Текст книги "Евгения, или Тайны французского двора. Том 2"

Автор книги: Георг Фюльборн Борн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 36 страниц)

XV. МЕКСИКА

Началась злополучная война против Мексики. Испанцы под начальством Прима, англичане под предводительством сэра Вайка и французы под командой Форея сели на корабли.

Намерение французского императора образовать из Мексики ленное государство было уже в I860 году решенным делом между ним и Морни.

Наполеон привлек на свою сторону эрцгерцога Максимилиана, вступившего в брак с Марией-Шарлоттой Бельгийской; он обещал сделать его императором Мексики, думая польстить этим честолюбию эрцгерцога, который, не подозревая об опасности, шел на верную гибель вместе со своей женой.

Война с Мексикой, начатая Наполеоном, имела своим Настоящим поводом единственно денежную спекуляцию. Морни завязал отношения со знаменитым спекулянтом Иекером, так что начало похода вполне соответствовало его завершению. Иекер дал заимообразно мексиканскому генералу Мирамону, известному негодяю, стремившемуся к деспотизму, восемь миллионов франков и за то получил от него вексель в семьдесят миллионов в государственную кассу Мексиканской республики. Иекер продал этот вексель Морни, который сумел втянуть в эту спекуляцию своего сводного брата Наполеона. Когда же Мексиканская республика отказалась платить деньги по векселю, а признала подлежащими к уплате только восемь миллионов, действительно данных взаймы, тогда разгорелась война. Это одна из тюильрийских тайн, о которых мало кто знал, а кто знал, не смел говорить.

Эта кровавая война началась не за оскорбленную честь Франции, не ради защиты французов, испанцев и англичан, населявших Мексику, но для того, чтобы занять недовольных и наполнить карманы двух людей деньгами, приобретенными низким обманом.

Испанцы и англичане скоро заметили, что хитрый Бонапарт употребил их как средство для достижения своей цели; потерпев значительные убытки, они вернулись, предоставив французам одним продолжать эту экспедицию.

Испанский генерал Прим, женатый на племяннице мексиканского министра Эчеверия, узнал от последнего, что даже при постоянных победах союзного войска Мексика никогда не может быть ленным французским государством, потому что Соединенные Штаты Северной Америки всегда будут восставать против этого.

Но Наполеон не отступил от своего намерения и отправил новые французские войска в Мексику под начальством генерала Базена, того самого, который в 1870 году сдался в Меце со всем своим войском в руки немцев.

Базен, преданный слуга Наполеона, был злым духом императора Максимилиана и несчастной Шарлотты, которых он после победы при Пуэбло и взятия мексиканской столицы поставил в полную зависимость от себя. Собственно Базен был императором Мексики по милости Наполеона; его можно было назвать проклятием, преследовавшим честного благородного эрцгерцога и его супругу; он виновен в пролитой в Мексике крови.

«Los Emperadores», как называли мексиканцы Максимилиана и Шарлотту, пытались царствовать, но очень быстро обнаружили свое бессилие. Базен вырвал из рук императора Максимилиана власть, которую тот . предложил временно разделить с ним. Подобно своему тюильрийскому учителю, он задумал прибегнуть к страху, чтобы смирить Мексику!

По его требованию «Los Emperadores» 3 октября 1863 года подписали декрет, который объявлял всех мексиканцев, защищавших отечество, разбойниками, преступниками, теми бандитами, которых Франция посылала под именем вольных стрелков против германцев. В декрете говорилось, что таких мексиканцев будут расстреливать в двадцать четыре часа.

Император Максимилиан не подозревал, что этим декретом он подписал свой смертный приговор. Собственноручно написал он злополучную бумагу, которую продиктовал ему Базен; теперь Максимилиан и его супруга были полностью в руках ставленника Наполеона.

Одна только Шарлотта поняла Базена и предостерегала от него; но даже и она не представляла, чтобы он мог когда-нибудь сделаться палачом ее царственного супруга.

Кровавый декрет был немедленно разослан по всем местам, где находились приближенные императора. Первыми жертвами его были два генерала президента Хуареса: Саласар и Артеага; за ними следовали тысячи.

Только теперь Максимилиан понял, насколько шатким был его трон, и убедился, что его советник был изменником. Одного из своих приближенных, Альмонте, он отправил в Европу, чтобы просить помощи у Наполеона, папы и Австрии.

