Текст книги "Евгения, или Тайны французского двора. Том 2"

Автор книги: Георг Фюльборн Борн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 36 страниц)

XXII. ГРАФ БАЧИОКИ

Эндемо и его слуга также возвратились в Париж с театра войны, но их отношения изменились самым странным образом. Огромные суммы, похищенные мнимым герцогом из Мединского замка, так быстро исчезли и большей частью перешли в карманы Джона, что Эндемо едва ли мог теперь удовлетворять требования слуги.

Между господином и слугой произошла бурная сцена. Плут с бульдогообразным лицом знал, что ему нечего больше ожидать от мнимого герцога, и, угрожая открыть его тайны, хотел выжать последние деньги, а затем бросить его на произвол судьбы.

Эндемо понимал угрожавшую ему опасность и потому думал только о том, как бы освободиться от своего жадного слуги.

Покушения на Олимпио и маркиза не принесли ожидаемых результатов, однако Эндемо надеялся, что Бачиоки даст ему хороший совет, а может быть, и помощь; он не предполагал, что Бачиоки питал надежду, что соперники уничтожат друг друга.

Государственный казначей был поэтому весьма удивлен, когда ему доложили о герцоге Мединском; впрочем, он надеялся избежать с его помощью опасности, угрожающей со стороны генерала Агуадо, который обещал явиться еще раз. Бачиоки еще не обдумал, как действовать при этой встрече.

– А, почтеннейший герцог, – вскричал он самым фамильярным тоном при входе Эндемо, – что скажете? Кажется, только призрак испанского генерала беспокоил вчера моих людей.

Бледное лицо Эндемо искривилось злобной улыбкой.

– Этот испанец, вероятно, заключил договор с сатаной, граф, иначе нельзя объяснить, как он и маркиз избежали смерти, неизбежной для всякого другого!

– Заключим и мы такой же договор, чтобы иметь в руках больше силы.

– Вы шутите, а для меня дело это очень важное! Я пожертвовал для него всем своим состоянием.

– Это было опрометчиво с вашей стороны, герцог.

– Теперь я приехал просить вас об одолжении.

– Располагайте мною!

– Герцог Агуадо уехал прошлой ночью в Испанию только с одним слугой.

– Что вы говорите, генерал…

– Отправился за границу с целью, как я слышал, отыскать сеньору, увезенную в Испанию! Вы знаете это…

– Ваше известие удивляет меня, – сказал Бачиоки очевидно обрадованный. – Действительно, молодая испанка выслана на родину…

– Генерал Агуадо знает куда? Бачиоки улыбнулся.

– Если его верно направили, то я могу сказать вам, куда он поехал.

– Этого довольно! Говорите!

– Не знаю, через кого он мог получить сведения, которые однако недостаточны, потому что никто здесь не может передать ему всех подробностей.

– Так скажите мне, что он мог узнать?

– С удовольствием, герцог, но что из этого выйдет?

– Вы узнаете об этом после!

– О, было бы необыкновенно хорошо, если бы генерал Агуадо действительно отправился в Испанию, – сказал Бачиоки со смехом, радуясь, что избавится от смертельной опасности. – Слушайте, любезный герцог. Вы говорите, что испанец выехал ночью со своим слугой; сперва он направится к замку По, близ испанской границы, оттуда в Пампелуну, где станет отыскивать двух монахов, ха, ха, ха, двух францисканцев тамошнего монастыря! Но монахи, как известно, похожи друг на друга, и ему будет трудно найти тех, кого нужно.

– Ваше объяснение успокоило меня. Сеньора еще в Пампелуне?

– Сохрани Господи! Она отправлена в Мадрид.

В это время разговор был прерван появлением слуги.

– Что нужно? – спросил небрежно Бачиоки.

– Господин генерал граф д'Онси, – доложил слуга.

– Хорошо, проси сюда, – сказал Бачиоки, не предчувствуя намерений Камерата.

– Еще одна просьба, – сказал Эндемо быстро. – Не можете ли вы освободить меня от слуги, очень опасного для меня?

