Текст книги "Султан и его враги. Tom 1"

Автор книги: Георг Фюльборн Борн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 39 страниц)

– Будь что будет, а пока нужно противодействовать влиянию Шейха-уль-Ислама, которое должно быть уничтожено. Зора-бей должен уехать! Я считаю, будет лучше, если он попытается убежать из тюрьмы, уехать в эту же ночь и, не останавливаясь ни в Вене, ни в Кельне, сразу отправится в Лондон. Прежде чем он прибудет туда, мы выхлопочем ему помилование, прежде чем он устроится в Лондоне, он уже будет назначен военным атташе.

– Слова вашей светлости пробуждают во мне радость и благодарность! Можно ли считать их окончательным решением? – спросил Гассан.

– Мне ничего не известно об аресте Зоры-бея. Я передам тебе его бумаги, необходимые для его отъезда, и Зора-бей может в эту же ночь оставить Стамбул.

– А бегство из тюрьмы, ваша светлость, вы считаете необходимостью?

– Я буду его защищать.

– Приношу вашей светлости благодарность за эту милость.

Великий визирь подошел к письменному столу, выбрал несколько приготовленных бумаг, подписал их и передал Гассану-бею, который принял их с глубоким поклоном.

– О бегстве, в сущности, не может быть и речи, дело идет скорее об исполнении приказа министерства иностранных дел, – сказал Махмуд-паша. – Если Шейх-уль-Ислам постарался отправить нужного нам офицера в тюрьму, то должен быть готовым к тому, что мы его освободим, когда он нам нужен, вот и все! Я отчитаюсь за это, когда придет время, перед его величеством султаном. Тебе ничего не остается делать, как передать бумаги Зоре-бею и позаботиться о том, чтобы он в эту же ночь с первым поездом выехал из Стамбула! Времени еще довольно.

Гассан взял бумаги, поблагодарил пашу и в радостном волнении оставил конак великого визиря. Он немедленно отправился в сераль Было еще не так поздно. Он застал смотрителя того отделения огромного императорского дворца, в котором помещалась тюрьма. Тот низко поклонился влиятельному высокопоставленному офицеру – давно всем уже было известно, что Гассан стал любимцем султана.

– Открой мне тюрьму, – приказал Гассан. – Я должен передать благородному Зоре-бею этот приказ, который я и тебе показываю, чтобы ты не помешал ему оставить тюрьму.

– Оставить тюрьму? – спросил удивленный смотритель.

– Прочитай этот приказ министерства иностранных дел.

– Мудрый и высокий Мансур-эфенди был здесь и приказал мне соблюдать особенную бдительность.

– Вот эти бумаги предписывают немедленный отъезд Зоры-бея военным атташе в Лондон.

– Если ты говоришь и приказываешь мне это, благородный бей, я не осмеливаюсь противоречить тебе, – сказал смотритель, сам не зная, что делать, и отворил камеру, в которой находился Зора-бей. Там была уже зажжена лампа.

Увидев Гассана, Зора бросился к нему навстречу.

– Будь желанным гостем в моем одиночестве! – воскликнул он.

– Твое одиночество должно кончиться, – сказал Гассан, дружески поздоровавшись с Зорой.

– Разве Шейх-уль-Ислам уже низвергнут? – спросил Зора.

– Тише, – сказал Гассан, так как смотритель был в коридоре и мог слышать их разговор. – Еще нет, но мы с Сади надеемся, что дни его сочтены, но обо всем этом ты узнаешь уже в Лондоне.

– В Лондоне?

– Да, Зора, ты в эту же ночь должен отправиться туда.

– Значит, я должен бежать?

– Да, пожалуй что так, но по приказу великого визиря и министерства иностранных дел.

– Какую связь имеет все это, я ничего не понимаю.

– Все очень просто: в министерстве иностранных дел не знают, что ты арестован, ты назначен военным атташе в Лондон, тебе приказано немедленно отправиться к месту назначения.

