Текст книги "Хроники Хамару: жажда свободы"

Автор книги: Георгий Газиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Глава №8 “Первое столкновение”

Итак, шёл четвёртый день патрулирования. Наступили вечерние сумерки, фонари еще не загорелись. Людей на улицах не осталось, последние магазинчики и кафе закрывались. Относительно двух часов назад было абсолютное затишье, кроме грохота в мусорках, где сцепились две кошки.

Кудрявый, невысокий, плотный со множеством родинок на лице Гарам патрулировал вечером свой сектор. Он служил в полном соответствии со словами, которые тогда были донесены Власу. Даже сейчас, когда силы и внимание были на исходе, он продолжал бдить, продолжал повторять себе “Возвращайся к работе”. В паре с ним шли непутевые друзья Зверя, которые с неделю назад на китайской ярмарке грубо подшутили над Анной и которые впоследствии испугались угрозы от Каткемы. В общем, Гарам был от них тоже не в восторге. Патрулировали оболтусы, спустя рукава, болтали постоянно о всяких отвлеченных делах, обсуждали жителей района, клеймя бедняками и нищими, хотя сами выглядели более неопрятно. После того, как и Гараму пришлось наехать на них пару раз, оболтусы остепенились. Смена уже заканчивалась, они проходили маршрут последний раз и уже хотели направиться к точке сбора, как вдруг, в небольшом магазине вниз по улице, где продавали цифровую технику, раздался грохот, звук битого стекла и вопль девушки.

– Там что-то стряслось! – Осекся Гарам, мгновенно обернувшись на шум.

– Чувак, ты чего, у нас вот-вот конец дня, мы уже можем спокойно уйти, не стоит туда лезть, – промычал один из балбесов, возмущенно размахивая руками и оглядываясь не взбаламутились ли жильцы, не высовывались ли из окон.

– Говноеды вы! Там же люди в опасности! Я пошел на помощь, а вы как хотите. – Злостно ответил Гарам, и один побежал к тому магазинчику.

Вдоль улицы недавно прошла поливочная машина, и вся правая полоса была залита грязью, левая же блистала чистотой. Два труса двинулись вниз до переулка по левой полосе, опасно проскальзывая и замазывая всю обувь. Гараму же жизнь благоволила, его путь по правой стороне до салона был гладок. По его мнению: “если убежишь однажды, убегать будешь всю жизнь. Для героизма необходима отвага, а ее нужно нарабатывать, применять в различных ситуациях. Иначе же произойдет атрофия этой черты, которая будет преследовать человека всю жизнь, которая заставит его бояться существовать в нашем мире, которая вызовет сожаление. Такие люди занимают последние места в игре жизни”. Гарам привык рисковать, привык геройствовать, и если даже он терпел поражение, то не считал себя проигравшим. “Проигрывает человек лишь тогда, когда не встает после поражения; если продолжать бороться, то сожаления не будет. Сожаление появится, если поддашься страху и опустишь руки”, – проговаривал он про себя, пока несся к месту.

Когда Гарам молниеносно преодолел стометровку и подбежал поближе, то увидел разбитую витрину и входную переднюю дверь. Изнутри долетала негромкая речь. Повсюду лежали осколки стекла, рядом валялись два кирпича. Он с неимоверной силой отворил дверь, так что послышался громкий хлопок, и стекло на двери еще больше растрескалось. Внутри всё также было разгромлено: валялись табуретки, телефоны, ноутбуки, стопки бумаг, был свален один плохо прикрученный стеллаж. Некоторые лампы у потолка тоже были раздроблены, другие моргали чаще чем у курсантов в раздевалке. Телевизор, висящий в углу помещения с огромным отверстием по середине экрана, шипел и сверкал разноцветными полосами. Стена у входа была залита высокими брызгами крови, на полу лежала женщина в дорогом белом деловом костюме, она интенсивно истекала кровью, на шее виднелись глубокие кривые как от зубьев раны. Кожа на глазах бледнела, а дыхание прекратилось. Крови было так много, что образовалась расплывающаяся алая лужа. Задели артерию. Моргающее дневное освещение помогало рассмотреть все мелочи очень четко. Гараму сразу стало не по себе, глаза заслезились, в горле пересохло, время замедлилось, он не слышал ничего вокруг, и даже тех криков пожилого продавца, стоящего у стены за кассой.

