Текст книги "Шотландские замки. От Эдинбурга до Инвернесса"

Автор книги: Генри Мортон

Глава седьмая
Инвернесс и Куллоден

Настоящий шотландский завтрак и моя прогулка по элгинскому кладбищу. Я отправляюсь сначала в Форрес, а затем в Инвернесс, где посещаю Куллоденское поле.

1

Порой судьба делает нам подарок в виде удивительного утра – такого, какие случались лишь в далеком благословенном детстве. Просыпаешься и чувствуешь: к тебе ненадолго вернулись былая радость жизни и острота восприятия. Окружающий мир вновь распахивается перед тобой во всем своем необъятном величии и влечет в неведомые дали. Ты ощущаешь легкий зуд в кончиках пальцев и трепещешь, словно замер на пороге великого открытия. В такие минуты кажется, будто дух твой покинул бренное тело и, опережая события, отправился путешествовать по чужим мирам.

Стояло именно такое экстатическое утро, когда я ехал вдоль берега реки Дон, направляясь в Инверери. Было так рано, что осенний туман еще не успел рассеяться и лежал на полях длинными, плотными – в пояс высотой – полосами серебра. По краям туманная пелена истончалась, превращалась в тонкую серую субстанцию, которая расползалась по земле, набиваясь в каждую выемку и ложбинку. Она курилась на дне неглубоких овражков и казалась призраком давно пересохших ручьев. Затем взошло солнце и разогнало туман. Земля обнажилась во всем сиянии пригожего утра. Взору открылось пустующее жнивье с выстроенными в ряд золотыми снопами. Ветерок приносил с моря свежий, студеный воздух, в него вплетались сладкие запахи ранней осени. Земля радостно улыбалась новому дню, как улыбается счастливая женщина, прижимающая к груди любимое дитя. Внезапно мне расхотелось ехать дальше на автомобиле. Ведь как, наверное, здорово прошлепать в отсыревших башмаках по росистой траве и углубиться в темнеющие за ближайшим пригорком заросли папоротника. Я остановил машину, с наслаждением потянулся и зашагал по едва заметной тропинке, уводившей в глубь луга. Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь блеянием овец и монотонным жужжанием пчел, которые с утра пораньше вылетели по своим пчелиным делам. Пройдя с милю или около того, я задержался возле полянки, густо заросшей наперстянкой. С детским любопытством наблюдал я за мохнатым тельцем шмеля, который, судя по всему, застрял в мокром цветке и теперь отчаянно дергал шерстистыми лапками, пытаясь выбраться. Эта сценка неожиданно развеселила меня. В голову пришло, что это, пожалуй, самое забавное зрелище в природе. Конкурировать с ним может лишь вид ныряющих уток. Вы и сами наверняка видели, как это происходит: громкий всплеск, и снаружи остаются лишь две беспорядочно дергающиеся лапки. Глупейшая картина! Остается только ждать, когда счастливая обладательница этих лапок снова вынырнет и заскользит по водной глади с серьезным видом дегустатора, вполне удачно завершившего свой гастрономический эксперимент.

