Текст книги "Времеубежище"

Автор книги: Георги Господинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)

44

Мне семь лет… Мы приехали в другой город погостить. Там какой-то праздник. Везде толпы людей, мне не выбраться. Все толкаются, наступают на ноги, выплевывают шелуху от семечек прямо мне на голову. Я хватаюсь за штанину отца, потом выпускаю ее из рук. Мы подходим к какому-то тиру, но и там я ничего не могу рассмотреть… Не помню, сколько я так простоял, но когда обернулся, увидел, что отца с матерью нет. Они исчезли. И что теперь?.. Как это?.. Отец повел Гензель и Гретель на прогулку в незнакомый лес… Когда они обернулись, отца не было…

Я рванулся вперед, бегу, кричу… Улицы полны людей, время послеобеденное. Люди возвращаются с работы. Останавливаю женщину возраста моей матери, плачу, говорю, что потерялся. Не помню ни улицы, ни номера дома, где мы остановились. Помню только, что дверь зеленого цвета… «Да, но они все зеленого цвета, – отвечает мне женщина. – Извини, малыш, я тороплюсь. Иду с работы. Спроси у кого-нибудь еще». Спрашиваю другую женщину, мужчин вообще не трогаю. Такая же картина: тороплюсь, малыш, спроси у милиционера, он должен быть где-то здесь, не бойся… Уже темнеет, по улице со свистом проносятся машины, никто не обращает на меня внимания, из носа потекла кровь… И вдруг какая-то рука хватает меня, потом громом отдаются в голове два подзатыльника… Я спасен.

45

Мне шесть лет, моему брату – четыре. Мы стоим на сельской площади перед памятником какому-то партизану. На нас короткие штанишки, на ногах сандалии. Но волосы длинные – как у битлов (я – Джон, брат – Пол). Снимок сделан отцом за несколько минут до того, как нас поведут (в сопровождении сельского милиционера) к деду Петре – тот по приказу сельского старосты должен нас постричь наголо. То же самое ждет и отца, который мало того что отрастил волосы, так еще и отпустил усы. В селе нет парикмахерской. Дед Петре по очереди усаживает нас на пень. Рядом пасется осел. Я уныло смотрю, как с моей головы падают русые пряди, и молчу. Не смею даже разреветься, потому что боюсь милиционера. Возможно, раз запрещено ходить с длинными волосами, то и реветь нельзя…

Наконец все трое – мы с братом и отец, обритые наголо, словно заключенные, опрысканные дедом Петре дешевым одеколоном, спешим домой… «Только посмейте зареветь», – сквозь зубы предупреждает нас отец, почувствовав, что мы еле сдерживаем слезы.

Строуберри филдс форева.

46

Я старею. Все больше отдаляюсь от Рима детства в далекие пустые провинции старости, откуда нет возврата. И Рим уже не отвечает на мои письма.

Прошлое существует где-то в виде улицы или дома, который ты ненадолго покинул, всего на пять минут, и очутился в незнакомом городе. Говорят, что прошлое – чужая страна. Глупости. Прошлое – моя родина. Будущее – чужая страна, полная чужих лиц. Я не хочу туда…

Позвольте мне вернуться домой. Мать просила не опаздывать…

47

Мне года три. Я стою босиком на теплой земле в саду, где цветут розы. Держу мать за руку и рассматриваю цветок в упор, так как он с меня ростом. Это единственное, что я помню. Первое и последнее.

48

Синдром непринадлежности

Ни одно время не принадлежит тебе, ни одно место не является твоим. То, что ты ищешь, не ищет тебя, то, что снится тебе, не зовет тебя в свой сон. Ты знаешь, что потерял что-то свое в другом месте и в другое время, и потому ищешь его в чужих комнатах и снах. Но если окажешься в нужном месте, время будет другим. А если будешь в правильном времени, место будет иным.

Неизлечимым.

Гаустин. Новые и предстоящие диагнозы

Эпилог

Романы и рассказы предлагают ложные утверждения о существовании порядка и установленных форм. Будто некто держит в руках все нити действия, знает последовательность и развязку, какая сцена за какой следует. По-настоящему смелой книгой, смелой и вместе с тем безутешной, можно было бы назвать ту, в которой все истории – происходившие и не происходившие – вертятся вокруг нас по законам первичного хаоса: кричат и шепчут, умоляют и хихикают, встречаются и расходятся в темноте. Конец романа все равно что конец света, лучше бы его отложить.

Смерть зачиталась и забыла, что хотела делать. И волосы ее покрылись ржавчиной. Это могло бы стать сюжетом для гравюры Дюрера или деталью полотна Босха.

Я всегда с неприязнью относился к концу. Я не помню концовки ни одной книги, ни одного фильма. Интересно, существует ли такой диагноз: невозможность вспомнить финал чего бы то ни было. И зачем вообще его помнить (как правило, он известен заранее).

Я помню только начало.

Помню, как в течение многих лет я рано ложился спать… Помню, как в село впервые привезли лед и отец повел меня к цыгану… забыл, как его звали. Помню ужасную метель и как горела свеча у нас дома… Свеча горела на столе… Помню, как я в саду смотрел розе прямо в лицо… Я ростом с розу… Помню, как лежу в мокрой шинели в окопе во время какой-то войны и курю короткие крепкие сигареты. Как сижу в пивнушке на Пятьдесят второй улице, испытывая неуверенность и страх… Или как застегиваю сандалии, как поднимаю свой щит и он сияет на солнце…

Говорят, что моя жизнь была совсем иной. Я соглашаюсь, чтобы никого не раздражать. Но иной жизни у меня нет.

