Текст книги "Грешница и кающаяся. Часть II"
Автор книги: Георг Фюльборн Борн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)
Эбергард двинулся дальше; подземный коридор раздваивался, и на пересечении находился аналой; все трое прошли мимо него.
По сырым ступеням они спустились во второе подземелье. Здесь Эбергард также заставлял себя заглядывать в каждую келью, но находил там только истощенных монахов, жалующихся на то, что мыши и крысы воруют у них черствый хлеб.
Брат Антонио с готовностью отворял каждую дверь, услужливо светил фонарем… Маргариты нигде не было, отчаянье подступало к сердцу Эбергарда.
– Вы все обошли и везде побывали,– сказал патер Целестин, когда они осмотрели последнюю келью; дальше была глухая стена.– Теперь вы убедились, князь, что девушки нигде нет. Ваше желание выполнено.
– Только наполовину, благочестивый отец; остается еще осмотреть женский монастырь.
– Женский монастырь? – в раздумье переспросил Целестин.
– Благочестивые сестры спят, как же мы, мужчины, можем войти в их кельи? – с упреком заметил брат Антонио.
– Нам придется войти туда, благочестивый отец,– сказал князь с такой твердостью, что патер невольно поежился.
Но, тем не менее, голос его прозвучал строго:
– Я не могу этого допустить, сударь.
– Что ж, тогда вам придется находиться под охраной моих людей до тех пор, пока я не привезу из Мадрида приказание открыть передо мной все двери. Королева Изабелла не откажет моей просьбе.
– Она не сделает этого, князь, потому что не имеет на то власти.
– Тогда дон Олоцаго мне поможет!
– Ваши старания будут напрасны, сударь! Вы можете назвать еще герцога де ла Торре, графа Рейса, если хотите… Но их приказы ничего здесь не значат; только святые отцы Санта-Мадре имеют право повелевать нами.
– Так выслушайте же, что я вам скажу, и запоминайте каждое мое слово. Князь Монте-Веро разыскивает свою дочь и знает, что она находится в одном их ваших монастырей. Если вы все-таки откажете ему в его требованиях, он объявляет вам войну!
Но патера Целестина эта угроза не испугала, а брат Антонио даже рассмеялся.
– Чтобы вы поняли все как следует,– продолжал Эбергард,– я поясню, что это будет война Бразилии против Испании, и вашей стране она будет объявлена от имени императора Педру Второго. И если бедный испанский народ, непричастный к вашим козням и высокомерию, вследствие моего же влияния окажется задетым этой войной лишь косвенно, то вы пострадаете непосредственно! Это я вам обещаю!
– Вы разгорячились, князь! Из-за такой пустой причины не должно произойти войны!
– Мелкие причины зачастую имеют крупные последствия, благочестивый отец. Откройте-ка книгу истории мира и поищите причины больших войн – едва ли вы встретите там что-нибудь достойное упоминания, чаще всего они так незначительны, что вызывают лишь усмешку. Поверьте, никто так не ненавидит бойню, резню, как я! Но против козней, злобы, коварства и неправедной власти есть только одно средство – сила. Я надеюсь, теперь вы поняли меня, благочестивый отец? Я спрашиваю – одумались ли вы?
– Если вы полагаете, князь, что мы вас боимся и из страха исполняем вашу волю, то это не так. Не забудьте, что и в Рио-де-Жанейро имеются агенты Санта-Мадре, и святые отцы и там могут показать свою власть. Видите – мы имеем над вами преимущество. Однако же я хочу доказать вам, что вы ошибаетесь, полагая, что ваша дочь находится в одном из этих монастырей. Брат Антонио, ступай скорей вперед и предупреди благочестивых сестер; мы пойдем вслед за тобой.
Монах выслушал приказание патера с большим неудовольствием, но, не смея более возражать, вышел.
Несмотря на отговорки, слова Эбергарда произвели большое впечатление на патера. Он понимал, что князь Монте-Веро наверняка выполнит свою угрозу, зная, что император Педру всегда не прочь наказать надменное испанское духовенство. А влияние Эбергарда на императора, который называл князя своим другом, было, как мы знаем, велико.
