Текст книги "Адский штрафбат"

Автор книги: Генрих Эрлих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

* * *

Они переправились через Вислу у Модлина. Это была крепость километрах в двадцати пяти севернее Варшавы. Для них это расстояние – легкая прогулка на полдня, тем более что все грузы везли на грузовиках и подводах. Семь верст – не крюк, вспомнился Юргену обрывок слышанной когда-то русской поговорки. Для чего не крюк, он уже не помнил. Наверное, для хорошего дела. Хорошим для них было то, что не пришлось идти через Варшаву. Ради этого Юрген с товарищами, побывавшими в этом ведьмином котле, готовы были и больше протопать.

В крепости они не задержались. Этому они тоже были рады. После Бреста они не доверяли крепостям. А подполковник Фрике и вовсе нервно вздрагивал, проходя мимо ее стен. Оказалось, что в тридцать девятом, во время польской кампании, почти день в день шесть лет назад, он принимал участие в штурме этой самой крепости.

– Это старая русская крепость, мы едва не обломали об нее все зубы, – сказал он. – Мы тогда шли напролом, восемь дней подряд, неся бессмысленные потери. Командование хотело как можно быстрее закончить ту войну, а у нас не было, по сути, никакого опыта боевых действий. Даже у тех, кто прошел Великую войну. Ведь это была другая война.

Юргену было семнадцать, когда началась польская кампания. Он прекрасно помнил то время. У них, в Гамбурге, была самая настоящая паника. Можно было подумать, что это не немецкие войска вступили на территорию соседнего государства, а наоборот.

Отец постоянно говорил Юргену, что нацисты готовятся к большой войне и развяжут ее при первом удобном случае. Он сам видел, как толпы людей восторженно приветствовали возвращение Рурской области, аншлюс Австрии и присоединение Судет. Он не сомневался, что весь немецкий народ жаждет реванша и новой большой войны. И вдруг – паника и явный страх вместо восторженных воплей. Из радиоприемников неслись величественное обращение фюрера и воинственные речи Геббельса, на улицах гремели военные марши, а люди под аккомпанемент этого патриотического тарарама скупали соль, спички, керосин.

Это было тем более странно, что победа далась на удивление легко. Так следовало из кинохроники «Вохеншау», [28]28
  Немецкое еженедельное обозрение, Die Deutsche Wochenschau – пропагандистский киножурнал, выпускавшийся с 1940 по 1945. Демонстрировался в кинотеатрах в обязательном порядке перед просмотром фильмов. Еженедельно рассылалось по 2000 копий, плюс копии на иностранных языках для союзников, нейтральных стран, оккупированных территорий и лагерей военнопленных. – примеч. оцифровщика


[Закрыть]которую крутили в кинотеатрах перед каждым фильмом. Бравые, весело улыбающиеся немецкие солдаты на танках на фоне понурых польских кавалеристов. И ни слова о потерях. Складывалось впечатление, что каждый погибший возводился в ранг национального героя.

И вот они прошли мимо кладбища, где были похоронены немецкие солдаты, погибшие во время штурма одной только этой крепости. Героев было много.

– Поляки – хорошие солдаты, – сказал Фрике, косясь на ровные ряды крестов, – особенно когда они в седле.

– Хорошо, что в Варшаве на лошадях не повоюешь, – ухмыльнулся Отто Гартнер.

– Типун тебе на язык! – сказал Брейтгаупт.

«Möchtest du den Pips bekommen!»

Это сказал Брейтгаупт.

– Да я что, я просто хотел сказать, что их там кормить нечем, – начал оправдываться Отто.

– Заткнись, – коротко приказал Красавчик. Уж на что он сам любил побалагурить, ради красного словца не жалея ничего и никого, в первую очередь себя, но были вещи, о которых он предпочитал помалкивать. Не буди лихо, пока спит тихо – он эту истину на фронте твердо усвоил.

– Надеюсь, русские повторят нашу ошибку и тоже попытаются взять крепость с ходу и в лоб, – сказал Фрике.

Он был настолько погружен в свои мысли, что, скорее всего, даже не слышал перепалки идущих рядом с ним солдат. Мысли были невеселые. «Он не сомневается, что русские будут здесь, – подумал Юрген, – что мы не удержим рубеж». Он тоже погрустнел.

Но пока они шли на восток, навстречу солнцу и русским.