– Без сомнения! На днях, как сообщил мне герцог Морни, отходит транспортное судно «Йонна» из Тулона в Кайену, вы можете об этом справиться. Вы знакомы с графом д'Онси?

– Я слышал его имя несколько раз во время похода, но лично не видел никогда!

В это время на пороге появился генерал и слегка поклонился Бачиоки, а потом мнимому герцогу, который с удивлением всматривался в лицо графа и старался припомнить, где видел его раньше; ему казалось, что он встречался с этим человеком в то время, когда наблюдал за тремя друзьями.

Бачиоки представил их друг другу, но произнес имя герцога Мединского так невнятно и скоро, что принц Камерата не мог его расслышать. Последний был очень сдержан и на вопрос Бачиоки о причине посещения холодно отвечал, что может сказать об этом только наедине, и прибавил, что считается другом и собратом по оружию генерала Агуадо.

Услышав эти слова, Эндемо все вспомнил и, прощаясь с Бачиоки, шепнул ему:

– Задержите его здесь с полчаса! Затем поспешно вышел из комнаты.

– Мы одни, граф, садитесь! Не знаю, какое поручение доставляет мне счастье видеть вас! Во всяком случае, герой Инкермана оказывает мне этим честь. Вы имеете тайные отношения ко дворцу…

Камерата посмотрел с удивлением на Бачиоки, который слегка улыбнулся, желая очевидно показать, что знает более, нежели желает высказать.

– Я не понимаю вашего вопроса, – отвечал гордо Камерата.

– Он доказывает только то, что мне известны многие тайны! Однако я вижу, что вам неприятен разговор об этом предмете! Говорят, генерал Агуадо внезапно уехал? Признаюсь, это очень удивило меня, особенно после его вчерашнего поступка, беспримерного в Тюильри, но, может быть, это последствия военной жизни! Во всяком случае, генерал обязан объяснить свое поведение.

– Я именно затем и пришел.

– Но, граф, я едва с вами знаком, и вы желаете вмешиваться в дело…

– Которое дает вам случай познакомиться со мной. Я представитель генерала Агуадо, который вынужден внезапно уехать.

– Что же его побудило так поступить?

– Ваш образ действий с одной сеньорой, очень дорогой генералу.

– Мое удивление возрастает! Потрудитесь объяснить подробнее. Пылкий Камерата был сильно раздражен насмешливым тоном предыдущих слов Бачиоки и должен был сдерживать себя, чтобы не показать кипевшего в нем гнева.

– Вы принудили сеньору посетить Версальский замок, – сказал он важно.

– Доказательства, граф! Я не ожидал, чтобы честный человек заступался за эту донну.

– Что значат эти слова? – спросил Камерата взволнованным голосом.

– Подобного рода вещи неохотно объясняют!

– Вы, кажется, хотите навести подозрение на эту сеньору!

– Вы беспокоитесь о таком деле, которое еще менее касается меня, чем вас. Или вы также близки к этой сеньоре? В таком случае, я опять потребую от вас доказательств в возводимом на меня обвинении.

– Понимаю, граф Бачиоки! Вы рассчитываете на то, что сеньора удалена из Парижа! Но не будьте так самонадеянны, она возвратится! Ваши слова доказывают мне, что она выслана вследствие ваших интриг.

– Генерал!..

– Без комедий, господин государственный казначей! Сегодня я требую отчета от вас, как от честного человека! Может быть, вы уклоняетесь от этого, пользуясь отсутствием сеньоры; в таком случае я, по ее возвращении, публично назову вас лжецом!

Бачиоки побледнел и схватился за шпагу.

– Граф д'Онси, я теряю терпение!

– Вы хотите сказать, что я в вашем салоне…

– И что у меня есть слуги, которые избавят меня от оскорбителей.

– Презренный, если вы попытаетесь уклониться от поединка, то я смогу принудить вас к тому оружием.

– В залах Тюильри?

– Где бы то ни было! Не смейте звать своих лакеев! Первый, кто осмелится близко подойти ко мне, будет убит. Прикрывать свои поступки наглой ложью достойно плута! Если вам удавалось это с окружающими вас лицами, то во мне вы найдете человека, который принудит вас быть честным.

