков.

Аллочка-Считалочка стояла у окна и, о чем-то своем задумавшись, сосредоточенно смотрела сквозь запыленное стекло то ли на дорогу, то ли на вершину сопки. Солнечные лучи высвечивали ее, казалось, насквозь. Обнаженные в вырезе платья плечи отливали приятным шоколадным загаром. Иван оторопело уставился на нее.

– Ба! Приветик! Ты разве не ушла в горы? – выпалил он, улыбаясь, и тут же добавил стихами, которые как-то сами сложились у него в эту минуту. – Скучают те, кто не у дел, такой уж выпал им удел!

Иван, конечно, подразумевал прежде всего себя, поскольку именно ему «выпал такой удел». Но Аллочка-Считалочка, повернувшись к нему, недовольно нахмурилась и, приложив палец к губам, останавливая поток его красноречия, привычно выдохнула громким шепотом:

– Тс! Тише, – и потом этим же пальцем показала дощатую стену, за которой находился кабинет главного.

Иван осекся, как бы глотнув воздуха, и молча, стараясь не топать ботинками, приблизился к ней. Из-за перегородки доносились громкие голоса. Вакулов догадался, что Аллочка-Считалочка подслушивала. Кто-то находился у Вадима Николаевича, Ивану стало не по себе. Не хватало еще и ему заниматься таким постыдным делом, как подслушивание чужих разговоров или споров. Он хотел было громко сказать об этом и тем самым своим голосом как бы дать знать тем, за тонкой стенкой, что в соседней комнате находятся люди. Но Аллочка-Считалочка – он только теперь заметил, как она взволнованна и напряжена – жестом остановила его намерения, приблизившись почти вплотную.

– Тс! Тс! – и тихо добавила: – Там спорят!

– Кто? – так же тихо спросил Иван.

– Вадим Николаевич и Евгений Александрович, – и пояснила, – о судьбе дальнейшей экспедиции. Давно спорят! Не надо им мешать.

Иван невольно ощущал тепло, исходившее от ее тела, будто бы в нее закатилось вечернее солнце. Но тут же забыл об этом и о самой Аллочке-Считалочке, поскольку ясно услышал слегка хрипловатый голос Вадима Николаевича:

– Выходит, мои доводы неубедительны?

– Конечно, нет! – ответил резко и уверенно Казаковский, и его молодой звонкий голос звенел силой и мощью, как плотный металл, по которому ударили молотком. – Да такими черепашьими темпами вы, Вадим Николаевич, двадцатипятилетний срок запросто до начала детальных разработок выдержите! Молодцы-мудрецы, с какой стороны ни посмотри. Вам, как я вижу, ничего не стоит три года отдать перспективным поискам. С расстоянием между маршрутами в пятьсот метров. Как положено. Потом, собравшись с силами и помудровав на заседаниях и технических конференциях, исходите эту же территорию уже с расстоянием в сто метров. И каждый раз будете громко, включая радио и газеты, оповещать и удивляться – какой же редкий объект вы обнаружили! А дальше? Дальше еще полторы, а то и две пятилетки станете заниматься уже предварительной разведкой. А куда, собственно, спешить? Все идет, как и положено. Потом, поосмыслив, почесав в затылке, напишете увесистое обоснование для проведения уже детальной разведки. Она, эта детальная, еще лет семь-восемь продлится, не меньше. Ведь верно? Темпы обоснованные, по методу: тише едешь – дальше будешь от того места, куда едешь.

Вакулов слушал Казаковского и полностью был на его стороне. Молодой – всего на несколько лет старше его, Ивана, – начальник экспедиции стремится решать вопросы по-деловому и, как говорят, взяв быка за рога, он намерен круто и решительно изменить давно устаревшую практику ведения геологической разведки месторождения. Только так и надо! Как поется в песне: «Молодым везде у нас дорога!» Молодчина! С самим Вадимом Николаевичем, этим геологическим мамонтом, запросто спорит и утверждает свое. Припечатал, положил на обе лопатки. Вот это характер! Не зря, видать, такому доверили экспедицию. Башковит! И Вакулов был полностью с ним согласен, когда Казаковский, закончив свою мысль, сказал, и в его голосе он уловил тонкую иронию:

– Таким образом и наберется четверть века. Да тут только меня одна оказия смущает.

