Текст книги "Адский штрафбат"

Автор книги: Генрих Эрлих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

* * *

Офицеры отправились в комендатуру, солдаты расположились на отдых, автоматически выбирая уголки, защищенные от пуль снайперов. Один Юрген сел так, чтобы ему было видно всю площадь.

На ней и около нее скопилось уже несколько сот человек, наверное, большая часть бригады Дирлевангера. Они готовились к какой-то большой операции. Орудия выкатили на площадь и установили напротив домов на той стороне площади. Пулеметчики, быстро пробежав открытое пространство, нырнули в сухие фонтаны – лучшего окопа не найти. Бойцы штурмовых групп, вооруженные автоматами, залегали за всеми возможными укрытиями в ожидании сигнала. На одной из боковых улиц показался большой отряд солдат в форме вермахта, по их прокопченным лицам Юрген определил, что это давешние азеры. Браконьеры со снайперскими винтовками заняли позиции у окон домов на верхних этажах. Иногда оттуда доносились звуки выстрелов. Можно было не сомневаться, что каждый выстрел достигал цели. Поляки тоже отвечали редким огнем. Их пули тоже находили своих жертв, оседали со стонами артиллеристы у своих орудий, спотыкались на бегу и падали, утыкаясь лицом в брусчатку, бойцы штурмовых отрядов. Но эсэсовцы не обращали внимания на эти потери, их гнал вперед голос Дирлевангера, разносившийся над площадью, их гнал вперед страх перед этим человеком, а возможно, и преклонение перед ним, и вера в него.

Лишь одна группа не принимала участия во всей этой предштурмовой суете. Это были женщины, согнанные из окрестных домов. Их было около сотни. Некоторые из них сидели на брусчатке, подобрав под себя ноги, другие и вовсе лежали, распластавшись на земле, безучастные к происходившему. В своих ярких летних платьях они издалека походили на большую клумбу.

Но вот к ним направилось с десяток эсэсовцев. Они что-то кричали женщинам, хватали их за плечи, рывком поднимали на ноги. И вот уже женщины растянулись в цепь, побрели по направлению к домам на противоположной стороне. Они шли медленно. Их подогнали, пустив автоматную очередь поверх склоненных голов. Они заметались как курицы на птичьем дворе. Эсэсовцы громко смеялись, что-то кричали женщинам.

Вдруг посреди толпы женщин раздался взрыв. Вздыбилась земля, в воздух взлетело два тела, мелькнули обнажившиеся женские ноги. Женщины отпрянули в стороны, цепь сократилась, как лопнувшая резинка. Тут с конца цепи раздавался еще один взрыв. Еще одна заложенная повстанцами мина попалась в сеть. Это были тральщицы. Юрген наконец понял, что означает это слово.

Обезумевшие от ужаса женщины бежали к домам, надеясь найти там спасение. Они уже ничего не видели и не слышали, их ничто не могло остановить. Ни еще один взрыв, проредивший их цепь, ни вой артиллерийских снарядов, пролетавших над их головами, ни град обломков от разбиваемых стен.

В одном из домов из окон свисали белые простыни. Дом сдавался, умоляя о пощаде. Непонятно, на что он надеялся. Когда до него дошла очередь, его расстреляли с немецкой методичностью и обстоятельностью. Летели вниз белые простыни, на них падала красная герань из ящиков под окнами. Образовавшийся ковер топтали ботинки солдат, большими прыжками несшихся к дому, чтобы добить всех, оставшихся в живых.

– В колонну по два – становись!

Юрген был готов расцеловать обер-лейтенанта Вортенберга. Так бывает – смотришь на отвратительную картину и не можешь оторваться, все глубже погружаясь в пучину черной тоски и омерзения ко всему миру. Спасибо оторвавшему. Юрген поднялся и поспешил занять место в строю.

– Мы получили все необходимые сведения. Отправляемся обратно в лагерь. Нам здесь больше нечего делать, – сказал подполковник Фрике, окидывая быстрым взглядом происходившее на площади.

Они вернулись к госпиталю. Красавчик настоял на коротком техосмотре бронетранспортера. Юрген попросил у Фрике разрешения навестить раненого приятеля. С ним пошел Брейтгаупт, который тоже давно потерял из виду своего земляка-тюрингца. Он, возможно, тоже был ранен.