Бачиоки, помня слова Эндемо, старался задержать Камерата.

– Я желал ближе познакомиться с вами! Скажите, каким образом это сделать? – проговорил Бачиоки с наружным спокойствием.

– Познакомясь со мной, вы увидите, что не в состоянии отделаться от меня. Если через два дня вы не назначите времени и места, где желаете встретить меня с оружием в руках, то где бы я ни увидел вас – в гостиной, на улице, в театре, – я публично награжу вас презрением и вполне достойным вас именем. Если же и это не поможет, чего я опасаюсь, то нападу с оружием и заставлю защищаться.

Доверенный слуга Бачиоки показался в дверях, желая что-то передать своему господину. Государственный казначей облегченно вздохнул.

– Извините, граф д'Онси, – сказал он с дьявольской улыбкой. – Что нового? – спросил он слугу.

– Короткий, но важный доклад, – ответил слуга с поклоном. Бачиоки подошел к нему, слуга приподнял портьеру, но так, что

Камерата не мог видеть другой комнаты, где был мнимый герцог; Бачиоки тотчас же ушел за портьеру.

Камерата не мог предугадать последующих событий.

– Это он, принц Камерата! – прошептал Эндемо быстро. – Мнимый мертвец!

Бачиоки не верил своим ушам.

– Быть не может, – ответил он, – вы ошиблись.

– Я узнал его, когда он назвал себя другом Агуадо! Чтобы удостовериться в этом, я поспешил в отель Монтолона, и там мне удалось узнать правду. Это он! Ложное известие о его смерти было тайной! Действуйте сообразно с этим!

Государственный казначей тут же смекнул, что это обстоятельство было для него очень выгодно, хотя бы оно и не подтвердилось.

– Благодарю вас, герцог, – прошептал он и возвратился к Камерата, между тем как Эндемо ушел.

– Кончим дело, граф д'Онси, – сказал он с презрением. – Беседа, которую я терплю, чтобы посмотреть, как далеко она зайдет, наскучила мне. У меня есть более важные дела. Вы желаете со мной драться? Извольте, я готов! Даже сегодня вечером. Теперь ночи светлые. Знаете ли вы озеро Сент-Джемс в Булонском лесу?

– Знаю, оно близ Мадридского бульвара.

– Именно! Пришлите туда своих секундантов около 11 часов, мои в то же самое время будут там. Мы же встретимся на углу дороги от Сент-Джемс и Нельи, а потом вместе придем к озеру! Но я сперва сделаю вам одно замечание!..

– А оружие?

– Наши шпаги, граф.

– Я на все согласен, господин государственный казначей, – отвечал Камерата, не подозревавший измены.

Он молча покинул Бачиоки, который засмеялся ему вслед.

– Попался, любезный друг, – прошептал он, – подожди, у тебя повыдергают зубы! Действительно ли ты принц Камерата или нет, но твое сходство с ним достаточно для твоей погибели. Скоро я вас всех устраню! Кроме того, этот счастливый случай дает мне оружие против гордой инфанты, и, не будь я Бачиоки, если не воспользуюсь им! Кто хочет бороться со мной, должен быть сильнее вас! Прочь с моей дороги!

Государственный казначей позвонил в колокольчик.

– Экипаж! – приказал он вошедшему слуге. – В отель герцога Морни! – прибавил он егерю.

– Вот-то изумится герцог, – сказал он самому себе, надевая камергерскую шляпу. – Надо отблагодарить герцога Медина.

Бачиоки спешил к Морни и застал его дома.

– Знаете ли вы, кто скрывается под маской графа д'Онси? – спросил государственный казначей после обычных приветствий.

– Ваша улыбка доказывает, что вы проникли в тайну, – отвечал Морни.

– Конечно, герцог, и этим важным известием я обязан одному высокопоставленному дворянину, который желает избавиться от своего злого слуги…

– А, это похоже на договор…

– Я позволил себе дать обещание, что этот опасный индивидуум будет устранен.

– Пусть будет так! Но тайна?..

– Вы помните принца Камерата, герцог?