Вскоре я набрел на маленькую речушку (полагаю, это был Деверон в окрестностях Хантли), которая весело бежала по галечной россыпи. Коричневато-бурый поток выглядел столь многообещающе, что я почти различил плеск резвящихся лососей и разглядел призрак самой жирной в Шотландии форели. Я отправился дальше и уже на границе Абердиншира и Банфшира вдруг вспомнил, что не успел позавтракать. И словно в ответ на мои тайные пожелания Господь ниспослал мне чудное видение: за поворотом дороги стояло несколько аккуратных домиков. На стене одного из них красовалась вывеска «Завтраки с чаем». И хотя я отдавал себе отчет, что подобная надпись может означать очень многое или не значить вообще ничего, ноги мои сами зашагали в ту сторону. Подгонял меня восхитительный запах жареного бекона, который выплывал из задних дверей домика и терялся в зарослях жимолости, выполнявшей функции живой изгороди. Дверь была открыта, за ней обнаружилась маленькая гостиная с опрятными столиками. Это зрелище – восхитительное само по себе – настолько соответствовало моему утреннему настрою, что на какое-то время я просто лишился дара речи. Впрочем, быстро опомнился и вступил в переговоры с хозяйкой. Да, конечно, здесь можно позавтракать, сэр. Приготовить для вас овсяную кашу? Нет, здесь не Волшебная страна, но все равно спасибо, вы очень добры! А, может, сэр предпочтет яичницу с беконом? Сэр предпочел. Девица с неулыбчивым веснушчатым лицом и застенчивым взглядом удалилась на кухню, а я вышел во двор еще раз вдохнуть свежего утреннего воздуха. Там было устроено нечто вроде крохотного открытого ресторанчика: несколько обшарпанных металлических столиков и раскладные стулья. От дороги их отделяла все та же живая изгородь из жимолости, которая в настоящий момент прямо-таки вибрировала от пчелиного жужжания. Внимание мое привлек черный ретривер, который сидел с крайне умильным выражением на морде. Мне немедленно вспомнились Пеллеас и Мелисанда, Тристан и Изольда, Ромео и Джульетта, а также прочие образы трагических любовников в мировой литературе. Завидев меня, пес поднялся и завел безмолвную беседу. Он сообщил, что очень рад моему появлению. Что он с удовольствием отвел бы меня кое-куда и показал кое-что интересное. Однако (тут пес горестно вздохнул) он полагает, что меня – как и всех остальных посетителей – сюда привело чувство голода и я вряд ли соглашусь уйти без плотного завтрака. Ретривер щелкнул зубами на пролетавшую мимо пчелу, промахнулся и снова мне улыбнулся. Мне показалось, что он готов опрокинуться на спину и начать кататься, как маленький щенок. Наверное, я смог бы почесать ему пузо и затеять веселую возню. Кто знает, какие горизонты открыла бы передо мной эта внезапная дружба… Но в тот самый миг в двери показалось уже знакомое веснушчатое лицо, и пронзительный голос радостно возвестил: «Завтрак ждет, сэ-эр!»

Шотландия – самое подходящее в мире место для проголодавшегося человека. Франция с ее таинственной и претенциозной кухней годится лишь для худосочных и застенчивых жеманников, которых надо вежливо приглашать к столу и потчевать микроскопическими порциями вычурных деликатесов. Но если человек обладает честным, здоровым аппетитом, к тому же подогретым длительным пребыванием на свежем воздухе, тогда ему следует как можно скорее двигать в сторону шотландской кухни. Только здесь (и нигде более!) он сумеет утолить голод с минимальным риском для своего организма. Эти великолепные супы – непревзойденные короли кухонных кастрюлек – не имеют аналогии нигде в мире. Это настоящая пища богов! Но не тех аристократических анемичных созданий, что восседают на облаках, а грубых волосатых богов, которые ломятся через вересковые пустоши с добрым мечом в руках и громовым голосом перекликаются с холма на холм. О, как я люблю здешние супы! Они не только тешат мои вкусовые рецепторы, но также удовлетворяют моему пониманию колорита и моей любви к разнообразию. Они похожи на прекрасный сыгранный оркестр, исполняющий великую симфонию. Если, побывав в Шотландии, вы не успели ничего увидеть, кроме шотландской похлебки (или «вечерней каши», как здесь ее называют) – густой, наваристой смеси гороха, ячневой крупы, лука-порея, морковки и вообще всего, что нашлось на кухне, – то поверьте: вы не зря потратили время. Дома вы сможете похвастать знакомством с настоящим супом.

И все же я продолжаю настаивать, что именно в завтраках – в «завтраках с чаем» – шотландский кулинарный гений достиг своего совершенства. На столе меня уже ждала обещанная яичница с беконом. Но, кроме нее, здесь были теплые овсяные лепешки и булочки. Рядом лежали блинчики и тосты. К ним подавался мармелад и конфитюр. В отдельной баночке стоял мед. На тот случай, если всего этого окажется недостаточно, было заготовлено блюдо с имбирными коврижками и смородиновым кексом.

