Текст книги "Адский штрафбат"

Автор книги: Генрих Эрлих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Подполковником Фрике двигала ревность, вполне объяснимая ревность старого служаки в потертой серой шинели вермахта к успехам молодых солдат в блестящей черной форме. Так представлялось Юргену. Ему казалось, что разговор о Дирлевангере дает хороший повод прояснить ситуацию. Он задал Фрике прямой вопрос: что тот имеет против СС? Спросил он, конечно, как-то мягче, но суть была именно такой. Фрике так его и понял.

– Великую Германию возродили мы, штурмовики, – сказал Фрике, – офицеры и солдаты, прошедшие Великую войну и сохранившие верность и веру. На фронте сражался цвет нации, лучшие сыны Германии, представители лучших семей, молодые интеллектуалы и потомственные кадровые военные. После поражения они объединились в штурмовые отряды, чтобы противостоять всей этой швали, болтунам, предателям и подонкам, отсидевшимся во время войны в тылу и захватившим власть. Адольф Гитлер был одним из нас, он был нашим фронтовым товарищем, мы породили его, и мы же помогли ему прийти к власти. Мы – штурмовые бригады! А что такое СС? Охранные отряды, этим все сказано. Их набрали из молодых парней, которые и пороху-то не нюхали. Сыновей лавочников, ремесленников, мелких чиновников, которые тоже не были на фронте и не имели ничего в душе, что бы они могли передать своим детям. Они создавали живой щит вокруг Гитлера на митингах, они размахивали флагами, они охраняли помещения национал-социалистической партии, когда мы сражались на улицах. А потом они возомнили себя элитой нации.

Фрике замолчал. Он не хотел больше говорить об этом. Юрген понял, что Фрике подразумевал под сбродом. И еще то, что во Фрике говорила застарелая обида. Она заслоняла очевидный факт, что в СС воевали такие же молодые парни, что и в вермахте, молодые парни, выросшие в новое время. И еще во Фрике говорило разочарование в кумире его молодости. Дирлевангер опозорил честь офицера вермахта. Его приняли в СС. Одного этого было достаточно Фрике, чтобы назвать СС сбродом. Так объяснил себе Юрген высказывания старого офицера.

* * *

– Завтра с утра мы отправляемся на встречу с вашими новыми товарищами, – сказал подполковник Фрике.

Юрген, срочно вызванный к командиру, стоял по стойке «смирно». Он позволил себе лишь немного поднять брови, демонстрируя непонимание.

– Мы едем в Варшаву. Там восстание, – коротко сказал Фрике.

Они знали, что в Варшаве произошло восстание. Это все, что они знали. Они полагали, что оно давно подавлено. Их гораздо больше занимали новости с фронта под Варшавой, где наступали русские. Они каждую минуту ждали приказа об отправке туда, навстречу русским танкам.

– Мы будем в расположении бригады Дирлевангера, – продолжил Фрике, – он ближе всех подошел к мостам через Вислу. Со мной поедут обер-лейтенант Вортенберг и фельдфебель Грауэр. Вам надлежит подобрать пять надежных солдат, включая вас, Вольф.

– Есть! Разрешите вопрос. Как мы поедем?

– На штабном бронетранспортере.

– Предлагаю взять в качестве водителя рядового Хюбшмана. Он прекрасно знает эту модель.

– Согласен. Тогда – шесть солдат, включая вас и Хюбшмана.

– Есть!

Юргену не пришлось долго размышлять, чтобы подобрать команду.

– Букашка! – Красавчик ласково погладил капот бронетранспортера.

Штатный водитель и механик ревниво следили за ним. Их ревность стократно возросла, когда Красавчик принялся дотошно осматривать машину, что-то вытирать, прочищать, подтягивать, подкачивать. Возился он до глубокой темноты, приговаривая: «А ну-ка посветите, парни! Что это тут у вас? Непорядок!»

Темнота еще не рассеялась, когда они собрались у бронетранспортера. Им предстоял длинный день. Фрике придирчивым взглядом окинул шеренгу солдат. Вольф, Хюбшман, Брейтгаупт, Гартнер, Целлер, Ульмер. Отлично! Они разместились в бронетранспортере.

– В тесноте, да не в обиде, – сказал Брейтгаупт.

«Eng aber gemütlich.»

Это сказал Брейтгаупт.