– Что значит этот вопрос? – спросил Морни, быстро подняв свои серые глаза.

– Говорили, что принц умер, однако он жив!

– Как! – вскричал Морни. – Камерата! Принц Камерата!

– Жив, герцог! Он называется граф д'Онси!

Морни пристально посмотрел на Бачиоки, наслаждавшегося действием своих слов.

– Следовательно, известия из Ла-Рокетт ложны? – спросил наконец доверенное лицо и сводный брат Наполеона.

– Чего не сделает золото, – отвечал Бачиоки, многозначительно пожимая плечами; эти люди, обменявшиеся взглядами, лучше всех это знали.

– Это обман, требующий примерного наказания! – вскричал Морни.

– Главного виновника я без всякого шума могу передать в ваши руки, – сказал вполголоса Бачиоки.

– Принца Камерата? Когда?

– Сегодня вечером, в 11 часов!

– Благодарю вас, дорогой граф, а в каком месте?..

– Близ озера Сент-Джемс, на углу дороги от ворот Сент-Джемс и Нельи. Надобно однако действовать без шума. Я буду находиться вблизи.

– Будьте уверены в моей благодарности, дорогой кузен, даю вам в том слово!

– Несколько дней тому назад вы мне говорили, что транспортное судно * Ионная отправляется из Тулона в Кайену?

– Да, недостает только двух – человек до полного груза, теперь я их нашел! Принц Камерата…

– И слуга герцога Медина.

– Хорошо, любезный граф. В эту же ночь все будет готово! Если вам еще когда-нибудь понадобятся мои услуги, то смело на меня рассчитывайте!

– Благодарю вас, герцог, гораздо лучше, если мы станем действовать заодно, – сказал Бачиоки, пожимая руки герцога.

Морни поклоном выразил свое согласие и затем послал за полицейским агентом Пиетри, которому он давал свои тайные поручения. Он ясно сообщил ему время, место, словом все, что передал ему государственный казначей, и сделал свои распоряжения относительно ареста принца.

Возвращаясь в Тюильри, Бачиоки говорил себе, что арест полицией графа д'Онси не должен был никого удивить, так как можно было предполагать, что кто-нибудь сообщил префекту о предполагавшейся дуэли. Во всяком случае, никто его не заподозрит, если он явится к озеру Сент-Джемс.

Он тотчас же сообщил письмом герцогу Медина, что его желание будет исполнено в ту же ночь и что поэтому он спокойно может отправиться в путешествие. Таким образом, все устроилось как нельзя лучше.

Камерата пригласил маркиза де Монтолона и Хуана быть около одиннадцати часов у отдаленного озера в Булонском лесу в качестве секундантов. Он сказал, что встретится с ними в назначенном месте.

Бачиоки просил Флери и Персиньи явиться к условленному часу к озеру Сент-Джемс, что они охотно ему обещали.

Когда на парижских улицах свет луны стал бороться с целым морем огня, изливаемого ярко освещенными окнами, маркиз и Хуан отправились к озеру.

На открытом, ярко освещенном луной месте, близ лежащего на озере островка, они встретили двух секундантов Бачиоки и вежливо раскланялись с ними.

До 11 часов оставалось несколько минут. Бачиоки въехал в лес от ворот Нельи, почти тотчас обогнул дорогу и экипаж Камерата. Государственный казначей приказал пропустить его вперед.

Когда карета принца, направляясь по дороге от ворот Сент-Джемс, огибала угол, на котором находились раскидистые тенистые деревья, ее внезапно окружили десять муниципальных гвардейцев. Одни из них схватили лошадей под уздцы, другие приказали кучеру молчать, остальные бросились на Камерата, который в одну минуту был побежден и связан.

Он хотел кричать, обнажить шпагу. Напрасно! Они превосходили его силой.

Бачиоки явился к секундантам, как будто ничего не случилось. Он ждал вместе с ними почти целый час, но Камерата не появлялся, что их сильно удивило.

Принц же в это время находился на дороге в Тулон, куда также отправили Джона, слугу Эндемо.