Брейтгаупту не повезло, он не нашел земляка. Нельзя сказать, что и Юргену шибко повезло. Он нашел Эрвина. Тот лежал на матрасе на полу в ряду других бедолаг, которым некому было оказать помощь. Лежал свернувшись, как младенец, зажав коленями и руками раненый живот. Он был мертв. Вот уж кому действительно не повезло.

Сидя в бронетранспортере, Юрген ощущал непреходящее беспокойство. Он посмотрел на других солдат – то же самое. Если по дороге в Варшаву бронетранспортер представлялся им гарантией относительной безопасности, то теперь он больше напоминал железный гроб на самоходной тяге. Наверное, сверху он походил на открытую коробку с яйцами. Яйцами были они, сидящие в два ряда и подскакивающие на каждой встречной колдобине. Надетые на их головы каски только усиливали сходство с яйцами. Яйца так легко разбить. Рука сама неудержимо тянется…

Юрген нажал на гашетку, ударил короткой очередью в распахнувшееся над ними окно. Донесся крик боли. Боль не имела пола и возраста. Восставшие, впрочем, тоже не имели определенного пола и возраста. Гранаты и пули можно было ожидать от любого. Это они усвоили. Именно это и вселяло беспокойство.

Но недаром Юрген провел столько месяцев на фронте. Он быстро адаптировался к любой ситуации и пытался обернуть ее в свою пользу. Вот и в их средстве передвижения он нашел много положительных качеств. Хорошо, что бронетранспортер открыт сверху, есть возможность следить за верхними этажами, упреждать удар, а не ждать, пока на тебя что-нибудь свалится. Хорошо, что можно при случае быстро покинуть бронетранспортер, это вам не танк. Хорошо, что он вообще едет, быстро едет, за то время, пока граната или бутылка долетит вниз, он успеет проехать…

– Молодец, Красавчик! – крикнул Юрген товарищу, шестым чувством уловившему момент, когда необходимо нажать на педаль газа.

…пятнадцать метров. Именно там ударилась о мостовую бутылка с горючей смесью, брошенная с крыши дома. Бутылка – это не страшно. На таком расстоянии им даже граната нипочем. Ведь они же в бронетранспортере!

Защелкали пули по броне. Били из какой-то подворотни. Фельдфебель Грауэр, сидевший на месте стрелка, ударил в ответ из пулемета. Красавчик, не сбавляя скорости, подлетел к подворотне. Повстанцы, похоже, не ждали такой прыти от немцев. Они стреляли до последнего и бросились бежать, только увидев перед собой железную морду с прищуренными глазами. Их было трое. Грауэр аккуратно срезал их из пулемета.

Они проехали еще два квартала. Как-то подозрительно спокойно проехали. Никто на них не покушался. Ни на улице, ни на балконах, ни в окнах они не заметили ни одного человека. Вдруг из арки дома выкатилась невысокая круглая фигура в брюках и сапогах и какой-то бесформенной кофте, едва ли не женской. В правой руке у человека был увесистый узел, тяжело бивший по мостовой, в левой – какое-то лукошко, с такими ходят за ягодами или по грибы. Мирная такая фигура, если бы не карабин за спиной. И не яркая красная повязка на рукаве кофты. Красная с белым.

– Повстанец! – крикнул Ульмер, это был его сектор наблюдения. Одновременно с криком раздался выстрел. Одиночный выстрел. Ульмер экономил патроны.

Пуля попала человеку в спину, сбив его с ног.

– Отличный выстрел, рядовой Ульмер! – сказал подполковник Фрике. Он несколько последних кварталов тоже ехал стоя, зорко обозревая окрестности. – Вольф, Целлер, Ульмер, разведать обстановку! Там могут быть сообщники.

Юрген бежал вперед, нисколько не таясь. Он не сомневался, что увидит. Так и есть, старый знакомый! Лукошко обернулось немецкой каской. Мужские карманные часы лежали как маслята на россыпи ягод женских побрякушек.

– Немец, – упавшим голосом сказал Ульмер, неотрывно глядя на свастику на рукаве.