Выйдя из монастыря, Эбергард и Целестин увидели такую сцену. Сандок, связав вместе всех трех лошадей и освободив таким образом руки, крепко держал Антонио. Слуга выполнял волю своего господина, приказавшего никого не впускать и не выпускать из монастыря.
Патер Целестин не сказал ни слова, но был неприятно удивлен, увидев, что ворота монастырей уже взяты под охрану.
Брат Антонио вызвал сестру-привратницу, и по монастырю с быстротой молнии распространилось известие о том, что патер Целестин и какой-то чужестранец собираются осмотреть все кельи и коридоры.
Монахини быстро оделись и под громко выражаемым неудовольствием скрывали свое любопытство.
Вскоре патер вместе с князем вошли в монастырь.
Благочестивые сестры из-за каждого угла заглядывались на высокого красивого иностранца, и негодование уступало место удивлению и восхищению. Нечасто удавалось им видеть здесь светского человека, к тому же наделенного такой внешностью.
Князь, не замечая всеобщего к себе интереса со стороны монахинь, осмотрел с патером Целестином все кельи и потаенные ходы, все залы и подземелья, но тщетно. С каждой минутой уверенность Эбергарда, таяла, зато росло торжество Антонио. Насмешливая улыбка не сходила с его лица, но Эбергард ничего не замечал, поглощенный поисками.
Все внимание его было обращено на то, чтобы ни один закоулок не остался необследованным, но, кажется, надежда опять его обманула – нигде он не мог обнаружить и следа своей несчастной дочери.
– Итак, князь,– сказал патер Целестин,– теперь ваши требования исполнены.
– Я у вас в долгу,– отвечал Эбергард,– и сдержу свое обещание. Вернемся в ваш монастырь, там вы получите обещанную сумму.
– Вы благородный человек,– сказал патер с низким поклоном,– мне искренне жаль, что я ничего не могу сообщить вам о вашей дочери, которую вы ищете с такой заботой.
– Меня обманули чужие письма… Если бы я сам не убедился в том, что моей дочери нет в этих стенах, я бы никому не поверил. Простите мне беспокойство, благочестивый отец, которое я вам причинил.
Брат Антонио с нетерпением ждал возвращения в мужской монастырь и первым вышел из ворот.
Эбергард еще раз огляделся по сторонам и с сокрушенным видом направился вместе с настоятелем к выходу.
Брат Антонио, светя им, шел впереди и весь сиял от радости: он был уверен теперь, что барон щедро вознаградит его за добрую весть, которую он ему несет.
Вдруг из-за стены монастыря, в который они направлялись, послышался болезненный крик. Брат Антонио вздрогнул, ему был знаком этот голос, но он никак не мог определить, откуда именно кричат.
Крик повторился громче, и послышались слова:
– Черная бестия, оставь меня!… Помогите!
В лунном свете открылась такая картина: Сандок железной рукой держал за горло лежавшего на земле человека.
– Безбожный язычник убивает кого-то! – воскликнул брат Антонио, догадавшийся, что жертвой Сандока был Шлеве.– Это тот безбожник, которого чужестранный князь поставил караулить ворота.
– Брат Антонио, кажется, прав: ваш негр держит в своих руках какого-то человека. В подобных язычниках часто просыпаются злые инстинкты и побуждения,– заметил патер Целестин.
– Только ли в подобных язычниках?! – с горечью воскликнул князь.– Нет, благочестивый отец, злые побуждения бывают присущи и людям, считающим себя глубоко верующими. Мой негр Сандок вовсе не язычник, а такой же христианин, как и мы.
Подойдя ближе, он спросил Сандока, по-прежнему удерживающего на земле закутанного в плащ человека:
– Что случилось, друг мой?