Но «Los Emperadores» тщетно ожидали кораблей с золотом, войском и оружием. Людовик Наполеон предоставил Максимилиану самому выпутываться из расставленных сетей; папа пожал плечами, а австрийским волонтерам было запрещено ехать в Мексику.

На Шарлотту и Максимилиана обрушились все несчастья! Базен постепенно отходил от управления; он получил от Наполеона приказ оставить несчастные жертвы на произвол судьбы. Это был беспримерный поступок.

Разыграли комедию, которая окончилась ужасным образом! Мог ли Максимилиан, возбудив декретом Базена ненависть всего народа, держаться один, без войска Наполеона! Ему изменили, постыдно продали, и императорская корона, пожалованная клятвопреступным Бонапартом, стала несчастьем для Максимилиана и его супруги.

Скоро в его руках осталась незначительная часть Мексики, но и ту он не мог защитить. Однако, несмотря на обман Наполеона, он не решался бежать из страны, императором которой себя называл.

Базен посадил войска на корабли, чтобы возвратиться во Францию; напрасно умоляла его прекрасная Шарлотта не покидать их – слуга Наполеона был непоколебим. Только незначительное число друзей, между которыми находился принц Феликс Сальм, оставалось верным императору. В то время как в Париже праздновали победы, называли площади и улицы в честь одержанных побед при Пуэбло и Мексике, в то время как изменнику Базену пожаловали маршальство и готовились с триумфом встретить деморализованных солдат, император Максимилиан увидел, что он погиб, ибо генералы президента Хуапеса окружили его и более и более теснили.

Описав события, совершившиеся по ту сторону океана, вернемся к Олимпио и сообщим, как он избавился от казалось бы неминуемой смерти.

Отравленное вино, принесенное Маргаритой Беланже, которая предостерегала Олимпио, оставалось нетронутым несколько дней. Олимпио придумывал средства бежать и обмануть своих врагов, поклявшихся погубить его.

Спуститься из окна было безумием, так как оно находилось на недосягаемой высоте, а внизу текла река. Использовать веревку было нельзя, потому что Олимпио не хотел бросать тень на сторожа; простыни хватило бы только на одну треть высоты, да и не к чему было привязать ее, так как в окне не было ни одной железной перекладины.

Необходимо было отыскать другой выход, и Олимпио после долгих размышлений нашел его. В его комнате находился камин с дымовой трубой, почти прикрытый каменной стеной. Олимпио выяснил, что труба эта проведена в камин нижнего этажа, где, как передал ему сторож, был устроен архив и проходили заседания.

Решение было принято быстро. Он хотел оставить своих врагов в приятном заблуждении, что он выпил отравленное вино, а потом вдруг поразить их своим неожиданным появлением. Они не должны были догадаться, каким образом он спасся.

План его был превосходен. Вылив вино за окно, он оставил в бутылке несколько капель, чтобы его враги подумали, будто он отравился. Разрезав руку, он закапал пол кровью; потом разорвал часть своей одежды и исцарапал возле окна стену, чтобы тюремщики пришли к убеждению, что он бросился в Сену.

Что его план удался, мы уже видели на празднике в Фонтенбло, когда церемониймейстер передал императрице сообщение о случившемся.

Окончив эти приготовления, он предпринял опасное путешествие по дымовой трубе. Ему нужно было стараться не повредить стены и этим не открыть своим врагам придуманного им выхода из тюрьмы. Сердце его сжалось при мысли, что, попав в нижнюю комнату, он не найдет там никаких средств к бегству. Если двери заперты, окна имеют решетки, тогда весь план будет разрушен.

– Черт возьми, что же ты медлишь! Вперед, – прошептал он, убедившись, что никто не подслушивает у двери и не попытается помешать ему. – Правда, труба немного узка и ты вылезешь настоящим чертом, но разве стоит обращать внимание на подобные пустяки! Уже полночь! К делу, Олимпио! Теперь вы вытаращите глаза и узнаете, что я за человек! Трепещи, Евгения Монтихо! Мертвые встают из гробов!

Окинув еще раз внимательным взглядом комнату, он с удивительной для его роста и веса ловкостью опустился в трубу, ведущую в нижний этаж. Упираясь то спиной, то коленями в стенки трубы, он начал быстро скользить вниз; если и могло случиться при этом несчастье, то разве только то, что он расцарапал бы и повредил бы себе кожу. Но путешествие удалось превосходно. Без малейших повреждений он добрался до нижнего камина, который был больше и красивей верхнего.