– Какой это немец? – презрительно сказал Юрген. – Это мародер, неужели не видно.

– Смерть мародерам! – бодро воскликнул Ульмер.

Юрген рассмеялся. Смешно было слышать такое от Ульмера. Тот ведь сам был мародером, пусть только на бумаге.

– Да где ты здесь видел немцев? – спросил Целлер, тоже посмеиваясь.

– Hilfe, rettet! [26]26
  Спасите, на помощь! (нем.).


[Закрыть]– донесся крик из глубины дома.

Крик был девичий. Юрген бросился на него, не раздумывая. То есть мысль о том, что это могло быть ловушкой, мелькнула, но он ее задавил. Он в таких делах больше доверял телу, а не голове. А ноги несли его на крик. И донесли до квартиры на первом этаже. Двое солдат в немецкой форме распяливали кричавшую девушку на столе. Третий, стоявший спиной к Юргену, спускал брюки.

Юрген врезал ему прикладом автомата по загривку. Он коротко хрюкнул и рухнул между растянутыми коленями девушки. А может быть, это хрустнули его шейные позвонки, Юргену было не до анализа звуков.

– Ты чё, козел? – спросил один из солдат, отпуская девушку и поворачиваясь к Юргену.

– Ты откуда свалился? – спросил второй, надвигаясь на Юргена и занося кулак для удара.

Его Юрген просто застрелил. Он был слишком большим для него, кроме того, их было двое. Зато на втором оттянулся по полной. За все. За весь этот сумасшедший день. Он врезал ему прикладом под дых, распрямил ударом колена в челюсть, завалил на пол и принялся методично месить ногами. Подоспели товарищи. Целлер обхватил Юргена сзади за руки, отволок в сторону. Как оказалось, для того, чтобы освободить себе место у станка – на лежавшем еще оставалось несколько необработанных участков. Охолонув, Юрген помог Ульмеру снять солдата с девушки. Они откинули его в сторону. Он свалился бесформенным мешком, каска с глухим стуком ударила по полу.

– Danke schon, – сказала девушка.

Она сдвинула ноги, оправила юбку, села на столе. Рядом лежали ее разорванные трусики. Она взяла их в руки, повертела, оценивая ущерб, и засунула в карман. Несмотря на сказанные ею слова, на деловитые движения, было видно, что девушка еще не пришла в себя. Она действовала как автомат, ее глаза были неподвижны.

Юрген пощелкал перед ними пальцами. Дрогнули.

– Фольксдойче? – спросил он.

– Немка, – ответила девушка, соскользнула со стола и припала к Юргену, – я Эльза.

Она была чуть выше его. А он был в каске. Это спасло его от потока слез. Они скапывали с каски. Юрген поморщился – не любил он девичьих слез.

– Заберите, – коротко приказал он товарищам.

Целлер с Ульмером взяли девушку, повели ее, поддерживая под руки, к выходу из квартиры. Юрген подождал, пока они переступят порог, перебросил переключатель автомата на одиночные, сделал три выстрела. Простая предосторожность. Они были на территории, контролируемой бригадой Каминского. Им не нужны были лишние проблемы.

Предосторожность, похоже, не сработала. Снаружи раздалось несколько винтовочных выстрелов, кто-то вскрикнул, совсем близко, вслед за этим ударили автоматные очереди и донеслись дружные крики. Юрген хорошо знал эти звуки. Это его товарищи шли в бой. Он бросился на лестницу.

Когда он спустился вниз, все уже стихло. У дверей подъезда Целлер держал в крепких объятиях девушку, вновь зашедшуюся слезами. Рядом, привалившись к стене, стоял Ульмер, зажимая рукой пробитое пулей плечо. По двору, пятясь, передвигались Фрике, Вортенберг и Брейтгаупт, не сводя взглядов и автоматов с окрестных окон и подъездов.

– Какие негодяи! – воскликнул Фрике, когда Юрген, уже в бронетранспортере, быстро доложил ему о происшедшем, включая краткую характеристику типа, застреленного Ульмером. – Они позорят честь…

– Они изнасиловали двух девушек из нашей организации, – рассказывала тем временем Эльза, – мы из «КДФ», [27]27
  «Kraft durch Freude» (нем.) – «Сила через радость», национал-социалистическая политическая организация, занимавшаяся вопросами организации и контроля досуга населения рейха. В состав организации входил, в частности, отдел путешествий, туризма и отпусков.


