Текст книги "Тайна Черной горы"

Автор книги: Георгий Свиридов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

5

Главный геолог был чем-то недоволен. В последнее время он почти всегда был чем-то недоволен, хмуро встречая «наступление инженерии», и при каждом удобном случае открыто противопоставлял свою геологическую службу всем остальным службам экспедиции, искусственно вознося ее над всеми другими подразделениями, особенно над техническими, технологическими и даже организационными.

Вадим Николаевич уселся на стул рядом с письменным столом начальника и, закинув ногу на ногу, постучал ладонями по карманам, нащупывая папиросы. Вынул начатую пачку «Беломора», глянул на Казаковского, хитро прищурив глаза:

– Если, конечно, начальство не возражает… Только одну!

Он хорошо знал, что Казаковский не курил. Давно бросил. Знал и то, что Евгений, как и многие некурящие, не выносил табачного дыма и, естественно, ждал отказа. Ждал, чтобы тут же состроить страдальческую гримасу и, вздохнув на глазах у всех, спрятать пачку папирос, показывая, как ему тяжело, как его не уважают.

Так бывало не раз на заседаниях и планерках. Тонко рассчитанный ход приносил успех. Пустячок, а приятно. Но на сей раз он просчитался. Подвела привычка повторять свои ходы. Не учел особенности характера молодого начальника экспедиции, его наблюдательности и умения анализировать ситуации. Умение делать правильные выводы. И Казаковский сказал, как он обычно до этого говорил:

– У меня в кабинете не курят, вы знаете, – и тут же добавил, дружески глядя на главного геолога. – Но, беря во внимание ваш многолетний курительный стаж, Вадим Николаевич, сделаю исключение. Если и другие товарищи не против.

Никто, конечно, не возражал, со всех сторон послышалось:

– Пожалуйста! Пожалуйста!

– Курите на здоровье!

– Дыми, Вадим Николаевич, прогревай нутро!

Такого поворота он не ожидал. На какое-то мгновение Вадим Николаевич замер с папиросной пачкою в руке. Выходило, что именно ему делают исключение, именно ему искренне сочувствуют. Мы, мол, потерпим, мы молодые, а вот ему, старику, конечно, трудно: сколько лет курит… За данью уважения проскальзывали обидные для него нотки снисхождения. Ему позволяли то, что не разрешали себе. И именно это уважительное снисхождение и укололо его больше всего. Вадим Николаевич как-то растерянно улыбнулся.

– Да уж ладно, как-нибудь… перетерплю! – Анихимов сунул пачку папирос в карман пиджака. – Я как и все!

– Что вы, Вадим Николаевич! – Казаковский поспешил ему на выручку, понимая состояние Анихимова, который попался, сам того не желая, в свою же собственную западню. – Курите!

Вадиму Николаевичу ничего другого не оставалось, как под улыбчивыми взглядами снова вынуть злополучную пачку и закурить. Но папироса не приносила успокоения, а ее теплый дым показался ему удушливо-горьким, чужим и неприятным. Нужно было что-то сказать в свое оправдание, выдать какую-то фразу, чтобы перевести общее внимание от себя и как-то сгладить неприятное впечатление, восстановить свое положение. И он нашелся в эти считаные секунды. Выпустив дым из носа длинной струей, повернулся к недавно назначенному главному инженеру Борису Алимбаеву:

– Не смогли бы вы разъяснить мне, что бы это значило? Я совсем запутался в вашей мудреной инженерной терминологии, – и с этими безобидными словами Анихимов произнес один из заковыристых терминов инженерной практики, растолковать который было не так просто, хотя сочетание слов и звучало вроде бы привычно. Произнося их, Анихимов стрелял дуплетом: он задавал вопрос Алимбаеву, но в то же время адресовал его и начальнику экспедиции, местному вождю всех инженеров.