– Друг мой, ты говоришь правду?

– Вот твое назначение.

– В Лондон? Ведь это мое заветное желание! Всем этим я обязан тебе!

– Ни слова больше, друг мой, нельзя терять ни минуты. Ты должен ехать ночным поездом! – сказал Гассан и вручил бумаги своему товарищу, который перелистывал их вне себя от радости.

– Какое счастье! Все в порядке… Я бегу… Или нет, я уезжаю… Вот приказ!

– Счастливого пути, Зора! Перед тобой открывается новый мир, новое поприще! – сказал Гассан, прощаясь со своим другом. – Да поможет тебе Аллах! Присылай известия о себе и помни своих друзей в Стамбуле.

– Благодарю, Гассан, горячо благодарю за все, кланяйся Сади! – воскликнул Зора.

Гассан поспешно оставил тюрьму, вслед за ним вышел и Зора. Внизу их ожидал смотритель.

– Ты, насколько это возможно, облегчил мой арест, вот тебе в награду, – сказал Зора, подавая старому смотрителю значительную сумму.

Смотритель чуть не заплакал от радости, поцеловал руку Зоры и пожелал ему всякого благополучия. Затем он снова запер двери камеры и вернулся в свое жилище внизу сераля.

Зора немедленно отправился к себе на квартиру. Сади еще не было дома. Он поспешно велел уложить чемоданы и отправился на вокзал. В полночь он уже мчался к новой, давно манившей его цели.

В это позднее время Шейх-уль-Ислам, возвращаясь с заседания в серале, зашел в квартиру смотрителя и сообщил ему, что завтра кади отошлет документы сераскиру и тогда уже начнется следствие.

Ужас охватил старого кастеляна при этих словах.

– Благородный Зора-бей уже уехал, – сказал совершенно озабоченный смотритель.

– Уехал? Зора-бей?

– Точно так, ваша светлость, два часа назад благородный бей оставил тюрьму.

– Он ее оставил? Что это значит? Ты его выпустил?

– По приказу его светлости великого визиря, который Зоре-бею передал благородный Гассан-бей.

– Значит, они меня опередили, – пробормотал Шейх-уль-Ислам с мрачным видом, – но не все еще пропало, его можно догнать и схватить.

А затем, обратившись к смотрителю, сказал, что он будет привлечен за это к ответственности. Бледный от страха смотритель хотел просить помилования, но Мансур-эфенди не слушал его и быстро вышел из коридора, решив немедленно использовать все средства, чтобы помешать бегству Зоры.

XXX. Падение Шейха-уль-Ислама

Приняв Сирру из рук Мансура-эфенди и кади, палач запер ее в одну из комнат на верху башни, где мы были уже вместе с Сади. Черный гном с покорностью переносила все, она ни слова не говорила Будимиру, приносившему ей хлеб и воду. Но когда вслед за уходом Мансура-эфенди и кади палач запер все ворота и двери и в башне водворилась тишина, Сирра проворно вскочила с места.

Глаза ее привыкли к темноте, она видела не хуже кошки и ясно могла рассмотреть всю камеру. Окошечко было очень высоко, но это была еще не беда, так как она лазила лучше любой белки. Плохо было то, что оно так плотно и крепко было заделано решеткой, что Сирра была не в состоянии ничего с ним сделать. Она пробралась к двери и стала разглядывать ее. Дверь была так надежна и крепка, что Сирра не могла и думать о том, чтобы открыть ее. Но пробуя замок и крюки, она нашла, что задвижка была слабая, и наконец, после небольших усилий, ей удалось ее вытащить, задвижка была железная и заостренная. В голове Сирры сейчас же возникла мысль – воспользоваться этим орудием для бегства, и она немедленно решила сделать отверстие где-нибудь в стене. Это была нелегкая работа, но Сирра принялась за нее со свойственной ей настойчивостью. Она очень хорошо понимала, что в стене, выходящей на улицу, это сделать невозможно: она была такой прочной, что даже рабочие со всеми необходимыми инструментами только за несколько дней могли пробить в ней отверстие. К тому же палач, войдя в комнату, мог заметить следы ее работы. Сирра должна была отыскать более удобное место и скоро нашла его в стене, выходящей в коридор, она была тоньше и к тому же была за дверью, что совершенно скрывало ее от глаз Будимира. Сирра немедленно принялась за работу. При помощи железной задвижки она стала пробуравливать отверстие. Твердая стена долго не поддавалась ее усилиям. К утру ей все-таки удалось вытащить один кирпич. Боясь быть замеченной палачом, который мог скоро прийти к ней, она снова вложила кирпич в отверстие и рукой размела весь мусор.