Олимпио вылез из камина в длинную, высокую комнату, окна которой имели решетки; посреди находился стол с письменными принадлежностями, скамьи, стулья и несколько шкафов. Это была аудитория или судебная комната. Глаза его привыкли к темноте, и он различал все предметы очень ясно.

Здесь было две двери; одна из них, вероятно, вела в соседнюю комнату, другая же, без сомнения, в коридор и служила входом и выходом для судей.

Обе двери, как убедился Олимпио, были заперты. Он принялся разыскивать ключи, но не нашел ничего, что могло бы ему помочь…

Опасения его оправдались! Здесь внизу он был таким же узником, каким был наверху. Ломать двери он не решился, потому что шум выдал бы его.

Олимпио стоял и раздумывал. Он попал в ловушку и не видел никакого из нее выхода.

Вдруг одна мысль, один луч надежды озарил его, и спокойно, точно имел полное право и был сам судьей, он уселся в самое удобное кресло и стал осматривать комнату.

Хладнокровно ожидал он следующего утра. Когда сквозь высокие решетчатые окна проник первый луч света, до слуха его долетел громкий говор и шум шагов: сторожа с их женами собирались мести комнаты и приготовлять все необходимое для судей.

Только этого и ждал Олимпио. Он быстро поднялся и спрятался за один из высоких шкафов комнаты.

В ту же минуту двери, ведущие к выходу, отворились.

Олимпио увидел сторожа со щеткой; он думал напасть на него только в крайнем случае, если тот заметит его и станет угрожать; тогда он оглушил бы его ударом.

Сторож беззаботно напевал одну из народных парижских песен, бывших тогда в большой моде, потом взял несколько стаканов, выплеснул на пол заключавшуюся в них жидкость и удалился из комнаты, вероятно, для того, чтобы отдать своей жене мыть эту посуду.

Эта минута показалась дону Олимпио самой благоприятной. Лишь только затихли шаги сторожа, Олимпио покинул свое убежище и пошел за ним.

Он добрался до широкой лестницы, кругом не было ни души. Тихо и медленно стал он спускаться. Внизу находилась прихожая с выходом на улицу, которым пользовались чиновники; в ней тоже было пусто. Быстро сойдя на площадку, он отворил дверь и, никем незамеченный, очутился на улице.

– Удалось, черт возьми, – смеялся он, направляясь к Pontneuve и к лабиринту улиц, прилегающих к Лувру.

Потом он спокойно отправился на Вандомскую площадь, но свой отель нашел закрытым; постучав довольно долго у ворот, он убедился, что в доме никого не было.

Куда же скрылся Валентино?

По пустым улицам Олимпио отправился к отелю Клода и здесь встретил своего верного слугу, радость которого была безмерна.

Подавая ему новое платье, так как старое было грязное и разорванное, Валентино рассказал своему господину, что Хуан с Камерата вернулся в Париж, что первый из них поселился в испанском отеле, второй же исчез без следа.

Мы знаем, что на следующую ночь был назначен праздник в Фонтенбло.

Подкрепив себя пищей и вином, Олимпио лег отдохнуть, потому что для дальнейших предприятий ему необходимо было запастись силами.

Лишь только взошло солнце и дон Агуадо заснул, как Валентино осторожно и таинственно передал Хуану, что его господин воскрес из мертвых; вслед за тем в отеле Монтолона произошло одно из самых радостных и счастливых свиданий.

Хуан рассказал историю бегства Камерата, отыскать которого он теперь надеялся.

Надежда его однако не осуществилась. Олимпио никогда уже больше не видел принца. Несколько дней спустя Хуан известил его об убийстве Камерата и о свидании императрицы с Рамиро в замке Мальмезон.

Этим вечером воспользовался Олимпио для освобождения маркиза и своей Долорес.

В полном генеральском мундире, в сопровождении Хуана, он отправился в Тюильри. Двор не возвращался еще из Фонтенбло, императрица, пробыв несколько дней в Париже, уехала в замок Мальмезон. План Олимпио удался.

Часовые без малейшего препятствия пропустили генерала с офицером, которые поднялись по лестнице, ведущей в покои императрицы.