– О масса, приятная встреча! – радостно воскликнул Сандок.– Взгляните, масса,– это барон Шлеве, злой барон. Он хотел выскользнуть из монастыря, но Сандок остановил его!…
Хотя присутствие в монастыре кармелитов барона Шлеве крайне насторожило Эбергарда, он не мог удержаться от улыбки, когда увидел этого бывшего камергера поверженного в пыль и корчившегося под тяжелой рукой Сандока.
Барон Шлеве действительно хотел незаметно улизнуть из монастыря, но негр, хорошо его знавший, воспрепятствовал этому. Когда же барон стал сопротивляться, он свалил его на землю.
Стеная и охая, барон взывал о помощи, но, увидев перед собой князя Монте-Веро, притих и понял, что ему осталось мало надежды.
Брат Антонио сделал попытку оттолкнуть негра, желая освободить барона. Но Сандок, не питая ни малейшего почтения к монашескому сану, так угостил его, что тот, охнув от боли, отскочил подальше.
Все это Сандок проделал одной правой рукой, так как левой он держал поводья лошадей.
– Если не ошибаюсь,– проговорил наконец Эбергард,– это действительно барон Шлеве. Как вы сюда попали, барон?
Патер Целестин, ничего не понимая, с открытым ртом молча смотрел на происходящее. Барона он видел первый раз и тоже не мог понять, как он здесь оказался.
Шлеве не находил слов для ответа. Голос отказался повиноваться ему – отчасти потому, что Сандок немилосердно сдавил ему горло, отчасти из-за душившего его бешенства.
– Сандок, ты переусердствовал,– заметил князь.– Я только велел тебе никого не выпускать. Помоги барону подняться!
– Эта черная бестия – разбойник! – проговорил наконец Шлеве сдавленным голосом.– Он напал на меня!
– Будьте так любезны, барон, объясните нам, как вы сюда попали? – сдержанно спросил Эбергард.– Во всяком случае, по меньшей мере странно, что вы находитесь в монастыре, настоятель которого ничего не знает о вашем пребывании в нем.
– Господин барон здесь проездом,– вмешался Антонио,– и я обещал разделить с ним на ночь свою келью.
– Но во всяком случае,– твердо и решительно проговорил Эбергард,– эта встреча дает мне достаточный повод полагать, что моя дочь все-таки скрыта здесь. Господин барон, я требую, чтобы вы ответили, где находится молодая немецкая девушка, которую вы прислали сюда с испанским монахом по имени Жозе.
– Знать не знаю никакой девушки! – воскликнул барон, и серые глаза его злобно уставились на князя.– Мне нечего вам сказать!
– О масса, барон лжет! Сандок своими ушами слышал, как барон и графиня говорили о вашей дочери.
Патер Целестин понял теперь, что между братом Антонио и бароном существует тайный сговор, и, чувствуя известное уважение к князю Монте-Веро, сказал ему:
– Вы видите, сударь, что я решительно ничего не знал обо всех этих делах! Если вы еще раз желаете вернуться в монастырь и возобновить поиски, то вам никто в этом не воспрепятствует.
– Я благодарю вас, благочестивый отец, и принимаю ваше приглашение. Брат Антонио потрудится пойти со мной, а Сандок позаботится, чтобы барон дождался моего возвращения.
– Вы захватили меня в плен? Это неслыханное насилие! – с бешенством воскликнул Шлеве.
– Я лишь на несколько часов задержу вас в своем обществе, господин барон. Сандок, займись бароном! Вы же, благочестивый отец, можете спокойно вернуться в свою келью и продолжить сон, который мы вынуждены были нарушить. О прочем не беспокойтесь – князь Монте-Веро имеет только одно желание: спасти своего ребенка.
– Я верю вам, князь. Да защитят вас все святые и помогут вам найти дочь! – напутствовал его патер и удалился.
Антонио пришлось выполнить требование Эбергарда, несмотря на то, что он выходил из себя от гнева.
И все же он улучил удобный момент и бросил барону успокоительный взгляд, как бы желая сказать: не бойтесь, он никого не найдет!
– Ступайте за мной! – сказал князь и направился к женскому монастырю, у ворот которого все еще стоял Мартин, с радостью услыхавший, что барон попал в железные объятия Сандока.