Им нечасто приходилось путешествовать в бронетранспортере. Собственно, только один раз, да и то не всем. Телега была куда привычнее. На телеге можно было свесить ноги. Это было куда удобнее.

Путь был неблизкий. Развиднелось. Фрике с обер-лейтенантом Вортенбергом обсуждали свои офицерские дела. Все остальные старательно делали вид, что не слушают их разговор. Даже Брейтгаупт против своего обыкновения не спал, а держал ушки на макушке. Ведь все это непосредственно касалось их.

– Извольте видеть, какие силы нам удалось подтянуть на сегодняшний день к Варшаве. – Фрике протянул Вортенбергу листок бумаги. – Получено вчера из штаба СС-обергруппенфюрера фон дем Баха, который назначен командующим корпусной группой для подавления восстания.

– Генерала полиции, – сказал Вортенберг.

– Фон дем Баха-Зелевски, – сказал Фрике.

– Просто фон Зелевски.

Им не надо было много слов. Они прекрасно понимали друг друга. Вортенберг принялся изучать список.

– Полицейский сбор СС «Позен», – произнес он вслух (Познань, перевел мысленно Юрген), – 2740 человек.

Гренадерская бригада СС «РОНА» [10]10
  Немецкое наименование: Waffen-Sturmbrigade der SS RONA.


[Закрыть]. Что такое «РОНА»?

– Черт его знает! Обратите внимание на фамилию командующего, – сказал Фрике.

– Генерал-майор, СС-бригаденфюрер Бронислав Каминский. Еще один поляк! Д-да.

– 1700 штыков. Хоть так! Зондеркоманда СС «Дирлевангер». Опять СС!

– Бригада, – уточнил Фрике.

– Да, штатная численность 881 человек. Похоже на бригаду. А вот и вермахт. Охранный полк, 618 человек. Огнеметный батальон. Минометная рота. Батарея ракетных установок. Гаубичная батарея. Специальный саперный отдел. Учебный отдел самоходных артиллерийских установок. Бронепоезд с экипажем – то что надо для уличных боев! К нему две ударные танковые роты. Негусто! Тысяч восемь-девять, не больше.

– Есть еще варшавский гарнизон под командованием генерал-лейтенанта Рейнера Штагеля.

– Достойный офицер!

– Несомненно. Гарнизон насчитывал около двенадцати тысяч человек. Сколько осталось в строю – доподлинно неизвестно. Многие подразделения отрезаны от основных сил и бьются в зданиях, где их застало восстание.

– Каковы силы восставших?

– По оценкам командования в Варшаве сейчас находится около сорока пяти тысяч вооруженных повстанцев.

Юрген от удивления присвистнул. Он был не одинок. Фрике обвел их строгим взглядом и вновь обратился к Вортенбергу.

– Их вооружение заметно уступает нашему, вернее, уступало, потому что на их стороне значительное численное превосходство и им удалось захватить склады и разоружить некоторые части.

– Как командование допустило такое? Такой маленький гарнизон на огромный город. Тем более что в Варшаве, если не ошибаюсь, уже было одно восстание.

– Это был бунт еврейского гетто, – пренебрежительно отмахнулся Фрике, – с ним справились без труда. Поляки проявили при этом полную лояльность нашей администрации. А войска были нужны на фронте.

– Да, что там на фронте? – поспешил выбраться из Варшавы Вортенберг.

– Русское наступление выдыхается! – с преувеличенной бодростью сказал Фрике. – Можно сказать, выдохлось. Мы создали на восточном берегу Вислы мощный кулак: дивизии «Викинг», «Герман Геринг», «Мертвая голова», – он опустил как излишнюю деталь, что это были дивизии СС, – 4-я и 19-я танковые дивизии, 73-я пехотная. Они ударили в стык русских войск между Прагой [11]11
  Пригород Варшавы на правом, восточном берегу Вислы.


[Закрыть]и Седлецом и остановили их. У нас несомненное стратегическое преимущество, ведь мы опираемся на Варшавский укрепленный район. Враг не пройдет! Единственное, что нужно нашим танковым частям, это помощь пехоты, наша помощь! – патетически воскликнул Фрике.

– Для этого нам надо пройти на тот берег Вислы, – заметил Вортенберг.

– За тем и едем, – сказал Фрике, сникая, – надо разведать обстановку.