Местность была отличная, с обилием лесов и речушек, ее оборонять и оборонять. Было где разместить долговременные огневые точки и блиндажи, отрыть траншеи, раскинуть минные поля и устроить полосы противотанковых и противопехотных рвов и заграждений. Обер-фельдфебель Хаппих уже руки потирал, видя такой простор для деятельности. Здесь действительно было просторно, почти как в России. Они успели привыкнуть к русским просторам. Им здесь было комфортно. Это вам не клетка крепости.

Вот разве что новобранцы, Карл и Фридрих, сетовали на плохие дороги. Да что они понимают в дорогах! Нормальные дороги, так сказал Красавчик, а он у них был главным экспертом по дорогам. Такие дороги оборонять – одно удовольствие, добавил Красавчик, по ним даже «Т-34» не разгонится. А идти по ним можно, особенно если дождь не разойдется. Дождь не расходился, обычный такой позднеавгустовский дождик моросил. Это тоже было хорошо. За весь марш – ни одного авианалета.

Их придали танковой дивизии СС «Викинг». Тут им тоже повезло. Это был вынужден признать даже подполковник Фрике, забывший на время старые обиды и ведомственные склоки. Это были славные парни. Они были норвежцами, мордатыми здоровенными норвежцами. Настоящими арийцами. Так считали наверху специалисты по расовой теории. Может быть, и так, во всяком случае, они ничем не отличались от них, немцев, разве что говорили между собой на своем языке. Но с ними говорили по-немецки со смешным, немного птичьим акцентом. Ну да у них там, в Норвегии, много птиц в ихних фьордах, поневоле наберешься.

Они были добровольцами. Им было скучно в их Норвегии, где по полгода не бывает солнца. Они просто рвались служить в СС и именно в танковых частях. Им нравились немецкая дисциплина, немецкий порядок, немецкая техника и немецкая чистота. И еще им нравились обширные русские участки, которые были обещаны им после войны. Они видели русскую землю под Воронежем и на Кубани. Это была отличная черная земля, не чета их камням. И хотя теперь до этих участков было дальше, чем до их родной Норвегии, они не теряли надежды и сражались с прежним упорством.

Да, они были хорошими солдатами, именно это примирило с ними подполковника Фрике. Они часто сидели вместе у костров, делясь воспоминаниями о прошлых боях. Им приходилось воевать в одних и тех же местах, хотя и в разное время.

Они рассказали норвежцам о битве на Орловской дуге.

– На белгородской? – переспросили те.

– Это почти одно и то же, – ответили они.

– Да, это была великая битва, – сказали норвежцы, – жаль, что мы туда не попали.

Подразумевалось, что они бы, конечно, задали иванам жару под Прохоровкой – это название они выкаркивали, как гагары, – и отстояли бы свои законные гектары. Но они не держали на них зла за то, что они в конце концов отступили. Норвежцы их только пуще зауважали, когда узнали, что они были там от первого до последнего дня и выбрались живыми.

Норвежцы в свою очередь рассказали им о летних боях в Белоруссии.

– Мы шли на Белосток, когда пала крепость Витебск, – начали они свой рассказ.

– Бывали мы в Витебске, – с тяжелым вздохом сказали Юрген с Красавчиком. Брейтгаупт просто вздохнул. – Тоже мне крепость!

– Русские взяли ее после одиннадцатичасового штурма. Тогда на карте образовалась дыра в сорок пять километров. И нас бросили в нее. Нами всегда затыкают всякие дыры. Нас наверху называют командой спасателей.

– Это нам очень хорошо знакомо, – сказали они, – нас тоже бросают во всякие дыры, только называют немного по-другому – командой вознесения.

– Это что такое? – спросили норвежцы.

Они объяснили.

– Один черт, – сказали норвежцы.

– Хрен редьки не слаще, – сказал Брейтгаупт.

«Wen die Nessel nicht brennt, den sticht die Distel.»

Это сказал Брейтгаупт.

– Вот именно, – согласились норвежцы, – мы там потеряли половину машин и всю пехоту поддержки.

– А вот мы выдержали тридцать два часа непрерывного штурма, – с гордостью сказал Красавчик. Все познается в сравнении, а сравнивают с последним.

– Это где? – спросили норвежцы.

– В Брестской крепости, – ответил Красавчик.

– О! – только и сказали норвежцы. – Мы там тоже проходили неподалеку, – добавили они через какое-то время и уточнили: – к Варшаве.