Вопрос повис в воздухе. Алимбаев, умница и весьма эрудированный в своей области, как-то сразу не нашелся, что ответить, потому что в двух словах трудно объяснить мудреную терминологию, да еще в данной напряженной служебной обстановке перед планеркой, когда все его внимание было сосредоточено на своих многочисленных подразделениях, за работу которых он нес лично персональную ответственность.

– Вадим Николаевич, это из области прикладной механики…

– Потом, после планерки, – остановил его объяснения начальник экспедиции и выразительно постучал пальцем по циферблату часов.

Казаковский понимал сложность заданного вопроса и, мысленно чертыхнувшись, не мог не отметить, что Анихимов оставался Анихимовым, в карман за словом не полез. Но он, Казаковский, не мог позволить кому бы то ни было в эти минуты перед планеркой распылять внимание на второстепенные, далекие от сиюминутных задач дня, вопросы. Он еще раз взглянул на часы и придвинул к себе микрофон. Все присутствующие как-то сразу преобразились, сосредоточились. Зазвучали привычные, короткие, как приказы, фразы.

– Время. Включаем, – и Казаковский произносил уже в микрофон: – Внимание! Внимание! Начинаем планерку. Фестивальная, доложите о ходе работ. Пять минут.

Главный инженер, главный геолог, заместитель по общим вопросам, главный бухгалтер, парторг и другие члены руководящего штаба экспедиции с раскрытыми блокнотами, с карандашами и самописками в руках приготовились слушать, принимать информацию, записывать, отмечать в своих графиках, планах, реагировать на текущие задачи дня.

Фестивальная – крупнейшая партия. Судя по предварительным подсчетам, там тоже богатое месторождение касситерита. На Фестивальной наращивали объем разведочных работ, туда слали технику, направляли людей. И времени на доклад Фестивальной отводили больше, чем другим, пять минут.

– Работы идут по графику с небольшим опережением, – в динамике послышался ровный голос Григория Коваля, начальника партии. – За прошедшие сутки…

6

Коваль вырос как руководитель здесь, в экспедиции. Молодой, уверенный, цепкий, с хорошей инженерной подготовкой, недюжинными организаторскими способностями, не пугающийся трудностей и влюбленный в свое дело. Казаковский поверил в него и рекомендовал на пост руководителя. Поверил в него с первой же встречи, когда тот, после учебы с направлением в кармане, прибыл в Солнечный. Казаковский только получил комнату в свежесрубленной избе. Дверей не было, их по традиции использовали в качестве кровати, положив на ящики. Другой ящик служил столом. Вот на нем, после знакомства, они и устроили ужин при свете свечки. Разговорились, выпили бутылку армянского коньяка, привезенную Григорием, увлеклись, мечтая о будущем, о возможностях края. Казаковский доверительно прочитал ему раздел из своей диссертации, над которой тогда только начал трудиться, и оба не заметили, как за окном забрезжил рассвет. Алая заря, озарив часть неба, легла отблесками на вершины Мяочана. Укладываться спать было поздно. И Казаковский в тот предрассветный час потащил молодого инженера в штольню, где устроил самый настоящий экзамен по всем параметрам практической работы. Оба остались довольны друг другом. Казаковский тем, что Григорий – парень хваткий и знающий, такому можно доверять и самостоятельную работу. А Коваль – тем, что с таким начальством можно работать. Он так и подумал тогда: «с таким начальством».

Из штольни Казаковский поспешил в контору, а Коваль заторопился в избушку за своими документами. Переступив порог, Григорий сразу же почувствовал запах гари. Он с ужасом обнаружил, что на столе они, уходя, не потушили свечу. Она догорела до конца и подпалила лежавшие рядом исписанные ровным почерком листы, превратив в черный пепел брошенные на столе страницы диссертации. Некоторые из них продолжали тихо тлеть, испуская к потолку тонкие струйки голубоватого дыма…

Григорий растерялся. Надо же было такому случиться! Смиряя волнение, он взял остатки полугоревших листов, стал внимательно вчитываться в то, что осталось, что сохранилось. Потом положил на стол чистые листы бумаги, вынул свою самописку. Напрягая память, вспоминая все то, что слышал ночью, начал восстанавливать текст обгоревших листов, дописывать фразы, абзацы, положения…