Эбергард постучал молотком в ворота. Сестра-привратница с видимым неудовольствием впустила их.
– Не будем больше беспокоить благочестивых сестер,– сказал князь,– спустимся только еще раз в подземелье. Мартин, оставайся на своем месте.
При этих словах брат Антонио изменился в лице: он почувствовал, что князь не успокоится до тех пор, пока не найдет несчастную. Положение его было прескверное. Но он все еще надеялся, что дверь в подземную камеру слишком хорошо скрыта, чтобы ее можно было обнаружить.
Войдя в монастырь, Эбергард сразу спустился по лестнице в подвал.
– Ступайте вперед! – сказал он Антонио.
Монах нехотя повиновался.
Князь не стал повторно осматривать кельи и другие помещения, он старался отыскать какой-нибудь след, не замеченный им при первом обыске.
Прошло уже порядочно времени, а князь по-прежнему ничего не мог обнаружить. Он снова прошел мимо аналоя, и монах уже было вздохнул с облегчением, как вдруг в конце коридора откуда-то из-под земли Эбергарду почудился тихий стон.
– Маргарита! – воскликнул он по-немецки своим громким, звучным голосом.– Маргарита, если ты где-то спрятана, то отзовись! Это я, твой отец, и я повсюду разыскиваю тебя!
Антонио сильно побледнел. Эбергард напряженно прислушался, и вдруг, как будто из могилы, донесся слабый голос:
– Я здесь, в подземной камере.
Князь вздрогнул. То был ответ на его вопрос, но откуда исходил этот гробовой голос?
Он прошел назад и остановился у аналоя. Ему показалось, что голос доносится как раз из-под него.
– Заживо погребена! – воскликнул он дрожащим голосом, и лоб его прорезали глубокие морщины гнева и сострадания.– Монах, человек ли ты?!
Эбергард вырвал фонарь из рук оцепеневшего Антонио и отодвинул аналой. Показалась низкая дверь, ведущая в подземный ход.
– Здесь… Я здесь…– яснее, но все еще очень слабо и приглушенно раздался голос.
– Матерь Божья, помоги ей и мне! – произнес Эбергард.– Дай мне ключ, монах, и исчезни с моих глаз, потому что я могу забыться!
Видя, что дело проиграно, и боясь мести Эбергарда, брат Антонио, бледный как смерть, отдал князю ключ и счел за благо воспользоваться его великодушием и побыстрей удалиться.
Эбергард дрожащей рукой отворил низкую заржавленную дверь. Из темного глубокого подземелья на него повеяло удушливым запахом; освещая себе путь, он осторожно спустился по заплесневевшим ступенькам.
– Маргарита! – воскликнул он дрогнувшим голосом.– Твой отец пришел освободить тебя!
– О Боже мой! – раздался слабый голос.– Не сон ли это? Я больше не могу… ноги меня не держат.
Пригнувшись, Эбергард сделал несколько шагов вперед и увидел стоявшую на коленях женскую фигуру.
Он не сразу узнал свою дочь в неверном свете фонаря. Лицо ее, залитое слезами, было обращено вверх, руки сложены для молитвы. Перед ним стояла кающаяся Магдалина, изнуренная горем и страданиями.
Пораженный этим зрелищем, Эбергард закрыл лицо руками. Из глаз его хлынули слезы.
– Маргарита! – произнес он, протягивая к ней руки.– Дитя мое! Я твой отец! Наконец я нашел тебя!
Девушка быстро выпрямилась и повернула свое бледное лицо к Эбергарду. Казалось, она силится понять, что говорит ей этот человек, хочет поверить своему неожиданному счастью и не может. Слезы застилали ей глаза.
– Отец… проговорила она наконец слабым пре рывающимся голосом.
Она протянула к нему руки, и губы ее вновь произнесли слова, прекрасные слова, которые она никогда раньше вслух не решалась произнести:
– О мой отец!
Силы оставили ее, она без чувств опустилась бы на каменный пол, но Эбергард успел подхватить ее.