Слуги и горничные никогда не знали Олимпио. Именем императрицы он приказал провести его в комнату Евгении, и прислуга не посмела отказать ему.

Пробраться в Тюильри было смелым, отважным предприятием, и Олимпио совершил его с бесподобной уверенностью.

Он вошел в будуар Евгении, чтобы взять свой бриллиантовый крест, потом намеревался вместе с Хуаном направиться в замок Мальмезон, чтобы принудить императрицу освободить маркиза и Долорес. Ему была дана власть на это.

Отыскав бриллиантовый крест и повесив его на грудь, он заметил на письменном столе Евгении несколько бланков с ее подписью, оставленных ее тайному секретарю на случай необходимых приказов.

– Это очень кстати! Я избавлю императрицу от труда писать, – проговорил Олимпио, обращаясь к Хуану. – Взять на себя ответственность мне ничего не стоит.

– Что вы делаете! – вскричал Хуан, увидев, что Олимпио, схватив перо императрицы, набросал несколько слов над ее подписью.

– Я пишу приказ о немедленном освобождении маркиза Монтолона и сеньоры Долорес Кортино, – с невозмутимым спокойствием проговорил Олимпио.

– Тогда необходимо бежать вместе с ними, потому что завтра все это будет известно.

– Бежать совершенно незачем, Хуан! Предоставь все мне, я обо всем позабочусь. Ступай с этим в Консьержери. Бояться тебе нечего; прежде нежели наступит ночь, маркиза освободят. Вслед за этим другой приказ свези на бульвар «Bonne Nouvelle». В доме девицы Беланже томится Долорес. Ее также освободят; тогда проводи ее в Вандомский отель.

– Я опасаюсь, – проговорил Хуан, бледнея, – что вы погибнете, если не оставите в эту же ночь Париж.

– Не беспокойся, Хуан! В то время, как ты будешь освобождать маркиза и Долорес, мы с Валентино отправимся в Мальмезон.

– К императрице!

– Да, мне необходимо переговорить с ней.

Хуан с удивлением посмотрел на. Олимпио, который спокойно поднялся с места, как будто имел полное право на все сделанное им. На лице его была написана уверенность, глаза сияли радостью при мысли снова увидеть маркиза и Долорес.

– Как можно скорее в путь, мой молодой друг. Прощай, в точности исполни данное тебе поручение; я вполне доверяю тебе, потому что убежден в твоей храбрости, спокойствии и неустрашимости. Положись на меня – ты видишь, как я уверен в своей победе. Ничто не в состоянии задержать меня. Поезжай же; смотри только, исполни все в точности!

Хуан повиновался, хотя и не мог объяснить себе, каким могуществом обладал Олимпио.

На все приготовления им потребовалось не более четверти часа. Хуан и Олимпио оставили Тюильри, не возбудив ничьего подозрения.

Доехав до Карусельной площади, они расстались: Хуан поскакал к Консьержери, а Олимпио с Валентино отправился в замок Мальмезон.

Мы уже видели, что произошло там между ним и Евгенией.

XVI. РАЗЛУКА

Планы Олимпио увенчались полнейшим успехом.

Хуан по приказу императрицы освободил сначала маркиза Монтолона, потом сеньору, которую отвез в Вандомский отель.

Евгения, начинавшая бояться Олимпио, не отменила его распоряжений. Она пришла к заключению, что все планы ее друзей погубить этого человека – бесплодны; что он презирает их, смеется над ними. Она считала его уничтоженным, исчезнувшим навеки, а он вдруг явился в самый трудный час ее жизни.

Минута эта была незабываема. Благодаря ей Олимпио приобрел такое могущество, о котором никто не подозревал.

В Вандомском отеле произошло радостное свидание. Обняв свою возлюбленную, Олимпио обещал ей никогда более не разлучаться с ней.

Долорес была вполне счастлива, когда через несколько недель обвенчалась с Олимпио, из-за любви к которому она страдала несколько лет.

Это был самый радостный праздник, на каком когда-либо присутствовали Хуан и маркиз. Валентино сиял от восторга и не знал, как выразить свою любовь и преданность дону Олимпио и его супруге.

Несмотря на беспредельное счастье любимого им человека, Хуан был грустен и расстроен. Маркиз де Монтолон, казалось, знал причину его меланхолического настроения, потому что изредка с улыбкой поглядывал на своего молодого друга, который рассеянно посматривал на всех присутствующих.