На противоположной стене висела картина, изображавшая коронацию королевы Виктории в Вестминстерском аббатстве. Архиепископ Кентерберийский важно выступал вперед с короной в руках. Но что касается палаты лордов, эти джентльмены явно утратили всякий интерес к историческому событию: они смотрели на меня, и на их лицах было написано выражение удивления и зависти. Все эти облаченные в мантии люди навечно были обречены стоять вокруг своей королевы, я же на их глазах поглощал шотландский завтрак. Такое кому угодно может разбить сердце! В тот момент, когда я атаковал блюдо с овсяными лепешками, мне показалось, что даже ее величество начала коситься в мою сторону.

После завтрака я курил у открытого окна и рассматривал французские журналы мод, в которых содержались подробные инструкции по пошиву вечерних туалетов и коротких панталончиков из крепдешина. Во имя всего святого, что делает эта бесполезная продукция в мирном банфширском коттедже? Какие экзотические ветры подхватили ее на рю де ла Па и зашвырнули в этот маленький шотландский переулок с цветущей жимолостью? В столовой появился черный ретривер и положил у моих ног кость, которой на вид было не меньше ста лет. Его черные блестящие глаза говорили: «Ну что ж, раз ты не смог пойти со мной, полагаю, я должен принести свою находку сюда! Посмотри, вот кость, к которой я испытываю самые сентиментальные чувства. Я принес свое сокровище, чтобы ты мог на него полюбоваться. А все потому, что мы с тобой отлично понимаем друг друга. С виду ты похож на парня, у которого и самого где-то припрятана пара-тройка отличных косточек. Надеюсь, ты не пожадничаешь и тоже покажешь их мне, если я приду к тебе в гости. Очень рад, что ты по достоинству оценил мое сокровище, а сейчас я должен убрать его подальше! Ведь женщины, в отличие от нас с тобой, не понимают таких тонкостей. Бедняги, они одержимы маниакальной любовью к порядку, перед которой бледнеют величайшие сокровища мира…»

Не прошло и получаса, как я снова был в пути и вскоре пересек реку Ислу возле Кейта.

2

Элгин предстал передо мной в виде маленького процветающего городка – идеального места для пенсионеров. У меня было такое чувство, что здешние торговцы специализируются на местном джентри.

Величественный кафедральный собор Элгина, построенный в эпоху шотландского католичества, когда-то был одним из самых выдающихся творений готической архитектуры. Ныне он представляет собой самые живописные развалины к северу от пограничных аббатств. Я увидел его жарким днем, когда старые потрескавшиеся башни прятались в густой тени огромного нефа. Старушка, проживавшая в привратницкой, устроила мне краткую обзорную экскурсию: показала могилы Гордонов и проводила в здание капитула, где с гордостью продемонстрировала древнюю умывальницу. С этим предметом связана весьма романтическая история, имевшая для города финансовые последствия (что с точки зрения практичных шотландцев только придавало ей ценности).

Случилось это в 1745 году, когда здесь проходил Красавец Принц Чарли со своими войсками. Одна юная красотка (звали ее Мэри Джелзин) из расположенного по соседству прихода Дрэйни влюбилась в солдата по имени Андерсон и бежала с ним из родительского дома. После того как восстание потерпело поражение, влюбленная парочка очутилась на чужбине. Здесь им пришлось пережить столько лишений, что это оказалось непосильным грузом для нежной девушки, и она тронулась умом. Три года спустя Мэри вернулась в Элгин с малолетним сыном на руках. Дома у нее не осталось, идти было некуда. Вот так и получилось, что девушка осталась жить на развалинах элгинского собора. Она обосновалась в полуразрушенном здании капитула, а пустую умывальницу (в которой священник раньше омывал руки перед мессой) использовала как детскую колыбельку. В конце концов Мэри стала кем-то вроде городской сумасшедшей, местные жители жалели ее и давали еду. Мальчик тем временем рос, ему разрешили посещать элгинскую среднюю школу – в обмен на несложную работу, которую он выполнял для горожан. Позже он устроился в Ост-Индскую компанию и уехал в далекие южные края. Начав со скромной должности мальчика-барабанщика, он дослужился до высоких военных чинов. Генерал-лейтенант Андерсон скончался в Лондоне в 1824 году в возрасте семидесяти семи лет. Свое состояние в 70 тысяч фунтов стерлингов он завещал употребить на строительство благотворительного заведения в Элгине, которое предоставляло бы уход десяти местным старикам и возможность бесплатного обучения для трехсот ребятишек. Если в этой истории и есть мораль, то, на мой взгляд, она выражается в одном слове – образование!