[Закрыть]мы кричали, что мы немки, но это их еще больше раззадоривало. Я вырвалась и убежала, но меня все равно поймали. Другие, но такие же.

И тут Фрике прорвало. Его тоже достал этот сумасшедший день, все виденное ими в Варшаве. Он долго крепился, но рассказ Эльзы был последней каплей, переполнившей чашу терпения. Как это обычно бывает, последнее происшествие затмило предшествующие. Дирлевангер и его эсэсовцы были забыты, весь гнев Фрике обрушился на русскую бригаду и на ее командира.

Гроза бушевала долго. Юрген не вслушивался в ее раскаты, у него было другое занятие – он нес свою смену, внимательно следя за окрестностями. И краем уха слушал щебетание Эльзы, которая все больше приходила в себя и осваивалась в их мужском коллективе.

– Ну кто же так бинтует? – донесся ее голос. – Дайте мне бинт! – Недовольное мычание Брейтгаупта. – Я окончила курсы санитарок. А вечерами после работы работала еще и в госпитале. Я хорошая санитарка. У меня руки чуткие и ласковые. Мне все солдаты так говорили. И офицеры. Вот так! Видите?

Юрген скосил глаза. На плечо Ульмера была наложена аккуратная повязка, Эльза помогала ему натянуть поверх рубашку, не переставая говорить. Потом она переключилась на Отто, на его ухо.

– Ну кто же так бинтует?! – воскликнула она. Похоже, это был ее обычный приступ. – Просто варвар какой-то…

– Я-я-я, – прорычал Юрген.

Ему эта девица уже до смерти надоела. Этих девиц хоть не спасай. Спасу от них потом нет. Но хоть заткнулась после его рыка, и то ладно.

В пригороде они устроили короткий привал. Надо было размять ноги и перекусить неизрасходованным сухим пайком. Выбрали большой пустырь и расположились посередке, подальше от домов и других атрибутов цивилизации. Все атрибуты цивилизации, включая газоны, клумбы, круги земли вокруг деревьев на улицах, садовые лавочки, замощенные дорожки и просто дорожки, протоптанные в скверах и парках, могли быть заминированы. Мины сами становились главным атрибутом цивилизации.

– Мальчики, возьмите меня с собой, – заканючила Эльза. – Мне все равно некуда податься. Не можете же вы меня бросить на растерзание… – тут она запнулась, – на растерзание, – повторила она, поставив в конце жирную точку. – Я для вас все, что угодно, готова сделать.

Похоже, она действительно была готова сделать все, что угодно. Она набросилась на Красавчика и начала стягивать с него брюки. Красавчик яростно отбивался, он не любил подобных девичьих наскоков. Юрген только посмеивался. Оказалось, впрочем, что Эльза хотела всего лишь перевязать Красавчика. Он же сидел за рулем, и Эльза просто не могла раньше заметить кровавую полосу на его бедре. Пришлось Красавчику уступить.

– Не боишься? – ласково спросил он, наблюдая, как девушка бинтует его ногу.

– Крови? Нет, не боюсь, – ответила Эльза.

– Мы тоже не боимся, – все тем же ласковым голосом сказал Красавчик, – это нас люди боятся. Мы же штрафники. Смертники. Нам терять нечего.

– Вы совсем нестрашные, – сказала Эльза. – Только наговариваете на себя. Вот тебя за что в штрафбат послали? – обратилась она к Ульмеру.

– Я мародер, я украл свиную тушу, – честно ответил Ульмер, он был не в том состоянии, чтобы что-нибудь придумывать и тем более шутить.

– Ну, вот видите! Ерунда! С каждым может случиться! – радостно воскликнула Эльза.

– Ульмер, нехорошо обманывать девушек. – Красавчик укоризненно покачал головой.

– Я не обманывал, – с болезненным упорством сказал Ульмер.