– Какая еще оказия? – машинально спросил Анихимов, не подозревая никакого подвоха.

– Самая простая и прозаичная, Вадим Николаевич. Жизнь трудовая закончится и предложат уйти на пенсию. Так что, судя по всему, уже потомкам придется завершать начатое!

Вакулов тихо прыснул от смеха и тут же зажал ладонью рот. Вот это, можно считать, всадил гвоздь по самую шляпку и с одного раза! С юморком закончил. Тут Анихимову уже не выкрутиться. Придется поднимать обе лапки кверху.

Аллочка-Считалочка очень строго посмотрела на него и неодобрительно покачала головой, как бы говоря, что надо уметь держать себя в руках, не выдавать свои эмоции. А Иван в ответ только улыбнулся ей и поднял кверху большой палец, как бы утверждая правильность высказывания Казаковского и оценивая его по самому высокому счету. И тут заговорил Анихимов.

– Лихо! Весьма лихо! – сказал главный геолог, и в его голосе тоже зазвучала насмешка, насмешка человека, уверенного в своей правоте, в своих действиях и убеждениях. – Лихо! Можно даже поаплодировать. И скажу больше: почти убеждает! Особенно тех, кто мало чего кумекает в нашей области, имя которой геология. Особая область! Можете мне поверить на слово, я не одну пару сапог износил в маршрутах. Знаю, почем фунт изюма в нашем деле. И порядки хорошо усвоил, которые не нами с вами заведены, и поэтапность ведения разведки. Именно поэтапность, – он сделал выразительную паузу и продолжал с открытой насмешкой. – А вы, уважаемый Евгений Александрович, как я вас понял, пришли ко мне с ценнейшим предложением: на все эти этапы наплевать! Мол, что из того, что над ними десятилетиями корпела тысяча докторов наук и сотня академиков? Подумаешь! Что с ними считаться! И с разработанной ими системой ведения разведки, утвержденной, кстати, во всех научных инстанциях и нашим министерством! Зачем волыниться? Побоку их, официальные эти бумажки, да и дело с концом! Тем более что авторы тех систем и наставлений нас с вами не видят, они находятся далеко отсюда, за полмесяца поездом не доедут, ежели даже и захотят. Не так ли, Евгений Александрович?

Вакулов давно перестал улыбаться. Он невольно задумался: и этот тоже прав! Вадим Николаевич дело говорит. Иван как-то сразу припомнил лекции, которые он еще недавно слушал, и споры на семинарах именно по этим самым вопросам ведения разведки. И как старый седой преподаватель, в прошлом бывалый геолог-поисковик, разжевывал им и растолковывал эти самые поэтапные методы, рассказывал историю их возникновения и приводил разные курьезные случаи из геологической практики, когда пренебрегали этими самыми постепенными и давно апробированными на практике методами.

Тут Иван почувствован, что его кто-то толкнул. Он посмотрел на Аллочку-Считалочку – это она его задела локтем, чтоб он обратил на нее внимание. Она победно показывала ему кончик языка, как бы говоря, – мол, что, съел!

– Вадим Николаевич, я же говорю совсем о другом! – послышался голос Казаковского.

– Нет, Евгений Александрович, разговор наш идет все о том же! О том же самом, о чем мы с вами недавно спорили на заседании штаба экспедиции, когда обсуждали составленный вами проект. Как я вас правильно понял, вы убежденно настаиваете на своем.

– Вас пытаюсь убедить и перетянуть на свою сторону, сделать не только союзником, но и единоверцем.

– А зачем, собственно, меня убеждать? Вы начальник, вам и карты в руки! Только прикажите, в письменном виде, конечно, и мы вообще похерим любые инструкции, методики. Чего с ними возиться! Давайте немедленно, завтра же с утра, и начнем промышленную добычу руды. Наплевать на все технические требования, на нудные химические анализы, скрупулезные выявления сопутствующих элементов, на разработку технологии обогащения и извлечения, на все формулы, тоскливо-скучные подсчеты запасов. Наберем здоровых мужиков, заведем моторы бульдозеров и – в Мяочанский хребет! Только ответьте мне, пожалуйста, на скромный вопросик: а где, собственно, станем перерабатывать руду? Повезем на материк или станем на месте возводить комбинат?