За этой кропотливой работой и застал его Казаковский, который пришел в перерыв на обед, захватив из магазина буханку хлеба и мясные консервы. Узнав о случившемся, он не рассердился, поскольку считал, что и сам виновен в первую очередь. Ознакомился с работой Григория, который смущенно и растерянно топтался рядом, остался доволен – тот восстановил частично сгоревший текст почти полностью. Конечно, в дальнейшем от этого раздела почти ничего не осталось, Казаковский тщательно прорабатывал и продумывал каждое положение, по много раз переписывая каждую страницу своей научной работы. Но в тот день он с интересом отметил незаурядные способности Григория Коваля – его цепкую память, работоспособность и умение брать на себя ответственность и исправлять свои промахи. И не ошибся в своих выводах.

Григорию Ковалю поручили самостоятельную работу: возглавить поисковый отряд и провести разведку в горном районе бассейна реки Холдоми. Главный геолог Анихимов, которому тоже приглянулся молодой специалист, разрешил ему взять в отряд любого геолога из камеральной группы, занимавшейся изучением добытых проб. Идти в отряд согласился геолог Вячеслав Сагателян да еще Галина Маховская, студентка-дипломница из Владивостока. Галина еще раньше знала Григория, и летний сезон для них закончился свадьбой.

И сам поиск оказался успешным. Удача сопутствовала молодым. Сначала в зоне ключа Красивый, названного так за горную суровую красоту, были обнаружены крупные глыбы серого кварца с хорошо видимыми крупными кристаллами вольфрамита и редкой мелкокристаллической вкрапленностью касситерита. А потом, после безуспешных маршрутов по обоим берегам и склонам гор в долине реки Холлами, вышли в бассейн шумной речушки, по берегам которой росли в изобилии кусты, усыпанные спелыми ягодами малины. Речушку тут же окрестили Ягодной. Урожай оказался не только ягодным. Первые же пробитые канавы вскрыли обломки кварце-турмалиновых пород с густыми вкраплениями касситерита. Сами-то они еще не были уверены в ценности находок, поскольку не предполагали, что касситерит может быть и серого цвета. Но в конце июля в отряд прибыл Анихимов и, ознакомившись с добытыми образцами, начал их поздравлять: «Да это же касситерит, ребята!» Вадим Николаевич задержался в отряде, сам ознакомился с местами, где были пробиты канавы, наметил пути дальнейшей разведки перспективного района. А потом, за ужином, предложил провести своеобразный конкурс на лучшее название месторождения. Спорили допоздна, отвергая одно название за другим, но ничего хорошего придумать не могли.

Галина, устав слушать охрипших взволнованных мужчин, включила походный ламповый радиоприемник и настроилась на московскую волну. Столица передавала прямой репортаж о Всемирном фестивале молодежи.

– Тише, ребята! – попросила Галина. – В Москве открылся Всемирный фестиваль!

– Фестиваль? – переспросил Григорий. – Так это же здорово, а? Фестиваль!

Анихимов и Сагетелян не возражали: название вполне приемлемое. И звучное. Месторождение получило свое имя. Но разве могли они тогда предполагать, что через годы Фестивальное месторождение выйдет в первый ряд и станет соперничать по своим запасам даже с самим Солнечным? Но до тех дней еще было далеко, предстояло пройти долгий путь поиска и разведки.

7

Судя по докладу Григория Коваля, разведка идет полным ходом. «У Галины скоро день рождения, – вспомнил Казаковский, делая пометки в своем журнале по ходу доклада, – надо не забыть поздравить и что-нибудь придумать с подарком».