Только через несколько часов пришел Будимир, он принес свежую воду и хлеб и сейчас же удалился. Сирра поспешно продолжала работу. Она могла действовать только одной рукой, другой у нее не было. Но недостаток силы восполнялся ловкостью. За день отверстие значительно увеличилось, а к вечеру в одном месте оно уже доходило до коридора.

Надо было быть осторожнее. Она должна была использовать все средства, чтобы в ту же ночь совершить свой побег. Она прилагала все усилия и с еще большим рвением принялась за работу. К счастью ее, Будимир весь день и весь вечер не показывался, а с наступлением ночи отверстие было уже так велико, что она могла проскользнуть в него. Не медля ни секунды, она пробралась в коридор. Вложив задвижку обратно в дверь, Сирра проскользнула на лестницу и спустилась вниз.

Но, подойдя к высоким крепким дверям, которые внизу отделяли лестницу от коридора, она услышала шаги палача.

Затаив дыхание, она прислушивалась. Сердце в ней замерло от испуга и ожидания.

Простояв несколько минут, она вскочила на широкие перила и подтянулась до маленького окошечка на самом верху двери. Никто другой не смог бы влезть так высоко, но для Сирры не было никакого препятствия, которое она не сумела бы преодолеть. Окно не открывалось – это было досадно!

К тому же наверху не на что было опереться, так что Сирра должна была сейчас же спрыгнуть. На дворе бушевал ветер. Погода была очень мерзкая Комната палача была далеко, она могла отважиться разбить окно. Она снова взобралась наверх и быстро и решительно выдавила стекло – зазвенев, полетели вниз осколки. Сирра прождала минуту – дольше продержаться она не могла – никто не приходил, Будимир не слышал шума.

Проворно, как кошка, пролезла она в образовавшееся отверстие и удержалась рукой за внешний край двери. Затем она освободила руку и спрыгнула на пол, очутившись в том самом месте, откуда расходились несколько коридоров.

Теперь она была спасена. Палач не являлся. Тихонько прокралась она к большим дверям башни и осторожно отодвинула задвижку. Теперь перед ней открылись двери темницы! Она вышла на свободу и так же тихонько притворила за собой дверь.

Быстрыми шагами миновала она двор, подошла к маленьким воротам в наружной стене, осторожно отодвинула засов. Она была свободна и избавилась от страшной опасности. Затворив за собой ворота, не теряя ни минуты, она опрометью бросилась через поле, чтобы ближайшей дорогой добраться до берега, переправиться в Беглербег и там в султанском дворце отыскать Гассана-бея.

На берегу было много лодочников, и она быстро переехала в Беглербег.

До сих пор все, как нельзя лучше, удавалось ей.

Теперь наступало главное дело: нужно было при содействии Гассана-бея убедить султана в низких замыслах и интригах Мансура-эфенди и во что бы то ни стало низвергнуть Шейха-уль-Ислама.

Сирра счастливо пробралась мимо стражи во двор, проскользнула в галерею, где взад и вперед сновали слуги. У одного из них она спросила о Гассане-бее. Он поспешил наверх узнать, был ли тот во дворце.

Но в ту минуту, когда невольник вернулся с ответом, что Гассана там нет, Гамид-кади в сопровождении двух слуг вошел в галерею дворца, направляясь в это позднее время в покои султана.