XXIII. СИЛА ДРУЖБЫ

Тюильрийские тайны в это время приняли более серьезный, или, как говорят врачи, острый характер. Подобно тому, как один дурной поступок рождает новые, более важные проступки, подобно тому, как заблуждающийся человек все дальше отходит от прямой дороги, хотя и не сознает своего заблуждения, – так точно поступал французский двор, внешне столь великолепный и могущественный.

Несправедливость, содеянная в пылу страсти, ведет к интригам, когда приходится доверяться недостойным людям; интриги ведут к ненависти, жажде мщения и к гневу, пороки разнуздываются, и падение неизбежно.

Как при дворе, так и в народе, сильнее и сильнее укоренялся разврат с его неизбежными последствиями. Стоило только взглянуть на так называемых львов, «раззолоченную молодежь» на бульварах Парижа, в салонах, в Булонском лесу, на улице Риволи; довольно было видеть упадок семейной жизни, как в знатных, так и в низших слоях, чтобы предсказать неизбежный потоп! Какой всюду упадок! Какая жажда наслаждений и бесхарактерность! Какие расчеты кокетства у девушек самого нежного возраста! Какие связи между молодыми, легковерными, запутавшимися в долгах дворянами и дочерьми лучших семейств!

Маркиза имела связь с виконтом или шталмейстером, почему же не иметь пятнадцатилетней дочери любовных связей с денди! Мать не смела упрекнуть дочь, которая в таком случае могла бы возразить: «Э, дорогая мама, вспомни о письме или о букете, которые я вчера вечером нашла на столике в твоем будуаре! Ты бы должна, подобно мне, скрывать свои проделки от отца!»

Да и сам папа! И брат! Часто случалось, что отец и сын наперебой старались заслужить благосклонность одной и той же танцовщицы и приносили ей драгоценные подарки, причем сын доставлял обыкновенно самые дорогие. Рассказывают об одном очень удачном ответе, данном таким сыном подобному отцу. На упрек последнего по поводу мотовства, сын отвечал: «Дорогой папаша, у меня нет, как у тебя, семейства и такого взрослого сына!»

Без сомнения, он мог это позволить себе, хотя жил за счет отца, работать же, служить считалось даже постыдным для парижской золотой молодежи, разорявшей и себя и своих родителей.

Но это только одна из ужасных картин современного Вавилона, который стремился к погибели. Полусвет являлся не только в бальных залах и оживленных улицах, но был принят и в высшем круге, гордясь своим позором и блеском, который должен бы скрывать.

Что же увидим мы, заглянув в низшее парижское общество! Страшную нищету, глубокую подлость, дикость и пороки, которые наведут на нас ужас; бледных, со впалыми глазами, отвратительных, с едва прикрытыми телами, бесстыдных, хвалящихся своим падением! И это общество насчитывает сотни тысяч членов и в смутные времена становится бичом сограждан.

Кто не может глубже вглядываться, кто довольствуется только удивлением и созерцанием могучей внешности, тот не заметит гниения этой стоячей тины, не заметит ни испарений, ни вредных миазмов; жизнь и движение, внешний блеск и свет не дают истинного понятия, они обманывают. Такие города, как Париж, Лондон, Берлин, требуют глубокого исследования, можно бы сказать, изучения, чтобы заглянуть за кулисы и узнать истину. Бесчисленные тайны скрываются за стенами домов, страшные драмы разыгрываются там, и порок прикрывается румянами и тщеславием. Тщеславие и румяна играли и при Тюильрийском дворе великую роль. Необходимо во что бы то ни стало быть молодым и красивым, быть окруженным блеском и роскошью, и как часто румянец щек, ослепительная белизна плеч и шеи бывают пустым призраком, бриллианты, такие же фальшивые, как и зубы, – все это фокусы, чтобы обмануть друг друга.

Когда же эти люди, по видимости молодые и богатые, возвратятся в свои комнаты, когда румяна и пудра сотрутся, когда парики и вата снимутся, когда руки освободятся от фальшивых драгоценностей, тогда не должна ли явиться на поблеклых, сморщенных лицах насмешка презрения к себе и к другим? Зеркало не лжет, не ударяли ли его кулаком, чтобы рассеять обман? Не слышался ли дикий смех бледных губ при виде истины, при мысли о пустоте подобных шуток?