За стойкой стоял плотный человек ростом с метр девяносто, в порванных джинсах, кожаной байкерской жилетке, с наколками черепов на руках и с банданой синего цвета. Густая щетина и торчащее толстое брюхо подчеркивали имидж байкера. Преступник, который был заляпан свежей кровью, держал в своей руке разбитую бутылку из-под пива с множеством острых граней на конце, другой рукой он держал за горло испуганного пожилого продавца. Тот судорожно хрипло просил не убивать его и взять все деньги из кассы. Однако шею ему сдавливали без жалости.

– Стоять на месте! – Басом приказал Гарам, взяв в руки дубинку. – Не двигать…

Не успел Гарам закончить предупреждение, как преступник вонзил “розочку” прямо в живот кассиру.

– Нееет! – Закричал пронзительно курсант, шагнув вперед и вытянув запрещающе пятерню.

Продавец начал стонать и кашлять, изо рта плевками выходила кровь. Высокий громила отпустил жертву, которая в предсмертных воплях скатилась по стенке на пол с торчащими кровоточащими кишками. Байкер сразу вынул покрасневшие желтоватые лезвия и ловко перепрыгнул через стойку, сбив ногами еще немного канцелярии и готовясь поквитаться с копом. На столе остался лишь органайзер в форме кисти с вытянутыми указательным и средним пальцем.

– Ублюдок! Я тебя урою! – Почти ревел Гарам, сжимая дубинку двумя руками изо всех сил, зубы скрипели, а слюни лились рекой сквозь щели.

– Попробуй, щенок, – с ухмылкой прорычал бандит, подергивая своим жирным торсом.