Человек, коллекционирующий эпитафии, несомненно, с пользой провел бы день в элгинском соборе. Лично я наткнулся на целый ряд совершенно новых для себя образчиков. Чего только стоит деловитая эпитафия, начертанная в 1777 году одним человеком на могиле его второй жены:

 
Славилась она
Аккуратностью, благоразумием, экономностью,
Готовностью помочь и здравым смыслом,
Неизбывной бодростью духа,
Необыкновенной добротой нрава,
Теплом души и сердечностью,
А также всемерным благочестием.
 

Ниже идет приписка:

Все эти качества, проявлявшиеся на протяжении многих лет, снискали ей любовь и уважение окружающих. Будет только справедливым увековечить их в данном посвящении.

Эпитафия выглядит так, будто ее сочинил секретарь крупной компании и утвердил совет директоров. А на могиле элгинского перчаточника мы читаем:

 
Бредем мы по свету, по-всякому судим.
Смерть – это рынок, где сходятся люди.
И если бы деньги могли жизнь купить,
То вечно могли бы богатые жить.
 

Или вот еще – интересно, многие ли читатели сумеют уловить смысл эпитафии при первом прочтении:

 
Здесь Элизабет лежит,
Невинная дева и дважды мужняя жена.
Утехою родителям она была
И средоточием добродетели,
Благочестивая и скромная,
Терпеливая и смиренная.
Давидовой песне вторила она
Не устами, а сердцем.
Когда она покинула нас,
Иссякла всякая радость,
Однако она ожидает нас,
Подобно Рахили, супруге Иакова.
И три дня спустя после ее кончины
Погребли в сей урне ее единственное дитя.
 

На мой взгляд, не слишком красиво сопровождать смерть подобным посвящением. Куда лучше звучит классическая шотландская эпитафия:

 
Здесь покоится Билли Нокс.
Жил он и помер, как смог.
 

Мне рассказывали, что на кладбище Рейд-Кирк-Ярд в Аннандейле можно увидеть такой великолепный образчик:

 
Я, Джоки Белл из Брейкенбру, под камнем сим лежу,
В труде пяти своих сынов я радость нахожу.
Я прожил жизнь не зря, и так скажу не я один:
Имел достаток и жене был добрый господин.
А коль случится превзойти мой непосильный труд —
Меня вы выньте и потом ложитесь сами тут.
 

А как вам понравится такое:

 
Лежит здесь Мартин Элгинбродд.
Ко мне будь милостив, Господь,
Как был бы я к тебе, Господь,
Будь ты как Мартин Элгинбродд.
 

По-моему, прекрасный пример шотландского чувства социального равноправия! Но мне больше всего нравится лаконичное посвящение:

 
Здесь лежит
Джеймс Стюарт.
Он торговал рисом.
 

3

В отличие от Макбета, я подъехал к Форресу при свете дня и смог хорошенько разглядеть его окрестности. Почти на границе города высится один из самых примечательных британских монолитов, установленный почти 900 лет назад. Считается, что таким образом Свейн, сын Харальда, увековечил свою победу над Малькольмом II. Памятник представляет собой массивный столб из песчаника, покрытый замысловатой вязью рунических узлов вперемежку с примитивными изображениями людей и зверей. Совсем недалеко от него располагается еще один каменный столб, он отмечает место, где в былые времена сжигали форреских ведьм.

