Текст книги "Адский штрафбат"

Автор книги: Генрих Эрлих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

* * *

Они уперлись спинами в стены Праги, Варшавского предместья. Русские уже были здесь месяц назад, на это указывали сгоревшие танки и полуразложившиеся трупы их солдат, которых некому было похоронить. Тогда их удалось отодвинуть от стен города. И вот они приступили во второй раз.

Это была неплохая позиция, на ней можно было попытаться закрепиться. Но командование рассудило иначе. Им приказали оставить предместье и перейти на левый берег Вислы. Они не могли миновать Варшаву. Она была суждена им.

* * *

Наступило обычное в таких случаях затишье. Наступавшие давали оборонявшимся возможность покинуть город. Зачем озлоблять противника и вынуждать его оборонять каждый дом, если он готов оставить их добровольно. Дают – бери, продолжить драку можно и потом. Лучше в чистом поле, но можно и в следующем городе. Побить и еще что-нибудь отнять.

570-й батальон покидал Прагу одним из последних. Юрген с обер-лейтенантом Вортенбергом поспешили по мосту на другую сторону. Там клубилась темная толпа, плохо различимая в белесом утреннем свете. Скорее всего, это был затор, тоже обычное в таких случаях дело. Надо было разобраться и с затором, и с тем, куда им двигаться дальше. Им не хотелось вдруг застрять на мосту или около него. Они не очень доверяли джентльменству русских – те могли начать авианалет или артобстрел в любой момент.

Они быстро со всем разобрались. Юрген вернулся на мост и сделал серию условленных сигналов белым флажком: можно начинать движение. Колонна батальона вступила на мост. Впереди шел подполковник Фрике. Он считал делом чести пройти по мосту как положено, ровным строем, печатая шаг. Если бы у них было знамя, он бы приказал его развернуть. Но и так все выглядело очень достойно. Они не бежали. Они даже не отступали. Они просто меняли позицию, как когда-то давно на маневрах в присутствии государя императора Вильгельма Второго.

Да по такому мосту грех было не пройтись парадным маршем. Недаром он назывался Новым, [29]29
  Neue Brücke (нем.) – Новый мост, немецкое название моста кн. Понятовского.


[Закрыть]широкий, крепкий, с ровным покрытием, почти не поврежденным артиллерийскими обстрелами.

А Юрген, облокотившись на кованую решетку моста, тоже по большей части сохранившуюся, обозревал окрестности. Он был в Варшаве только раз, три недели назад. Он видел лишь кусочек полуразрушенного города. Но даже по сравнению с этим открывшаяся его взору картина была ужасной. Города как такового не было, была череда развалин с редкими вкраплениями более или менее целых домов, которые обреченно ждали своей очереди – до них пока не дошли ноги саперов и их безжалостные руки, до них случайно не долетели бомбы и снаряды.

Многие высокие дома с рухнувшими внешними стенами походили на пчелиные соты, другие на тонкое кружево, они не заслоняли обзора. Лучше бы заслоняли, потому что череда разрушений тянулась до самого горизонта, насколько хватало видимости. Воздух был насыщен пылью, гарью и сладковатым запахом разлагающихся трупов. Кресты на многочисленных соборах были сбиты. Один из соборов, чуть наискосок от моста, горел ярким пламенем. Дым растекался во все стороны, как ладан. Небо не принимало его. Бог отринул этот город.

Краем уха Юрген слушал разговор нескольких саперов, возившихся поблизости с электропроводкой. Говорил преимущественно один, старый, лет двадцати пяти, сапер. Он поучал молодых, присланных ему в помощь. Юрген немного поежился, когда услышал, что под ним, на опорах и под полотном моста находится почти три тонны взрывчатых веществ мгновенного заряда, четыре с половиной тонны низинного заряда и четыре тонны донарита. Сюда бы Красавчика, он бы вмиг разъяснил, что означают эти названия. Но и без него было понятно, что, когда рванет, – мало не покажется.

С некоторым удивлением он узнал, что заряды начали закладывать еще в конце июля, когда они были в Брестской крепости, вернее, уже в подземелье крепости. Но все равно это было далеко, Варшаве ничего непосредственно не угрожало, даже восстания не было и никто его не ожидал. Что ж, век живи, век учись. Вон оно, как командование рассуждает, все загодя. Скажи теперь кто, что в Берлине начинают минировать рейхсканцелярию, он уже не удивится.