Гарам окончательно озверел и без секунды сомнения побежал вперед, раздавливая дорогущую технику. Он замахнулся дубинкой над собой и хотел рубком сверху настигнуть врага точно в голову, но тот отпрыгнул в последний момент и увернулся от удара, окончательно разбив замками на жилетке шипящий телевизор. Курсант в порыве ярости действовал слишком прямолинейно и очевидно, юный коп откинул ногой мешающую табуретку в сторону, и тут же байкер размашистым режущим боковым ударом замахнулся на него, но Гарам тоже успел вовремя среагировать, отскочил назад и миновал холодное оружие. Курсант слишком часто и не аккуратно перебирал ногами, не следил за движениями, эмоции захлестнули его с головой, а блики света сбивали с толку, убийца заметил это, резким рывком двинулся вперед и ударом снизу попытался проткнуть живот Гарама, как того бедного продавца. Но капритоновая пластина сделала своё дело и спасла владельцу жизнь, задержав зубья в себе. Байкер одновременно с этим толкал всем своим весом копа к стене, пытаясь пробить защиту, но это оказалось не так уж и просто. Пластины судорожно скрипели, а стекло под ногами трещало, однако они понемногу двигались к выходу. Гарам зверски покраснел, рычал как зверь, пока вдруг он услышал, как наступил на лужу крови женщины. Здесь стресс трехкратно усилил его мотивацию к действию. Пока байкер замешкался, пытаясь наконец преодолеть сопротивление брони, курсант зарядил ему с локтя прямо в левый висок, да так, что раздался щелчок. Тот, матерясь, отошёл назад, закрыв свободной рукой разбитый глаз и высунув губительное стекло из пластины. Из-за поспешности Гарам пожалел о том, что ударил не в челюсть, в этом случае он бог бы на раз свалить амбала. Страха в них с начала схватки совсем не осталось, только зверское желание порвать друг друга в клочья. Паренек, по инерции, сразу же подскочил и, не теряя момент, нанес по голове три дюжих удара дубинкой. Первый удар слева сбоку разбил злому товарищу нос, а последующие два пришлись уже прямо по макушке и по челюсти. Хруст. Тупой стук. Неровное хрипение. Байкер выплюнул в сторону стенда с новой моделью телефона окровавленный зуб и проматерился. Кудрявый курсант, излишне поверив в себя, открылся, убийца, на удивление, выдержал все удары и незамедлительно пошел в атаку, поймав курсанта на этой роковой ошибке. Он ударил Гарама апперкотом по голове, да с такой силой, что если бы не шлем, то курсант сразу бы свалился без чувств. Экран поплыл, юный правозащитник попятился назад, потерявшись в пространстве и пытаясь рукой ухватиться за что-нибудь. Он споткнулся об табуретку, и громила в жилетке, воспользовавшись моментом, вонзил битье в незащищенную область плеча Гарама. Курсант почувствовал резкую колющую боль и жжение, не успел опомниться, как его проходом в корпус сбили с ног, байкер оказался сверху и мощными ударами пытался пробить защиту. Своими огромными ручищами, он словно молотами крушил полицейского, прижимая его к битому стеклу и валявшемуся бизнес-журналу. Тупорылые попытки опять пробить броню были безнадежными, хотя все же Гарам ощущал удары, оставляющие ссадины и синяки. Неожиданно преступник додумался начать душить курсанта, схватившись двумя дланями за худую шею. Дела лежащего были плохи, на него наваливались всем весом сто двадцать киллограмм. Он попытался оторвать от себя байкера, взяв дубинку в две руки и оттягивая его от себя. У разбойника из разбитого носа и глаза скатывалась кровь, расстекалась по всему лицу, цеплялась за густую черную щетину, и оттуда капала на Гарама, изо всех сил старающегося не умереть. Он не мог давать сильный отпор из-за торчащей в плече бутылки. С каждой новой каплей крови байкера на визоре, к Гараму приближалась смерть. Плечо невероятно жгло, было тяжело дышать, глаза наполнялись краснотой, взгляд мутнел, яркий свет от ламп угасал. Но тут он заметил вокруг себя множество стекляшек, ждущих его уже давно. Гарам тут же схватил горсть и разбил о поврежденный глаз врага. Из виска и глаза мощно хлынули струйки крови. Вновь схватившись за кровоточащий глаз, байкер отпустил Гарама и завопил от боли. Курсант еле-еле отползал назад, пытаясь отдышаться и откашляться после удушения, все силы покинули его.

– Сука, ослепил меня, убью падла! – Ревел окровавленный байкер, вставая на одно колено.

Он взял ту злосчастную табуретку, валяющуюся всё это время у них под ногами, и, что было мочи, ударил об спину курсанта. Она мгновенно разлетелась на части. Гарам замер и не мог больше пошевелиться.

И в этот же удачный момент стал слышен шум приближающихся сирен.

– Твою мать! – Осекся байкер.

И чтобы курсант за глаз так легко не отделался, на него, без труда сорвав с петель, свалили тяжелую, двухметровую, забитую телефонами стеклянную стойку, которая намертво прижала бедолагу. Гарам потерял сознание, а преступник успел ускользнуть через чёрный ход, оставив за собой внушительное побоище. Курсантам по рации сообщили, что нужно снова прочесать район и что по “Нокохаме” сейчас бегает убийца. Всех ребят, уже за эту пару дней привыкших к беззаботной скуке, ошеломило такое сообщение.