Вдруг он увидел перед собой Сирру. На минуту он остолбенел от удивления: неужели это ужасное создание имело двойника? Как попало оно сюда, когда должно было сидеть в тюрьме палача?

Заметив кади, Сирра страшно испугалась, но со свойственным ей присутствием духа сейчас же хотела ускользнуть от него и потихоньку выбраться из галереи.

Но Гамид-кади дал знак своим слугам схватить ее, что им удалось сделать уже во дворе. Затем он приказал им отвести пойманную к палачу, так что к рассвету Будимир снова имел в своих руках ускользнувшую от него жертву.

На этот раз он позаботился о том, чтобы поместить ее в более надежную камеру, чтобы она еще раз не сбежала от него, и сам принялся караулить свою жертву.

Кади отправился к султану представить ему на утверждение приговор, в котором ложная пророчица приговаривалась к смерти на виселице, и Абдул-Азис скрепил его своей подписью. Он боялся пророчества, предсказавшего ему скорое низвержение с престола, и думал уничтожить его действие, бросив в тюрьму и казнив пророчицу.

На следующий вечер, сразу после заката солнца, пророчица должна была быть повешена на той площади, вблизи которой совершила она свое мнимое преступление над старой Ганнифой, так как никто не хотел и слышать ее оправданий.

Перед деревянными воротами Скутари, на песчаном обнаженном холме, палач построил виселицу, вид которой знаком каждому и на которую всякий смотрел не иначе, как с тайным ужасом.

В свое отсутствие Будимир поставил помощника перед дверью камеры, где была Сирра, чтобы на этот раз уже не выпустить ее из рук, а сам принялся за работу. Сначала он полагал, что лжепророчица будет сожжена, и приготовил уже все необходимое для устройства костра.

Теперь же ему нужно было поставить виселицу, что было для него делом привычным. Так как Будимир работал над виселицей один, то настал полдень, а она все еще не была готова.

Был пасмурный, холодный зимний день, и обитатели Константинополя, по-видимому, не желали выходить из своих домов. К тому же только немногие знали о предстоящей казни, Мансур-эфенди предпочел не разглашать о ней и не делать ее публичной: он не знал еще, какое впечатление произведет на народ казнь прежде всеми почитаемой чудом и многими посещаемой пророчицы. Могло дойти до возмущения, и хотя в подобных случаях одного его торжественного появления на месте казни в сопровождении свиты было бы достаточно для удержания фанатичной толпы, но все-таки такой бунт мог иметь дурные последствия, и было бы хорошо совсем избежать его. Если бы только Сирра окончила свою жизнь на виселице, то всякая опасность была бы устранена.

Тем не менее, вид виселицы все-таки привлек несколько любопытных прохожих, они подошли к эшафоту, но нашли там одних кавассов, от которых не могли получить никаких сведений.

К вечеру сплошной туман покрыл весь Константинополь, море и ворота, и густым покрывалом завесил ужасный эшафот. А потому только небольшая кучка зрителей собралась перед старыми деревянными воротами и остановилась вблизи эшафота посмотреть, что будет.

Сирра, казалось, вполне смирилась со своей участью и спокойно, без трепета шла навстречу смерти. Ее огорчала только мысль, что она не увидит больше Рецию и не в силах будет помочь ей. Она должна была умереть, не узнав, нашел ли ее Сади и взял ли он ее под свою защиту.

Но какую пользу могли принести теперь вопросы и сожаления? Участь Сирры была решена. С каждым часом день клонился к концу, а после заката солнца она должна была распроститься с жизнью, не положив конца низким планам и делам Мансура. Он оставался продолжать свои дела и безнаказанно злоупотреблять своей властью.

Сирра проиграла в борьбе, должна была уступить ему, и Мансур поспешил заставить ее замолчать.