– Дочь моя, дитя мое! – шептал он с невыразимой нежностью.– А теперь прочь из этой могилы! Свежий ночной воздух оживит тебя, многострадальная моя девочка!
Он бережно вынес ее из подземелья. Из каменной могилы, где она столько месяцев томилась в заточении и скоро обречена была принять мученическую смерть.
Жажда возмездия отошла у князя на второй план. Сейчас им владела одна забота – сохранить жизнь своей страдалицы-дочери.
Увидев любимого господина с безжизненным телом на руках, Мартин в ужасе перекрестился и произнес молитву…
Итак, князь Монте-Веро отыскал свою дочь. Но будет ли ему дано сохранить ее в живых?
XI. БАЗАР, УСТРОЕННЫЙ КОРОЛЕВОЙ
Теперь мы попросим благосклонного читателя вернуться вместе с нами в столицу.
Во время продолжительного отсутствия князя Монте-Веро при дворе произошло много перемен. Король сделался серьезным и молчаливым. Его теперь окружали другие советники, лучше прежних, но, обманутый своим камергером и его союзниками, он перестал доверять всем. Единственной его отрадой были теперь письма из Парижа, от сына Кристины.
Он питал к Эбергарду любовь и глубокую привязанность, возвышенные идеи князя вызывали у старого короля искреннее уважение, и он старался, подобно Эбергарду, удовлетворять общественные нужды, покровительствуя различным предприятиям и строительству.
Учрежденные князем Монте-Веро организации в Германии с каждым годом расширяли свою деятельность, и король во время поездок по стране никогда не проезжал мимо, не навестив их.
Дворец Эбергарда, находившийся на Марштальской улице, остался его собственностью, но управление дворцовым хозяйством князь поручил одному бедному семейству, взятому им под свое покровительство.
Королева с каждым годом все ревностнее посещала церковь, влияя своим примером и на короля; нам известны все тайные причины, объясняющие это обстоятельство. Большое влияние на королевскую чету имела принцесса Шарлотта, отказавшаяся от мирских почестей и ставшая игуменьей монастыря Гейлигштейн.
Казалось, дух Эбергарда говорил и действовал через нее. Она, благочестивая монахиня, отреклась от всего мирского, искала цель своей жизни в борьбе против мракобесия и, служа Богу, старалась всем указывать путь, ведущий к свету истины и жизни.
Она с презрением игнорировала все старания многочисленных придворных ханжей, пытавшихся возвысить себя своей мнимой религиозностью. Всеми силами боролась она против злоумышленных планов иезуитов, повсюду распространявших свое влияние; против тех богомольных пустословов, что под овечьей шкурой скрывают волчье сердце и показное благочестие используют лишь для достижения собственных целей, что гораздо хуже и противнее Богу, нежели дикость язычников, незнакомых с великими истинами христианства.
В этих благородных трудах Шарлотте постоянно казалось, что всеми ее поступками руководит Эбергард, что он рядом и борется вместе с ней. В свою очередь, королева и король охотно поддавались ее влиянию и следовали ее учению.
Принц Вольдемар, которому было теперь почти тридцать пять лет, редко показывался при дворе.
Он не мог забыть своего изгнания не потому, что оно разлучило его с девушкой, так сильно пострадавшей из-за него. С тех пор прошло немало лет, а время лечит душевные раны. Другая причина побуждала принца избегать шумной придворной жизни. Чтобы понять эту причину, нам следует познакомиться с прошлым принца.
Тлетворное влияние хромого камергера, как тень следовавшего за ним все время, поразило не только душу его, но и тело.
Отличительным качеством барона Шлеве была способность исподволь губить свою жертву. За всеми расчетами барона крылось что-то иезуитское. Он с большим искусством завлек неопытного двадцатилетнего принца в греховные наслаждения, постепенно приближающие его к смерти.
И Вольдемар, страдая душевно, слабел также и телесно. В то время мы видели принца слабым, бледным, усталым и грустным.
Однако Шлеве находил все новые и новые развлечения и все более увлекал слабохарактерного принца на путь гибели.