Като вновь почувствовал страх, покалывающий в груди: “Неужели правда?!”. Чокнутая Элли побежала на место преступления, таща за шкирку Стива, они оказались близко к салону. Като же аккуратно замедлил шаг и, когда она завернула за угол, он не торопясь шёл вместе с толпой взволнованных жителей, вышедших в халатах и пижамах на улицу в такую темень из-за шума, вся инструкция от родителей вспомнилась ему мгновенно. Но, чтобы хоть как-то не выдать нежелание подчиняться приказу или стать ещё одной жертвой, Каткема начал говорить налетевшему скопищу, что всё в порядке, якобы на нем лежала задача следить за горожанами. Ему, разумеется, никто не верил, все возмущались и расспрашивали, что там стряслось. Кто-то по наглее, кто-то повежливее, но его ответ был одинаков. “Вcе под контролем СБТ”. Като ненавидел себя за эти стандартные слова. Несколько мужиков и женщин из заднего ряда взъелись на Каткему за то, “что у него еще молоко на губах не обсохло”, чтобы охранять район, как и все остальные курсанты. И тут у Чешуа возникли сомнения насчет правильности его выбора не идти с Элли. С лестничной клетки над ними взлетели голуби, и на плечо Като упало белое перо. Совсем старенькая женщина увидела это и с отвращением прищурилась на курсанта, вспомнив давно забытую всему примету про перья и трусость.

Инстинкт страха взял над ним вверх, не дав благородным мыслям даже появиться. Каткема снова стал тем скромным и трусливым мальчиком, который боится выглянуть из норки. Когда Чешуа терпел нападки жильцов и взгляд старушки, воспоминания обещания, которого он дал себе несколько дней назад, вернулись. Като чувствовал себя максимально ущербно, потому что не следует пути, на который ему прямо указывала жизнь.

“Хоть даже если я на месте, где изначально быть не планировал, это не повод опускать руки, не повод уподобляться страху. Я должен служить, и служить хорошо. Я должен ставить цели, иметь мечту и достигать ее, не щадя собственных сил. Я пойду наперекор своим слабостям! Только так я смогу распробовать вкус жизни, только так я смогу стать достойным человеком! Я не сдамся под тяжелым напором судьбы!”

Чешуа в очередной раз очень воодушевился, на него снизошло благоговение. Негатив, льющийся на него рекой, обрушился об выставленный ментальный барьер и остановился. Курсант смотрел на плакат с героем города, офицером отряда “Вепрь”, по имени Магилан Райли, чьей службой вдохновляются новоиспеченные поколения курсантов, а теперь воодушевился и он.

Искали убийцу где-то полчаса, затем курсантов отозвали по домам, так как его и след простыл. Обнаружили только капли крови за зданием, но потом и их не стало, скорее всего, преступник забинтовал вовремя рану на бегу. На юношей больше прикрепленные офицеры и преподаватели не надеялись и вызвали отряд спецназа “Вепрь”. Да и курсанты не стремились особо искать преступника. Насмотрелись на полуживого Гарама и двух трупов, и храбрость как рукой сняло. В транспортерах под угрозой трибунала ребятам говорили держать произошедшее в тайне. Старшие по званию были потрясены, так как убийства в городе совершались крайне редко, переживали и за курсантов, увидевших такую жестокую картину, и за храбреца Гарама. Приказ “Высота–400” начал давать свои первые осечки.

Между собой курсанты шептались, что у Гарама было проколото плечо разбитой стеклянной бутылкой и множественные переломы, ушибы от ударов табуретом и падения шкафа, также присутствовали множественные неглубокие порезы. Другие два умерших являлись работниками этого цифрового магазина: продавец и консультант. Оба умерли от повреждения жизненно-важных органов и потери крови, их глубокие раны были получены от той же стеклянной разбитой бутылки.

Каткема, как пришёл домой, был поглощен думами о произошедшем. Алисия тут же кинулась к нему расспрашивать о прошедшем дне. Она ничего не знала о случившемся, а интуиция подсказывала курсанту не рассказывать правду для ее же блага. Но она долго не допытавала сына, на кухне закипела кастрюля, пришлось кинуться убавлять газ. По новостям, конечно, ничего не передавали, “СБТ” не могло портить свой имидж. Только сарафанное радио могло распространиться от жителей, которых и так нагло и нелепо старались дезинформировать. Оллемы дома не было.

Като сохранял весь вечер молчание, ни о чем не желал говорить с родителями. Он был снова наедине с самим собой, полон решимости и энтузиазма начать завтра новую жизнь. Во второй раз дал себе обещание не сходить с “правильного пути”, постоянно проговаривал его, прокручивал в голове, надеялся, что на утро громкие слова не станут писком юнца. Обещания, данные самому себе всегда сложнее всего исполнять, но Чешуа верил, что на сей раз не подведет, даже решил перепрочесть книгу про героизм, которая оказалась способна нехило повлиять на человека при должном к ней отношении.