* * *

Это был сумасшедший дом. Вся Варшава предстала перед ними одним большим сумасшедшим домом. В противном случае пришлось бы признать, что это они сошли с ума. Они не раз были близки к этому. И к признанию, и к помешательству.

Все началось еще в пригороде. Их попытался остановить эсэсовский патруль. Начальник патруля загодя вышел на дорогу и поднял вверх руку с открытой ладонью. Патрульные, опустившись на одно колено, заняли позиции у стен домов, двое с одной стороны улицы, двое с другой. Они были одеты в эсэсовские камуфляжные куртки и каски с чехлами, их руки сжимали немецкие автоматы.

Предшествующий разговор еще не выветрился из памяти. Фрике молчал, а Красавчик, не слыша приказа командира, пер и пер, не сбавляя скорости, прямо на эсэсовца. Тот крепился до последнего, но потом отпрыгнул в сторону, и тут же по бортам бронетранспортера ударили автоматные очереди. Красавчик нажал на педаль газа. Юрген с Целлером, сидевшие на задних сиденьях, тут же развернулись к десантному люку и открыли ответный огонь. Они это сделали автоматически. Сознание включилось только в момент прицела – они стреляли поверх эсэсовцев, прижимая тех к земле. В глаза бросились бело-красные повязки на рукавах.

– Это были не наши, – сказал Красавчик, лихо завернув за угол и сбросив скорость, – у них на касках спереди – белые орлы.

– Это были поляки, – сказал Юрген, – белый и красный – их цвета.

– Запомним, – сказал Фрике и добавил: – Хорошо, что на эсэсовском складе, который они разграбили, не было гранат.

Он был абсолютно спокоен. Они рассмеялись в ответ. Потом им стало не до смеха.

Мимо них промчался эсэсовец на мотоцикле «БМВ». Он куда-то очень спешил. Они успели только заметить лилию, намалеванную белой краской на бензобаке мотоцикла, да странный символ сбоку на каске, в дополнение к белому орлу спереди. Юргену показалось, что это две стилизованные буквы – G и S [12]12
  Эмблема Grupy Szturmowe (польск.), штурмовых групп Армии Крайова (АК).


[Закрыть]. Он не успел обсудить это с другими солдатами, потому что их бронетранспортер подъехал к перекрестку, а там их ждала «пантера». Их любимая изящная «пантера». На ее борту стоял танкист в черной форме. Он приветливо помахал им рукой и запрыгнул в люк башни. На месте креста на башне красовалась белая лилия. Длинное дуло танковой пушки стало медленно поворачиваться в их сторону.

Красавчик не стал тратить время на переключение коробки передач и отползание назад. Он ударил по газам и смело ринулся вперед, через перекресток, под укрытие домов с другой стороны. Так он проскочил еще несколько кварталов, уходя от погони и заметая следы резкими поворотами.

– Стоп! – крикнул подполковник Фрике перед очередным перекрестком. – Вольф, Брейтгаупт! Разведать обстановку.

Вот что значат опыт и интуиция! Недаром Фрике был их командиром! И неудивительно, что он дожил до седых волос на фронтах двух великих войн.

Выглянув за угол, Юрген увидел еще один танк, еще одну «пантеру». Это была другая «пантера». У нее было имя – Pudel Magda, аккуратно выведенное на борту. Вероятно, так звали любимую суку командира танка. Порода собаки была указана для того, чтобы никто, не дай бог, не подумал, что это имя жены командира танка. Бывшего командира. Потому что и этот танк был украшен лилией.

«Пуделиха» рычала и скребла лапами о мостовую. Ее ярость вызывала баррикада, возведенная поперек улицы. Такая баррикада отлично подошла бы повстанцам. Она была точь-в-точь как на картинке из учебника истории. Вена в 1848 году, Парижская коммуна, Красная Пресня в 1905 году. Вывороченные уличные фонари, поваленные деревья, парковые лавочки, булыжники мостовой. Когда-то такая баррикада могла сдержать правительственные войска. Современный средний танк влетел в нее, как кулак мясника в живот интеллигента. «Пуделиха» вильнула хвостом туда-сюда, разметая баррикаду по бревнышку. Вместе с остатками баррикады во все стороны полетели фигурки в серой форме. В образовавшийся пролом с криками «Jeszcze Polska nie zginela» [13]13
  «Еще Польска не згинела» (польск.) – «Еще Польша не погибла», начало польского гимна.