И здесь, в кабинете начальника экспедиции, и за бревенчатыми стенами конторы, за десятки километров отсюда в таежных глухих местах, где находятся поисковые и разведочные партии и отряды, в палатках и вагончиках, на буровых и в конторах при штольнях, и во многих других подразделениях обширного хозяйства геологоразведчиков в эти минуты руководители слушали ровный, уверенный, чуть хрипловатый голос Григория Коваля. Начальник Фестивальной партии выкладывал цифровые данные – проценты и, главное, метры. Метры прорытых шурфов и пробитых канав, метры, пробуренные в глубь земли, метры, пройденные горнопроходчиками в штольне…

Производственные показатели были нормальными, как говорят, на уровне. На Фестивальном месторождении укладывались в жесткий срок объемных плановых заданий. Но укладывались с трудом, напрягая все свои силы.

Это понимали Казаковский и сидящие вместе с ним руководители подразделений. Они хорошо знали техническую оснащенность Фестивального, людские резервы и возможности. Но они понимали и другое – в разгаре летний сезон, стоят солнечные недели, длинные световые дни, когда еще возможно подналечь и вырвать объем работ, особенно по пробивке шурфов и канав. А вот по этим-то показателям за последние дни и не видно заметного прироста. Осенью и зимой пробивать их будет значительно труднее.

Когда Коваль закончил, Казаковский спросил именно об этом.

– Людей не хватает, Евгений Александрович, – ответил Коваль.

– Организуйте третью смену. Временно, до первого снега и морозов. Поговорите с народом, есть немало таких, которые стремятся подзаработать, привлекайте с других объектов на эту третью смену, – и посмотрел на председателя профкома. – Профсоюз не будет возражать?

– Если мы промолчим, из теркома шею намылят, – хмуро ответил председатель профсоюзного комитета.

– Шея у нас крепкая, выдюжим. Действуйте, Григорий Федорович! – сказал Казаковский и обратился к собравшимся. – У кого есть вопросы к Фестивальной?

– Воздухоочиститель доставлен? – спросило Зимин, заместитель начальника экспедиции по общим вопросам.

– Вчера прибыл. Спасибо. Приступили к наладке.

– Как с наглядной агитацией по выборам в местные советы? – спросил Воронков, секретарь парткома.

– Все, что от вас получили, Геннадий Андреевич, используем. И своими силами делаем. В общежитиях, красных уголках. Приезжайте, посмотрите и подскажите.

– На следующей неделе ждите.

Больше вопросов не было. Казаковский придвинул микрофон:

– А у Фестивальной вопросы есть?

– Имеются. Очень нужен шифер. Заканчиваем своими силами детский садик.

– Мы же завезли вам шифер в начале месяца, – сказал веско Фроликов, начальник отдела снабжения, заглядывая в свои бумаги. – Дали сверх лимита!

– Два жилых дома покрыли тем шифером и гараж. Срочно нужен еще, – в голосе Коваля звучала просьба.

Требовать он не мог, поскольку свой лимит на дефицитные стройматериалы Коваль давно выбрал. Но продолжал строить. Казаковского это радовало – там, на Фестивальном, используя опыт Солнечного, с первого же дня ввели обязательную для всех стройповинность.

– Для детского сада найдем, – пообещал Казаковский, жестом руки останавливая возражения хозяйственника. – Еще вопросы есть?

– Пока нет, – ответил Коваль и бодро закончил: – Работаем!

Прошло ровно пять минут. Евгений, сделав пометки, перевернув страницу в своем журнале, произнес в микрофон:

– Озерная! Доложите о ходе работ. Три минуты.

– Трудимся по графику, укладываемся в сроки. На западе в долине реки Гайчан зацепились за рудопроявление. Приступили к изучению выявленной зоны шурфами и канавами, – начал докладывать начальник поисковой партии Борис Васильевич Миронов.

Докладывал он обстоятельно, и в его мягком приятном голосе звучала уверенность делового, знающего цену труда, опытного специалиста. Произнесенные им проценты и метры как бы обретали весомость и зримость, поскольку каждую цифру он подавал как-то выпукло, крупно, словно выводил мелом на доске.