Во время ужина родители снова интересовались, не опасно ли было на патруле, Като отвечал спокойно и сдержанно, хотя внутри все кипело. Он не хотел начинать споры, не хотел ранить шаткие чувства родителей. “Если бы хоть капельку верили в меня и в мои силы, то вашего волнения поубавилось бы, и я был бы смелее”, – гневался Като про себя.

Глава №9 “Сквозь огонь и воду”

Ночью этого же дня в больнице, предназначенной для сотрудников “СБТ” оперировали Гарама. Несмотря на спокойное и умиротворенное затишье на улице, ярко освещаемой изящным желтоватым полумесяцем, в операционной царил настоящий драйв: приказы главного хирурга повелевали скальпелями и медицинскими иглами, лампы над кушеткой горели на полную мощность, анестезиолог успешно закончал выполнять свою часть работы. В коридоре стоял Януш с директрисой, ожидая первого вердикта про состояние раненого бойца. В больнице тоже стоял шум, медсестры носились с мед-картами как пчелы в улье, это давило на преподавателей вкупе с усталостью и стрессом, последнее, конечно, больше относилось к Элизабет. Она не находила себе места, ходила взад-вперёд, кусая пальцы и постоянно дрожа. Иногда подходила и прислушивалась к двери, пытаясь разобрать слова медиков. Януш же был предельно спокоен и простодушен, осматривался на окрашенные в салатовый цвет стены, новую деревянную мебель и воображал, как бы скорее увидеть ремонт на своем любимом месте работы, он поглядывал на Элизабет, но успокаивать не хотел, ему было в радость глядеть на нелюбимую слабовольную начальницу: во-первых, потому что он был большим сексистом и не признавал женщину на месте директора полицейской академии, во-вторых сам желал поскорее занять эту должность. Однако слова все-таки хотели соскочить сейчас с уст, они не переваривали друг друга, и мучительная напряженная тишина была хуже смерти.

– Что бы ты мне сейчас не говорила, хочу сказать, что я горд, очень горд. Мы воспитали истинного бойца, который единственный осмелился разведать обстановку, в отличие от сраных напарников – трусов… Влеплю им по десять суток трибунала в послеучебное время. Пусть переночуют в камере, может так хоть подумают о своем поступке и долге перед отчизной, – проговорил уставшим голосом Януш, широко зевая и массируя покрасневшие от бессонницы глаза.

Элизабет молчала несколько минут после высказывания коллеги, она была в ярости от услышанного и попыталась справиться со злобой, скрипя зубами и сжимая рукава пиджака.

– Они же ещё дети, нельзя их посылать на чистую погибель. Нельзя было разрешать отправлять их туда, – со слезами прохлюпала она, держась за лицо от безысходности и отвернувшись к стене от проходящего мимо персонала. Стыд и раскаяние струились по всем уголкам ее хрупкой души.

– Ты сделала всё правильно. Приказам надо подчиняться, тем более от фельдштриха. – Сказал спокойно Януш, почесывая белоснежную бороду. Он выпрямил уставшую спину и прислонился к прохладной стене, не хотел портить осанку, подпортило бы имидж властного командира и оратора.

– Вы, солдафоны, сделаете всё, что вам прикажут, даже самые ужасные вещи. У вас нет собственной воли! – Вытаращив влажные, но горящие глаза на Януша, дерзко сказала директриса, пересилив дрожь губ и предварительно, как следует, высморкавшись.

– Наша воля – служить отечеству и городу, ради моего дома я готов на всё, и даже “отправить их на чистую погибель”, – строго промычал Януш, смотря ей в глаза как кошка, готовящаяся сцапать голубя.

– Тогда вы скоро будете купаться в крови детей! – отвернув голову, с ненавистью заключила Элизабет.