После обеда, окончив свою работу, Будимир вернулся в тюрьму. Он немедленно пошел к своему помощнику и велел отворить дверь комнаты, где сидела его жертва, он хотел убедиться, там ли еще она была. Затем он принес ей красную блузу, какую всегда должны были надевать осужденные к смерти на виселице, приказал надеть ее и быть наготове, так как скоро придет ее последний час.

Отдав все необходимые приказания, Будимир отправился во двор и принялся запрягать старого, одряхлевшего на службе мула в низенькую повозку с толстыми стенками.

Через час должно было закатиться солнце. До места казни было довольно далеко, Будимир вернулся в камеру заключенной, которая, следуя его приказанию, надела красную блузу. Она казалась в этом костюме страшней и ужасней, чем когда-либо. Красная одежда, покрывавшая ее безобразное тело, была слишком длинна для нее и шлейфом волочилась по земле. Сам Будимир с удивлением смотрел на Сирру, одетую в красную блузу, такого страшного существа он никогда еще не видел. В воображении его рисовалась она на виселице, это было бы зрелище, какое за всю жизнь еще ни разу не представало перед глазами старого палача.

– Готова ли ты, Сирра? – спросил он. – Сойдем вниз, пора тебе отправляться на смерть. На месте казни имам прочтет тебе напутственную молитву. Не нужно ли тебе сказать еще что-нибудь?

Сирра вместо ответа отрицательно покачала головой, затем между палачом и его помощником вышла во двор, где ожидала их низенькая двухколесная повозка.

Будимир открыл заднюю дверь повозки и втолкнул Сирру в небольшое, замкнутое со всех сторон пространство. Сверху было отверстие, заделанное железными прутьями, наподобие клетки, чтобы преступники могли видеть небо, но не смели и думать о бегстве.

Дверь затворили, палач взмахнул кнутом, и мул потащил повозку. Рядом с ней шел, держа вожжи, Будимир, а за ним – его помощник.

Так этот необычный экипаж добрался до того места на берегу Босфора, где постоянно был наготове большой паром для перевозки маленьких экипажей, животных и прочего.

Повозку вкатили на паром, и гребцы принялись за работу.

Будимир видел, что нельзя терять ни минуты. Ему показалось, что муэдзины возвестили уже о наступающем закате.

Сирра сидела неподвижно, словно птичка в клетке. Она забилась в угол и пристально смотрела вперед. Теперь, казалось, она не могла больше рассчитывать на помощь и спасение. Не нашлось никого, кто бы помог ей обличить Шейха-уль-Ислама. Еще немного – и она будет уже на месте казни, вблизи которого она нашла труп доброй, старой Ганнифы.

Сирра не сомневалась, что бедная старуха стала жертвой Мансура и грека, будучи убитой вместо нее. Она была уверена, что смерть предназначалась именно ей, Ганнифа же вместо нее случайно попалась в руки подстерегающего свою жертву убийцы.

Достигнув противоположного берега, повозку выкатили с парома, и Будимир снова погнал мула, чтобы скорее добраться до места казни.

В это время Гассан был вдвоем с султаном в его кабинете. Ои знал, что через несколько часов совершится казнь пророчицы и что с ней погибнет возможность низвержения Шейха-уль-Ислама.

С каждым часом влияние Гассана на Абдула-Азиса возрастало, и он мог позволить себе больше, чем кто-либо другой.

Но вот в кабинет явился камергер и объявил Гассану, что. Шейх-уль-Ислам во дворце и настоятельно просит султана об аудиенции.

Гассан поручил камергеру продержать Шейха-уль-Ислама до тех пор, пока он не придет звать его в кабинет султана.

– Что там такое? – спросил султан, когда камергер безмолвно удалился.

– Мансур-эфенди просит аудиенции у вашего величества, – отвечал Гассан, сразу угадавший, что тог пришел доложить султану о бегстве Зоры.

– Что ты хотел сообщить мне сегодня утром о великом муфтии и о приговоренной к смерти лжепророчице? – спросил султан.

– Я хотел открыть вашему величеству, что пророчица эта была орудием Мансура-эфенди!