[Закрыть]из подворотен близлежащих домов бросилось около сотни разномастно одетых и разнокалиберно вооруженных мужчин, которых роднили квадратные фуражки и бело-красные нарукавные повязки и шарфы.

– Повстанцы силами роты пехоты при поддержке танка атакуют немецкие позиции, – доложил Юрген при возвращении. – Второй эшелон отсутствует. Есть возможность ударить в тыл наступающим.

– Рядовой Хюбшман! Продолжить движение в прежнем направлении. Нам необходимо разыскать в этом бедламе штаб бригады Дирлевангера, – приказал Фрике. Он повернулся к Юргену: – У нас еще будет возможность, подозреваю, что не одна, схватиться с бунтовщиками, когда они преградят нам дорогу, – сказал он и заметил с укоризной: – Ты говорил о них, как о регулярных воинских формированиях. Это ошибка. Она может дорого нам обойтись. Они – бунтовщики, бандиты. И разговор с ними будет как с бандитами. Никакого разговора не будет. Вермахт не разговаривает с бандитами.

– Дорого нам обойдется, если мы будем относиться к ним как к бандитам, – проворчал Юрген, усаживаясь на свое место, – во всяком случае, воюют они как регулярные воинские части.

Им не пришлось долго ждать новой встречи с повстанцами. Они ехали по изогнутой улице и вдруг увидели, что выезд с нее перегораживает мощная баррикада. Их взгляды уперлись в широкие спины солдат, обтянутые до ужаса знакомыми русскими телогрейками. Солдаты, пригнувшись, вели огонь из тяжелых автоматов с круглыми магазинами сквозь просветы в баррикаде. Два или три из них обернулись, окинули их бронетранспортер равнодушным взглядом и опять вернулись к своему занятию. Причина такого пренебрежительного отношения была на слуху. Это грозное урчание месяцами звучало в их ушах. И вот он появился как видение из их кошмарных снов. Крепко сбитый, с крутым покатым лбом. «Т-34». Он неспешно полз в их сторону, перегораживая второй выезд с улицы.

Мимо них, тяжело топая сапогами, пробежал взвод солдат все в тех же телогрейках. Донесся привычный русский мат-перемат. Подполковник Фрике, прильнув к смотровой щели, смотрел в нее широко раскрытыми от изумления глазами и тряс головой, не в силах сказать ни слова. Они все тоже сидели тихо в ожидании приказа. Только рука Красавчика подрагивала на ручке переключения передач, готовая в любой момент сдвинуть ее вверх или вниз.

Кто-то постучал пальцем в стенку бронетранспортера.

– Не, Kameraden, haben sie Tabak? [14]14
  Эй, товарищи, табачку не найдется? (нем.).


[Закрыть]– раздался голос с сильным русским акцентом.

Фрике жестом приказал Вортенбергу ответить. Тот приподнялся над стенкой бронетранспортера.

Вслед за ним поднялся и Юрген, ему было интересно, что же там происходит. Перед ними, дыша перегаром, стоял высокий худощавый мужчина в немецкой каске. Впалые щеки были покрыты густой щетиной, кожа туго обтягивала широкие скулы. Ворот телогрейки был распахнут, под ней виднелся мундир, сдвоенная руна зиг в правой петлице, три четырехугольные звезды – в левой. Юрген даже вздрогнул – так они напомнили ему советские «кубари».

– Zigarette, bitte, – сказал Вортенберг, протягивая эсэсовцу пачку сигарет.

– А папирос нет? – спросил тот по-русски.

– Keine Papirossy, – ответил Вортенберг.

– Что ж, давай. – Эсэсовец взял пачку, достал одну сигарету, сунул пачку к себе в карман. Потом показал на погон Вортенберга, ткнул в свою петлицу, сказал с улыбкой:

– Обер-лейтенант – оберштурмфюрер, вермахт – СС, фрёйндшафт, [15]15
  Freundschaft (нем.) – дружба.


[Закрыть]– и для пущей убедительности сцепил две руки.

– Wo ist der Kommandeur? SS-Standartenfuhrer Dirlewanger? [16]16
  Где командир? СС-штандартенфюрер Дирлевангер? (нем.).


[Закрыть]– спросил Вортенберг.

Но русский уже исчерпал свой словарный запас, или интерес, или время, или все вместе.

