Текст книги "Тайна Черной горы"

Автор книги: Георгий Свиридов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

3

Таксист оказался лихим водителем. По дороге к Феодосии решили сделать крюк и взглянуть на Старый Крым, где в ресторанчике, как сообщил водитель, жарят вкусные чебуреки и пекут караимские пирожки. Галка от радости захлопала в ладоши, одобряя предложение:

– Полетим в Старый Крым!

– Полетим на всех четырех колесах, – Василий постепенно начинал приходить в себя, хотя все еще робел в соседстве с такой «кралей».

В Старом Крыму, в местном ресторане, караимских пирожков давно не пекли, а чебуреки жарились на улице в просторном котле, румянились прямо на глазах в кипящем масле, распространяя вокруг аппетитный аромат.

– Сколько? – Молодой смуглолицый усатый повар, переворачивая пирожки длинной вилкой и лопаткой, бесцеремонно пялил свои крупные угольно-черные глаза на Галку. – А такой девушке бэсплатна! Угощаэм!..

– Но, но! Полегче на поворотах! – Василий взревновал, хотя и понимал, что глупо становиться на один уровень с поваром. А поняв свое превосходство, обрел уверенность. – Накладывай!

Галка брезгливо провела пальчиком по столу и, брезгливо сморщив губы, отказалась пробовать свежеиспеченные чебуреки. Василий растерялся. Он не знал, как ей угодить, что предпринять. Выручил шофер.

– Махнем в лес! Тут он рядышком. На природе и жареные гвозди пойдут за милую душу, только подавай!

– Великолепно! – оживилась Галка. – Устроим пикник!

К горячим чебурекам накупили еще жареных кур, добавили черной икры, кусок вареной осетрины, крабов, шпротов, ветчины, овощей, фруктов, конфет. В хозяйственном магазине, около которого остановились, взяли набор тарелок, ножей, вилок, рюмок, стаканов. Василий случайно перехватил взгляд Галки, которая мимоходом обратила внимание на ковры, лежавшие стопкой на прилавке.

– Мудро, – сказал он и небрежно добавил: – Не на земле же нам сидеть. Лина, выбери, пожалуйста!

Галка, не принимая всерьез его предложение, все же, дурачась, переворошила кучу и выбрала пухлый, светло-голубой с яркими оранжево-красными цветами в середине. Ковер был великолепен, тонкой работы китайских мастеров.

– Мне такой нравится!

– Нравится, значит, закон! – Василий кивнул таксисту.

– Шеф, отнеси в машину. – И, вынув плотно набитый бумажник, стал отсчитывать сотенные бумажки продавцу.

У Галки внутри все пело и плясало. Вот это шик! Вот это шик! Но внешне она ничем не проявила радости, словно ковры для пикника покупала еженедельно, каждый раз новый.

Вскоре нашли в сосновом лесу неподалеку от дороги, у обрыва, укромную полянку, поросшую шелковистой, слегка пожухлой травой. Отсюда открывался чудесный вид на зеленые горы, на скалистые вершины, и между ними далеко-далеко в сизой дали угадывалась синяя полоска моря. Расстелили ковер, прямо на него начали выкладывать продукты. Василий быстро собрал сушняк и разжег костер – кур решили поджарить чуточку. «А про выпивку забыли, – спохватилась Галка, и тут же успокоилась. – Пусть сами решают. Надо будет смотаться назад в город». Но она зря беспокоилась. О выпивке они подумали заблаговременно. Открыв багажник, шофер вынул деревянный ящик, в ячейках которого торчали запечатанные горлышки армянского коньяка.

– Поставлю в холодок, а то весь перегрелся.

– Одну распечатывай сразу, – сказал Василий и, спохватившись, обратился к Галке. – Может быть, и вы с нами? Пожалуйста, хоть чуть-чуть попробуйте этого знаменитого напитка, специалисты говорят, что лучший в мире.

– Лучший в мире считается французский коньяк, особенно такие марки, как «Мартини», «Наполеон», – небрежно уточнила Галка, словно она всю жизнь пила знаменитые иностранные напитки. – Но и армянский котируется. И притом, скажу вам, довольно высоко.

– Мы взяли армянский, «Ереван» называется. – Василий придвинул к себе пустые стаканы.

– Мне в рюмочку, пожалуйста, – сказала Галка, усаживаясь поудобнее.

– Извините! – Василий отставил полунаполненный стакан. – Шеф, где рюмки?