Неприятно кольнуло, что запалы должны были зажечь еще в 5.30. Выходило, что они должны были остаться на той стороне, что их бросали. Им, конечно, не привыкать. Они бы сражались до последнего. В крайнем случае, они бы нашли способ перебраться через реку. Но все равно неприятно. Их спасла случайность. Саперы во время зажигания попали под сильный винтовочный обстрел. Один из товарищей старого сапера погиб неположенной смертью, двое других были ранены, поэтому и пришлось вызывать новую команду. А еще были повреждены некоторые провода. Сильный, видать, был обстрел. Вот только кто и откуда мог стрелять здесь из винтовок? Этого Юрген не мог взять в толк.

Батальон уже проходил мимо него.

– Взвод! Внимание! Равнение на-право! – браво скомандовал Красавчик.

Он, конечно, прикалывался по своему обыкновению. А парни у них во взводе такие, что всегда готовы поддержать шутку товарища. Они повернули к нему каменные лица и принялись с удвоенной энергией печатать шаг, прижимая локти к туловищу. Юрген вытянулся и отдал им честь. Во всякой шутке есть доля шутки. А с честью шутить не надо.

Рядом с Красавчиком шагала Эльза. Вот бедовая девчонка оказалась! Как пристала к ним, так уже и не отстала. Прошла с ними весь их последний ратный путь, короткий, но кровавый. Она эту кровь, как могла, уменьшала, у нее это действительно неплохо получалось. И вот шагает рядом с Красавчиком, одетая в мужскую форму, неделю не мывшаяся, со спутанными волосами, а глазки-то угольком подвела. Девчонка! Голова повернута, подбородок вскинут, губы крепко сжаты, хоть сейчас на учебный плакат для новобранцев. Красавчик ест глазами начальство, то есть его, Юргена, а Эльза – Красавчика. На кого же ей еще так смотреть, кроме как на Красавчика?

Юрген пропустил колонну и пошел сзади, помахивая свернутым флажком. Раздался нарастающий вой, грохот, полотно моста задрожало. Юрген обернулся. Из-за предместья кучной стаей неслись русские снаряды. Но они опоздали. Первый снаряд запустил цепную реакцию взрывов. Два пролета моста поднялись в воздух, развалились на куски и тяжело ухнули в реку.

И почти тут же мимо головы Юргена просвистела пуля.

– Вот черт! – сказал Красавчик, который отстал от колонны и подошел к Юргену, чтобы посмотреть, что осталось от моста.

Просвистела вторая пуля. Красавчик ничего не сказал. Он пригнулся и побежал вслед за колонной. Юрген за ним. Они бежали не от пуль, они бежали навстречу им. Пули неслись из города.

Колонна сворачивала с моста направо, на набережную. Предполагалось, что это будет теперь их позиция, тут они должны были дожидаться возможного десанта русских. Честно говоря, они надеялись немного передохнуть, вымыться, поесть несколько раз чего-нибудь горячего, выспаться. Но они были готовы, если надо, сидеть у реки и сторожить русских. Это отвечало их самым сокровенным желаниям! Но было уже поздно. Своими суетными желаниями они сами накликали беду. Командование переменило решение. Им было приказано выдвинуться на несколько кварталов в глубь города и сменить бригаду Дирлевангера.

Штаб Дирлевангера располагался в каком-то лицее, видно, госпиталей в округе не было. Это был относительно целый район города, вокруг лицея стояло три или четыре дома под крышами с целыми рамами в окнах. Стекол в окнах, впрочем, не было.

– Занимайте, – гостеприимно предложили им эсэсовцы. – Там есть кровати с одеялами и подушками, посуда и вообще все, что нужно, даже водка, если хорошо пошарите по углам.

– А что с жителями? – спросили они.

– Жителей нет. По крайней мере, в этих домах.

– А куда делись? – с досужим интересом.

– Черт их знает! В подвалах сидят, ушли или… вообще, – последовал неопределенный жест.

– А те, что в подвалах сидят, они что едят? – интерес стал предметным. Есть всем хотелось страшно. Они целую неделю толком не ели, а что перепадало, то сразу сгорало в бою.

– Да у этих поляков у каждого запасов на полгода вперед. Макароны, крупы, масло, колбаса, копченое мясо, сало. В тех же подвалах хранят или в квартирах, в тайниках. Жратвы здесь завались, только ее найти нужно. Или из хозяина вытрясти, если он вдруг под руку попадется.

Солдаты постепенно втягивались в дома, располагались в квартирах, превращая их в казармы. Из подъезда выбежала Эльза с ведром в руках, засеменила к эсэсовцам.