– Командир – там, четыре квартала, – махнул он рукой вдоль по улице, подошел к капоту бронетранспортера, опять махнул рукой: – Ну-ка сдай назад!

Каким-то неведомым образом Красавчик его понял. Наверное, у автомобилистов всего мира есть свой универсальный язык и тайные знаки, как у масонов. Красавчик послушно воткнул заднюю передачу и въехал в арку дома со снесенными воротами. «Т-34» проехал мимо, продемонстрировав сдвоенную белую эсэсовскую руну поверх красной пятиконечной звезды. Красавчик вновь вырулил на улицу и поехал в направлении, указанном русским.

На углу, покуривая, стояли трое солдат в потертой эсэсовской форме без бросающихся в глаза ярко-красных пятен. Они уже немного освоились в Варшаве, чтобы идентифицировать этих солдат как немецких военнослужащих. Но они все же взяли их на прицел, на всякий случай. Обер-лейтенант Вор-тенберг приподнялся над бортом.

– Ist der Wola? [17]17
  Это Воля? (нем.).


[Закрыть]– спросил он.

Штаб Дирлевангера находился где-то в районе Воля, но все указатели районов и улиц были сбиты как будто нарочно для того, чтобы они не могли добраться до места.

– Кому воля, а кому и неволя, – мрачно сказал один из солдат.

– Нет, у нас тут Охота, [18]18
  Охота – район Варшавы.


[Закрыть]– сказал второй.

– Уж такая тут у нас охота! – рассмеялся третий.

– Всем охотам охота! – поддержал его второй.

– Только непонятно, кто на кого охотится, – добавил первый, он был глубоким пессимистом.

Здание, где располагался штаб бригады СС, они определили сразу. По стоявшим у входа двум пушкам, по торчавшим из окон пулеметам, по суете солдат, сновавших взад-вперед. Они остановились у ворот.

– Вольф, Брейтгаупт! Разведать обстановку! – приказал Фрике.

В ворота их пропустили беспрепятственно, но при входе в здание остановили. Дюжий эсэсовец с соломенными кудрями и носом картошкой подпирал косяк высокой двухстворчатой двери. Второй сидел на парапете крыльца и выскребал ложкой жестяную банку консервов. По верху банки шла крупная надпись по-русски: «Свиная тушенка». Эсэсовец перехватил банку, открыв нижнюю строчку. Made in USA, Cincinnati, Ohio. Из этого Юрген понял только одно слово – USA, ему и этого хватило.

Сидевший эсэсовец смачно облизал ложку, поднял глаза на Юргена. Глаза и губы блестели одинаково масляно.

– Куды? – спросил он.

– Der Kommandeur, – коротко ответил Юрген.

– Грицко, доложи, – сказал эсэсовец.

Его товарищ не шевельнулся. Он напряженно всматривался вдаль.

– Серега! – крикнул он, приветственно вздымая руку, и спустился по ступеням крыльца.

Юрген обернулся. В ворота втягивалась небольшая нестройная колонна солдат. Это было пополнение. Полная экипировка, усталые лица с потеками пота, покрытые пылью обмундирование и сапоги. Они проделали долгий марш. Объятия, похлопывания по спине, короткие фразы: припозднились! как тут? два раза по дороге обстреляли, сволочи! Кривошеина убили и Сидоркина.

Из здания вышел офицер, колонна солдат потянулась куда-то вправо вдоль здания. Тот, кого назвали Серегой, задержался у крыльца.

– Есть ли чего-нибудь пошамать? – спросил он.

– Завались, – ответил Грицко, – пойдете на зачистку, наедитесь от пуза.

– На вот пока, перекуси. – Сидевший эсэсовец сунул руку вниз, вынул откуда-то банку консервов, ловко вскрыл ее большим тесаком.

Потянуло запахом специй. Брейтгаупт повел носом. Эсэсовец заметил, понимающе усмехнулся, вновь запустил руку вниз, повторил операцию.

– Держи, фриц, – сказал он, протягивая открытую банку, – мы добрые. – Он широко улыбнулся.

– Американская, – предупредил Юрген.

– Дареному коню в зубы не смотрят, – сказал Брейтгаупт и взял банку.

«Einem geschenkten Gaul sieht man nicht ins Maul.»

Это сказал Брейтгаупт.

– Вкусно, – сказал Брейтгаупт через какое-то время, – попробуй.

Юрген попробовал. Действительно вкусно. Он вычистил оставшуюся половину банки.