Таксист принес картонную коробку – набор рюмок. Оторвал край, раскрыл и высыпал у ног Галки дюжину хрустальных рюмок на ковер. Она выбрала рюмку и протянула Василию:

– Только одну капельку!

– Не настаиваю. Коньяк – это, как говорят мудрецы, напиток богов. А мы с вами только человеки, так что тут по желанию. Для приятности! – Василий наполнил рюмку «с верхом» и немного пролил на ковер. – Извините…

Продолжая держать рюмку, он, виновато улыбаясь, левой рукой вынул из кармана несвежий носовой платок и вытер ковер. Но следы остались. Василий мысленно чертыхнулся за свою неловкость. Надо же случиться… И еще за то, что стал вытирать носовым платком. Что она о нем подумает? Черт с ним, с ковром. Хотя, конечно, как сказать, вещь в хозяйстве нужная. А она чуть улыбнулась. Чему бы? Вот, мол, тюха-растюха, сибиряк с серыми ушами… Неловкий такой. Василий с неприязнью посмотрел на рюмку, которую продолжал держать в руке. Да ну ее к лешему! И он резким рывком выкинул ее подальше в кусты. И вслух бодро сказал: – Моряки и геологи говорят, что первая всегда не идет, а последняя – лишняя! Вот я и избавил вас от этой первой, которая не пошла бы… Попрошу вас, Лина, выберите вторую рюмку.

– Вы мне каждый раз станете наливать в новую рюмку? – в глазах Галки искрились веселые огоньки, и она засмеялась доверительно-радостно, словно в рот попала смешинка.

– Точно, каждый раз в новую! – от такой мысли и ему самому как-то стало легко и весело. – Их-то у нас целая дюжина!

Сначала выпили за фортуну, богиню Удачи, которая нужна всем хорошим людям на земле, а геологам в особенности, потому как они в глухих таежных краях ищут подземные богатства, ищут Будущее. За фортуну выпили стоя.

– Второй тост, как водится у моряков и геологов, всегда за женщин. За вас, Лина! – Василий говорил и смотрел на нее доверчиво и восторженно. – Только вы сидите, не вставайте. За ваши успехи, за ваше счастье!

Мужчины выпили стоя. Галка полулежа, снизу вверх смотрела на них и, слегка пригубив рюмку, рывком швырнула ее подальше. Потом пошли тосты один за другим – за красоту, за счастье, за море, за горы, за будущее. Галка шиковала. При звоне каждой разбитой хрустальной рюмки она радостно и заражающе-счастливо хохотала.

Отдельно пили за солнечный Крым и за далекий дальневосточный поселок Солнечный. Василий был влюблен в свой геологический поселок.

– Он далеко отсюда, наш Солнечный. В тех краях, о которых поется в песне про Байкал и «где золото роют в горах», – Василий с каждой новой фразой все больше вдохновлялся, слова находились сами, они слетали с кончика языка связно и свободно. – Только мы еще дальше, на самом Дальнем Востоке, возле знаменитого города Комсомольска. Который на берегу Амура, слышали о нем? Так мы там совсем рядом, где тайга по долинам и всегда снежные горные скалы Мяочана. Красотища кругом дикая и древняя! А мы разведку ведем богатого месторождения. Работа засекречена, потому как важная для государства. А народ у нас все больше молодой, после армии да учебы. И начальником экспедиции молодой инженер, товарищ Казаковский. Ему и тридцати еще нету. Но все его жутко уважают. У него слово – закон! Сказал – баста! Сделает. Но и другим спуску не даст. Ни-ни! Шкуру сдерет вместе с мясом. Вот такой он у нас! Таких негусто, днем с огнем поискать надо и не найдешь. И все его не по фамилии, не товарищ Казаковский, а уважительно по имя-отчеству, хотя и молодой он: Евгений Саныч, Евгений Саныч! А работенка, скажу я вам, идет с размахом. Запасы подземные определяем, чтобы рудники строить да обогатительный комбинат. Во какой наш Солнечный!

– Там золото нашли? – тихо спросила Галка, мысленно представляя себе, как она берет в ладони драгоценный металл в виде песка, как на морском берегу, или в виде мелких и крупных слитков, вроде галечника, только, конечно, много тяжелее. Ведь «обогатительный комбинат» строить будут, а слово «обогатительный» создано от понятия «богатство».