– Орудием Мансура? Для чего?

– Для того, чтобы с помощью ее усилить свою власть, свое могущество и, прежде всего, расположить в свою пользу светлейшую султаншу Валиде!

– Это тяжкое обвинение, Гассан-бей, – сказал Абдул-Азис.

– Я никогда не решился бы легкомысленно рисковать доверием и благосклонностью вашего величества, – отвечал Гассан, – я говорю правду! Мансур-эфенди пользовался для своих целей тем уродом, которому он Дал название чуда и сделал пророчицей, она сама призналась мне в этом. Еще не ушло время допросить ее, однако надо торопиться, Мансур-эфенди очень проворен, он хочет устранить эту соучастницу своих тайн, которая кажется ему теперь опасной, и сегодня же вечером совершится ее казнь!

– Ведь пророчица обвинена в убийстве!

– Это ложное обвинение, сделанное для того, чтобы скорее и под прикрытием закона совершить ее казнь!

– Кавассы нашли ее на трупе!

– Убитая была дружна с ней! Убить хотели пророчицу, и только случай спас ее! Ее вызвали ложным известием из дома софта в это отдаленное место! Вместо нее пошла та, которая через несколько часов была найдена убитой!

– Кого же ты подозреваешь, Гассан?

– Пока еще я не могу ответить на это вашему величеству, но клянусь моим вечным спасением, что пророчица не совершала этого преступления!

– Позови ко мне великого муфтия! – приказал султан, когда Гассан возбудил в нем более важные подозрения. Ему снова пришло в голову, что Мансур-эфенди все еще не дал ответа по поводу вопроса о престолонаследии! Это замедление, это молчание были все равно, что отказ. Итак, все милости, которыми осыпал Абдул-Азис Шейха-уль-Ислама, пропали даром, он понял это. В ту же минуту ему впервые показалось подозрительным, что мать его, султанша Валиде, в последнее время совсем перестала враждовать с Шейхом-уль-Исламом и недоверчиво относиться к нему, по-видимому, заключив с ним мир! Уж не заговор ли это? Не прав ли Гассан? Этот Мансур не один ли из тех врагов, которых он должен опасаться при своем дворе?

Абдул-Азис вполне доверял Гассану. Его обвинение имело в эту минуту на султана такое действие, от которого можно было ожидать самых лучших результатов. Но султан, казалось, хотел поставить Шейха-уль-Ислама лицом к лицу с предъявленными ему обвинениями. Гассан ввел Мансура в кабинет. Тот сразу почуял беду, как только его заставили ждать, особенно когда его ненавистный враг пришел проводить его к султану. Однако он ничем не выдал своей ненависти и недоверия, а с гордой, величественной осанкой прошел в кабинет султана.

Он низко поклонился султану и сделал недовольный вид, когда Гассан встал возле своего повелителя.

– Ты пришел доложить мне, что пророчица будет казнена? – спросил Абдул-Азис.

– Я пришел к вашему величеству с другой вестью, – отвечал Мансур-эфенди, не удостоив Гассана даже взглядом, – с вестью, которая привела меня в крайнее изумление и которую я немедленно должен довести до сведения вашего величества!

– Ты возбуждаешь мое внимание, великий муфтий. Что это за известие?

– Убийца Магомета-бея, начальника твоих телохранителей, в прошлую ночь бежал из тюрьмы сераля!

– Офицер, который содержался там под арестом? – с досадой спросил султан.

– Зора-бей, ваше величество, бежал ночью, и все попытки догнать и задержать его были тщетны.

– Убежал? Как это могло случиться?

– Двери тюрьмы открылись перед Зорой-беем, – отвечал Мансур-эфенди с иронической улыбкой.

– Двери открылись?

– Обстоятельство это кажется удивительным, – продолжал Шейх-уль-Ислам, злобно улыбаясь, – но с дозволения вашего величества я сейчас же разрешу загадку!

– Говори!