– Тут ночью налетели, как вороны, целая стая, сотня, не меньше. И большие, мы таких и не видали, – рассказывал тем временем Грицко. – Думали, бомбить будут, только потом сообразили, что это ж не Германия, что это англичане своим союзникам-полякам помощь прислали.

– Как долетели-то? – сказал Серега.

– А чё? До Берлина и Дрездена долетают, а до Варшавы не могут? Это им как два пальца обоссать. Тут же все близко.

– Долететь дело нехитрое, – рассмеялся сидевший, – а вот улететь!.. Мы тут парочку сбили (наши сбили, уточнил про себя Юрген), теперь уж не сунутся.

– Да и чё летать? – сказал Грицко. – Тут сам черт не разберет, как и куда сбрасывать груз, чтобы он к бандитам попал. Этот прямо к нам на головы свалился, едва отпрыгнуть успели. И чё делать с этой горой металлолома? – Он ткнул пальцем в сторону. Там навалом лежала гора карабинов неизвестного Юргену образца. – У них патрон нестандартный. Да и тех сбросили на час хорошего боя. Тьфу! Всего прибытку – две коробки тушенки.

– Парашютный шелк у них знатный, – добавил сидевший, – портянок нарезали.

– Все одно лучше нашей фланели ничего нет, – отмахнулся Грицко.

– Это точно, – поддержал разговор Серега, – только где ж ее взять?

– На зачистку пойдешь – добудешь, – сказал Грицко.

Непонятная «зачистка» звучала как припев в веселой песне.

– Эй, туда! – крикнул, вскакивая, сидевший до этого эсэсовец.

Юрген обернулся. В ворота, спотыкаясь на каждом шагу, входила группа из десятка немолодых мужчин интеллигентного вида, в пиджаках и галстуках. Один был в шляпе. Она поминутно падала на землю. Мужчина нагибался, поднимал ее и водружал обратно на голову. Остальные были, вероятно, не такими упорными. Они давно потеряли свои шляпы. Они лишь болезненно вздрагивали, когда следующие за ними охранники били их прикладами, а то и дулами ружей в спины и в бока.

– И вы проходите, – сказал Юргену эсэсовец, – третий этаж. Драй этаж, – он показал три пальца.

Когда-то давно, два или даже четыре дня назад, это был госпиталь. Госпиталь какого-то святого. Имя святого, выведенное лепниной над входом, было стерто разрывом артиллерийского снаряда. От госпиталя остался только морг. Он был во внутреннем дворе. Юрген увидел его, когда выглянул в окно. У стены штабелем в несколько рядов лежали тела. Там и тут белели бинты перевязок. Верхний ряд тел алел свежей кровью. Белое и красное. Возможно, убитые не были бунтовщиками. Но они стали ими.

Угол двора был завален разбитыми кроватями. Их, наверное, выбрасывали из окон с верхних этажей. Теперь окна были предусмотрительно закрыты. Сквозь стекла было видно, как внутри двора студенисто подрагивает тяжелый смрадный воздух.

Юрген отвернулся и быстрым шагом направился к двери, возле которой застыл охранник в эсэсовской форме с одним «кубарём» в петлице. Охранник окинул их внимательным взглядом, показал жестом, чтобы они закинули автоматы на спину. Юрген усмехнулся про себя: какие предосторожности! Но автомат закинул и вошел в распахнутую охранником дверь.

Это был кабинет. Три высоких окна были заложены на треть высоты мешками с песком. У среднего окна стоял резной двухтумбовый стол. За ним сидел мужчина в черной эсэсовской форме с серебряными витыми погонами и тремя серебряными дубовыми листьями на обеих петлицах. На левом кармане кителя висел Железный крест. На столе у правой руки лежала фуражка с большой кокардой. На высокой тулье раскинул крылья орел. Мужчина был немолод. Аккуратно причесанные волосы, пухловатые щеки, тяжелые верхние веки, наплывающие на глаза. Тяжел был и взгляд, который он вперил в вошедших.

Юрген невольно подтянулся, встал по стойке «смирно», четко отдал честь.

– Господин генерал! – Юрген плохо разбирался в знаках отличия СС, поэтому выбрал «генерала». С «генералом» не промахнешься, особенно если обращаешься к полковнику или как там у них в СС. – Ефрейтор 570-го ударно-испытательного батальона Юрген Вольф. Рядовой Брейтгаупт. – Юрген повел головой в сторону Брейтгаупта, избавляя его от представления. – Сопровождаем подполковника Фрике, начальника сборного лагеря испытательных батальонов вермахта. Проводим рекогносцировку.