– И золото тоже. Его там навалом! Как пишут в наших газетах, сам читал, Дальний Восток – главный валютный цех страны. И государственные разработки там кругом идут, и еще по рекам таежным промысел ведут старательные артели и бригады, вроде частников, которые по своей воле. Ну, как у вас тут охотники и рыболовы. Для себя, для своего личного кармана. Сдавай государству по весу и получай чистую монету. Старатели за один сезон, если подфартит, знаете сколько огребают? Ого! – Василий говорил запальчиво и торопливо сыпал словами, боясь, что ему не поверят. – Летом вкалывают, как проклятые, от зари до зари, а зимою гуляют напропалую. Дым коромыслом!..

«Так вот откуда у него такие деньжищи!» – одновременно подумали Галка и таксист. А дальше фантазия каждого развивалась по своей дорожке, применительно к полученным знаниям и обретенному жизненному опыту, помноженным на особенности личного характера. Таксист уже знал, что Василий три года подряд «вкалывал» без отпуска взрывником-геологом, в вырытой в горе горизонтальной штольне закладывал взрывчатку, поджигал шнуры, и когда она там, под землею, рванет, первым шел на осмотр, «дыша проклятым перегаром». Теперь ему стало прозрачно понятно значение простых слов: «первым шел на осмотр». Тут и котенку ясно! Фартовая работенка! Увидел приличный кусок от золотой жилы, хап его! И – в карман брезентухи. Таксист хорошо знает, сколько дефицитных, ценных запасных частей в брезентухе пронес он сам и его дружки из гаража под носом у сторожа. А небольшой кусок натурального золота, ну как гирьку в полкило – пронести дело плевое! Да калымно и поменьше, граммов до двести, ежели каждый день… А потом фугуй его ювелирам да зубным врачам. И ему стало как-то грустно от обиды за свою не очень-то везучую жизнь, когда из-за каждого рубля приходится шкурно изворачиваться да выкручиваться, а иначе не зашибешь, будешь сосать лапу на «мизере зарплаты».

Что же касается Галки, то ее фантазия была иного свойства. Она представляла себе, как все новостройки, далекий поселок Солнечный: светлые дома с большими окнами, и в каждой квартире – драгоценностей навалом из чистого золота. И посуда вся блестит. Она в столичном ювелирном магазине не раз видела и ложки, и вилки, и ножи, и тарелки из золота, из серебра, и разные подстаканники, наборы рюмок и бокалов – и все золотое, с красивой художественной отделкой. Неужели в ювелирные магазины завозят оттуда, из Дальнего Востока? Шикарно там живут, ничего не скажешь! И как-то вмиг покупка дорогого китайского ковра и выброшенные хрустальные рюмки показались ей «вшивой» мелочью по сравнению с тем, что люди там имеют. Единственным утешением служило лишь то обстоятельство, что Василий являлся живым посланцем из тех очаровательных мест, он был концом спасательного каната, ухватившись за который, можно добраться к тем благодатным краям, в далекий и пока мало кому известный поселок с красивым крымским названием – Солнечный! Она подняла свою рюмку и провозгласила:

– За далекий и близкий нам Солнечный!

За Солнечный выпили во второй раз, каждый с тайной надеждой и до дна. Галка перевернула рюмку, демонстративно показывая, что там не осталось ни капли, и величавым жестом выкинула ее. Рюмка ярко сверкнула гранями хрусталя в солнечных лучах и, упав на камень, звонко брызнула осколками.

– Так мы там не только по золоту. Это само собой, – продолжал Василий. – Наша экспедиция геологов разведывает большущие запасы важного для государства минерала, он касситерит называется.

Таксист насторожился. О таком металле он и слыхом не слыхивал, хотя с детства около машин вертится, знает разные сплавы и соединения. Тут что-то новое. Что касается Галки, то она вела себя более непосредственно и бесцеремонно спросила:

– А что это такое? Лучше золота?

Василий глотнул из стакана коньяк и стал объяснять:

– Касситерит – это греческое название ценного минерала…

Но договорить не успел. Из-за кустов вымахнул всадник на лошади, в зеленой форме и с ружьем за плечом. Лошадь недовольно фыркала, обнажала крупные желтые зубы и, как со страху показалось Галке, готова была укусить, ударить копытом. От животного пахло неприятным запахом пота. Галка невольно съежилась, попятилась к краю ковра, косясь на лошадь.

А всадник, не слезая, громко приказал:

– Костер немедленно загасить!