– Конечно! – подхватил Красавчик. – Ты просто забыл упомянуть, что перед кражей ты убил шофера машины, который вез туши нашим солдатам на фронте, а потом – девушку-регулировщицу, случайную свидетельницу преступления.

– Ерунда! С каждым может случиться! – включился в игру Целлер. – Вот я, например, убил командира полка и похитил полковую кассу. По крайней мере, в этом уверял меня следователь. Сам-то я ничего не помню, даже того, где зарыл эту самую полковую кассу. Жаль.

– Это точно, – сказал Красавчик, – Целлер как почует запах крови, так сразу звереет и у него память напрочь отшибает. А так он – душа-человек.

– А ты за что? – спросила Эльза.

– За изнасилование, – коротко ответил Красавчик. Его скулы дрожали – он едва сдерживал смех. Теперь они с девчонкой были квиты.

Юргена Эльза не спросила. Она даже не смотрела в его сторону. Юргена это задело. Он сам этому удивился, тому, что его это задело. Ах ты, фря длинноногая!

– За групповое, – надавил он. – Мы с Красавчиком товарищи.

– Не слушайте их, фрейлейн Эльза, – вмешался обер-лейтенант Вортенберг, – все они, конечно, прохвосты и канальи, и испытательный батальон для них – дом родной, но убийц и насильников среди них нет. А если кто-нибудь из них вас вдруг обидит, вы мне только скажите, я обидчика немедленно расстреляю, перед строем, у нас так принято.

– Расстреляет, – с серьезным видом кивнул Красавчик, – у нашего обер-лейтенанта такой обычай – каждое утро на разводе кого-нибудь расстреливать.

– За дело, рядовой Хюбшман, исключительно за дело. А вообще-то, я душа-человек, фрейлейн Эльза, заходите, всегда буду рад вас видеть. – Тут Вортенберг расхохотался в голос, он был уже не в силах сдерживаться.

За ним рассмеялись все остальные. «А он, похоже, неплохой парень, этот Вортенберг, не задирает нос и готов поддержать шутку, – подумал Юрген, – интересно, каков он в бою?» Наконец, и Эльза звонко засмеялась, поняв, что ее просто разыгрывали.

– Так что, вы меня берете? – спросила она, кокетливо посмотрев на Вортенберга.

Тот сразу посерьезнел.

– Я бы рад, – прошептал он, – да вот начальство… – Он повел головой в сторону Фрике. Вортенберг прокашлялся и громко сказал: – Господин подполковник! В нашем батальоне явный некомплект санитаров, а обещанное пополнение все не прибывает. Между тем присутствующая здесь фрейлейн Эльза, – он защелкал пальцами. «Тодт», – тихо подсказала Эльза, – Тодт, – громко воспроизвел Вортенберг, – горит желанием послужить Отчизне в качестве санитарки. Она окончила специальные курсы и имеет диплом установленного образца. – Тут Эльза отрицающе затрясла головой, но Вортенберг не стал обращать на это внимание. – Мы все могли убедиться в ее высочайшей квалификации. Предлагаю зачислить фрейлейн на довольствие.

– Да, конечно, пожалуйста. В вашу роту. На ваше усмотрение, – рассеянно ответил Фрике. Он над чем-то напряженно думал.

– Я не могу этого просто так оставить! – подвел он итог своим размышлениям. Это было где-то через час после привала, когда они на полной скорости катили по шоссе в сторону их лагеря. – Я считаю своим долгом, долгом немецкого офицера, подать рапорт начальству и изложить в нем все безобразия, свидетелями которых мы сегодня были. Я намерен также указать главного виновника творимых бесчинств – штандартенфюрера СС Каминского. Полагаю, что этот человек, позорящий честь немецкого офицера, должен быть отстранен от командования и предан суду.

Юрген понимал, что Фрике нелегко далось это решение. Подполковник подавал рапорт на генерал-майора – уже одно это далеко выходило за пределы кодекса офицерской этики. Монолог Фрике был проступком из того же ряда – офицер не имеет право критиковать вышестоящее начальство и других офицеров в присутствии подчиненных. Последнее свидетельствовало о том, что Фрике был очень расстроен.