Под Варшавой они действительно отличились. Они разбили русскую танковую армию и взяли несколько тысяч пленных, такого уже давно не бывало. Но они были скромными парнями. Они честно признали, что разбили целую армию не в одиночку, а вместе с танковой дивизией СС «Мертвая голова». Но, тут же оговорились они, благодаря тому, что командующим объединенным танковым корпусом был назначен командир их дивизии Папаша Гилле.

У них, как и везде, было принято давать прозвища командующим. Вот только прозвища у них были какими-то семейными. У них вообще все было по-семейному. Можно было подумать, что все они вышли из одной деревни.

И молодые парни все рвались и рвались из этой деревни на фронт, несмотря на большие потери. Но были и «старики», со многими из них Юрген подружился, им было о чем поговорить. А их командующий и вовсе воевал аж с польской кампании. С ним близко сошелся Фрике, им тоже было о чем поговорить. Они были приблизительно одного возраста и в эквивалентном чине – подполковник вермахта и СС-штандартенфюрер. Фрике, обычно такой щепетильный в обращении и даже подчас чопорный, звал его просто Ганнесом, как и все солдаты его полка.

Нашел компанию по душе и Брейтгаупт. В дивизии было несколько финнов, они пили с Брейтгауптом разведенную тормозную жидкость и молчали, они – по-фински, Брейтгаупт – по-немецки. Они прекрасно понимали друг друга.

Они вообще хорошо взаимодействовали с этими норвежцами. Им даже удалось остановить русских. И пусть умник Граматке говорил, что русские остановились сами, потому что их коммуникации были слишком растянуты из-за непрерывного двухмесячного наступления и им требовалось подтянуть резервы. Этот Граматке и был-то всего в одном сражении. Он не мог знать, как они, что русские никогда не останавливаются. Они, возможно, излишне долго запрягают, но если уж тронутся да разгонятся, то остановить их можно только крепкой стенкой, достаточно крепкой, чтобы выдержать удар их железного лба.

Три дня на их участке фронта царило относительное затишье. Вялые артобстрелы не в счет, их даже Карл с Фридрихом не боялись. Когда немного пообвыкли.

Однажды днем Юргена вызвал подполковник Фрике.

– Надо сходить в разведку, – сказал он, – просочиться сквозь русские позиции, посмотреть, что у них и как. Оценить их готовность к наступлению. И заодно, – он чуть помедлил, – насколько они готовы к нашему контрнаступлению.

– Контрнаступлению, – эхом отозвался Юрген, растягивая рот в улыбке. Когда столько времени отступаешь, мысль о контрнаступлении веселит.

– Контратаке, – поправился Фрике. – Мы с СС-штандартенфюрером Мюленкампом называем это контратакой. Контрнаступление не в нашей компетенции, контратака – да.

– Есть! – ответил Юрген. – Предлагаю послать группу в составе меня, рядовых Хюбшмана и Брейтгаупта.

– Хорошие солдаты, – сказал Фрике, – но штрафники, им по инструкции не положено ходить в тыл противника.

– А драться в окружении им положено? А выходить из окружения им положено?

– Не горячись.

– Извините, господин подполковник. Да и ходили мы уже в самостоятельный рейд по тылам. На несколько дней ходили.

– Это где и когда?

– Да было дело по весне, – неопределенно ответил Юрген, – нас капитан Россель послал, надеялся, что мы не вернемся. Гиблое дело было.

– А что в плен сдадитесь, не боялся?

– Он был, конечно, идиот, капитан Россель, но не до такой степени, – сказал Юрген.

Фрике лишь укоризненно покачал головой. Покойник был, конечно, твердолобым фанатиком и не шибко умным человеком, но он был капитаном. Нельзя солдату так говорить об офицерах.

– Надеюсь, что вы вернетесь, – сказал подполковник Фрике, – очень надеюсь.

Это было хорошее задание. Это было задание по ним.

– К русским в тыл – всегда пожалуйста, – сказал Красавчик, – это вам не эсэсовских ген… – он резко замолчал. Это Юрген заткнул ему рот ладонью.

– Кто старое помянет, тому глаз вон, – сказал Брейтгаупт. Он в последнее время стал что-то очень разговорчив. Наверное, на него так действовало общение с финнами.

«Wer alte Suppe aufrührt, den holt der Kuckuck.»

Это сказал Брейтгаупт.

К такому заданию и подготовки долгой не требовалось. Они лишь изучили внимательно карту, намечая маршрут, да сходили на склад за камуфляжем. Склад был эсэсовский. Непонятно, зачем был нужен камуфляж танкистам. Возможно, все дело было в том, что части СС лучше снабжали. Форму им выдали в знак новой дружбы и нерушимого единства разных родов войск.