Василий и таксист кинулись тушить костер, топтать огонь, который тихо расползался по высохшим стебелькам трав и, дымно чадя, ел глаза. Выходило это у них не очень ловко, поскольку оба изрядно выпили. Со стороны выглядели они очень забавно, и Галка, отойдя от навалившегося нежданно страха, громко засмеялась.

Человек в форме воспринял ее смех в свой адрес и с неприязнью выкрикнул:

– Чего разоржались? Счас штрафовать буду! Всех троих! За прямое нарушение! Летнее время, а они в сухом лесу огнем балуются! Да еще выпимши!

Штраф за всех уплатил Василий Манохин, отказавшись взять квитанции. Но человек в форме настоял:

– Бери и держи при себе. А то пошлю по инстанции на место работы. Тогда попляшете!

И повелел, чтобы поскорее выбирались из заповедной зоны, охраняемой законом. Попытки Василия уладить дело миром и угостить человека ни к чему не привели. Он отказался от налитого стакана, не взял «в подарок» и нераспечатанную полную бутылку марочного коньяка. Пришлось спешно собираться, сворачивать ковер, грузить в машину остатки провизии.

– И всю посудину! До одной! Чтоб ни склянки не осталось!

Когда выбрались из леса на магистральное шоссе, отъехали несколько километров, облегченно и шумно дружно вздохнули – ведь могло бы быть и хуже! А Галка снова залилась смехом:

– А рюмки-то… Рюмки и осколки остались! До ночи собирали бы!..

Жизнь снова стала веселой и радостной. У каждого остались одни приятные воспоминания. И не только о времени, проведенном в лесу, не только о пикнике. В душе сохранилось что-то важное и обнадеживающее. На поляне они находились недолго, около двух часов, но и за это время в каждом из них произошла ощутимая перемена: каждый сумел что-то отбросить – нудную заботу, тревогу о завтрашнем дне, едкое подозрение, неуверенность – и теперь был только самим собой, но в лучшем виде. Разговоры о Дальнем Востоке, о сказочном «валютном цехе», о добыче золота, о таинственном и загадочном минерале, очень ценном, возможно, как сама платина, с греческим названием, который не только легко произносить, но, как заметила про себя Галка, даже можно напевать, повторяя его, как имя любимого: «Касситерит, мой Касситерит!..» Разыгравшаяся фантазия, которая чуть приугасла с появлением лесного кордона, снова властно захватывала воображение, распахивала двери во что-то очень хорошее, как радужный сон, стелила красную ковровую дорожку в недалекое будущее.

Машина мчалась к Феодосии. Галка сидела рядом с Василием. Он нежно держал ее руку у себя на коленях, ласково поглаживая ее, часто поворачивался к ней, бросая влюбленные взгляды. У нее что-то ответно распахивалось навстречу его взглядам. Не влечение, нет, ничего похожего и на то восторженное чувство, захватившее ее в лесу. Она ощущала просто электрический заряд, исходивший от него. Этот человек желал ее, и раскованность воображения не мешала ей представить себе, что она могла бы уступить. Но через минуту она уже снова забывала о нем, о его существовании, сладостно устремляясь в безвоздушное пространство фантазии, в сказочно красивую будущую жизнь в Солнечном среди ослепительных ценностей, среди золота и таинственного сверхценного касситерита.

4

И дни закрутились в бешеном ритме.

Галка умела тратить деньги. Конечно, тратить не свои, заработанные другими, – дело немудреное. Кажется, что и каждый сможет, только дай наличными. Но это обманчивое самомнение. Тратить красиво и с шиком способен далеко не каждый. Это тоже искусство, если хотите, в таком деле даже нужен талант. У Галки, как скоро убедился Василий, имелись завидные способности и опыт. Деньги тратились налево и направо, но всегда обстоятельно, оправданно и, главное, впечатляюще эффектно. Окружающие только рты открывали. И держалась Галка соответственно, словно она – вовсе не она, а отпрыск бывшего знатного княжеского рода или молодая женщина нынешних высокопоставленных и уважаемых людей, обеспеченных большими правами и возможностями. А Василий, как иногда казалось ему с опаской, только присутствует при ней, как бедный племянник около богатой родственницы. Но раскошеливался он удивительно легко, без особых переживаний, как бы подхваченный каким-то могучим вихрем, который подхватил его и понес по красивым местам современной жизни.