Так прошло несколько лет, и если бы случай не помог изобличить гнусный поступок Шлеве, который упрятал несчастную Маргариту так близко около замка, принц Вольдемар продолжал бы находиться под влиянием своего камергера и тем самым погубил бы себя окончательно.
Внутренний голос говорил принцу, что он причинил страшное зло прекрасной и невинной девушке, поверившей его клятвам и отдавшейся ему со всей пылкостью своего юного сердца. Но лишь теперь он получил возможность оценить всю бесчеловечность и мерзость натуры барона Шлеве.
Маргарита, как мы знаем, была далеко не первом девушкой, чью невинность барон принес в жертву им же развитым в принце страстям.
Но два обстоятельства заставляли принца серьезнее смотреть на свои отношения с прекрасной Маргаритой, тогда как все прочие жертвы его мимолетных увлечений давно были преданы забвению; во-первых, его сильная любовь к Маргарите, любовь, какой он еще никогда – ни прежде, ни после – не испытывал; и во-вторых, его клятва, первая и единственная в жизни, которая теперь невольно его обязывала.
Вольдемар постоянно упрекал себя в том, что так скоро покинул молодую женщину, оставив ее на попечение барона.
Но он ничего не знал о страданиях, которые пришлось вынести из-за него Маргарите; он не подозревал, что однажды ночью, зимой, она приходила в замок в поисках крова, но негодяй Шлеве вытолкал ее прочь и натравил на нее собак. А она была в таком положении, которое всеми народами почитается священным; негодяй видел это, знал, что она бездомна, голодна и на грани помешательства, и все-таки лишил ее приюта.
Если на земле существует справедливость, если Бог действительно не оставляет преступников безнаказанными, то уж конечно барона ожидали самые страшные кары.
Если бы Вольдемару было известно об этом преступлении, он, наверное, тогда же пронзил бы грудь негодяя шпагой.
Но принц покоился в объятиях Леоны, которую Шлеве сделал своей сообщницей, чтобы вернее погубить принца; Вольдемар в то время не думал о прекрасной Маргарите, ничего о ней не слышал, а когда однажды ему захотелось взглянуть на нее, она уже исчезла.
Вольдемар сошел бы с ума от горя, если бы увидел, как в заснеженном лесу молодая мать в безумном отчаянья бросила своих детей, которые были и его детьми.
Но он ничего не знал о Маргарите, и постепенно облик прекрасной молодой женщины потускнел в его памяти.
С течением времени душа принца пресытилась. Он отказался от всех светских развлечений, уехал в Париж и под чужим именем вел тихую уединенную жизнь, посвятив свой досуг изучению различных тайн природы, до сих пор ему неизвестных.
Обретя душевное равновесие, он вновь возвратился в Берлин, но придворной суеты старался избегать. Это был уже другой человек – серьезный и молчаливый.
Принц Вольдемар достиг теперь настоящей зрелости, был красив, статен и величествен, но вместе с тем ласков и снисходителен, особенно к прежним веселым приятелям, с которыми все же не порвал окончательно.
Лицо его обрамляла темная бородка, брови были черны и густы, а полные щеки дышали здоровьем. Развившись телесно, он и душу свою усовершенствовал, она сделалась возвышеннее и благороднее. Никому из окружающих не была известна тайна его жизни, даже самому близкому другу принца, игуменье монастыря Гейлигштейн.
Принц Вольдемар часто навещал принцессу Шарлотту – бывшую принцессу, которая постриглась в монахини; одно ее присутствие оказывало на принца благотворное влияние и успокаивало его.
То ли потому, что оба они немало пережили в прошлом, то ли благодаря любви к одному и тому же благородному человеку, жившему теперь в далеком Париже, но оба они – и Вольдемар, и Шарлотта – находили громадное удовольствие в беседах друг с другом.
Но что заставило принца так любить теперь Эбергарда, на которого он прежде смотрел косо? В нашем сердце часто происходят чудеса, которые мы напрасно стараемся объяснить, называя их симпатией, предчувствием и тому подобным.
