Текст книги "Адский штрафбат"

Автор книги: Генрих Эрлих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

* * *

– Командир! Командир! – Кто-то тряс Юргена за плечо.

Впрочем, второй возглас был излишним. Да и трясти его, как слежавшийся матрас, тоже не было нужды. Кто это так расстарался? Юрген, мгновенно вскочивший на ноги, строго посмотрел на солдата. Рядовой Бренчер. Понятно.

– Со стороны железной дороги приближается неустановленная воинская группа численностью до двадцати человек, – доложил Бренчер.

– Наши? – спросил Юрген.

– Да вроде, – ответил Бренчер. В голосе его звучала неуверенность.

Юрген затянул ремень на поясе, благодарно кивнул Брейтгаупту. Верный товарищ был тут как тут, держа в руках стопку высохшего обмундирования, сложенную так, что оставалось только брать по очереди и натягивать на себя. К моменту окончания разговора Юрген был уже полностью одет. Он насадил пилотку на голову, подхватил с разостланной на земле плащ-палатки автомат, с которым он спал в обнимку, как с девчонкой, и бросился вслед за Бренчером.

Он упал рядом с Целлером в небольшом секрете, отрытом на краю линии густых прибрежных кустов, посмотрел поверх сложенного из дерна бруствера. К ним разрозненной толпой приближалась ватага, именно это слово первым пришло на ум. Возможно, потому, что впереди пружинящей походкой уверенного в своих силах человека шел атаман, крупный мужчина, одетый в какую-то никогда не виденную и невообразимую форму. Она была лохматой, как будто какой-то зверь долго и упорно драл когтями куртку и брюки, вырывая лоскуты ткани. Но это была форма, потому что некоторые из ватажников были обряжены точно так же, а на других был обычный армейский пятнистый камуфляж. Голову атамана венчала лохматая шапка, похожая очертаниями на немецкую каску, из-за спины торчало дуло винтовки. Вот атаман повернулся, что-то сказал. Ватажники рухнули на землю, слившись с травой, как и не было их. За это короткое мгновение Юрген успел разглядеть винтовку – привычный «маузер» 98-го года, калибр 7,92 мм, но с креплением для оптического прицела. У Юргена глаз был, что тот оптический прицел.

Атаман стоял и выжидающе смотрел в сторону кустов, под которыми залег Юрген с товарищами. «Смелый, – подумал Юрген, – уважаю. Но мы тоже никого не боимся».

– Оружие на изготовку! Без команды огонь не открывать! Целлер – старший! – тихо сказал он, поднялся и направился в сторону атамана.

Они сошлись посреди небольшой полянки, остановились, внимательно разглядывая друг друга. Из-под камуфляжной куртки атамана выглядывал ворот кителя, на черных петлицах которого белой нитью были вышиты две скрещенные винтовки, под ними – ручная граната с длинной ручкой. Юрген не стал долго парить мозги, вспоминая, какой части принадлежит эта эмблема, столько их развелось в последнее время. Можно было подумать, что там, наверху, больше делать нечего, кроме как придумывать новые эмблемы.

– СС-унтершарфюрер Гейнц Штейнхауэр, – первым представился атаман, прервав затянувшееся молчание, – зондеркоманда, бригада Дирлевангера. СС, – повторил он то ли с усмешкой, то ли с вызовом и бросил расслабленную ладонь к каске.

Что СС, это и так было понятно. Тоже мне, элита нации! Чего выпендривается? Унтершарфюрер… Невелика птица! Недалеко от ефрейтора отстоит. Фамилия Дирлевангер, которая тоже была произнесена с нажимом, Юргену ничего не говорила. Зондеркоманда? Ну, отдельное подразделение, эка невидаль! Они сейчас тоже были таким отдельным подразделением, и он, Юрген Вольф, был его командиром. Эти мысли вихрем пронеслись в голове Юргена. Он усмехнулся на них. Знал он за собой эту черту: если человек ему нравился с первого взгляда, то он нарочно принимался накручивать себя против него, нейтрализуя и проверяя первое впечатление. Чтобы не ошибиться. Ошибался он редко.

– Ефрейтор Юрген Вольф, 570-й ударный батальон. Вермахт, – добавил он со значением, четко отдал честь, но тут же приветливо улыбнулся и протянул руку. – Свои! – крикнул Юрген, чуть повернув голову.