Кажется, он сказал все ключевые слова. Юрген замолчал.

– Продолжайте, – сказал мужчина, – расскажите, откуда вы, как добрались, что видели, как к нам попали.

Несколько недоумевая, Юрген приступил к докладу. Генерал слушал очень внимательно, покачивая иногда головой. Потом он вдруг рассмеялся.

– Не о том говоришь, солдат! – сказал он на чистейшем русском языке. – Я тебя просил рассказать, откуда ты, а ты мне какие-то байки травишь. Да я и сам догадался! У тебя среднерусский акцент. Но ты немец, это факт. Выходит: поволжский немец. И пару словечек ты употребил старых, так в Германии уже давно не говорят. Ну что? Прав я?

Тренировка у подъезда не пропала даром. Юрген даже не вздрогнул, услышав русскую речь. Продолжал стоять истуканом.

– Не хочешь говорить, черт с тобой! – сказал генерал по-немецки и вновь перешел на русский. – Да будь кем угодно! Русский, украинец, немец, поляк – мне все равно! Хоть вообще не говори по-немецки. Хоть не сражайся за Германию. Лишь бы сражался против большевиков!

Последнее он говорил не для Юргена. У него были другие слушатели. За длинным столом у стены сидели, развалившись, несколько офицеров в эсэсовской форме. Стол был плотно заставлен бутылками с вином и водкой, фарфоровыми блюдами с мясом и зеленью, высокими фужерами и старинными кубками. Этими кубками офицеры и принялись стучать по столу, громко приветствуя слова своего главаря: «Да! Любо! Смерть жидам!» Во все стороны летели брызги вина и слюны.

– Где мед, там и мухи, – шепнул Юргену Брейтгаупт.

«Auf dem schönsten Fleisch sitzen gern Fliegen.»

Это сказал Брейтгаупт.

Вдруг что-то ударило Юргена по голени. Он обернулся. Мимо него прокатился низенький круглый мужчина, для которого, как видно, не нашлось формы по размеру, кроме каски и сапог. Нарукавная повязка была повязана поверх какой-то шерстяной кофты, возможно, и женской, но мужчине она была точно по фигуре. Повязка была красной. Черная свастика была нарисована в белом круге. В руках мужчина волок два объемистых мешка. Он тяжело дышал.

– Вот, Бронислав Владиславович, сберкассу взяли, – сказал мужчина, обращаясь к генералу.

«Это не Дирлевангер, – сообразил Юрген, – это как бишь его? Каминский!» – вспомнил он.

– Неужели поляки не успели разграбить?! – всплеснул руками Каминский, это был действительно он.

– Да, конечно, разграбили, – сказал толстяк, – поляки – известные воры!

Он поперхнулся, наклонился и принялся развязывать узлы на мешках.

– Орел да Кромы – первые воры! – смеясь, сказал Каминский. К удивлению Юргена, он не вспылил и не оскорбился. – А кто у нас тут орловские?

– Мы! – радостно закричала компания за столом.

– Орлы, – довольно сказал Каминский.

– Да куда местным до наших медвежатников, – рискнул высунуться толстяк, – сейф открыть не смогли. Плевое дело!

Он наконец развязал узлы. Залез внутрь мешка обеими руками, вынул груду перевязанных пачек рейхсмарок, вывалил на стол.

– Резаная бумага, – пренебрежительно отмахнулся Каминский. – Тоже, конечно, сгодится на первое время. На какое-то время, – многозначительно протянул он. – А вот это что-то поинтереснее! – встрепенулся он.

Мимо Юргена протопал еще один солдат. У него в руках тоже было два мешка. В них что-то позвякивало. Солдат водрузил мешки на стол, растянул затянутые горла.

– Полностью зачистили три шестиэтажных дома на соседней улице, – доложил солдат.

– Полностью?

– С десяток хозяев сюда доставили, авось вспомнят еще что-нибудь. А остальных – полностью.

– Проблемы были?

– Какие проблемы? Дети, старики, женщины… Мужчины хлипче женщин, даром что в штанах. Хоть бы кто взбрыкнул. А то даже скучно.