Где они только не побывали! Поколесив на такси по солнечному Крыму, махнули в Прибалтику, где после Черного моря вода в заливе показалась весьма холодной, но в ночных кабачках – вкусные блюда и задушевная музыка, из Риги – в бывшую столицу, оглядели, опять из такси, Ленинград и всю знаменитую округу, все царские парки-дворцы, попутно побывали во всех универмагах и комиссионных магазинах, понакупив всякой всячины и модных шмоток, решили двинуться в матушку-столицу.

В стремительном поезде «Красная стрела», в купе на двоих спального вагона, Василий, прикрыв одеялом свою молодую законную женушку, с грустью обнаружил, что аккредитивы, пачкой лежавшие в бумажнике, почти все исчезли и растаяли. Крупные тысячи, которые он «закалымил» на Дальнем Востоке, которые сколотил изнурительным трудом, которые в долгие зимние мечтательные ночи предназначались на шикарную шумную свадьбу, на покупку приличного дома, на приобретение мебели и нужных вещей и собственной легковой машины, если не новой, увиденной им в журнале «Огонек» на цветной фотографии, недавно сошедшей с конвейера автомашины с красивым названием «Волга», то хотя бы модернизированного «Москвича», – этих самых денег больше не существовало в наличности. Словно их и не было. Остались лишь одни приятные воспоминания. Предугадывая такой возможный конец, Василий Манохин еще из Прибалтики, тайно от своей молодой жены, отбил друзьям в Солнечный соответствующую телеграммку, давая адрес на столичный почтамт «до востребования».

В Москве на почтамте их ждали приветственные поздравительные телеграммы и спасительные суммы. Галка радовалась, к удивлению Василия, поздравлениям больше, чем деньгам: в Солнечном ее знают, в Солнечном ее ждут!

Сейчас смешно и грустно вспомнить. Чему радовалась-то? Что ждут? Да в этой дыре, забытом Богом и приличными людьми таежном краю, обрадуются всякому, кто по наивной глупости или природной тупости, или просто, как она, по незнанию, изъявит телячье желание прибыть собственной персоной. Жителей этого самого Солнечного – ну и чудики, ну и мудрецы, хитро придумали название своему берложьему поселку! – жителей-то тут всех можно по пальцам пересчитать. Тайга кругом черная и дикая. Край ссыльных и по приговору суда присланных на поселение, кругом остатки бывших недавно лагерей с бараками и колючей проволокой да огороженные пересыльные пункты. А что касается всяких драгоценностей и золота, то ими и не пахнет. Где-то по тайге, может быть, и бродят искатели россыпей, моют золотишко, но она тех людей еще в глаза не видывала. А того «таинственного» и «загадочного» касситерита, этого рудного камня скоро будет кругом навалом, как говорится, бери – не хочу! Чему, глупая, поверила, на что польстилась!

– Греческое название, греческое название! – в который раз ехидно передразнила она Василия, надрывно всхлипывая и размазывая кулаком слезы, которые все текли и текли, как дождевые капли по оконному стеклу. – А я дура!.. Нет бы заглянуть в словарь, проверить!.. Так нет, на слове поймалась! Подцепилась на самодельный крючок, проглотила его, как приманку дешевую рыбешка глупая… Несчастная я, разнесчастная… Судьба моя горькая и тоскливая! Без всякого просвета… Ничего путного вокруг, одна серятина, как сплошные осенние тучи на небе… Хоть в могилу ложись заживо и самовольно помирай!.. Куда же ты заманил меня, куда-а-а же ты завез, женщину молодую и доверчиву-у-ю? Поверила ему, идиоту рыжему!.. Выискался на мою голову!.. Тюха-растюха с серыми ушами… Куда-а-а… ме-еня-а-а… за-аве-ез?..

Глава вторая

1

Евгений Казаковский вошел в свой кабинет и нащупал рукою выключатель. Ярко вспыхнула под потолком большая электрическая лампа под неказистым абажуром, освещая довольно просторную конторскую комнату, немудреное убранство – двухтумбовый новый письменный стол, доставшийся ему от прежних руководителей экспедиций, этажерку, забитую книгами, шкаф, геологические карты, схемы и диаграммы, развешанные на грубо стесанных бревенчатых стенах, ряд стульев, широкий выступ печки-голландки, да темное окно, в которое смотрел глухой вечер. После прохладной ветреной сырости улицы приятно было ощутить тепло помещения. Только стекла очков сразу же запотели. Евгений снял их, аккуратно протер носовым платком и снова водрузил на место. Взглянул на новые ручные часы и остался доволен.