Штейнхауэр ничего не крикнул, но его солдаты вдруг появились как из-под земли со всех сторон, окружив их.

– Класс! – восхищенно сказал Юрген.

– Старые браконьеры, – удовлетворенно протянул Штейнхауэр.

Солдаты довольно загоготали, перемигиваясь. Юрген не понял, при чем здесь браконьеры, но присоединился к смеху – это были славные парни!

Они двинулись на стоянку отряда Юргена, откуда тянуло дымком от нескольких костров. Едва увидев форму солдат без знаков различия, Штейнхауэр хлюпнул себя ладонью по лбу.

– Да вы штрафники! – воскликнул он.

– Мы – ударно-испытательный батальон! – громко крикнул Юрген. Чтобы услышали все солдаты его подразделения и поддержали его слаженным криком: – Да! Мы – ударно-испытательный батальон! – Юрген удовлетворенно кивнул: знай наших!

– Так мы тоже, – широко разводя руки и губы, сказал Штейнхауэр и добавил, чтобы не было двусмысленности: – Штрафники! – И рассмеялся.

– Ха-ха-ха, – залился смехом Юрген.

– Да! – их ладони сошлись в звонком хлопке.

– В ногах правды нет, – сказал Брейтгаупт и сделал широкий приглашающий жест.

«Stehen macht nicht klüger.»

Это сказал Брейтгаупт.

Солдаты двух подразделений перемешались, рассаживаясь вокруг костров. Только Брейтгаупт не внял собственному же призыву и народной мудрости. Широко расставив руки, он шел навстречу одному из вновь прибывших, в котором он признал земляка. Они обнялись. Единственными производимыми ими звуками были треск костей да удары по спине. «Похоже, в их дремучих тюрингских лесах все – молчуны», – подумал Юрген.

– Далеко же вас занесло, – сказал Штейнхауэр, – вы ведь севернее нас стояли.

– Ты что-то путаешь, Гейнц, – сказал Юрген, – мы из Брестской крепости отходим. – Он махнул рукой вверх по течению Буга.

– Да? – наморщил лоб Штейнхауэр. – Подожди, как ты сказал? 570-й? Извини, перепутал. Рядом с нами 560-й стоял. Тоже, как понимаешь, наши люди, штрафники. Крепко стояли! Но иваны еще крепче били. Боюсь, что все там и остались. Нам-то Старик передал приказ отходить, а от ваших генералов разве ж дождешься.

– Это точно, – кивнул головой Юрген.

«Старик – это, наверное, их командир, – подумал он. – Как там бишь его? Дирлевангер?»

– А что у вас? – спросил Штейнхауэр.

– Да как обычно, – поморщился Юрген, – вот, вырвались последними, а были ли первые – не знаем.

– Мы продержались тридцать два часа, – сказал лежавший рядом с ними Красавчик.

– Совсем неплохо, – уважительно сказал Штейнхауэр.

– Чертовски хорошо, – мягко поправил его Юрген.

– Чертовски хорошо, что мы вообще вырвались оттуда, – подхватил Красавчик.

– А вы как здесь? – спросил Юрген.

– Из-за бардака, как обычно. – Штейнхауэр подмигнул Юргену. – Сначала был бардак отхода, мы оторвались от наших или наоборот, никто не разберет, болтались как дерьмо в проруби среди русских болот и русских войск. Представь! Насилу вырвались. Прибыли на станцию, это тут неподалеку, за лесочком. Так никто не знает, где сборное место нашей бригады! Я же говорю, полнейший бардак! Хотели приписать нас к какой-то сборной эсэсовской части. Ну уж дудки! Нам в свою бригаду нужно. Старик наш строг по этой части. Он, вообще-то, справедлив и своих в обиду не дает, он сам наказывает, запросто расстрелять может, у него на это патент имеется. И никуда от него не скроешься. Из-под земли достанет, лично расстреляет и опять в землю вобьет. Мы все это объясняем, а нам в ответ: поезжайте в Варшаву, там знают. Тут близко, вот по этой железке, – он махнул рукой в сторону моста, – только поезда не ходят. Бандиты пути взорвали. Можно подумать, что мы не в генерал-губернаторстве, а в большевистской России. А мы не можем ждать! Пошли пешком. Вас увидели – завернули на огонек. У вас пожрать что-нибудь есть?