В то время, когда Эбергард возвращался из Бургосского монастыря в Париж, близ монастыря Гейлигштейн произошел пожар в одном из городков и около десяти тысяч человек остались без крова, лишенные также одежды и пищи. В Берлине это известие вызвало, конечно, всеобщее сострадание. Начались сборы на воспомоществования, стали давать благотворительные концерты, представления – одним словом, со всех сторон посыпались благодеяния, чтобы помочь несчастным погорельцам.
Помимо общественных воспомоществований, добродетельная королева и ее супруг оказывали еще более существенные благодеяния.
Будучи попечительницей многих заведений, в том числе воспитательного дома и сиротских приютов столицы, королева объявила своим придворным, что она намерена устроить благотворительный базар в пользу пострадавших от пожара, а продавщицами будут девочки из воспитательного дома и сиротских приютов.
Королева выразила желание, чтобы придворные и состоятельные жители столицы помогли ей в этом предприятии, и велела взять из своей шкатулки значительную сумму для покупки разных предметов.
Король одобрил этот план и объявил своей благочестивой супруге, что намерен просить князя Монте-Веро уступить ему на время для этой цели свой дворец.
– Мы заранее знаем, что князь исполнит наше желание,– сказал король,– и тогда базар можно будет устроить в великолепном звездном зале; мы можем обещать большой успех этого доброго дела, потому что явится много любопытных, желающих полюбоваться чудесами роскошного дворца князя.
Согласие Эбергарда не заставило себя жlать, и, при общей поддержке, королева за несколько дней приготовила все необходимое для открытия базара.
Предсказание короля сбылось: наплыв публики был небывалый, каждому хотелось посмотреть дворец князя Монте-Веро; кроме того, аристократы, покупая из рук совсем юных девушек различные вещи, платили за них вдесятеро больше настоящей их стоимости.
Королева со своей свитой ежедневно посещала великолепный звездный зал, где вещи были разложены на длинных столах, покрытых белыми скатертями.
Понятно, что вся знать стекалась к базару, и сборы для погорельцев шли весьма успешно.
Принц Вольдемар посетил базар в первый же день вместе с остальными придворными. Желая купить какие-нибудь безделушки, он подошел уже было к столу, как вдруг внимание его привлекла одна из воспитанниц.
На маленькой скромной продавщице, как и на всех остальных девочках, было коротенькое платьице из голубого сукна, белый передничек и белый платочек вокруг шеи. Ее белокурые волосы вились крупными локонами, а черты лица были тонки и нежны.
Едва только Вольдемар хотел попросить у этой маленькой продавщицы какую-нибудь безделушку, как к нему подошел принц Август и завел с ним такой длинный разговор, которого хватило до самого конца базара. Вольдемар все же успел подойти к этой хорошенькой девочке и купить у нее коралловую нитку с маленьким крестиком.
Девочка, по-детски скромно смотревшая на него, протянула ему его покупку, но принц улыбнулся ей и попросил оставить нитку с крестиком себе. Девочка поблагодарила, и принц ушел.
Спустя несколько дней Вольдемар снова посетил базар, на этот раз в сопровождении игуменьи монастыря Гейлигштейн; он пришел как раз вовремя, чтобы стать свидетелем сцены, чреватой важными последствиями.
Шарлотта пожелала прежде всего пройти в звездный зал, с которым у нее было связано много воспоминаний, прежде чем там соберется толпа. Принц Вольдемар охотно сопровождал ее; он хотел показать своей благочестивой кузине прелестную сиротку и заранее предвкушал радость от этой встречи.
В зале было еще немноголюдно.
Принц был в штатском платье, так что никто не обращал внимания ни на него, ни на игуменью.
Шарлотта, осматривая звездный зал, всецело ушла в свои воспоминания.
А тем временем двое распорядителей базара остановились возле белокурой девочки, так заинтересовавшей принца Вольдемара, и повели свой разговор.