Миронов был по-своему мудр. Казаковский знал, что тот любил поразмыслить о смысле жизни человека на земле, о его призвании, о внутренней основе, о мотивации поступков. И в то же время отличался скромностью и простотой. Умел держать себя и был, несмотря на внешнюю мягкость, волевым и кремнисто-твердым. В самых сложных ситуациях Миронов никогда не терялся, проявляя силу духа и личное мужество. И все это вместе взятое создавало ему определенный авторитет. К нему охотно шли за советами, доверяя свои сомнения и поверяя свои тайны. И этот умудренный природою человек имел свои слабости. Борис Васильевич много лет подряд выписывал себе детский журнал «Мурзилка» и во всеуслышание утверждал, что это «один из умнейших журналов».

Едва он кончил докладывать, как оживился Анихимов. Сообщение Миронова о том, что они «зацепились за рудопроявление», заинтересовало главного геолога. Рудопроявление – это по его части. Вадим Николаевич, загасив папиросу, нетерпеливо вставил свое распоряжение:

– Борис Васильевич, срочно высылай-ка образцы для анализа!

– Уже отправил, Вадим Николаевич, – ответил Миронов и добавил, что «зацепились», кажется, за что-то стоящее, что он, посоветовавшись со своим старшим геологом, пошел на частичное нарушение планового поискового задания: снял с малоперспективного участка проходчиков канав и перебазировал их на тот, перспективный. И Миронов уверенно закончил:

– Планируем здесь задержаться до зимы, чтобы уже в этом году выдать предварительную оценку.

– Ваши действия одобряем, – поддержал его Казаковский.

Конечно, рудопроявление в близлежащих горных районах Мяочана не новость. И в других отрядах имеются перспективные площади. Но кто знает, во что выльется дальнейшая разведка в долине горного озера Амуд? Может быть, и там откроют рудное месторождение?

Доклады шли один за другим. Коротко, деловито, сухо, как рапорты военных с передовых позиций. На Перевальном у Юрия Бакунина перебазировали единственную буровую на новое место и на днях забурятся. На Лунном у Виктора Лемина в одной из канав вскрыли выход рудного тела, правда, маломощного. Гайчинская разворачивала поисковую разведку. О состоянии дел в Лево-Хурмалинском отряде доложил старший геолог Владимир Куншев. Его уверенный голос звенел, как туго натянутая струна.

– А где сам начальник? – спросил Казаковский.

– Закомарин? Он с рабочим на рассвете отправился к вам, на центральную базу. Понесли образцы в лабораторию и смету на обустройство поселка. Планируем и зимой вести разведочные работы, главным образом канавами и шурфами.

8

При упоминании фамилии Закомарина, начальника геологоразведочного отряда, многие заулыбались, живо представляя себе этого энергичного, неунывающего и всегда полного всевозможных идей, гораздого на всякие выдумки и розыгрыши, моложавого, с задорной лукавинкой в глазах, крупнотелого, плечистого, кряжистого, чем-то похожего своей внешностью на борца, физически сильного и доброго сердцем человека. Кое-кто, не скрывая своей улыбки, поглядывал многозначительно на главного бухгалтера. И сама Антонина Гавриловна не удержалась, улыбнулась тепло и искренне, вспоминая недавний конфуз.

Дело было прошлой весной. С вечера как-то мягко дохнули теплом юга ветры и помогли таянию снега. За ночь перед конторой экспедиции и клубом во впадине из крохотной лужицы образовалась огромная грязная лужа. Она стала преградой для многих служащих, спешащих утром на работу. Обойти ее было делом нелегким: нужно перелезать через завал дров и огибать здание клуба. А пересечь лужу по кратчайшей прямой к крыльцу конторы можно было лишь в резиновых сапогах.