Уже не помню, я придумал Гаустина или он меня. Существовала ли когда-нибудь клиника для лечения прошлым, или это была просто идея, заметка в блокноте, а может, случайно попавший мне в руки обрывок газеты? И нахлынуло ли уже прошлое, или этому еще предстоит произойти завтра…

1939/2029
0

Войско уже построено и замерло в ожидании.

Первые выстрелы сделают с корабля Schleswig-Holstein по военным складам на полуострове Вестерплатте под Данцигом. К этому готовились давно, ждут только определенного момента, какой-то годовщины. Все будет воссоздано точно по часам. Немного спорили насчет минут: одни утверждали, что начало планировали на 4:44, а другие – что на 4:48. Первым так же падет польский сержант Войцех Найсарек. Самолеты люфтваффе поддержат нападение с воздуха. Несколько подводных лодок дежурят в Балтийском море…

Я знаю, что случится. Полуторамиллионная армия подчинится одному-единственному выстрелу и… Танки ринутся вперед, сминая деревья, с этой старой посудины полетят снаряды, раскроются тщательно спрятанные пулеметные гнезда и начнут поливать огнем. Первое тело будет разорвано, а-а-а, кто-то заменил холостые патроны настоящими, боевыми. С другой стороны прилетит ответ… Завоют обезумевшие лисицы, взлетят в воздух испуганные вороны, раскрасят небо сигнальные ракеты – все готовилось, ожидало своего часа, чтобы начаться…

Откуда-то мне известно, что в первый день погибнет всего двадцать человек: четверо с польской стороны и шестнадцать с немецкой. А под конец – миллионы…

Самая грандиозная военная реконструкция в реальных масштабах с участием полутора миллионов статистов, солдат вермахта, расположенных по всей границе с Польшей, длина которой составляет 1600 километров, с участием 62 дивизий (54 из них в боевой готовности), 2800 танков, 2000 самолетов (старые юнкерсы и «щуки» починили), спрятанные в лесу артиллерийские орудия ждали подлодки, линкоры, флотилии эсминцев, флотилии торпедных катеров.

Мы повторяем эту войну, чтобы она никогда больше не повторилась. Стоит только кому-то эту фразу по радио, и все завертится снова.

Завтра было первое сентября.

-1

ЖГМЦЦЦРТ №№№№ККТРРПХ ГГФПР111111111…ВНТГ ГВТГВНТГГГГ777 РРР…………………………

Благодарности

Для того, кто любит мир прошлого, эта книга будет нелегкой. В ней в некоторой степени происходит прощание с мечтой о прошлом или, скорее, с тем, во что пытаются его превратить. Также, в некоторой степени, она прощается и с будущим.

Путь к этому роману пролегал через разные места и убежища.

Я благодарю Cullman Center, New York Public Library, где я провел десять месяцев в 2017–2018 годах в приятном чтении и ведении заметок.

Благодарю также Literaturhaus Zürich за любезное приглашение в 2019 году, что дало мне время и глоток воздуха, чтобы писать.

Человек полагает, что пишет в одиночестве, но это не так. В уме он непрерывно ведет разговоры с другими людьми и книгами. Я выражаю свою благодарность всем им; вероятно, вы легко обнаружите в романе свидетельства этих заочных реплик.

Я благодарен Гаустину, который постоянно находился где-то неподалеку. Благодарю всех, с кем я обсуждал идеи в процессе написания романа, и своих первых читателей: Бойко Пенчева, Ивана Крыстева, Надежду Радулову, Димитра Ненарова, Божану Апостолову, Анджелу Родел, Галину Тиханову…

В связи с исследованиями, особенно в одной из глав, связанных с Референдумом о прошлом, выражаю искреннюю благодарность Хеле Далгор, Мари Врина-Николов, Марии Вутовой, Хенрике Шмид, Магде Питлак, Ярославу Годуну, Хелан Нуйман, Бориславе Чакриновой, Джузеппе Дель Агата, Веселину Вачкову, Маринеле Липчевой и Мартину Вайсу.

Благодарю также Wissenschaftskolleg Berlin, где в конце високосного февраля 2020 года я закончил книгу. Там я вел полезные и приятные беседы с друзьями и коллегами, такими как Эфраин Кристал (Борхес незримо присутствовал рядом все время), Вольф Лепенис, Торстен Вилхельми, Барбара Штольберг-Рилингер, Катарина Бигер, Даниэль Шонпфлуг, Стоян Попкиров, Лука Джулиани, Давид Мотадель, Феликс Кёрнер…

Я благодарен Божане Апостоловой, которая твердо отстаивала рукопись романа, как и всех моих предыдущих книг, изданных «Жанет 45».

Я благодарю Недко Солакова, Лору Султанову и Христо Гочева, которые работали над изданием романа.

Благодарю своих родителей за терпение и любовь, с которыми они ждали выхода романа и переносили все тяготы моего отсутствия.

В конце, как всегда, я выражаю благодарность тем, кто был рядом и терпел меня, пока я писал этот роман: Биляне, которая всегда читает и редактирует, и Рае, критически и всепрощающе относящейся к моим работам. Как она говорит: «У твоих героев нет имен, чтобы ты не забывал их». И она, как всегда, права.

Благодарю всех, кто однажды после полудня решит укрыться в убежище этой книги.

Г. Г.

29.02.2020

Берлин