– Молодой офицер, который стоит возле вашего величества, приказал открыть двери и вручил беглецу необходимые бумаги!

Султан вопросительно взглянул на Гассана.

– Что такое? Что все это значит? – строго спросил он.

– Его светлость мудрый и правосудный Шейх-уль-Ислам изволит говорить правду, ваше величество! – невозмутимо отвечал Гассан. – Зоре-бею был прислан приказ из министерства иностранных дел! Он был назначен военным атташе в Лондон и этой же ночью немедленно уехал к месту своего назначения, где он, вероятно, добьется таких же успехов, как и в борьбе с мятежными арабами!

– И ты, Гассан-бей, вручил ему этот приказ?

– Точно так, ваше величество!

– Я пришел просить ваше величество о преследовании беглеца и о наказании виновного, – продолжал Мансур, – я являюсь истцом.

– Разве ты не знал, что Зора-бей был арестован по моему именному приказу? – обратился султан к Гассану. – Как мог ты явиться подателем этих бумаг?

– Я поступил по совести: Зора-бей – верный слуга вашего величества! Тот же, которого он наказал за недостойный поступок, служил не вашему величеству, а Шейху-уль-Исламу, – бесстрашно отвечал Гассан, – пусть гнев вашего величества падет на меня и на Зору-бея, нас утешает только то, что мы верой и правдой служим вашему величеству и никому больше!.. А Магомет-бей душой и телом предан был его светлости Шейху-уль-Исламу и исполнял лишь одни его приказания. Никогда не могли бы вы, ваше величество, удостоить его полного доверия!

Мансур-эфенди задрожал от бешенства при этих словах Гассана.

– А потому на попытки Шейха-уль-Ислама отомстить Зоре-бею за начальника капиджей надо смотреть не иначе, как на желание отомстить за смерть своего протеже, чтобы возбудить тем сильнейшую привязанность к себе в его преемнике, – продолжал Гассан. – Я же того мнения, что солдаты и офицеры какого бы то ни было государства не могут служить двум господам, что они должны быть верными, преданными и покорными слугами своему государю и никому больше!

Султан был поражен словами Гассана, и когда тот смолк, наступила пауза.

– Я желаю сначала выслушать доклад великого визиря о деле того офицера, который ночью бежал из тюрьмы, – строго сказал Абдул-Азис, и этот ответ дал понять Шейху-уль-Исламу, что он проиграл дело.

– Махмуд-паша сообщит мне о назначении Зоры-бея, я думаю, оно крайне важно и необходимо!

– Крайне важно и необходимо, так я слышал из уст Махмуда-паши, – подтвердил Гассан. – Зора-бей отправлен атташе в Лондон, где у него важные связи!

– Доклад великого визиря разъяснит это дело. Мне говорят, – обратился султан к Шейху-уль-Исламу, который стоял перед ним бледный и со сверкающими глазами, – что воскресшая из мертвых девушка, называемая пророчицей, состояла под твоим надзором и руководством, так ли это, великий муфтий?

Мансур ожидал всего, только не этих слов, которые прямо показывали, что султан уже явно не доверяет ему. Абдул-Азис пристально и строго смотрел на Мансура, и тот должен был собрать все свое присутствие духа, чтобы не выдать себя.

– Правда, я был в доме софта, чтобы убедиться в чуде, – отвечал он тихим, беззвучным голосом, – вот и все.

– Где теперь тот софт? – спросил султан.

– Он сошел с ума.

– Я спрашиваю, где он, великий муфтий, ты понял меня?

– Он умер, ваше величество!

При этих словах Мансура Абдул-Азис быстро взглянул на него – взгляд этот был красноречивее слов, он ясно показал Шейху-уль-Исламу, что султан знал слишком много!

– Кто это, ваше величество, приписывает мне руководство пророчицей? – обратился Мансур-эфенди к султану, он понял теперь опасность своего положения и должен был использовать все, чтобы только победить, в противном случае ему грозила погибель.