Януш ехидно взъелся на нее, но тут их “душевный разговор” прервал пожилой слабовидящий мужчина в халате, спросивший про ближайший туалет. Старший надсмотрщик со всей милостью и уважением к старшим указал ему на нужную дверь, резко сменив выражение лица с презрительного на доброжелательное, директриса же была не в силах менять по щелчку пальцев свои горькие эмоции.

– Не переживай, госпожа – директор, в крови я давно утонул, – простодушно ответил Януш, всматриваясь в свою ушибленную пунцовую ногтевую пластину, – какой-то негодяй напал на людей, явление не частое в Толоссусе, но встречаемое. Подобная неприятная ситуация могла случиться где угодно.

– Неприятная… – С чистейшей ненавистью прошептала Элизабет. – Не прикидывайся дурачком, он хоть и не попадался под городские камеры, чтобы они успели его обнаружить, но по стоп-кадрам с видеонаблюдения салона ребята с нашей академии распознали его. Пожалуйста, Артур Френч, тридцать два года, висит статья за убийство и грабежи, кстати, проживает в порту, – продолжила она, гордо задрав подбородок и свысока выжигая растерявшегося на секунду беспощадного сухаря.

Седовласый не сдержал нарастающей злобы и скорчил гримасу, оскалив испорченные кривые зубы. Хоть их тон перешел к более высоким границам, они все же говорили шепотом, не смея мешать операции.

– Ты хочешь мне сказать, что твои подозрения подтверждаются и что это всё будет продолжаться? Хочешь поглумиться надо мной, чтобы я раскаялся? – Все больше свирепствовал он, нервно притопывая под скамейкой.

Между ними началась настоящая битва взглядов, отвод глаз означал слабость. Коридор в этот момент оказался, на удивление, пустым.

– Именно! – Воодушевленно заявила Элизабет и двумя пальцами элегантно поправила золотистые очки.

– Тогда пусть крепятся и готовятся сраж… – не договорил Януш, как дверь в операционную отворилась, некоторые слова порой не должны быть услышаны.

Они никогда бы не смогли прийти к общему согласию, старший надсмотрщик почти всю жизнью служил и привык относится к солдатам как к функции, которая должна выполнить поставленную задачу на поле боя во что бы то ни стало. Неповиновения были ему чужды. Элизабет же росла обычной городской жизнью, где на человека может напасть хандра и депрессия, с ее колокольни каждый индивид настолько уникален и сложен, что не может постоянно подчиняться, четко следуя всем правилам. Курсантам может быть страшно, может быть тяжело из-за множества факторов, сформировавшихся в течение всей жизни. По ее мнению, заставлять одномесячных новобранцев отправляться на передовую и ждать полного подчинения невообразимо бессознательно.

К конфликтующей паре подошел сам главный хирург с окровавленным фартуком и разрешил проследовать к больному, только когда его отнесут в свою палату. На Гарама накладывали гипс, перебинтованного с головы до ног, подключенного к капельнице. Его палата была типа люкс, большая и одноместная, со всеми удобствами, курсант спал, в палате горел зеленоватым успокаивающим светом контур потолка. На стене для преподавателей развешивали рентгеновские снимки, из них стало ясно, что у бойца были сломаны кости на правой руке, шесть ребер, левая ключица и левая лопатка. Также присутствовали сильные ушибы почти всего позвоночного столба, глубокая колотая рана на плече. Хирург отметил, что оперируемый не мог прийти в сознание от потери крови, всю спину с ногами перерезало стекло, пришлось делать переливание. Старший надсмотрщик подошел к развешенным снимкам и начал с бестактным интересом их разглядывать, вглядываясь в повреждения. Он не считал себя злодеем в этой ситуации, Януш был уверен, что такой мягкий подход директрисы лишь навредит будущим бойцам, и в конце концов это будет стоить кому-то жизни. Директриса отошла назад от развешанной жестокости и уперлась спиной в ящик с первой помощью с изображенным красным крестом на белом фоне, как только она обернулась, в глаза бросился международный знак гуманизма и нейтралитета, который смог его машинально успокоить. Януш и Элизабет остались на ночь на условии не тревожить восстанавливающегося курсанта, чтобы первыми узнать подробности произошедшего.