– Черт возьми, что запало в голову нашему молодому капитану? – вскричал наконец Олимпио, счастливый обладанием своей Долорес и озаренный лучами любви.

– О… – сказал Клод де Монтолон с лукавой улыбкой, – мне кажется, что сердце Хуана не совсем спокойно.

– Маркиз великолепно изучил людей, – сказал Олимпио, – по лицу читает, как по книге.

Долорес от души смеялась над взволнованным юношей.

– Говори, Хуан! Сознайся, что стрела попала тебе прямо в сердце. Рассказывай, что случилось с тобой?

При таких настоятельных вопросах Хуан растерялся, покраснел и махнул рукой, как бы говоря: «Оставьте меня в покое! Такие вещи рассказывать не легко».

– Он еще так застенчив, что никогда не осмелится взглянуть прямо в светлые, прелестные глаза молодой девушки, – проговорил Олимпио.

– Сказать ли, что я заметил, Хуан? – спросил Клод со своей обычной нежностью.

– Пожалуйста, дядя Монтолон, у меня нет от вас секретов. Впрочем…

– Ты хочешь сказать, впрочем, что дело не зашло еще так далеко и рассказывать о нем можно, – перебил Олимпио. – О, мы это хорошо знаем. Говори же, Клод! Недаром есть пословица: в тихом омуте черти водятся.

В то время как Хуан застенчиво улыбнулся, маркиз начал серьезным голосом:

– Любовь друга нашего можно назвать несчастной, и я должен сознаться, что она серьезно беспокоит меня. Молодая дама, назовем ее Маргаритой, замужем за другим…

– Черт возьми, да неужели все мы околдованы, – проговорил Олимпио, – и всякий, связанный с нами, принужден натыкаться на препятствия.

Услышав имя Маргариты, Долорес насторожилась и бросила сострадательный взгляд на дорогого для нее Хуана.

– Открытие мое удивит всех вас, но я не должен скрывать его, – продолжал маркиз. – Не знаю, передала ли тебе, Олимпио, супруга твоя, что тот мнимый герцог жив и в настоящее время находится в Париже.

– Стало быть, Маргарита?.. – произнесла Долорес.

– По принуждению вышла замуж за полицейского агента Мараньона, который не кто иной, как Эндемо.

– Ужасная судьба! – вскричал Олимпио, вскакивая. – Тот негодяй…

– По приказанию своего господина женился на несчастной Маргарите Беланже, которая презирает его и преследует только одну цель: расстраивать постыдные планы Мараньона.

– О, она прелестное, чистое создание, – горячо проговорил Хуан. – Целью своей жизни она выбрала превращать в добрые дела наглые намерения того презренного. Она старается исцелить свою молодую и надломленную жизнь искуплением грехов того, кому отдана по принуждению.

– Воодушевление твое, Хуан, хорошо и честно, и я готов подтвердить, что ты говоришь правду, – сказал Олимпио, и Долорес согласилась с ним. – Маргарита и инфанта Барселонская спасли меня! Итак, Хуан, обещаю тебе, что презренный, с которым связана Маргарита, получит достойное наказание, и наказание это будет ужасно, клянусь тебе. Но Клод, ты сказал, кажется, что у него есть господин, назови его нам.

– С условием, – отвечал маркиз.

– С каким же именно?

– С тем, что ты будешь расплачиваться с Эндемо, а я с его господином.

– Хорошо. Назови нам его.

– Это государственный казначей граф Бачиоки!

– Он приказал Эндемо и агенту Лагранжу убить принца Камерата в Фонтенбло, – сказал Хуан, глаза которого засверкали. – Он велел арестовать вас в церкви Богоматери; он приказал Эндемо подбросить бомбы в ваш отель, – о, ряд его преступлений бесконечен.

– Он отправил тебя в Версаль и заключил в Санта-Мадре, – докончил Олимпио, обращаясь к Долорес. – Они должны умереть оба. Чаша терпения переполнилась!

Когда встали из-за стола, и Долорес, беспокоясь за Олимпио, просила его не подвергаться новым опасностям, а оставить Францию и вернуться в Испанию, чтобы насладиться там тихой и мирной жизнью, служанка доложила о приходе инфанты Барселонской.