Все они тоже были расстроены. Они чувствовали неловкость от этой непривычной распахнутости обычно замкнутого командира. Они не знали, что сказать в ответ. И нужно ли вообще что-нибудь говорить.

– Ворон ворону глаз не выклюет, – сказал наконец Брейтгаупт.

«Eine Krähe hackt der anderen kein Auge aus.»

Это сказал Брейтгаупт.

И они все дружно закивали головами, соглашаясь. Весь аппарат полиции и все следственные органы находились в ведении рейхсфюрера СС Гиммлера. Как можно при этом надеяться на справедливый суд над штандартенфюрером СС, тем более по рапорту подполковника вермахта? Они вообще не верили в справедливый суд, каждый из них мог много чего рассказать о судах, они все прошли через них. Они все были невинно осужденными. Или почти невинно. Но они не могли убедить в этом подполковника Фрике, ведь он был изначально убежден в обратном. И они не могли сказать ничего лучше того, что сказал Брейтгаупт.

– Это мой долг, долг немецкого офицера, – твердо ответил Фрике. Он прекрасно понял, что сказал Брейтгаупт.

И они вновь закивали головами. На этот раз скорбно. Они прощались со своим командиром. Он был хорошим командиром, подполковник Фрике. Справедливым.

* * *

Ждать приказа им пришлось долго, почти неделю. Это было связано с неопределенностью ситуации как в самой Варшаве, так и на фронте. Начальство никак не могло решить, какой пожар следует тушить первым, какую из дыр затыкать. Затыкать, как водится, ими. Так судачили солдаты и офицеры, слонявшиеся вечерами по лагерю или сидевшие на лавочках на открытом воздухе с трубочками и сигаретами в руках и разливавшие под столом по кружкам самопальную водку, купленную у местных крестьян. Утром и днем им было не до глубокомысленных разговоров – подполковник Фрике гонял их на полигоне до седьмого пота.

Возможно, все дело было в неопределенности военной ситуации. Но Юргена не оставляло ощущение, что начальство там, наверху, решает еще какой-то важный вопрос, имеющий самое непосредственное отношение если не к судьбе их батальона, то к судьбе их командира – подполковника Фрике. Об этом тоже все больше судачили солдаты и офицеры. Им всем, бывшим в тот сумасшедший день в Варшаве, было строго приказано молчать о виденном и слышанном. Но как ни крепись, что-нибудь да вырвется, особенно когда сидишь вечером в кругу товарищей с трубочкой или сигаретой в одной руке и с кружкой, в которую под столом наливают самопальную водку, в другой. Вот и слух пополз. Солдатское ухо к слухам чутко, оно только ими и кормится. До приказа.

Возможно, то же самое ощущал и сам подполковник Фрике. Во всяком случае, он все больше мрачнел день ото дня и увеличивал интенсивность и изощренность тренировок.

Они не роптали. Тяжело в учении, легко в бою. Так мог бы сказать Брейтгаупт. Но народная крестьянская мудрость говорила все больше о природе, о земле и о людях, работающих на земле, а о войне помалкивала как о занятии, в корне противоречащем мирному крестьянскому труду. Вот и Брейтгаупт помалкивал и молча рыл окопы, давая мастер-класс новобранцам.

В один из дней, около полудня, Юргена на полигоне разыскал вестовой из штаба.

– К командиру! – коротко сказал он.

С Фрике произошла разительная перемена. Он был если не весел, то радостно возбужден. Как гончая перед охотой. Или, что правильнее, как солдат перед долгожданным наступлением. Он сразу взял быка за рога.

– Получен приказ, – сказал Фрике и невольно скосил глаза на стол, где лежал вскрытый, облепленный сломанными печатями конверт. – Завтра утром мы выступаем на фронт. На фронт! – торжествующе подчеркнул он. – Мы должны будем сдержать наступление русских и при первой возможности отодвинуть их от стен Варшавы. Мы – это сводная часть, состоящая из всех испытательных подразделений, находящихся в настоящее время в лагере. В знак признания фронтовых заслуг 570-го ударно-испытательного батальона сводная часть будет носить это наименование. Но при этом численность новой части будет близка к штатной численности полка!