На следующий день Каткема шёл на свою “любимую” работу с новым энергичным и живительным настроем. От него лучилась энергия. Солнышко своим теплом ласкало кожу, на небе было ни облачка. С энергичной музыкой в ушах Като вприпрыжку проходил сквозь улицы своего серого района, не замечая прежней скудности. Хотелось смотреть на вещи жизнерадостно. Провода наушников частенько цеплялись за края ветровки, издевательски высовываясь из ушей на самых мелодичных моментах. Чешуа решительно вошел в академию, не обращая внимания ни на кого, лишь вслушиваясь в чудесные звуки, мотивирующие на победы, особенно он любил песни со взрывными припевами, дающими невообразимую энергию. Като незамедлительно прошел в раздевалку под сопровождением косых ненавистных взглядов Анны и Арти, которые даже приостановили диалог о чем-нибудь никчемном. Беготня по утрам в академии стала еще интенсивней, потому что опоздать на патруль никто не мог себе позволить. Пока Като ехал в БТР к точке “выброса”, их предупредили, чтобы отныне были в три раза внимательней и осмотрительней. Многие парни уперлись локтями в колени, свесив безысходно головы. Страх трепал их изрядно.

В такой тревожной обстановке Като собирал всю свою волю в кулак и твердил, что справится. Он визуализировал, что уже стал достойным и смелым мужчиной, от такого четкого представления мурашки волной шли по коже. Невольно проснулась и уверенность в себе. Сейчас он думал, что может отважиться абсолютно на все, в глубине души он знал, что человек сможет сделать что-угодно, если поверит, что сможет. В связи с окружением и воспитанием, которые постоянно указывали на недостатки Чешуа, Каткема утратил эту истину, похоронив глубоко в подкорке, и лишь иногда, когда волна энтузиазма захлестывала его душу, вера в себя просыпалась, но больше дня, обычно, не задерживалась.

Каткема решил продолжать жить, продолжать бороться и достигать новые цели на новом пути. Он рассудил, что идти достойно по ложной дороге лучше, чем, нехотя, волочиться по ней, раз другого выхода не было. Нужно было брать жизнь в свои руки. Также по гундящей нечеткой связи Мюрг пригрозился, что пренебрегающим своими обязанностиям грозит “школьный” трибунал, говорил, что двое трусов уже протирают в камере штаны по ночам. Это было добивающим фактором для Чешуа, и он сказал себе: “Нет уж, сегодня от опасности точно бежать не стану.”

Мотивированный Каткема встретился со своими партнерами по патрулю. Им на сей раз достался сектор около детского садика.

– Так, сачкари мои, там дети, я не могу позволить дать их в обиду, так что будем смотреть в оба! – Перво наперво заявила Элли строгим, командирским тоном, будучи абсолютно не уверенной в своих напарниках.

– Я согласен, – подтвердил Като, чокнутая уловила изменение в его взгляде.

Было еще раннее утро, родители провожали детишек в двери, украшенные милыми наклейками зверюшек. Сектор и правда достался ответственный. Даже Стив чутка взбодрился. Дальнейшие три часа они старались патрулировать продуктивнее всех дней до этого вместе взятых, готовые кинуться на помощь в любой момент. Их внимание привлекала каждая мелочь: от сомнительного взгляда до неряшливого вида бродяг. Хорошо, что рядом не было дороги, иначе назойливые шумы мешали бы наблюдениям. Спустя некоторое время, ребята решили выделить себе пять минуточек отдыха, когда обстановка была спокойная.

– Что думаете, ребят, этот ублюдок из-за стены припёрся или местный? –Вдруг спросил Стив, доставая из кармана завернутую в бумажку сигаретку и умело закуривая.

– Я не знаю откуда он, да и какая разница. – Предвзято ответила Элли, сделав пару шагов назад от дыма.

– Как какая разница… – недоумевал Стивен, выдыхая отраву ноздрями как дракон.