Инесса пришла порадоваться счастью тех, с которыми она раньше, по наущению императрицы, не хотела знакомиться.

Олимпио и Долорес встретили дочь Черной Звезды с искренностью, которая благотворно на нее подействовала. Стоя между ними, озаренная их любовью, она узнала, что есть на свете истинно честные люди и что нельзя полагаться на те наблюдения, которые она сделала при дворе.

– Вам известна чудная, странная история моей жизни, – сказала Инесса, протягивая им руки и отбрасывая вуаль, скрывавшую черное звездообразное пятно на лбу. – Вы знаете тайну, которая, подобно проклятию, в продолжение многих лет преследовала меня. Вследствие черного знака, бывшего также на лбу моего отца, он лишился престола и отечества. Верьте, что нечестно завладевшие троном никогда не будут счастливы! Лишенная отечества, я стала ненавидеть человеческое общество и, подобно родителям, бежала из одного места в другое, по степям и непроходимым горам Испании, все вперед и вперед, не находя нигде покоя и пристанища; мы изображали собой семью номадов, гонимых общим проклятием… Судьба бросила нас в Париж; я сделалась приближенной императрицы, которая первая открыла во мне терпение и любовь к людям, и я вечно буду ей за это благодарна, хотя возбужденные ею чувства были ложны и ошибочны. Вам обязана я, после долгой внутренней борьбы, покоем и примирением! Вы научили меня любить и уважать людей, хотя большинство их отталкивает нас.

Долорес заключила растроганную до слез инфанту в объятия. Инесса поцеловала ее, как сестру.

– Когда я встретил вас однажды в ново-кастильской долине, вы казались мне чудными, таинственными привидениями, – сказал Олимпио Инессе. – Тогда я не думал, инфанта, что так близко сойдусь с вами. Рассказ о преследовании вашего покойного отца растрогал меня тогда до глубины души; только что произнесенные вами слова радуют меня. Мне кажется, что ненавидеть всех людей за подлость некоторых из них будет несправедливостью. Благодарю Бога, что вы научились любить людей.

– Грехи мои искуплены; самое страстное желание мое исполнилось, вы навеки соединены с Долорес, вы счастливы, а теперь – прощайте. Я оставлю двор; мне хочется уехать куда-нибудь подальше от этих вечных раздоров, от этих давящих друг друга людей.

– Куда же намерены вы ехать? – спросил Олимпио.

– В Испанию, благородный дон! Недалеко от Севильи находится окруженный стройными гибкими пальмами, уединенный полуразвалившийся домик моего отца – это единственное мое достояние. Туда я уеду, буду наслаждаться природой и мириться с людьми, ничего не требуя и не ожидая, но изучая их слабые стороны.

Долорес взглянула с мольбой на Олимпио.

– Уедем в Испанию, – прошептала она, – будем жить с Инессой в чудной далекой стороне.

– Хотя и тяжело, но в настоящее время я не в силах удовлетворить твое желание, которое самому мне не дает покоя. Но обещаю тебе, Долорес: инфанта поедет вперед, и мы последуем за ней.

– Что за чудное, счастливое свидание будет тогда, – произнесла Инесса, – смотрите же, сдержите слово. Я буду дорожить тем днем, когда вы переступите порог моего дома.

– Олимпио, что же задерживает нас в Париже? – спросила Долорес. – Уедем в Испанию.

Видно было, какое сильное впечатление производили слова донны Агуадо на ее супруга, так как и он жил только мыслью оставить Париж и насладиться мирной жизнью со своей Долорес.

– Не все еще сделано для того, чтобы я был совершенно беззаботен и спокоен! Не сердись на меня! Минута, о которой мы оба мечтаем, приближается; я увезу тебя на нашу далекую, чудную родину.

– И я усыплю цветами дорогу, ведущую к моему дому, – закончила инфанта. – Итак, терпение, Долорес! Кончайте свои дела и последуйте за мной все; и вы, маркиз, и вы, Хуан; принц уже не последует за нами, – прошептала Инесса, закрывая лицо руками при этом страшном воспоминании. – Верьте мне, скоро наступит возмездие и коснется всех, кто не понимает, что творится и чем все это кончится. До свидания.

Опечаленные предстоящей разлукой, любящие друг друга Инесса и Долорес горячо обнялись и поцеловались.