– Каша из стреляных автоматных гильз и подошвы от офицерских сапог на вертеле, – ответил Красавчик, – вот только запить нечем, кроме русской водки.

– Нет лучшей еды, чем русская водка. Бывало, и по два, и по три дня только ею и питались. В лесу да на морозе. Шутка.

– Жаль. Мы тоже пустые. Поскандалили немножко в жандармерии и в управлении, так что нам даже хлеба не дали. Представь! Ничего страшного! – бодро сказал он. – Добудем! Первый раз, что ли? В конце концов, мы браконьеры или кто?

– Сидел-то за браконьерство? – спросил Юрген.

– Не просто за браконьерство, а за браконьерство с применением огнестрельного оружия! – с гордостью сказал Штейнхауэр. – И не сидел, а сидели. В нашем отделении все – браконьеры. И не какие-нибудь там любители или вертопрахи, вдруг решившие поохотиться без разрешения, а настоящие профессионалы-рецидивисты, для которых браконьерство – это суть и стиль жизни.

Юрген с улыбкой оглядел Штейнхауэра. Да уж, на каменотеса он не был похож, разве что лицо его было будто вытесано из камня, а всем остальным он напоминал дикого кабана, обитателя леса [6]6
  Steinhauer (нем.) – каменотес, (stein – камень, hauer – дикий кабан).


[Закрыть]. Юрген провел взглядом по другим «охотникам». Крепкие, жилистые мужики не первой молодости. Ну, это понятно – настоящие рецидивисты.

– А это что за дед? – спросил он, показывая на мужчину далеко за сорок.

– Легендарный человек! – сразу откликнулся Штейнхауэр и громко крикнул: – Файертаг! Давай к нам! Файертаг у нас с первого дня, – пояснил он Юргену, – с него началась история нашей бригады. Он знал фюрера еще по Мюнхену и одним из первых вступил в национал-социалистическую партию. Но после пивного путча вернулся в родную деревню и вступил в не менее заслуженную партию, партию вольных стрелков. У них леса кишат оленями, святой не удержится. Когда Файертаг сел в очередной раз, его жена написала слезное письмо фюреру. Напомнила, что Файертаг – старый партийный товарищ [7]7
  «Аltе parteigenosse» (нем.) – почетное наименование ветеранов национал-социалистической партии, имевших максимально четырех-пятизначные членские номера.


[Закрыть], и просила дать ему возможность искупить вину на полях сражений. Наши победоносные войска тогда вступали в Париж. Ей казалось, что и дальше война пойдет в том же духе. Она оказала мужу плохую услугу.

– Все зло от баб, – вставил Красавчик.

– В точку! Наш любимый фюрер – вегетарианец и нашего брата-охотника не жалует, – продолжил свой рассказ Штейнхауэр, – но к мольбе жены старого партийного товарища снизошел. Более того, приказал Гиммлеру разыскать и собрать всех сидящих в тюрьмах и лагерях за браконьерство с использованием огнестрельного оружия и создать из них специальную воинскую часть.

– Снайперскую? – спросил Юрген, показывая на винтовку Штейнхауэра.

– Если бы! – тот досадливо махнул рукой. – Мы тоже так думали, возможно, и наверху поначалу того же хотели, а вышло…

В этот момент подошел Файертаг. Он весь раздувался от гордости. Его историю рассказывали для затравки у всех костров, и он был нарасхват. Штейнхауэр посмотрел на него с добродушной усмешкой, подмигнул Юргену.

– У нас в каждом отделении есть по солдату, чья жена написала то самое письмо фюреру, – сказал он.

– Но не все пили с Адольфом пиво за одним столом в ноябре двадцать третьего! – воскликнул Файертаг, нисколько не обиженный. Это был у них дежурный прикол.

– Да, таких немного, тысяч десять-пятнадцать, не больше, – сказал Штейнхауэр и повернулся к Юргену, – но Файертаг – один из них, это факт. Пожми, друг, его честную руку, она касалась руки фюрера.

Юрген пожал. Вспомнилось, как когда-то давно он спросил у отца, встречался ли тот со Сталиным. «Да вот как с тобой, – ответил тот, – на фронте, не раз, да и потом. – Отец протянул ему руку. – Эта рука сжимала руку Сталина. Пожми ее, сынок». Юрген посмотрел на свою руку. Ладонь была в каких-то грязных разводах. «Где это я ухитрился в дерьмо вляпаться?» – подумал Юрген. Он пошел к реке и вымыл руки.