– Мальчики, а где у вас воду берут?

– Да вон, из старой колонки, – ответили эсэсовцы. – Если работает. С утра работала.

– Юрген, – сказала она, обернувшись к ним, – я там миленькую квартирку для вашего взвода присмотрела. Дверь в дверь с моей.

– Господин ефрейтор сам разберется, – строго сказал Красавчик. Он Эльзе спуску не давал.

– Господин фельдфебель, – поправил его Юрген, – меня подполковник Фрике еще третьего дня повысил в чине приказом по батальону.

– Извините, господин фельдфебель! Готов искупить кровью.

– Искупите, – сказал Юрген. С языка сорвалось. Прикусил, да уж поздно было.

Они стояли на дворе втроем, Юрген, Красавчик и Брейтгаупт, и ждали подполковника Фрике и его приказов. И вдруг во двор ввалился Штейнхауэр. Он вел перед собой двух поляков в конфедератках с застегнутыми под подбородками ремешками, военных брюках и гражданских пиджаках. Руки у обоих были связаны за спиной. Увидев товарищей, Штейнхауэр ткнул по очереди поляков прикладом в спину, свалив их с ног у стены, и подошел к ним. Он старался изобразить радость от встречи с ними, но у него это плохо получалось.

– А вот и вы, – сказал он безжизненным голосом безмерно уставшего человека.

– А вы еще здесь! – воскликнул Юрген.

– Ты хочешь сказать: на земле. Сам удивляюсь. В бригаде – две с половиной тысячи потерь.

– Да вас всего меньше тысячи было.

– А теперь меньше пятисот. И из этих пятисот большая часть новичков. Из пополнения.

– Пять из шести, – прикинул Юрген.

– Да, я один из шести. Вот и удивляюсь.

– Мы думали, вы тут давно управились.

– Мы с одним Старым городом все никак управиться не можем. Помнишь Старый город? Мы его еще при вас штурмовать начинали. Два на два километра, полчаса неспешной прогулки пешком. Мы их шли две недели! – взорвался он. – Туда вбили несколько тысяч тонн бомб и снарядов, их обстреливали из небельверферов, [30]30
  Немецкие ракетные установки, аналог русских «катюш».


[Закрыть]их гвоздили из мортиры, мы сожгли все запасы горючего для огнеметов, там не осталось камня на камне, но все равно из-за каждого лежащего камня в нас стреляли. И вот когда мы их наконец добили, они вдруг появились вновь, у нас в тылу, они захватили плацдарм на берегу Вислы и теперь ждут там десанта русских. Они теперь ждут десанта русских! – вдруг истерически расхохотался он.

– На берегу должны были стоять мы, – сказал Юрген, несколько обескураженный.

– Вот когда выбьете, тогда и встанете.

– А как тут вообще, в других районах? – спросил Юрген, чтобы немного сменить тему.

– Черт его знает! Старик разругался со всем местным начальством. Он признает над собой только одно начальство – рейхсфюрера. А тут лезут всякие! Начальник штаба Баха-Зелевски СС-штандартенфюрер Гольц сунулся с указаниями, как проводить одну операцию. Ну, Старик ему и ответил. Взял пулемет, поехал к штабу и врезал по окнам. Бах-Зелевски попробовал ему за это попенять, так Старик сказал ему, что если этот Гольц еще раз сунется, то он его просто убьет. Тут еще СС-группенфюрер Рейнефарт возомнил себя нашим начальником. Старик вызвал его на дуэль. Тот больше у нас и не появлялся. Ни мы к ним, ни они к нам. Ни черта не знаем!

– Сумасшедший дом, – сказал Юрген.

Со стороны поляков, лежавших у стены, донесся какой-то шум. Они уже не лежали, они стояли и наскакивали друг на друга, сталкиваясь грудью, как бойцовые петухи.

– Ты, английский прихлебала, вот русские придут, мы вас всех к стенке поставим! – кричал один.

– Молчи, еврейский прихвостень! Мы заставим Сталина признать нашу победу, а потом мы вас всех перевешаем! – кричал другой.

– Чего это они? – спросил Юрген.

– Собачатся, не видишь? – сказал Штейнхауэр. – Их так и взяли. У них тут две группировки, одна вроде как отечественная, Армия крайова, другая вроде как народная, Армия людова, одна за англичан с американцами, другая за русских, те союзники, а эти собачатся.

– И как ты их различаешь?

– А чего мне их различать?! По мне, что одни – бандиты, что другие. И от одних пулю ждать можно, и от других. Я бы их поставил к одной стенке и расстрелял бы. Да Старик приказал языков привезти, похожих на офицеров. Он и расстреляет.