– Гассан-бей, я велю тебе отвечать, – обратился султан к своему адъютанту.

Оба противника стояли теперь друг против друга.

– Я имею доказательство своих слов, – начал Гассан, – его светлость Шейх-уль-Ислам не захочет, да и не в состоянии будет отрицать то, что пророчица по имени Сирра, дочь старой толковательницы снов Кадиджи из Галаты, была орудием его планов. Его светлость не в силах будет также опровергнуть, что пророчица только повторяла слова, которые он подсказывал ей, стоя за ковром!

– Подсказывал ей! – вскричал султан.

– Свидетельница еще жива, стоит вашему величеству приказать, и она, пока еще не казнена, будет приведена сюда, от нее мы узнаем правду!

Мансур-эфенди видел, что падение его близко, однако он не хотел так легко выйти из игры.

– Слишком поздно! Солнце заходит! Пророчица сейчас примет достойное наказание, – сказал он.

– В таком случае, перед высоким лицом его величества, – обратился Гассан к Мансуру, – я спрашиваю вашу светлость, правду ли я сказал, и надеюсь, ваша светлость не допустит того, чтобы допрашивать свидетелей, подчиненных вашей светлости! Я повторяю свое показание, что пророчица была орудием вашей светлости и только повторяла те слова, которые ваша светлость подсказывали ей.

– Говори! Правда ли это? – спросил Абдул-Азис, едва сдерживая гнев.

– Надеюсь, ваша светлость не будет вынуждать меня допрашивать ходжу Неджиба и другого сторожа пророчицы, вами же назначенных!

– Ты приставил к ней сторожами своих слуг? – вскричал султан, не дожидаясь ответа от смертельно бледного Шейха-уль-Ислама. – Довольно! Я не нуждаюсь в показаниях слуг великого муфтия! Все так, как утверждаешь ты, Гассан-бей, невероятное оказалось правдой! Итак, пророчица была орудием в руках Мансура-эфенди! Тебе представится случай, – обратился он к последнему, – в уединении, в одиночестве подумать о том, что ты наделал и что произнес устами той пророчицы!

Шейх-уль-Ислам хотел просить султана выслушать его объяснения, но страшно разгневанный Абдул-Азис наотрез отказал ему.

– Ты узнаешь мои дальнейшие приказания, – сказал он, – а теперь – ступай!

Мансур-эфенди был низвергнут, впал в немилость и перестал быть главой всех магометан. Он был слишком горд для того, чтобы пасть в ноги султану, а может быть, видя бесполезность подобного унижения, удержался от него.

Он ограничился безмолвным поклоном и вышел из кабинета, бросив на Гассана взгляд смертельной ненависти.

С этой минуты Мансур перестал быть Шейхом-уль-Исламом, так как султан мог сменять и назначать его, но никогда, однако, не мог приговорить его к смерти или к лишению имущества.

– Ты оказал мне новую услугу, обличив этого неверного слугу моего трона, – сказал султан своему адъютанту, когда они остались вдвоем, – теперь я верю, что пророчица была невиновна.

– Несчастное орудие этого человека, которого постигла теперь немилость вашего величества, должно поплатиться жизнью за то, что показалось ему опасным, – отвечал Гассан, – солнце закатилось, и в эту минуту несчастное создание должно умереть!

– Этому не бывать! – воскликнул султан. – Пророчица должна жить, чтобы доказать вину Мансура-эфенди.

– Ваше величество прикажете…

– Я приказываю пощадить жизнь пророчицы.

– Если еще не слишком поздно, если палач в своем усердии не исполнил уже приговор Мансура и его сообщника и не казнил несчастную, то она будет спасена.

– Поспеши же исполнить мое приказание, – сказал Абдул-Азис своему любимцу.

Гассан поклонился и бросился вон из кабинета.

Может быть, Сирра, несчастная жертва Мансура, была еще жива, может быть, Гассан мог еще вырвать ее из рук палача, который уже вез ее на место казни.