По пути Юрген ловил обрывки разговоров у других костров. Везде солдаты из двух встретившихся частей х. ями мерились, так мать Юргена презрительно называла мужскую похвальбу. Впрочем, хвалились не подвигами, как в прошлые годы, а перенесенными невзгодами, каждый стремился доказать, что именно их батальону, роту, взводу, больше других досталось. Досталось крепко всем. Им было, чем мериться.

У их костра шел не менее животрепещущий для штрафников разговор – о реабилитации.

– У нас с этим просто, – говорил Штейнхауэр, – правда всегда проста. Струсил – получи пулю, отличился – получи очищение. Все по справедливости. И дальше так же. Проштрафился – пуля, отличился – повышение в чине и медаль на грудь. Старик – он такой! Вот недавно, в мае, он подал представление на снятие судимости сразу с 330 солдат бригады, у нас тогда жаркое время было.

– Подать представление – дело нехитрое, – сказал Красавчик.

– Еще проще – объявить об этом, – добавил Отто.

– Да нет же, он подал и уже приказ пришел, – разгорячился Штейнхауэр, – я о чем вам говорю! У Старика все по-честному и все быстро. У него прямой выход на… – он ткнул большим пальцем в небо.

– На бога, что ли, – криво усмехнулся Отто.

– Бери выше, на фюрера, – в тон ему сказал Красавчик.

– У нас свой бог, свой рейх и свой фюрер, – провозгласил Штейнхауэр.

«Понятно, – подумал Юрген, – рейхсфюрер СС Гиммлер».

Штейнхауэр помрачнел.

– Засиделись мы что-то, – сказал он, – пора в путь двигаться. Нашу бригаду искать. У Старика с этим строго.

– Так вы в Варшаву? – уточнил Юрген. – Нам тоже туда нужно. Чуть подальше.

Ему крепко запали в память слова капитана Росселя о том, что майор, ой, подполковник Фрике заведует теперь сборным лагерем штрафных батальонов в Скерневице. Им туда надо подаваться, под его крыло, куда же еще. В любом случае лучше самим прийти, чем под охраной. У них ведь одна дорожка. Вернее, две. Вторая на небо ведет. Главная дорога, как сказал бы Красавчик.

– Так пойдемте вместе! – сказал Штейнхауэр. – В хорошей компании дорога короче. Глядишь, жратвой где-нибудь разживемся, а то брюхо подводит. В таких делах тоже лучше заодно действовать. Несколько дополнительных стволов в таких делах – большое подспорье.

Юрген недоуменно вскинул брови. Его опыт говорит, что дело обстоит как раз наоборот. Где трое всласть наедятся, там десятку – только на один зуб. Впрочем, у них и того не было. Они ничего не могли потерять, они могли только найти.

– Подъем! – крикнул Юрген. – Пять минут на сборы. Выступаем!

Выгоды совместного движения выявились незамедлительно. У моста стояла внушительная охрана. Два зенитных орудия при их приближении перестали пялиться в затянутое облаками небо и воззрились на них. Три пулеметных расчета залегли в окопчиках у полотна железной дороги.

– Стоять! – крикнул пехотный лейтенант. – Ходу нет!

Шедшие впереди Юрген со Штейнхауэром остановились. Юрген стал размышлять, как бы убедительнее объяснить этому офицеру, почему они движутся от передовой в тыл, не имея на руках никаких письменных предписаний. Штейнхауэр лишь широко улыбнулся.

– Нам нужно на ту сторону, друг! – сказал он просто. И в то же время очень убедительно. Было что-то такое в его тоне, что даже Юрген прочувствовал: им просто очень нужно на ту сторону и они не могут тратить драгоценное время на какие-то там объяснения.

Так что он ничего не сказал, просто положил руку на приклад автомата и уставился немигающим взглядом в глаза лейтенанту. Так они простояли минуту.

– Проходи! – буркнул лейтенант, отводя взгляд.

– Это у тебя хорошо получилось! – рассмеялся Штейнхауэр, когда они спустились на грунтовую дорогу по другую сторону моста.