Императрица Евгения в это время была еще так хороша, что вовсе не нуждалась в косметических средствах, хотя и употребляла их для того, чтобы придать себе больше привлекательности. Красота ее была поразительна. Только одного ей недоставало – первой молодости.

Зато она достигла завидного положения, которое успокаивало ее, когда обуревала мысль о минувшей молодости, когда являлось сожаление о прежнем, эдеме. Она была могущественная властительница Франции; довольно было одного движения руки, одного взгляда ее прекрасных глаз, чтобы осчастливить другого. Императорская корона украшала ее голову, все лежало у ее ног.

Легкая улыбка самодовольства появлялась при этой мысли, и она отходила от большого зеркала в золотой раме, чтобы предаться сладким мечтам на оттоманке. Сознание своего величия и могущества будило в ней в эти часы отрадного спокойствия неописанное чувство гордости и достигнутой цели, которое было для ее души высоким наслаждением! Она могла иметь все, довольно было ее милостивой улыбки, чтобы вызвать выражение восторга. Она могла также чувствовать любовь, но не скрытую в глубине сердца, нет, такая любовь не удовлетворяла ее! Ей нужна была любовь, которая высказывается, которая доступна чувствам, осязательна, любовь, которая требует наслаждений и превращается в смертельную ненависть в случае измены.

Покоясь на оттоманке, Евгения думала о принце Камерата, страстная любовь которого пренебрегла всеми опасностями. Прекрасен был час, когда она дозволила ему склониться к ее ногам, теперь же принц, со времени своего возвращения, не показывался при дворе.

Не надоела ли ему ее любовь? Не избегает ли он Тюильри с каким-нибудь особенным намерением?..

Эта мысль волновала Евгению!

– Я в его руках, – шептали ее губы. – Что если он меня обманывал, чтобы похвастаться любовью императрицы?.. Но к чему же в таком случае он презирал опасность, чтобы увидеться со мной? А если причиной того оскорбленная страсть, разбитые надежды, отвергнутая любовь; если он поступает так, чтобы отомстить мне за то, что я отказала ему и отдала руку императору?.. Нет, Евгения, это плоды твоей фантазии! Ты скучаешь по нему и сердишься на него, потому что он не приходит! А если он не любил меня? О, я погублю его, если только узнаю, что он обманул меня и хвастался близостью со мной! В таком случае, он погибнет.

Портьера передней зашевелилась, Евгения приподнялась, полная страсти. На пороге стояла придворная дама.

– Государственный казначей, граф Бачиоки, – доложила она с церемониальным поклоном.

Императрица сделала знак, что он может войти. Бачиоки подошел с выражением глубочайшей преданности к дружески приветствовавшей его Евгении.

– Вы принесли мне известие от моего супруга императора, – сказала она, всматриваясь в лицо государственного казначея.

– Тайное и неприятное известие!

– У вас перепуганное лицо, граф, говорите, что случилось! Бачиоки бросил пытливый взгляд на будуар.

– Будьте спокойны, – продолжала Евгения, заметив эту предосторожность, – мы одни.

– Инфанта Барселонская.

– Ее также нет здесь, но к чему этот вопрос?

– Виноват, непредвиденный случай, сильно взволновавший моего царственного родственника и повелителя, сделался известным.

Евгения изменилась в лице; таинственность и важность Бачиоки произвели свое действие, но вскоре к ней опять возвратились ее хладнокровие и вея ее надменность.

– Без предисловий, граф! Вы видите, я жду! Что случилось?

– Генерал д'Онси, которого император пожаловал орденом Почетного Легиона…

– Что же с ним?

– Он открыт.

– Далее.

– Принц Камерата жив! Он скрывался под именем графа д'Онси для того, чтобы иметь доступ ко двору; это очень поразило государя! Известно, что принц приходил ночью через павильон Марзан… – Бачиоки замялся, – В этот флигель.