Надо думать, что за прошедшее столетие эти городки претерпели разительные изменения. Я уже упоминал, что ныне Элгин выглядит вполне преуспевающим местом. А вот сэр Джон Карр, побывавший здесь в 1809 году, охарактеризовал его как захудалый, пораженный безработицей городок. О Форресе он сказал, что нищета и убожество «довлеют над ним подобно злым духам». Лично я не заметил ничего подобного. Напротив, Форрес показался мне одним из самых уютных городов Хайленда. Теоретически его легко можно перенести в зажиточный и комфортабельный Девоншир, и он смотрелся бы там вполне уместно! Форрес запомнился мне на всю жизнь благодаря забавному происшествию, которые поджидают путешественника в самых неожиданных местах. Дело было так. Я собирался выезжать после обеда и поинтересовался у хозяина гостиницы, не поможет ли он мне запастись выпивкой в дорогу.

– О да, – сказал он. – У меня припасена отличная бутылочка, и не одна…

– И что же это за бутылочка?

– Водка.

Я подумал, что это какая-то местная не вполне понятная шутка. Каково же было мое удивление, когда хозяин действительно достал из-под прилавка бутылку водки! Выяснилось, что он долгие годы жил в России, а возвращаясь домой, прихватил изрядный запас этого напитка.

Вот уж никто бы не подумал, что страстный почитатель водки сможет найти свой любимый алкоголь в маленьком шотландском городке! Если бы меня попросили назвать место, где менее всего вероятно обнаружить этот горячительный напиток, я не задумываясь назвал бы Форрес. Думаю, местные ведьмы с радостью позаимствовали бы глоток водки, дабы добавить его к «коже болотной гадюки», «глазу тритона, лягушачьей лапке, печени нечестивого еврея» и прочим ингредиентам, потребным для приготовления их знаменитого куриного супа!

4

После Нэрна дорога на Инвернесс резко уходила вниз, спускаясь к заливу Мори-Ферт.

С тех пор, как я пересек границу, мне довелось повидать немало прекрасных, трогающих сердце пейзажей, и я честно пытался описать их вам, уважаемый читатель. Но, должен сказать, что картина, открывшаяся мне в ослепительных лучах солнца по пути в Инвернесс, затмевала многое виденное до того. Справа, сквозь сосновые леса я то и дело ловил проблески далекой морской синевы. Со всех сторон Мори-Ферт окружали холмы сказочной красоты. Их неправдоподобная, прямо-таки атлантическая голубизна разбивала мне сердце. Так выглядят острова Аран и Ахилл у западного побережья Ирландии, если смотреть на них издалека: голубые-голубые, они невольно наводят на мысли о садах, охраняемых гесперидами, и мифической земле лотофагов. В нашем мире просто не может существовать таких красок, это какая-то небесная палитра! На противоположном берегу залива высятся холмы Кромарти и Дорноха, тронутые все той же волшебной, неземной магией. А еще дальше в полуденном мареве колышется и вовсе чудесное видение – горные вершины Сатерлендшира и прибрежные долины Кайтнесса.

Я въезжал в эту сказочную страну со странным чувством нереальности происходящего. На моих глазах оживали пейзажи с железнодорожных плакатов! Но это был не тот традиционный образ Шотландии, что живет в сердцах самих шотландцев и рассеянных по всему миру эмигрантов. Ведь что чаще всего вспоминают изгнанники, какой они видят родную страну в своих мечтах? Это Шотландия зыбких туманов и мелкого упорного дождя. Это серые облака, которые медленно плывут над склонами холмов и оседают в узких глубоких лощинах. Перечтите лучшие поэтические произведения, написанные шотландцами в изгнании. И вы снова увидите все тот же туман и услышите завывания ветра. Вот что говорит Нейл Манро:

 
Иль не тоскливо вам, в краю далеком,
За сотни миль от Скоттии родной,
Мечтаньям предаваться одиноким
О белом снеге с ветром заодно?
Когда вокруг все тихо, мило, ладно,
На море штиль и в сердце тоже гладь,
Ужель не манит, не влечет обратно
Шотландии студеной благодать?
 