Вместе идти было веселее. Среди своих все истории по сто раз слышаны и рассказаны, а чужим не грех и в сто первый раз рассказать, и самим новые истории послушать.

– Я одного в толк взять не могу, – сказал Юрген, – неужели у нас в Германии браконьеров столько, что из них можно бригаду сформировать?

– Да что там бригаду, армию! – ответил Штейнхауэр. – Нашего брата много! Что ж тут поделаешь, если винтовка на стене, лес под боком и есть хочется. Или вот как у меня: всякая скотина и птица была в заводе, а мне дичины хотелось, невтерпеж. Но мы же вольные стрелки, нас поди поймай. Вот тех, кого поймали, хватило сначала на роту, потом на батальон.

– Что батальон? – пожал плечами Юрген. – Вот только на моей памяти наш батальон три раза был и – нету. У нас, штрафников, такие потери на фронте, что полиция не успевает ловить, а суды поставлять нам пополнение. Да и кого поставляют?! Иногда такую шваль! – сокрушенно покачал он головой. Тут же поймал сам себя на этом искреннем сокрушении, посмеялся внутренне над собой. Чувство юмора и самоирония не покинули его.

– Это точно, иваны охотятся на нас много успешней, чем егеря в национальных лесах, а уж как стреляют! – Штейнхауэр досадливо махнул рукой. – К нам тоже в последнее время кого только не присылают, контрабандистов, даже грабителей. Там, в тылу да наверху, считают, что если кого-то заграбастали с оружием в руках, то он уже рубаха-парень и готов выполнять спецзадания в составе элитной зондеркоманды. Они там почему-то думают, что контрабандист непременно мотается в любую погоду по горам в Швейцарию и обратно с тяжелым рюкзаком за спиной, отстреливаясь от пограничников и таможенников. Ха-ха! Вон видишь того невысокого парня? Это Эрвин, он из Гамбурга, у них там был канал поставки английских сигарет из Швеции. Эрвин – хороший парень, вот только в лесу никогда в жизни не был, а пистолет носил для форсу, он и стрелять-то толком не умел. У нас уж научился.

Юрген поговорил с этим Эрвином на ходу. Всегда приятно было встретить земляка, а уж портового – вдвойне. У них нашлось немало общих знакомых, даже и девчонок. Подивились, как водится: по одним улицам несколько лет ходили, но не встретились, а вот за тридевять земель судьба сподобила. Эрвин знал Курта Кнауфа, он учился в одном классе с его младшим братом. Юрген рассказал о том, каким отличным товарищем был Курт Кнауф, и о его геройской гибели. Эрвин рассказал несколько забавных историй об их промысле в порту. Юрген хохотал до слез и над самими историями, и над тем, какими представали в них многие известные ему персонажи. Дядюшка Карл, старший сторож на воротах в западных доках, всегда надутый от сознания собственной значимости и придирчивый сверх меры, гонявший их, пацанов, и не пускавший в доки, вдруг оказался ловкачом и хитрецом, одним из организаторов всей этой аферы. А Рихард Стовено, прилизанный мальчик, которого Юрген всегда терпеть не мог, оказался стукачом. Ему переломали ноги и сбросили с пирса. Так ему и надо, стукачу!

– Даже не знаю, что бы мы делали, кабы не добровольцы, – вернулся к прерванному разговору Штейнхауэр, когда Юрген нагнал его во главе колонны.

– Добровольцы?! В штрафной части?! – удивился Юрген. – Ах да, – осекся он, сообразив, что его самого можно называть добровольцем, ведь он добровольно остался в батальоне.

– Действительно, почему – нет? – сказал Штейнхауэр. – К нам многие просятся, у нас весело, и Старик, как я уж говорил, умеет награждать по заслугам. Желторотых фанатиков, рвущихся на фронт, мы, понятно, не берем, на кой ляд они нам сдались, а людей опытных почему же не взять? У людей поживших и причины могут быть разные, веские, чтобы к нам проситься. Вот Роберт Искам, он фольксдойче, с Волги…

«Вот еще один землячок», – с тоской подумал Юрген.

– …к нам попросился. Взяли, конечно, как переводчика для допроса пленных и для переговоров с местными жителями. Роб! – громко крикнул Штейнхауэр.