– Ради всех святых, кто осмелился это сказать? – вскричала Евгения в сильном волнении; ее глаза блестели, она величественно приподнялась. – Вы молчите? Я требую ответа!

– Не сердитесь на меня, я так вам предан.

– Ваше известие возбуждает мой гнев, поражает меня, я хочу во что бы то ни стало знать, кто распространил эту наглую ложь.

– Я могу только уверить вас, что личность принца Камерата доказана! Он сам говорил о ночном посещении…

– Негодяй! – прошептала Евгения бледнея.

– И одна придворная дама подтвердила это, а иначе нельзя было бы дознаться.

– Моя придворная дама! Вы говорите правду, граф? Бачиоки поклонился, пожимая плечами, как будто желая сказать: к сожалению!

– Довольно! Эта дама может быть только инфанта Барселонская! О, эти уверения в преданности! – сказала Евгения с горькой усмешкой, в которой слышалось страшное внутреннее раздражение. – Привязанность исчезает, и ледяная холодность занимает ее место…

– Конечно, это непростительно…

– Благодарю вас, и так как я не желаю более видеть инфанту, то потрудитесь передать ей отставку, без объяснений, слышите ли? Без объяснений!..

– Инфанта может не поверить моим словам; письменный приказ имел бы больше значения!

– Я исполню ваше желание, – сказала Евгения и подошла к своему письменному столу. «Инфанта Барселонская, – писала она, повторяя вслух слова, – увольняется от службы и оставляет двор, чтобы вдали от него могла подумать, что значит верность!» Возьмите! Потрудитесь также сообщить об этом императору!

Бачиоки взял приказ, он победил! С безмолвным поклоном он вышел из комнаты и отправился к Инессе. Получив письмо и вид торжествующего Бачиоки, инфанта догадалась, в чем дело: она попала в немилость из-за низких и недостойных интриг этого плута. Ей приходилось оставить Тюильри, потерять свое влияние и уступить поле битвы графу Бачиоки.

– Никогда! – вскричала Инесса. – Никогда! Хотя я сама для себя и желала бы уклониться от этого круга, но не должна этого сделать! Мне надо выполнить задачу, которую я не должна забывать! При всей своей ненависти к этим плутам, я должна по дружбе к Долорес и по долгу спасти ее, должна остаться здесь и исправить, насколько возможно, мой проступок! О, я знаю твои мысли, хитрый корсиканец, желающий подчинить государя и государыню, жертвующий всем для своих целей! Я не отступлю, хотя моему самолюбию тяжело бороться с чувством дружбы к Долорес. Ты думаешь, что ты меня устранил? Рассчитываешь на то, что моя гордость не допустит мне примириться! Глупец! Женщина, которая сознает, что должна исправить свою вину, побуждаемая самым благородным чувством – дружбой, готова перенести все и перехитрить тебя! Твои интриги скоро будут уничтожены, надежды разрушены! Не спеши хвалиться устранением честного сердца! Конечно, труден для меня будет этот шаг после подобного письма, и ты, придворный лакей, хорошо знаешь это; но Инесса переборет себя и сделает его! Может быть, она бы не решилась, может быть, она позволила бы тебе торжествовать победу над ней; но она не сделает этого в силу дружбы, в силу сознания своей вины! Постой же, могущественный Бачиоки с черной душой, Инесса имеет еще обязанность в отношении императрицы и народа не уступать тебе. Иначе падение и проклятие приблизятся к Тюильри! Инесса знает, что ты не брезгуешь никакими средствами для достижения своей цели, она теперь знает тебя вполне, видит насквозь твою грязную душу, которая не отступит ни перед каким преступлением! Как ты, так и я хочу власти, но ты действуешь злом, а я буду действовать добром! Я чувствую в себе довольно силы во что бы то ни стало спасти бедное существо, которое ты преследуешь из-за каких-то целей. Горе тебе, если ты меня заставишь употребить против тебя твое же оружие! Я ненавижу тебя, как только ненавидят и презирают преступление! Ты используешь ссылку, меч и яд, чтобы иметь перевес!