Аналогичные мотивы встречаются в стихотворении Стивенсона «В изгнании»:

 
Ветреный день сегодня, и солнце за тучи скрылось.
Ветер и дождь сегодня над пустошью и жнивьем.
Небо седое к могилам мучеников склонилось…
Сердце помнит мое!
 

Для полноты картины вспомним и «Песню канадского лодочника», написанную неизвестным выходцем с Гебридских островов:

 
И пусть между нами горы встали,
Моря пролегли и душу печаль леденит —
Кровь горяча, сердце помнит Хайленд
И видят глаза очертанья Гебрид.
 

В эмигрантской поэзии мало радости и солнечного света. А вот чего там с избытком, так это ветра, дождя и тумана. Можно прибавить к ним тоскливые крики кроншнепов и низкие облака, плывущие над вересковой пустошью. Вот она, настоящая Шотландия! Именно такой – серой, промозглой, исходящей осенними слезами – осталась она в памяти изгнанников. Почему-то такие воспоминания особенно больно бередят душу. Шотландцы не только бережно лелеют этот образ, но каким-то таинственным образом заставили полюбить его и чужеземцев.

Я въехал в Инвернесс. Залив Мори-Ферт напоминал своей голубизной Тирренское море в районе острова Капри, а улицы заливал солнечный свет, не менее яркий, чем в Танжере. Все это выглядело очень приятно, но как-то неправдоподобно!

Мне хочется привести здесь одну подлинную историю, которая поможет вам лучше понять Инвернесс.

Речь пойдет о старом горце, вожде клана, чье имя ассоциируется со звоном шотландских мечей. Как-то раз, оказавшись в Инвернессе, этот старик остановился перед витриной автомагазина. Он был бы не прочь обзавестись собственным автомобилем, но вопрос упирался в деньги. К сожалению, вождь был беден, как только может быть беден горец, отказавшийся продать свои наследственные земли американцам. Долго стоял он, разглядывая выставленные модели и обдумывая ситуацию. Наконец старик решился зайти в автосалон. И здесь с удивлением узнал, что любую машину можно купить в рассрочку. Надо только сразу внести небольшую сумму, а остальное выплачивать позже по частям. Обрадованный горец очень тщательно выбрал себе автомобиль и уже намеревался выписать чек для оплаты начального взноса, когда продавец положил перед ним какую-то бумагу.

– Что это? – поинтересовался вождь.

Продавец пояснил, что это кредитный договор, который он должен скрепить своей подписью. Старик до глубины души был оскорблен такой формалистикой.

– К чему все это? Неужели вам недостаточно слова горца, вождя клана? – воскликнул он и в негодовании покинул магазин.

Я хочу сказать, что город, в котором возможно подобное, – нечто большее, чем просто скопление зданий. Совершенно очевидно, что такой город, одной ногой шагая в будущее, другой прочно опирается на прошлое.

В этом отношении Инвернесс вообще выгодно отличается от остальных шотландских городов. Он представляет собой такое же уникальное явление, как и наш английский Йорк. И хотя, в отличие от Йорка, Инвернесс не утруждает себя заботой о памятниках старины (увы, здесь с ними расстаются так же легко, как и в Данди), но каким-то непостижимым образом ему удается сохранять характерную атмосферу глубокой древности. Создается впечатление, будто сама почва, на которой стоит Инвернесс, пропитана многовековой историей. Внешний вид города наводит на мысль, что основал его какой-нибудь член Королевской академии, увлекавшийся пейзажной живописью. Эдинбург, Стерлинг, Данди, Перт и Инвернесс – всем этим шотландским городам несказанно повезло с ландшафтом. Я не знаю другого такого места на земле (может, за исключением горных городков Тосканы), где бы столь удачно сочетались горы, равнины и море. Мне кажется, это отличительная черта мятущейся, беспокойной юности. Мирные, законопослушные государства обычно предпочитают строить города в надежных, укрытых со всех сторон местах, и лишь такая дикая страна, как молодая Шотландия, могла предпочесть защиту гор. Прошли века… Моря, некогда бушевавшие у подножия гор, отступили, и сегодня эти шотландские города выглядят древними ковчегами, осевшими на своих Араратах.