– Ты что, командир? – донесся чей-то голос. – Роберт третьего дня погиб. Запамятовал?

– Вот так всегда, – скорбно сказал Штейнхауэр, – привыкаешь к человеку, раз – и его уж нет. Он был храбрый солдат, этот Роберт Искам, переводчик – одно название, в бою все за оружие берутся, и он сражался не хуже других.

– Он был из лагеря, – сказал Юрген, в его голосе не было вопроса.

– Конечно, – коротко согласился Штейнхауэр. – Есть и другие. Те уж совсем добровольцы. Другое дело, что к нам в бригаду они не по своей воле попали, а по приказу начальства, – туманно сказал он.

Юрген не стал вникать. Он провел достаточно времени на фронте, чтобы понимать, что там чего только не случается, особенно по приказу начальства. Самая дрянь именно по этим приказам и случается. Его другое волновало.

– Какие же вы в таком случае штрафники? – сказал он.

– А кто мы есть?! – загорячился Штейнхауэр. – Мы еще большие штрафники, чем вы! У тебя автомат на груди висит, а у меня что? Когда иваны валом валят, винтовкой, пусть и снайперской, много не навоюешь. Старик посылал зимой наверх заявку на новое вооружение, я ее видел. Просил 62 пулемета, 12 минометов, 600 новых винтовок. Обрати внимание, автоматов и орудий, самых завалящих, даже не просил, знал, что ничего не дадут. У нас их отродясь и не было. И раций не было. И врача. Представь! Ни одного врача почти на тысячу человек! Любое ранение – ложись и помирай. А посылали-то куда? В самое пекло. Это у вас в вермахте все ясно, вот фронт, вот тыл. А у нас – ни фронта, ни тыла, противник со всех сторон, отовсюду ударить может. И никому до этого дела нет, выкручивайся, как сможешь, а не сможешь, так и шут с тобой. Смертники, одно слово.

Все это Юргену было хорошо знакомо. Он поспешил согласиться с новым приятелем. Им нечего было делить.

Дорога раздвоилась. Та, что уходила в сторону от железной дороги, упиралась в небольшую деревню на краю леса. До нее было километра полтора. Это была первая деревня, что попалась им на глаза.

– Бандитское гнездо, – сказал Штейнхауэр, – нутром чую.

– По мне – так обычная деревня, – пожал плечами Юрген.

– Ты меня слушай, – сказал Штейнхауэр, – у меня на это дело и нюх, и опыт. Я, знаешь, сколько таких деревень за два года перевидал! Всю Белоруссию из конца в конец несколько раз на своих двоих прошел, с севера на юг и с запада на восток. Только посмотрю и сразу скажу: бандитская или нет. У нас ошибки дорого обходились.

До Юргена наконец дошел смысл некоторых оговорок Штейнхауэра.

– С партизанами воевали? – спросил он.

– С ними, – согласился Штейнхауэр и тут же мягко поправил: – С бандитами. Слышали, чай?

– И слышали, и видели, и сталкивались, – коротко ответил Юрген. У него к партизанам был свой счет. Длинный.

– Надо проверить, – сказал Штейнхауэр и свернул на боковую дорогу. – Вы с нами?

Юрген неохотно согласился. Это была не их работа. А военных приключений он уже досыта нахлебался, чтобы еще самому искать их на свою голову. Он от последнего-то все никак в себя прийти не мог, ныли от усталости и подрагивали мышцы, глаза слипались, в голове вата.

– Ваши армейские фельдмаршалы да генералы докладывали: мы пол-России завоевали, – принялся рассказывать Штейнхауэр, – а что они завоевали? Города с пригородами и дороги между ними. В леса и в болота они даже не совались, там дорог нет, одни тропки. По ним технику не протащишь, а без техники вермахт воевать не может, не приучены, несподручно. Вот нас туда и бросили. Знал бы ты, сколько в тех лесах бандитов было! Попадались отряды и в сто, и в пятьсот человек, а на круг – несколько десятков тысяч, если не все сто тысяч. И вооружение не то, что у нас, автоматы, пушки, гаубицы, даже танки. И против всей этой армады – один наш батальон. Представь!

Юрген представил. Понимающе кивнул, пряча невольную усмешку.