– Око за око, граф Бачиоки! Ты во мне встретишь равносильную противницу, и если мне придется употребить низкие средства, то это твоя вина! Горе тебе, когда пробьет твой час, горе и мне, если я из сострадания сделаюсь преступницей! Я могу следовать только движению моего сердца! Долорес, чистое, как ангел, существо, которое я, к несчастью, поздно узнала, только ради тебя я решилась на все! Ты не знаешь, что может сделать дружба! Я все подчиню себе, подчиню и тебя, граф Бачиоки! Я привлеку тебя к себе, – продолжала Инесса, – обману тебя, употреблю все средства, какие только во власти женщины. Любить я могу только Долорес!..

Какие чувства явились в ней! Какая любовь вдруг вспыхнула в той, которая пала . жертвой низкого преследования! Она говорила себе, что Бачиоки обвинил ее в измене и что обвинение может только относиться к ночному посещению графа д'Онси; уничтожить это обвинение она не могла, зная хитрость графа Бачиоки, хотя в сущности была вполне невинна. Если бы она возразила что-нибудь императрице против этого, то обвинение только бы возросло. Она думала другим способом достичь своей цели, она прошла такую школу, которая принесла ей громадную пользу…

Когда инфанта вошла к императрице, Евгения отвернулась.

Инесса предвидела это, она остановилась в глубине комнаты и ожидала первого слова Евгении.

– Получили вы мое приказание? – холодно спросила Евгения.

– Через графа Бачиоки.

– Мы покончили с вами счеты! Мне уже надоело видеть около себя людей, которым нельзя верить! Я глубоко доверяла вам, когда граф д'Онси…

Инфанта видела, что не ошиблась.

– Когда граф д'Онси получил от меня тайное поручение… Я хотела спасти этого несчастного, – продолжала Евгения, – зная, что под его именем скрывался принц Камерата…

Инесса не обнаружила удивления при этих словах; она играла роль посвященной во все тайны.

– Выслушайте меня, – умоляла она, падая к ногам императрицы. – Не выгоняйте меня, не выслушав…

– Мне интересно знать, что вы скажете, инфанта.

– Граф Бачиоки сообщил вам, что я разгласила о посещении генерала…

– Разве это неправда?

– Я не отвергаю, я сознаюсь.

– А… расскажите, инфанта.

– Когда молва о посещении генерала всюду распространилась, то я объявила, что он приходил ко мне…

– Как! – вскричала Евгения. – Так думают…

– Что я злоупотребила вашим доверием и приняла графа д'Онси в этих покоях. Вы жестоко наказываете меня, удаляя от себя.

Императрица с удивлением посмотрела на стоявшую перед ней на коленях инфанту.

– Так ты пожертвовала собой…

– Чтобы устранить всякую опасность, прекратить всякую молву; спросите графа Бачиоки.

– И ты не знала, что посетитель был принц Камерата!

– Клянусь всеми святыми, нет!..

– В таком случае император мне может простить эту поспешность, – сказала Евгения, поднимая инфанту и горячо пожимая ей руку. – Теперь я все понимаю, я поступила несправедливо с тобой…

Евгения чувствовала великодушие инфанты, она была восхищена жертвой Инессы, оставалось заставить молчать того, кто, как сообщил Бачиоки, разгласил о своем ночном посещении Тюильри. Императрица обняла инфанту.

– Ты не должна страдать от последствий, – сказала она, – уничтожь мое письмо и прости меня! Ты останешься при мне. Я выхлопочу у моего супруга прощение, которое ты тысячу раз заслужила. Пусть эти слова, сказанные от чистого и любящего сердца, облегчат твою печаль! Ты пристыдила меня. Только гнев и ненависть я чувствую теперь к тому, который хвалился тем, что посещал мой будуар. Не старайся защитить его. Мщение обманщику!

– Действительно ли он виноват? – спросила медленно и резким тоном Инесса.

– Только он и никто другой! Он или ты! Кто же другой мог изменить? О, Инесса, я завидую тебе – ты не любишь ни одного мужчины, – сказала императрица с рыданием и упала на грудь инфанты. – Я начинаю их презирать и ненавидеть!