Каткема насторожился, оглядываясь по сторонам, их дружественный союз намеревался развалиться. Курсанты оголили потные головы, луковицам нужно было периодически помогать с циркуляцией крови, иначе преждевременной лысины не избежать.

– Я готова сразиться с кем-угодно, если потребуется, – смело, но шутливо заявила чокнутая, упершись руками в бока.

– Да мы в тебе и не сомневались, – захохотали парни.

– Стив, мне смотреть на тебя тошно, с таким убогим видом ты бы лучше на улицах вообще не появлялся… Форму позоришь! – перешла в атаку Элли.

– На гиперактивную телку в броне смотреть тошно! – Остроумно ответил Стив, кривляясь и хихикая, сильно затягиваясь дымом на показ, так как словил неодобрительный взгляд воспитательницы.

Выглядел Стивен очень отторгающе, он опять был с похмелья, которое научился мастерски скрывать от начальства, поэтому даже в смехе и в споре был очень вял, ходил с ухудшенной координацией. Его взъерошенные волосы, запах от потной кожи и изо рта, отекшее лицо и противные рыжие волоски на подбородке бесили Элли гораздо больше чем будильник по утрам.

– Ты щас мне за тёлку ответишь! Хотя в таком состоянии ты и без моей помощи можешь с асфальтом поцеловаться, – нахально начала Элли, сокращая дистанцию, – Жизнь прожигаешь!

Это показалось смехотворным для Стива, он, ехидно улыбаясь, выдохнул дым прямо ей в лицо, докурил и бесцеремонно скинул бычок.

– Живо поднял! – Предъявила она, сжимая кулаки.

Като было стыдно за своих товарищей, он без конца оглядывался и закрывал парочку от любопытных взглядов прохожих, наблюдавших такую необычную картинку.

– Пошла к черту, мразь! – Фыркнул Стив, выдвигая нагло челюсть.

– Всё, хватит цапаться, вас дети увидят, – остановил их словесную перепалку Като, – давайте жить дружно! Только так мы сможем работать эффективнее!

– Ты прав. – Ответила и остепенилась, кивая Элли, услышав триггер –“работа”.

Они вновь начали патруль, однако Стив все еще оставался не в духе.

– Только вспомнить детский сад, столько приятных воспоминаний. – Начал процесс примирения Каткема, хотя он мало что помнил с детства.

– Беззаботное было время, хотел бы я в детстве ценить это. – Простонал Стив, заметив, что выброшенный бычок прилип к его подошве.

– Это точно, играй, спи, да на горшок… – пошутил плоско Чешуа, опять же таки для склейки коллектива.

– Мама рассказывала, что я была самая драчунья, если кто не давал мне игрушку, сразу за щеку кусала. – Улыбчиво припомнила Элли, затягивая неудобный ремень.

– Потом от родителей не прилетало? – Поинтересовался Чешуа, скрывая гигантское равнодушие.

– Бывало, один раз снежную кучу на голову пацаненка опрокинула, а там внутри лед оказался, он заревел, и тут понеслось… – заулыбалась чокнутая, провожая взглядом вычурных, симпатичных неформальных подростков, – а что? Нужно было за свою территорию бороться, хах!

– Правильно, поэтому ты и стала такой компетентной сотрудницей. –Прилетел скрытый подкол.

– Что там было ужасно, так это еда, как вспомню омлеты, приготовленные на большом обгоревшем противне, сразу тошнить тянет. – Чуть не испытал рвотный рефлекс Стив, во рту вспыхнули вкусы вчерашней выпивки.

– Забыл упомянуть очаровательную кашу с комочками!

Рядом рабочие утепляли жилой дом, матерые строители сидели на ведрах и яростно поглощали еду из термосов и контейнеров, их внимание приковалось к Элли, ведь редко можно было увидеть девчонку с таким эпатажным цветом волос, тем более в полицейской форме.

– Элли, вот мне и правда интересно, почему ты помешана на службе? Таких как ты единицы. – Начал тут же Каткема, выпуская давно затаившейся вопрос.