А Антонина Гавриловна вышла в то утро из дому в ботинках. Она и остановилась перед лужей в раздумье: возвращаться ли домой и переобуваться или же попытаться обойти проклятую жидкую преграду. До начала работы оставались считаные минуты. И тут перед конторой неожиданно оказался Закомарин, обутый в высокие резиновые сапоги. Он прибыл по своим делам и именно в бухгалтерию. Петр Яковлевич галантно предложил Антонине Гавриловне свои услуги:

– Позвольте, я перенесу вас и доставлю в лучшем виде к месту службы!

Главный бухгалтер, не раздумывая, тут же согласилась. Обхватила Закомарина за шею и устроилась у него на широкой спине. Петр Яковлевич деловито крякнул – Антонина Гавриловна была женщиной крупной, увесистой, – и смело шагнул в лужу. Чем ближе он подходил к заветному крыльцу конторы, тем лужа становилась глубже и глубже. Где-то на полпути, когда вода доходила до колен, Петр Яковлевич неосторожно наступил на скользкий кусок льда, или, может быть, на обледеневшую крупную гальку, и, скользя, зашатался. Балансируя растопыренными руками, как канатоходец, он пытался сохранить равновесие. Антонина Гавриловна по-бабьи взвизгнула, и в следующую секунду они оба ухнули в лужу, окунулись в мутную холодную жидкость. Под хохот невольных свидетелей их «купания» Петр Яковлевич и Антонина Гавриловна, помогая друг другу, выбрались из злополучной лужи и невольно сами рассмеялись. А потом каждый из них поспешил к себе домой, чтобы скорее переодеться в сухую одежду.

Вот с тех пор при одном упоминании фамилии Петра Яковлевича, да еще в присутствии Антонины Гавриловны, всегда многие улыбались. Да и они сами, понимая комичность тех минут, не обижались на улыбки. А Антонина Гавриловна после совместного купания в луже с Петром Яковлевичем даже стала как-то благосклонно относиться к Лево-Хурмалинскому отряду, оперативно, порой и вне очереди, проводя бухгалтерские документы через свою службу.

– Вопросы к Лево-Хурмалинскому есть? – Казаковский обратился к руководителям отделов и подразделений, сидящим в его кабинете.

– Как с наглядной агитацией по выборам в местные советы? – спросил Воронков.

– Спасибо за присланные материалы и плакаты. Используем их. Да еще сами фотомонтаж сделали, – ответил Куншев.

– Заявку на четвертый квартал задерживаете, – сказал хозяйственник.

– Закомарин несет с собой все заявки, – отозвался в динамике голос Куншева.

– Протокол последнего комсомольского собрания задерживаете. Поторопите комсорга, Владимир Борисович, – попросила Валентина Сиверцева.

– Закомарин несет все протоколы собраний: и партийного закрытого, и комсомольского, и общего профсоюзного.

Больше вопросов к Лево-Хурмалинскому не было. Казаковский спросил Куншева:

– А у Лево-Хурмалинского вопросы есть?

– Конечно, есть! Но их будет утрясать сам начальник, к вечеру ждите Петра Яковлевича. Он доберется своим ходом до перевала, выйдет к буровой. Дайте знать на буровую, пусть там дежурная машина его подождет, если припоздает.

– Сообщим, – ответил Петр Алексеевич Зима, делая пометку в своем журнале.

Планерка шла энергично и плотно. За полтора часа успели сказать свое слово все начальники геологоразведочных партий, отдельных поисковых отрядов, специализированной партии геофизиков, топографов, руководители штолен, буровых, а также многих других подразделений и служб, необходимых для работы и жизни в тайге – ремонтных мастерских, гаража, электростанции, дорожно-строительного отряда, пекарни, бани, столовой, поликлиники, почты, магазина и школы.

Выслушав доклады с мест, Казаковский провел планерку со своим штабом экспедиции. Подвел итоги дня, определив задачи на завтрашний день, кому чем заниматься и в каких подразделениях побывать, на что обратить внимание, что проконтролировать, какие вопросы решить.

– На сегодня, кажется, все, – сказал Евгений, закрывая планерку. – Все свободны. До завтрашнего! – и добавил: – Остаются только члены редколлегии радиожурнала.