– Это всё? – спросил Каминский, вороша рукой в мешке. Он достал перстень с большим зеленым камнем, поднял его вверх, повертел на свету, удовлетворенно кивнул. – Натуральный.

– Все ваше, – ответил солдат. – Парни свою долю взяли, как договаривались.

– В следующий раз всё принеси, – сказал Каминский, – я вам сам долю отделю. Не обижу, вы же знаете.

– Знаем, Бронислав Владиславович, – расплылся в улыбке солдат.

– Ты еще здесь? – спросил Каминский, переводя взгляд на Юргена. Тот стоял не шелохнувшись. Каминский перешел на немецкий. – Пригласи ко мне вашего командира.

– Zu Befehl, Herr General! [19]19
  Слушаюсь, господин генерал! (нем.).


[Закрыть]

Юрген вскинул руку к каске, четко повернулся и, печатая шаг, вышел из комнаты. Уф, выдохнул он в коридоре. Он бросил взгляд в окно. Во дворе лицом к кирпичной стене, прижавшись к ней поднятыми руками, стояли несколько мужчин в цивильной одежде. Они были похожи на тех мужчин, которых провели мимо Юргена внизу. Возможно, это были те самые хозяева из домов на соседней улице. Двое эсэсовцев обшаривали их карманы. Еще двое били ногами мужчину, извивавшегося на земле. Когда Юрген с Брейтгауптом вышли из арки, ведущей во внутренний двор, донеслись глухие звуки винтовочных выстрелов.

– Это не Дирлевангер, – доложил Юрген Фрике, – это Каминский. Он приглашает вас к себе.

– И как он тебе показался? – спросил Фрике.

«Он не поляк, и не немец, и не русский, он просто сволочь, большая сволочь». Вот что хотел сказать Юрген. Но он слишком долго подбирал слова. Его неожиданно опередил Брейтгаупт:

– Что ворам с рук сходит, за то воришек бьют.

«Kleine Diebe hängt man, große läßt man laufen.»

Это сказал Брейтгаупт.

В который раз Юрген с удивлением посмотрел на него: ай да Брейтгаупт! В самую точку! Фрике этой аттестации тоже оказалось достаточно. Он направился к зданию, взяв с собой фельдфебеля Грауэра и Ульмера. Юргена он оставил с товарищами. Юрген был бесконечно признателен ему за это.

– РОНА – это Русская освободительная народная армия, – сказал Фрике Вортенбергу после своего возвращения. – Здесь одни русские. 1700 штыков. Какой кошмар!

Фрике надолго замолчал. Он немного рассказал для почти двухчасового отсутствия.

– И кого они здесь освобождают? – спросил Вортенберг, чтобы прервать затянувшуюся паузу.

– Себя, только себя, – ответил Фрике, – тут сплошь добровольцы, которые примкнули к Каминскому еще в России. Они отступают вместе с нашими частями. Им нет хода назад. Руководство СС решило использовать в Варшаве их опыт борьбы с партизанами в России. Но тут не Россия! И они ведут себя тут так, как, наверное, никогда бы не вели себя на родине. Тут для них всё чужое, все – враги. Они не делают различия между бунтовщиками и лояльным нам населением. Они косят всех подряд и в первую очередь мирное население как самое беззащитное. Своими действиями они не столько уничтожают бунтовщиков, сколько увеличивают их число. Хуже всего, что они носят немецкую форму. Они дискредитируют честь немецкой армии! Немецкого народа! – возмущенно воскликнул он.

Постепенно Фрике успокоился и разговорился:

– Этот Каминский – весьма неординарная личность, с ним интересно беседовать. У него прекрасный немецкий язык. Впрочем, это неудивительно, ведь его мать была немкой.

Все солдаты, включая Брейтгаупта, дружно кивнули. Да, чему уж тут удивляться, если его мать была немкой. У них у всех матери были немками. И они все говорили на немецком. Это не стоило им ни малейших усилий.

– Отец у него был, естественно, поляк, но родился Каминский в Российской империи. Во время большевистского переворота он был студентом политехнического института в их столице, Санкт-Петербурге. Он не нашел ничего лучшего, как пойти добровольцем в Красную армию, чтобы воевать против немецких, а затем и польских войск. И еще он вступил в партию большевиков. После окончания службы в армии он закончил прерванную учебу в институте и в течение десяти лет работал инженером-технологом на химических предприятиях.