На складе они встретили трех знакомых норвежцев. Те тоже примеривали камуфляж.

– В разведку идете? – спросил их Юрген.

– Идем, ночью, – те не стали делать военной тайны из своего задания.

– Ночью в лесу темно, – мягко дал совет Юрген.

– А днем светло! – рассмеялись норвежцы.

Теперь у них дополнительный стимул появился – обставить эсэсовцев. Больше сведений раздобыть. Дружба дружбой, а натянуть нос соседу всегда приятно. Они не сомневались, что и Фрике это будем приятно.

Вышли они все же ночью, чтобы в предрассветных сумерках и поднимающемся тумане достичь русских позиций. Залегли в лесу за передней линией русских постов, дождались, пока развиднелось, и потом целый день мотались среди русских частей, нанося их расположение на карту.

В этом не было ничего сложного. Русские проявляли поразительную беспечность. Похоже, они не ждали от немцев активных действий. Если кто-то и рыл окоп, то это был непременно солдат в неразодранной и невыцветшей форме, свежее пополнение.

«Старики» же сидели вокруг костров, а то и вовсе лежали под навесами и курили какие-то невероятно длинные, изогнутые и чрезвычайно вонючие самокрутки. Возможно, так они отгоняли комаров. Комаров действительно не было.

У танкистов все было наоборот. Солдаты в новой форме курили папиросы, облокотясь на блестевшие свежей краской танки, а у побитых машин ползали механики в пропитанных машинным маслом телогрейках. Ни суеты, ни высокого начальства, обычных предвестников грядущего наступления, не наблюдалось.

Они забрались довольно далеко в глубь русских позиций. Когда стало смеркаться, они выбрали дорогу, ведущую на запад, и пошли вдоль нее, почти не таясь, невидимые на фоне густого, едва начавшего желтеть леса.

Вдруг за их спинами зажегся свет, донесся какой-то трескучий звук. Они отступили за линию деревьев. Свет непрестанно прыгал, вверх-вниз, влево-вправо, как будто по дороге шел пьяный с фонарем в руках и громко рыгал на ходу.

– Это мотоцикл, – высказал предположение Юрген.

– У русских нет мотоциклов, – сказал Красавчик. Он прислушался. – Это грузовик.

– А почему фара одна? – спросил Юрген.

– Скоро узнаем, – ответил Красавчик.

Минут через пять мимо них, тяжело переваливаясь, проехала машина. Проехала – громко сказано, она едва плелась. Спереди она походила на морду бульдога, сбоку – на собачью будку на колесах. В будке виднелся всего один силуэт.

– Это бензовоз, – ухватил главное Красавчик. – А наши танкисты жалуются, что у них горючего в обрез…

Юрген ничего не сказал. Зачем тратить слова, когда и так понятно, что надо делать. Они с Красавчиком выскочили из кустов одновременно и припустили вслед за машиной. Потом они разделились, одновременно рванули двери кабины. Со стороны Юргена так никого и не оказалось, а Красавчик просто выкинул водителя из машины, ему не терпелось вновь оказаться за рулем. Красавчик нажал на педаль тормоза. Машина, вильнув, остановилась.

– У нее, похоже, тормозов на передних колесах нет, – извиняющимся голосом сказал Красавчик.

Они вылезли из кабины. К ним неспешно подошел Брейтгаупт, протиравший нож какой-то тряпкой.

– Могли бы еще и языка привезти, – с легкой укоризной сказал ему Юрген.

– Много шуму, мало толку, – сказал Брейтгаупт.

«Viel Geschrei und wenig Wolle.»

Это сказал Брейтгаупт.

«Тоже верно, – подумал Юрген, – с водилы какой спрос? Да и отпустили уж одного. Сколько можно?»

– Потрясающий агрегат! – сказал Красавчик, осмотрев машину. – Как русская игрушка, вся из дерева. Смотри, подножки, брызговики, баранка, сиденья, кабина водителя, – он постучал по кабине, – это же вагонка! Как деревенский нужник, – у Красавчика были свои ассоциации.

– Фары тоже деревянные? – спросил Юрген.

– Нет, обычная, но одна. Наверное, из экономии.

– Будем надеяться, что двигатель тоже не деревянный, – пошутил Юрген.