– До начала планерки есть у нас в резерве почти тридцать минут, – сказал он вслух сам себе. – Очень даже хорошо!

И снова бросил взгляд на часы. Подарок жены, милой Эли, к тридцатилетию. Плоские, словно приплюснутые, модной марки «Полет», самозаводящиеся и легкие, как пушинка, не чувствуешь их на руке. И где она их только раздобыла? Из поселка никуда не выезжала, посылок из дому, из Москвы, не получала. Такие часики он видел лишь на руке одного командированного из столицы, из министерства, да у Виктора Андреевича Ермолова, начальника Геологического управления края. Вещица нужная, и как бы всегда ощущаешь тепло и заботу любимого человека, вроде бы она постоянно находится рядом. «Именно вроде бы» – снова подумал он и вздохнул: и сегодня придет домой поздно, сына застанет лишь спящим в кроватке… Каждый день одно и то же – хроническая нехватка времени. Нехватка не только для своих личных дел, для дома, семьи, но и для работы, а неотложные и важные дела не уменьшались, а увеличивались с каждым прожитым днем, порождая новые проблемы, срочные вопросы, задачи со многими неизвестными…

Казаковский снял потрепанную кожаную куртку, стянул с головы фуражку, отряхнул с нее свежие оранжевые опилки. Переоделся. Поправил галстук. А без куртки и фуражки он, казалось, выглядел совсем молодым, не руководителем крупной экспедиции, а серьезным студентом последнего курса, прибывшим на производственную практику. Среднего роста, плотный, жилистый, за каждым движением угадывалась внутренняя недюжинная сила, а чуть приметная сутулость указывала на успешные занятия чисто мужским суровым спортом – боксом. В толпе Казаковский вполне может казаться похожим на сотни других людей. Но вот когда он заговорит, когда вклинивается в спор, когда размышляет, мыслит вслух – тогда он преображается. Лицо его сразу делается иным, индивидуально неповторимым, необычно притягательным, запоминающимся, словно где-то в глубине у него вспыхнул какой-то мощный источник света, озаривший изнутри весь его облик. И от его лица, от темно-ореховых вдумчивых глаз, от мягкой чуть приметной улыбки, от всего его облика, вместе с подкупающе мягкой белорусской интонацией голоса, как бы источаются невидимые лучи, создавая своеобразное силовое поле, которое, словно магнит, удерживает внимание собеседника, привлекает к себе, проясняя и раскрепощая сознание, делает равным партнером, которому доверительно произносятся слова, полные откровения и ясного смысла.

Одет Казаковский всегда просто, но подчеркнуто интеллигентно. Его предшественник всегда ходил в военном кителе, глухо застегнутом на все пуговицы. В любое время года облик его не менялся. И к такому руководителю привыкли. А привычка имеет на людей большую власть. Привыкнув видеть начальника в неизменном суровом кителе, люди не сомневались в его начальственном приоритете, поскольку он всегда был ясен и строг, как параграфы устава и закона. И тогда всем казалось, что именно таким и должен быть руководитель отдаленной экспедиции.

Казаковский с первого же дня пребывания на новом посту разрушил этот штампованный стереотип, надевая ежедневно современный штатский костюм, белоснежную рубаху и галстук. Евгений сознавал, что, разрушая привычный стереотип, он невольно вступал в конфликт и с теми негласными порядками, которые были заведены его предшественником. И косые взгляды на его тщательно отутюженные брюки, на галстук, некоторая отчужденность в разговорах как бы подтверждали подспудное существование конфликта, так нежелательного в первые месяцы его самостоятельной деятельности, в трудные месяцы становления экспедиции. И в какой-то момент Казаковский не выдержал тона, чуть смалодушничал и, поддаваясь прошлому образу руководителя, купил себе галифе, китель, хромовые сапоги. Надел пару раз и, почувствовав себя в этой непривычной оболочке весьма неудобно, неуютно, – устыдился. Устыдился тому, что изменил сам себе. Своему жизненному правилу, своей натуре. Галифе и китель были оставлены для поездок на охоту и рыбалку. А на работу – в контору, на буровой, в штольне, – появился в костюме, белоснежной сорочке и при галстуке. И никак не иначе! Воспитывал окружающих своим личным примером – в таежных условиях можно и нужно одеваться по-городскому.

Просматривая документы, Казаковский готовился к предстоящей планерке, которая состоится здесь в его кабинете после отработки стройповинности, обязательных для всех двух часов работы на стройке.