Юрген перевел товарищам высказывания поляков, они показались ему забавными.

– Не дели шкуру неубитого медведя, – сказал Брейтгаупт.

«Verkaufe nicht das Fell, ehe du den Bären hast.»

Это сказал Брейтгаупт.

Они дружно кивнули: это точно. С Брейтгауптом вообще трудно было не соглашаться.

– Это как если бы у нас была одна партия националистическая, а другая – социалистическая, тоже бы, наверное, собачились, – сказал Красавчик, – вот так посмотришь на все это и подумаешь невольно, что национал-социалистическая – это еще не худший вариант, – неожиданно закончил он.

Юрген тоже посмотрел и подумал. Он попробовал не согласиться с Красавчиком. К его удивлению, далось ему это с трудом.

* * *

Это только говорилось, что они сменили бригаду Дирлевангера. Они дрались как сиамские близнецы, сросшиеся спинами, эсэсовцы били на запад, они – на восток. Они знали, как важно ощущать в атаке плечо товарища. Здесь они узнали, что ощущать спину товарища – это тоже хорошо. Ведь в городе главная опасность всегда исходила со спины, трудно сражаться, все время оглядываясь. На фронте они привыкли смотреть только в одну сторону, встретиться с противником лицом к лицу они никогда не боялись.

Они и рады были бы разъединиться с бригадой Дирлевангера, эти эсэсовцы уже давно не казались им славными парнями, но они не могли это сделать, они оставались товарищами поневоле. После проведения очередной операции они возвращались в их общую штаб-квартиру, чтобы немного поспать, упав на кровать, в относительной безопасности, чтобы поесть, чтобы взять боеприпасы. Боеприпасами их снабжали исправно, с чем с чем, а с этим у них не было проблем. Они набивали подсумки и ранцы и вновь уходили в город, углубляясь в хитросплетение улиц.

Юрген поднял руку вверх – стоять! Он выглянул из-за дома, взятого ими накануне. Перед ним был очередной квартал, длинный ряд домов, частично разрушенных и уже носивших следы штурма. Они повторяли путь, уже пройденный однажды солдатами Дирлевангера. Невозможно было угадать, в каком из домов засели повстанцы. Силы у них были уже не те, на все дома их не хватало, они концентрировались в каком-нибудь одном и оборонялись в нем до последнего. Определить, в каком, можно было только одним способом – вызвав огонь на себя.

– Вперед! – крикнул Юрген и бросился через улицу.

Загремели выстрелы, в одном из домов в окнах показались повстанцы с винтовками в руках. Туда! За спиной Юргена кто-то вскрикнул, упал с металлическим лязгом на мостовую. Это была их дань разведке. Сколько повстанцев было в доме, тоже было неясно. Это могло показать только вскрытие, вскрытие дома. Отделение? Взвод? Они узнают это потом, когда захватят дом и пересчитают число погибших. Это могла быть рота. Тогда, скорее всего, пересчитают их. Им это будет уже безразлично. Да они и сейчас ни о чем особо не задумывались. Они просто приступали к выполнению работы, становящейся помаленьку привычной.

Они расчистили гранатами вход в дом и стали постепенно продвигаться наверх, беря каждый новый этаж как очередную вражескую линию обороны. Они врывались в квартиры, как в траншеи, стреляя не глядя вправо и влево. Здесь не могло быть никого, кроме повстанцев. Любой, кто находился в этом доме, независимо от возраста и пола, был повстанцем. Это была железная логика.

На втором этаже они сделали короткую передышку.

– Делу время, потехе час, – сказал Брейтгаупт и достал из ранца пачку галет.

«Erst die Last, dann die Rast, erst die Arbeit, dann's Vergnügen.»

Это сказал Брейтгаупт.

Он разделил пачку по-братски и сел в кресло, положив вытянутые ноги на тело убитого повстанца. Он сидел и жевал галету, как крестьянин жует свой полдничный бутерброд после тяжелой работы в поле.

– Шоколаду бы, – мечтательно сказал Красавчик. Шоколад был лучше галет. Но последнюю плитку они съели два дома назад. – Вот черт! – воскликнул он и прыгнул рыбкой в распахнутую дверь в соседнюю комнату.