– Будем надеяться, – сказал Красавчик серьезно. О машинах он не шутил. Это было святое. Он взял шланг, притороченный рядом с цистерной, понюхал. – Бензин! Я боялся, что будет ихняя солярка. – Он привстал на заднем колесе, обстучал пальцем цистерну. – Полная!

– Конечно, полная, – сказал Юрген, – он же в сторону фронта ехал.

– Ну, мало ли, заблудился, – сказал Красавчик.

– Как бы нам самим не заблудиться, – ответил Юрген и повторил раздумчиво: – Заблудимся. – Он уже размышлял о том, как им преодолеть русские посты на передовой. Прорываться на бензовозе – последнее дело. Вспыхнешь факелом от первой же попавшей в цистерну пули. Русские, в сущности, были правы, делая все, что можно, из дерева. Так и так сгорит, чего металл зря переводить.

Они проехали километра три без приключений.

– Стой! – раздался крик.

В свете фары возник солдат. В руках у него была русская винтовка. Из-под плащ-палатки торчали ноги в широких галифе, обмотках и ботинках. На голове – русская каска. Вместо красной звезды на ней был намалеван орел с повернутым налево клювом.

– Вот черт! – сказал тихо Красавчик, стягивая свою каску с головы.

Брейтгаупт, наоборот, надвинул каску еще глубже, вдавился в сиденье, приоткрыл дверь и соскользнул на обочину.

– С разума свихнулись? К фрицам едете. – Из темноты появился офицер в мундире с накладными карманами и погонами хлястиками. На четырехугольной фуражке с мягким козырьком красовалась кокарда все с тем же орлом.

– А вы кто? – крикнул по-русски Юрген.

– Первая дивизия Войска польского, – сказал офицер.

– Армия людова, – добавил солдат.

– Нам танкисты нужны, – крикнул Юрген и, наобум: – Третий батальон десятого полка. Не знаете, где стоят?

– Не знамо, – ответил офицер. – Русские – там, – он махнул рукой в противоположном направлении. – А там – фрицы. – Он показал рукой за спину. – Поворачивай!

– Заблудились, – сокрушенным голосом сказал Юрген. – Мы здесь не развернемся. Есть впереди… – Черт! Слово из головы вылетело. В самый ненужный момент. – Перекрестие?

– Сто метров. Може больше. Но там ничейная земля.

– Не сгинем! Ждите вскорости назад, – крикнул Юрген и шепнул Красавчику: – Давай вперед, я сказал им, что нам надо развернуться.

В кабину втиснулся Брейтгаупт. Он был молодцом, не начал палить почем зря. С ним это иногда случалось.

– Лихо ты с ними разобрался, – сказал Красавчик. – Это кто были?

– Поляки, – ответил Юрген.

– Откуда здесь поляки?

– Здесь везде поляки. Мы в Польше, Красавчик.

– Мы на фронте, Юрген, на Восточном фронте. Здесь есть только немцы и русские.

«Немцы, русские, немецкие русские, русские немцы», – принялся тасовать про себя Юрген.

* * *

Контратака им удалась на славу. Они смяли польскую кавалерийскую часть, раскатали три батальона русской пехоты и в пух и прах разнесли хозяйство танкового полка. «Викинги» потеряли пять машин, русские – около двадцати.

Они бродили по большой поляне, рассматривая разбитые, сожженные и просто брошенные танки.

– А это что такое? – спросил Фридрих, останавливаясь перед одним из брошенных танков, непривычно высоким. – Ни разу не видел.

– Ты вообще пока мало что видел, – сказал Юрген. – У тебя все впереди.

– Ты счастливчик, – сказал Красавчик, – будущее сулит тебе столько волнующих открытий! Нас-то уже ничем не удивить. Привет, Шерман. – Он похлопал танк по высокой груди. – Американский «М-4», – пояснил он Фридриху, – хорошая машина, особенно если ты внутри, а не снаружи.

– Откуда здесь американский танк? – удивился Фридрих.

– Из Америки, естественно, – пожал плечами Красавчик Он не видел в этом ничего удивительного. Их действительно трудно было чем-либо удивить.

Из башни «шермана» высунулся знакомый норвежец.

– На ходу! – сказал он, показывая им большой палец.

Он был из экипажа подбитого танка. И он вновь рвался в бой. Они все рвались в бой.