– Почему вон у той продавщицы почти совсем нет вещей? – спросил один у другого.– Надо смотреть за этой девчонкой; к сожалению, в приютах содержится много испорченных созданий, которым нельзя доверять!
– Она все распродала и, как я вижу, получила много денег,– возразил другой.
– Так, а что означают эти лубочные картинки, лежащие на пустых местах? – снова спросил первый, пожилой уже человек со злым выражением лица – вероятно, какой-нибудь отставной чиновник.– Не может быть, чтобы ей велено было их продавать.
– Насчет картинок я ничего не знаю.
– Как не стыдно оскорблять взоры знатных особ подобной безвкусицей!
С этими словами он подошел к юной продавщице.
– Как тебя зовут, девочка? – спросил он довольно грубо.
Именно в этот момент принц Вольдемар заметил девочку и направился к ней.
– Жозефина, благородный господин,– ответила девочка.
Имени принц не расслышал, но присутствовал при всем остальном разговоре.
– У тебя очень мало вещей, все ли у тебя в порядке? – спросил пожилой, испытующим взглядом уставившись на ребенка; при этом вопросе лицо девочки покрылось румянцем.
– Все недостающие веoи проданы, благородный господин,– пролепетала девочка,– а деньги сданы.
– Ты очень покраснела, это нехороший признак! За тобой будут строго наблюдать. Что означают эти лубочные картинки, как они попали сюда, кто их дал тебе?
– Никто, благородный господин,– опустив глаза, чуть слышно ответила девочка.
– Что значит «никто»? Кто нарисовал эти дрянные картинки?
– Я, благородный господин.
– Ты? Разве в воспитательном доме учат рисованию? Я думал, там учат только работать, а не тратить время на пустяки.
– Я рисовала эти цветы в свободные от занятий часы,– сказала девочка.
– И где ты взяла краски?
– Чужая дама, посетившая недавно воспитательный дом, видела мои рисунки и подарила мне ящик с красками; тогда я стала раскрашивать цветы.
– И ты осмеливаешься предлагать покупателям эти скверные картинки – здесь, где бывают королевские особы? Или ты воображаешь, что это художественные произведения?
– Нет, благородный господин, но мне хотелось, подобно богатым людям, чем-нибудь помочь несчастным погорельцам, а так как я больше ничего не сумела сделать, кроме этих картинок, то и принесла их сюда и…
– Убери сейчас же эти ужасные картинки,– перебил ее чиновник,– и не смей никогда больше заниматься этой мазней!
– Не сердитесь, благородный господин,– сказала девочка, и слезы выступили у нее на глазах, слезы обиды.– Я не думала, что мои картинки так плохи, но если вы не желаете их видеть, я уберу.
Девочка принялась быстро собирать картинки, и тут к столу подошел принц Вольдемар.
– Покажи-ка мне свои работы,– ласково попросил принц и протянул за ними руку. Чиновник в замешательстве то бледнел, то краснел – он узнал принца и, заикаясь, пытался что-то сказать.
Игуменья тоже приблизилась к ним, а принц, бросив пренебрежительный взгляд на грубого и невежественного чиновника, более не обращал на него внимания.
– Эти цветы очень естественно нарисованы, дитя мое,– сказал он девочке и подозвал Шарлотту.– Посмотрите, дорогая кузина! Не правда ли, это неплохо сделано?
Шарлотта с удовольствием рассматривала то живописные картинки, то прелестного, раскрасневшегося ребенка.
– Но что это такое? – проговорил Вольдемар, указывая на коралловую нитку с крестиком, лежавшую рядом с картинками.– Разве маленькой продавщице дали две таких нитки?
– Нет, ваше королевское высочество, каждая из них получила по одной такой нитке для продажи! – отвечал чиновник, довольный, что может сообщить принцу нужные сведения.
– Так ты пренебрегла моим подарком, милая голубоглазка? – спросил принц с легким упреком.– Я ведь купил у тебя эту коралловую нитку и затем уже подарил тебе.
– Какая неслыханная дерзость! – с негодованием заметил чиновник.
– Не сердитесь, благородный господин…