В окне перед ними медленно опускалась на веревке связка из нескольких динамитных шашек. Горел кончик бикфордова шнура. Это был «подарок» от повстанцев с верхнего этажа. Он походил на праздничный торт с горящей свечкой. Так показалось Юргену, который еще облизывал губы, вспоминая вкус помянутого Красавчиком шоколада. Он повторил прыжок Красавчика. Они выбрали правильную позицию – в комнате было две двери, им было куда прыгать.

Брейтгаупту было некуда прыгать. Он и не мог прыгнуть. Он сильно ошибся, приняв кресло за дерево на краю поля. Все, что он мог сделать, это кувыркнуться на бок, подтянув ноги к животу.

Прогремел взрыв. Юрген с Красавчиком поднялись с пола и одновременно вступили с разных сторон в разбитую взрывом комнату. Они шли с опаской. Они страшились увидеть изувеченное тело Брейтгаупта. Они любили этого молчуна, их старого и верного товарища, с которым они прошли столько дорог и выходили из стольких переделок. Они подняли перевернутое кресло, все посеченное осколками. Брейтгаупт поднялся сам, он был невредим. Это было хорошее старое кресло. Брейтгаупт на поверку не ошибся с выбором.

Они задали перцу этим шутникам сверху. Они их выкинули из окон, чтобы им впредь неповадно было так шутить. Они дошли до чердака, там у повстанцев не было иного пути для отступления, кроме как на небо. Но двое попытались все же уйти по крыше в соседний дом. Одного из них Красавчик, высунувшись в чердачное окно, срезал очередью. Второй скрылся. У соседнего дома не было крыши, вместо нее был провал, он прыгнул в этот провал. Его пиджак в крупную клетку распахнулся как крылья. Эти крылья не могли удержать его, он должен был разбиться. Но когда они подползли к краю крыши, они не увидела тела. Свежего тела. Было одно, но старое. На нем сидели две толстые крысы. Они подняли к ним свои морды, недовольно пошевелили усиками и вернулись к своему обеду.

Они осторожно спустились вниз по уступам разрушенной стены и прошли весь этот дом сверху вниз, заглядывая в каждую квартиру. Этот дом был пуст. Но это ничего не значило. Повстанцы могли появиться в нем опять, пробравшись какими-то известными только им путями.

Внизу стоял бронетранспортер. Граматке деловито выгружал из него канистры. Он методично таскал их к подвальным окнам и выливал туда. Пахло бензином. Посреди улицы зияли открытые дыры канализационных колодцев. Из них тоже пахло бензином. Подвалы были основным местом укрытия повстанцев, канализационная сеть – дорогами для перемещения и снабжения. Это они знали от Штейнхауэра.

Он им много чего рассказывал. Он рассказывал, как они выливали в каналы бензин, а потом поджигали его взрывом гранаты. Как они открывали городские шлюзы и полностью затапливали в некоторых местах канализацию.

Он описал им систему «Тайфун». Это был какой-то тяжелый газ, тяжелее воздуха, и почти без запаха. Его пускали из баллонов в канализацию. Он растекался вдоль пола или над поверхностью воды, находившиеся в подземелье или в канализационном канале люди даже не чувствовали приближающуюся опасность. Они осознавали ее в тот короткий миг, когда этот газ поджигали сразу в нескольких местах. Он взрывался с огромной силой. «Люди, кошки, крысы просто размазываются по стенам, – сладострастно повторял Граматке, он был самым внимательным слушателем Штейнхауэра, – ни у кого нет и малейшего шанса выжить».

Граматке сожалел, что у них нет этих баллонов с газом. Это было написано у него на лице. И вот теперь он должен был возиться с бензином. Но бензин – это тоже неплохо. Это тоже эффективное средство. Ему нравилось поджигать бензин.

Юрген с омерзением смотрел на этого «гуманиста». Фронт – лучшее место для проверки человека. На фронте становится понятно, кто есть кто. С человека срывается все наносное и проявляется его истинная сущность. Сущностью Граматке было подлость, она и выперла наружу.

Всадить штык в живот противнику было выше его сил, это претило его тонкой натуре, он предоставлял право биться в рукопашной тупым и кровожадным зверям, всяким Вольфам, Хюбшманам и Брейтгауптам. Он предпочитал нажимать не на гашетку автомата, а на кнопки. Юрген любил смотреть противнику глаза в глаза. Граматке не желал видеть противника, его горящие ненавистью глаза, его искаженный криком рот. Крики тоже претили его тонкой натуре. Он недовольно морщился, слыша эти крики, особенно женские крики. Вот как сейчас.

– Пойдем, проверим другие дома, – сказал Юрген.

Они двинулись внутрь квартала. Граматке выдернул чеку.