Юрген едва сдержал радостную улыбку. Он понял, что означала последняя фраза. У части численностью под полк, как бы она ни называлась, должен был быть соответствующий командир. Подполковник Фрике не мог командовать простым батальоном. Он бы никогда на это не согласился. Он бы застрелился, получив такой приказ. Он был очень щепетилен в этих вопросах, подполковник Фрике.

– Командиром сводной части назначен я, – подтвердил Фрике предположение Юргена. – Командование наконец удовлетворило мою просьбу отправить меня на фронт в действующую часть. После выписки из госпиталя я подал восемь рапортов, и вот, в самый критический момент, командование вспомнило о подполковнике Фрике. Германия нуждается во мне! Германия нуждается в нас, мой мальчик!

Он был безмерно счастлив, подполковник Фрике. Только так можно было понять его слова.

– Я счастлив, господин подполковник! – эхом откликнулся Юрген на это чувство.

Он стоял по стойке «смирно» и ждал продолжения. Ведь не затем же срочно вызвал ефрейтора Вольфа комендант лагеря подполковник Фрике, чтобы поделиться радостью от нового назначения. А о завтрашнем выступлении будет объявлено через час на общем построении. Наверняка все солдаты уже отозваны с тренировочного полигона. Так что Юрген стоял молча и ждал. Молчал и Фрике, смиряя радостное возбуждение и вновь начиная озабоченно хмуриться.

– Командование рассмотрело и другой мой рапорт, – многозначительно сказал он наконец, – и дало ему ход. Принято решение вывести русскую бригаду из Варшавы. Меру ответственности за совершенные преступления командира бригады рассмотрит специальный трибунал. Его заседание должно состояться в ближайшие дни. Учитывая большую популярность командующего, – Фрике по-прежнему избегал называть фамилию Каминского, – и его безусловный авторитет в бригаде, арест и последующий суд должны быть произведены втайне. Ситуация весьма щекотливая, поэтому решено произвести арест силами вермахта. Командование вермахта поручило эту миссию нашему батальону.

– Я сделаю это, – спокойно сказал Юрген. – Мы с товарищами сделаем это, – поправился он.

Его спокойствие было только внешним. В голове крутился вихрь мыслей, одна другой поганей. Понятно, что Фрике подавал рапорт своему вышестоящему начальству, возможно, непосредственно в главный штаб сухопутных войск, главное, что по линии вермахта. И вот командование вермахта решается арестовать генерала СС и судить его тайным судом. Все это очень напоминало разборки на самом верху. Произвести арест поручают штрафникам. Не какой-нибудь надежной спецчасти, а ненадежным штрафникам, у которых лишь одно достоинство – они смертники по определению, от них можно легко избавиться, никто и не чухнется. Помнится, у него самого недавно был случай… Простая предосторожность… И приказ, вполне вероятно, сформулирован расплывчато, а то и вовсе передан устно. Вон ведь на столе – один конверт лежит, от приказа о передислокации, а второго-то и нет. Значит, и Фрике подставляют. Они теперь одной веревочкой повязаны. Понимает ли это Фрике?

– Ефрейтор Вольф, я приказываю вам осуществить арест штандартенфюрера СС Бронислава Каминского, – подчеркнуто официальным голосом произнес Фрике, – копия письменного распоряжения будет вручена вам перед началом операции.

Все он понимал, подполковник Фрике. И они с Юргеном уже хорошо понимали друг друга. Они перешли к обсуждению деталей.

– Сегодня Каминский получит приказ срочно, до полуночи, прибыть в Лицманнштадт (Лодзь, автоматически перевел Юрген, ему это название было привычнее) в штаб объединенной группировки по подавлению восстания. Приказ будет подписан командующим группировки СС-обергруппенфюрером Эрихом фон дем Бахом…

– Зелевски, – автоматически продлил Юрген. – Извините! Разрешите вопрос, господин подполковник! СС-обергруппенфюрер знает об этом приказе?

Фрике кинул на него быстрый взгляд, понимающе усмехнулся:

– Господин фон дем Бах-Зелевски лично подпишет этот приказ. Насколько мне известно, инициатива исходит от него.