Они не сильно продвинулись. «Тигры», «пантеры», трофейные «шерманы» и «Т-34» – все они одинаково вязли в польской глине. Они сжигали остатки топлива и расстреливали боекомплект. Сверху на них непрерывно сыпались снаряды, у русских не было ни в чем недостатка, ни в пушках, ни в снарядах. Их рассекали и обходили кавалерийские части, копыта коней не так вязли в глине, как гусеницы танков.

Им пришлось отступить. Они окружали прорвавшиеся им в тыл русские части, а те в свою очередь окружали их. Получался слоеный торт. Юрген наконец понял, почему его называли «Наполеоном». Тот ведь тоже точно так же отступал из России. Слой французов, слой казаков… Теперь их, немцев, пытались размазать как крем и прижать сверху. Шалишь! Им это не впервой! Они знали, как действовать в таких ситуациях.

Они вырывались из обхвата и смыкали ряды. Они восстановили линию фронта и даже на какое-то время зацепились на их старых позициях. Но им пришлось вновь отойти. Русские пытались прорваться к Висле между Модлином и Варшавой, рассечь немецкие силы. Они рассеклись сами, по живому. Остатки «Викингов» стали отходить к Модлину, их батальон – к Варшаве.

Они огрызались огнем и контратаками и цеплялись за каждый бугорок, за каждый овражек. Но они были вынуждены отходить, когда на два, когда на пять километров в день. У русских было преимущество во всем: в живой силе, в танках и артиллерийских орудиях, в самолетах и боеприпасах.

– Сила солому ломит, – так сказал Брейтгаупт как-то поздно вечером, перед очередной сменой позиций.

«Viele Hunde sind des Hasen Tod.»

Это сказал Брейтгаупт.

У русских было преимущество во всем. Но на их стороне была выучка и сила духа. Они не тряслись от страха, как зайцы. Они сражались, стараясь нанести противнику максимальный урон, хоть на сколько-то уменьшить его громадное численное превосходство. Им это удавалось, соотношение потерь было где-нибудь пять к одному, но и этот один был для них на вес золота, но и этот один был их товарищем.

Они потеряли больше половины батальона. Юрген теперь командовал взводом, этот взвод был немногим больше его прежнего отделения. Обер-фельдфебель Хаппих погиб при их совместной с норвежцами контратаке. Он был ранен пулей в руку в первой же стычке. Тогда ему повезло. Он был слишком большим, обер-фельдфебель Хаппих, он представлял собой отличную мишень и не подходил для современной войны. Он утверждал, что его спас опыт. После перевязки он вернулся в строй. В контратаке в него угодил артиллерийский снаряд. От этого не спасает никакой опыт.

Опыт и везение – неизвестно, что имело большее значение. Целлер, бывший лейтенант и боевой офицер, заработал уже два ранения, на никудышном новобранце Граматке не было ни царапины. И ведь нельзя сказать, что Граматке отсиживался в тылу. Им просто негде было отсиживаться. Им подчас некуда было забиться.

Однажды атака русских застала их в чистом поле. Три танка вырвались из леса и поперли прямо на них. Брейтгаупт как заведенный копал окоп, окоп на двоих. Юрген лежал в нескольких метрах впереди, сжимая в руках связку из двух последних гранат. Ему удалось подорвать и зажечь танк. Красавчик расстрелял танкистов, пытавшихся выбраться наружу. То же удалось и еще кому-то на противоположном фланге. Но один танк прорвался. Он прошелся гусеницей по неглубокой ямке, в которой лежали, прижавшись друг к другу, Карл и Фридрих. Танк оставил после себя кровавое месиво, его правая гусеница была красной от крови, он устремился дальше, чтобы омыть в крови и левую, он весь жаждал крови.

Этот кровавый пир остановил обер-лейтенант Вортенберг, в бою он оказался сколь же хорош, как и в общении. Он остановил торопливого солдата, вырвал гранату из его руки и, выждав паузу, хладнокровно метнул ее точно в ходовую часть танка.

И тут из неглубокой ямки поднялась залитая кровью, забрызганная кусочками мозга и облепленная ошметками кожи и мышц фигура. Это был Фридрих. На нем была плоть и кровь его товарища.

С легкой руки Красавчика его уже многие называли Счастливчиком. Теперь это прозвище утвердилось навсегда. Но Фридрих не выглядел счастливчиком, в его сердце была огромная рана, ведь он потерял старого товарища. Она заживет, со временем, с опытом, с горьким опытом потерь.

Опыт – дело наживное. А чтобы его нажить, нужна удача. Удача в их солдатском деле важнее всего. Так разрешил для себя этот вопрос Юрген.