– Нам, конечно, и другие части СС помогали. И вермахт. Если где что разбомбить нужно, это они всегда готовы, только покажите где. А в разведку опять мы! По три и по пять дней ходили. А леса не то что у нас в Баварии или в Тюрингии – сырые! И мошка. Мелкая такая, но роем вокруг вьется, человека не видно, через час глядишь – нет человека, одна бледная немочь, всю кровь из него высосали. Зимой еще хуже. Холод собачий, а костра не разжечь, не обогреться. В болотное окно провалился, пиши пропал. Представь!

Юргену и представлять не надо было. Он это проходил.

– И все ради чего? Расстояния там немереные, пока разведаешь да сведения в штаб доставишь, бандитов уж и след простыл. Они сегодня здесь, завтра там. Так наш Старик что придумал? Облетать большой район на разведывательном самолете, на таком, чтобы можно было идти на малой скорости над самыми деревьями, над деревнями. Партизаны как такой самолет увидят, всегда стрелять начинали, кто ж удержится! А вскоре мы наваливаемся или вермахт.

– Неужели сам летал?

– Никому не доверял! Старик – он такой! Он и в атаку первым поднимается! А на тех самолетах он нарочно крупную свастику снизу на крыльях рисовал, по крестам бандиты не всегда стреляли, а свастика их раззадоривала. Пули вокруг так и свистели, мне пилот рассказывал. Да что пилот! Стоило только на крылья посмотреть – как дуршлаг. А Старику хоть бы что! Только пуще заводился!

– Смелый человек, – сказал Юрген с искренним уважением.

– У нас трусов нет! Не держатся, не выживают. У нас ведь какая служба была? Одно большое приключение! Вспоминаю сейчас свое браконьерство на гражданке – детская игра! Вот у нас была охота так охота. Иду, бывало, один в лес, с подружкой моей верной, – Штейнхауэр ласково погладил приклад винтовки, – и день, и два дичь выслеживаю, нахожу гнездо бандитское, залегаю, главаря высматриваю – мелочовка меня не интересует. Засекаю. Снимаю одним выстрелом и – опять в лес. Нахожу место, где они со своими связниками из города встречаются. Опять терпеливо жду. Вот встретились, связник обратно в город идет. Я его – щелк! И дальше иду. Смотрю, идут три бандита, тяжелые мешки за спинами. К железке идут, подрывать, это их любимое развлечение. Ну а у меня свое! Я двоих убираю, а третьего скручиваю и с «языком» на базу возвращаюсь.

– Да, это не в траншеях сидеть, – согласился Юрген.

– Это что! Мы еще и настоящие облавы устраивали. Тут уж всем отделением шли. Предварительно все разведывали, конечно. Где бандитский лагерь располагается, какие к нему пути-подходы есть. В лагерь мы не совались, их там и сотня, и две бывали, мелочовка-то нас не интересовала.

– Это еще кто на кого облаву устроит, – усмехнулся Юрген.

– Правильно понимаешь! – радостно откликнулся Штейнхауэр. – В прямом бою они нас количеством задавят, поэтому мы их хитростью брали, на марше. Наш дозорный сообщает: бандиты на вылазку собираются. Мы тут как тут. Минируем тропу, по которой они пойдут, в лесу вокруг всякие ловушки устраиваем, залегаем двумя группами на расстоянии шагов в сто, ждем. Появляются. Сначала группа разведчиков. Их мы пропускаем. Вот и основная колонна. И мы из двух засад, одновременно, по голове и по хвосту колонны из пулеметов – та-та-та. Тут мины рваться начинают. Бандиты врассыпную. А в лесу их ловушки ждут. Взрывы, крики! А мы уже отходим. Потому что у них все равно преимущество в численности остается, и в три, и в четыре раза. Отстреливаемся, отрываемся. Бандитам уже не до вылазки, уползают обратно в лагерь, раны зализывать. А мы – героями на базу. Кровь бурлит! Хорошо!

Первая история не очень возбудила Юргена. Ой примерил ситуацию к себе и понял: нет, не его это, он не охотник, он не любит выцеливать издалека добычу из ружья. Ему по душе прямая схватка. И еще ему нравится сражаться бок о бок с товарищами, когда один за всех и все за одного. И еще хорошо, когда нет над тобой командиров, когда все зависит от твоего расчета. Он любил охотиться стаей и быть вожаком стаи, первым среди равных. Так он применил вторую историю к себе.