– Осмелюсь немного продлить цепочку. Во время дружеского обеда в штабе Дирлевангера один из его унтер-офицеров рассказал мне, что у Дирлевангера давние дружеские отношения с СС-обергруппенфюрером, по меньшей мере с тех времен, когда тот был главнокомандующим силами СС и полиции в Белоруссии. Если сопоставить это со слышанными нами угрозами Дирлевангера в адрес Каминского…

– Ефрейтор Вольф! Я допускаю, что мой рапорт о злодеяниях бригады Каминского был не единственным, а также то, что не он сыграл решающую роль в принятии решения. Но меня это не интересует. Даже меня, – надавил он. – Меня интересует только результат. И на данном этапе меня тоже интересует только результат. И я его добьюсь. С вашей помощью. Итак, сегодня поздно вечером, вероятнее всего около десяти часов, плюс-минус полчаса, Каминский проследует на машине по шоссе в направлении Лицманнштадта на траверзе нашего лагеря.

– Откуда такая точность?

– Каминский будет очень ограничен во времени – приказ ему передадут ближе к вечеру, почти впритык. По этой же причине он, скорее всего, не возьмет с собой много охраны. По отзывам, он человек не робкого десятка, но в то же время осторожный. Он обычно передвигается в бронетранспортере или в сопровождении бронетранспортера с отделением охраны. Но бронетранспортер, как мы знаем, неудобный и, главное, небыстрый вид транспорта. Так что сегодня он поедет на легковом автомобиле. «Хорьх», с откидным верхом.

– Рядовой Хюбшман будет рад встретить старого знакомого.

– Рядовой Хюбшман? Несомненно. Кто еще?

– Брейтгаупт и… – Юрген задумался. Конечно, каждый второй из их батальона вполне годился для этой операции. Только скажи, что за дело, так даже побольше добровольцев найдется. Генерала СС арестовать, а то и… Юрген прихлопнул мелькнувшую мысль. В общем, охотники найдутся. Чтобы хвастать потом: мы-де… Вот именно, хвастать. А тут болтать не надо. Хорошо бы взять кого-нибудь из тех, кто был тогда в Варшаве. Целлер? Неплохой парень, но бывший офицер. От этих офицеров никогда не знаешь, чего ожидать, вдруг в самый неподходящий момент вспоминают о своей гребаной офицерской чести и белоснежных перчатках. А тут дело деликатное, что и говорить. Скользкое. – Рядовой Отто Гартнер, – сказал Юрген.

– Полагаете, будет достаточно?

– Для дорожного патруля и этого много.

– Для дорожного патруля? Ах да, конечно. Военный дорожный патруль… Нарукавные повязки, бляхи… – Фрике пододвинул листок бумаги и принялся записывать.

– Время неспокойное. Неподалеку – восставшая Варшава. В лесах вокруг много вооруженных польских повстанцев и просто бандитов.

– А еще агентура красных! И засланные к нам в тыл диверсионные отряды большевиков!

– Возможно, со специальным заданием…

– Отставить! Ваша задача – арестовать Каминского и передать его органам правосудия. Нет, наша задача. Мы не можем допустить, чтобы Каминский прибыл в Лицманнштадт, это существенно осложнит дело. Так что через километр будет размещена еще одна усиленная группа под моим личным командованием. На тот случай, если ему удастся миновать вас…

– Не удастся.

– …или если он против ожиданий будет с отделением охраны. В этом случае приказываю пропустить Каминского беспрепятственно, чтобы не спугнуть его.

– Есть, господин подполковник! Одна просьба…

– Излагайте.

– Не вмешивайтесь, пожалуйста, если услышите звуки стрельбы. Если Каминскому суждено миновать нас, то только для того, чтобы попасть в ваши руки.

– Он может повернуть обратно.

– Нет. Если им удастся перебить нас, то Каминский посчитает дело сделанным и поедет дальше. Он сам приедет к вам. Не двигайтесь с места, господин подполковник.

– И сколько мне стоять пнем? – усмехнулся Фрике. – И как я узнаю, что операция прошла успешно?

– Если вы услышите стрельбу, а это почти неизбежно, то выждите после ее окончания час. Если машина Каминского не появится, сворачивайте операцию. О результатах операции вам будет доложено в лагере лично.