– Хорошо, – согласился он.

– Хорошо, – произнес Штейнхауэр совсем другим тоном, как-то раздумчиво. – Входим в деревню. Ты бы приказал своим парням быть настороже и держать оружие наготове.

Юрген огляделся. За разговором они незаметно подошли к самой деревне. Она казалась вымершей, хотя над некоторыми домами курился дымок из печных труб. И еще он с удивлением обнаружил, что в строю не было никого из эсэсовцев.

– Мои парни знают свое дело, – сказал Штейнхауэр, заметив взгляд Юргена, – им приказы не нужны.

– Солдаты, внимание! Рассредоточиться! Оружие на изготовку! За мной! – негромко скомандовал Юрген и двинулся по единственной улице деревни, зорко посматривая по сторонам.

Так они дошли до конца деревни. На улице никого не было, даже детей. Лишь изредка колыхались занавески на окнах. А еще у домов, иногда из раскрытых дверей, появлялись солдаты Штейнхауэра и делали ему какие-то знаки.

– Точно, бандитское гнездо, – сказал он с каким-то удовлетворением, – ни одного мужчины, попрятались. Но еда для них осталась. Вот и перекусим!

– Это кто перекусит, а кто и навернет на полную катушку, – рассмеялся Юрген. – Бакс, Чижевски! Занять пост на околице! Граматке, Кальбер! Граматке, отставить! – не та была ситуация, чтобы этого недоумка в охранение ставить. Деревня действительно выглядела что-то уж слишком мирной. Это было подозрительно. Чертовски подозрительно. – Кальбер, Лебин! Занять пост на входе в деревню! В оба смотреть! Остальные, по трое, по домам – обед!

– И завтрак! И ужин! – радостно подхватили его солдаты. Много ли солдату нужно для счастья?

Они заняли лучший дом. Это был не их выбор. Просто солдаты старательно обходили его, всем своим видом показывая: этот дом для начальства. Они ввалились в него вшестером: Юрген с Красавчиком и Брейтгауптом, Штейнхауэр с Эрвином и земляком Брейтгаупта, имени которого Юрген так и не услышал. Это был молчун похлеще Брейтгаупта. Юрген заметил, как Штейнхауэр жестом позвал этих двух солдат за «барский» стол, потому что они были их земляками и новыми приятелями. Это был знак уважения. Юрген оценил его.

Их встретила хозяйка, крупная полька лет сорока – сорока пяти. За ее спиной, смотря исподлобья, стояла девушка лет восемнадцати, вся в мать, такая же крупная. «Такая же красивая», – отметил про себя Юрген. В его взгляде это не отразилось. Тяжелый у него был взгляд. Под его тяжестью девушка опустила глаза.

– Мечи весь харч на стол. Може, останний раз исть будем, – сказал Штейнхауэр с порога.

Хозяйка испуганно вздрогнула и метнулась к печи. Вздрогнул и Юрген, от неожиданности.

– Пришлось выучить несколько фраз на их варварском наречии, – смеясь, сказал Штейнхауэр. – Не знаю толком, что это означает, но действует безотказно. Проверено! Ишь, как забегали. Швыдче! – крикнул он.

Крикнул, впрочем, беззлобно. Вот и хозяйка уже не вздрогнула испуганно, а окинула Штейнхауэра быстрым, каким-то оценивающим взглядом. На пороге комнаты возник Эрвин, он, оказывается, уже успел обыскать дом. Он подал знак: все чисто. Штейнхауэр удовлетворенно кивнул.

– Самогонку давай! – крикнул он.

Хозяйка повела головой. Дочка подошла к стене, откинула половик, схватилась за кольцо на крышке подпола. Эрвин подошел чуть позади и сбоку, держа винтовку наготове. Да, эти парни знают свое дело, отметил про себя Юрген, их на мякине не проведешь. Девушка спустилась в подпол и вскоре появилась обратно, держа в одной руке двухлитровую бутыль с мутноватой жидкостью, а в другой – большой свиной окорок.

– Добре, – сказал Штейнхауэр.

Хозяйка достала поднос, поставила на него шесть объемистых стопок, налила почти под край. Дочка тем временем настрогала окорок, сложила куски на блюдо, добавила свежих огурцов. Потом взяла каравай хлеба, устроила между грудей, начала резать большим ножом.