Инвернесс расстроил и смутил меня. Прежде – еще до знакомства с ним – я считал Эдинбург самым романтичным городом Шотландии. Теперь я уже не так в этом уверен. Мне даже кажется несправедливым, когда в одной стране существуют два таких замечательных кандидата. Эдинбург, несомненно, более роскошный и величавый город, зато в Инвернессе больше романтики. Он обладает тем преимуществом, что стоит на реке: широкая красивая река, протекающая по центру города, дарит ему особенную прелесть. Можно ли себе представить более очаровательное зрелище, чем вид, открывающийся на береговую линию Мори-Ферта – там, где он, изгибаясь, уходит на север к полуострову Тарбат-Несс и затем далее к Бургхеду. В голубой воде отражаются еще более голубые холмы. Узкие, со всех сторон окруженные сушей морские заливы Инвернесса и Бьюли выглядят очень живописно. С возвышенных участков города можно разглядеть лежащую на юго-западе долину, по которой неспешно катит свои коричневые воды Несс. А вокруг раскинулся бесконечный Хайленд: гора громоздится на гору, холм наползает на соседний холм, один лес переходит в другой. Инвернесс по праву может называться сторожевой башней Хайленда. Стоящий на вершине Инвернесский замок (кстати сказать, я все же не верю, что он принадлежал Макбету) служит своеобразным окном для наблюдения за северо-западом Шотландии. Отсюда открывается потрясающий вид на окрестности города: куда ни повернись, всюду ждет величественная гора, безбрежное море или причудливый морской залив. Если окажетесь в Инвернессе, обязательно поднимитесь на закате в одну из замковых башен и понаблюдайте, как солнце опускается за кромку западных холмов. Поверьте, из всех закатов, какие только можно увидеть в Шотландии, этот самый незабываемый.

– Мне хотелось бы еще раз подняться сюда, – сказал я юноше, который сопровождал меня на вершину башни.

– Нет ничего проще, – ответил он. – Надо просто позвонить у входа и сообщить о своей просьбе моему отцу, мистеру Макбету.

– Мистеру Макбету?

– Ну да!

Оказывается, смотрителем Инвернесского замка является человек по имени Макбет! Хотел бы я видеть того озорного фантазера, который принял такое решение.

Никогда за время моих скитаний по Англии, Шотландии и Ирландии мне не доводилось видеть более обольстительного городского парка, чем в Инвернессе. По реке разбросана целая куча маленьких, заросших лесом островков. Узкие каменные мостики соединяют их с берегом и между собой – так, что вы можете переходить с одного островка на другой и все время наслаждаться видом реки и громкой музыкой, доносящейся с берега. Узнав, что вечером в парке состоится праздник, я пришел туда с наступлением темноты. С деревьев свешивались гирлянды китайских фонариков. Облаченные в клетчатые килты и белые гетры волынщики разгуливали по парку в обнимку со своими инструментами, и бархатная ночь оглашалась непрекращающейся музыкой.

Я расхаживал по толпе в поисках знаменитого инвернесского акцента (мои знакомые шотландцы в Лондоне утверждали, что он единственный достоин внимания в Шотландии). Сначала меня постигла досадная неудача. Я самым внимательным образом прислушивался к тому, как разговаривает девушка за гостиничной стойкой. Ее акцент и интонации показались мне просто прелестными. Девушка проговаривала слова четко и ясно, речь ее лилась нежно и переливисто, словно горный ручеек по склону холма. Совершенно очарованный, я сделал ей комплимент: сообщив, что ее английский выше всяких похвал.

– Естественно, – с оттенком раздражения ответила девушка. – Ведь я англичанка!

Увы, должен признаться, что за все время пребывания в Инвернессе я так и не смог познакомиться с хваленым инвернесским акцентом. Возможно, мне просто не повезло. Я не менее пятидесяти раз провоцировал местных жителей на различные беседы, но ни единожды мне не удалось насладиться безукоризненной красотой английского языка. Может, инвернесский акцент попросту изжил себя? Я вполне допускаю, что в прошлом, когда в Инвернессе говорили в основном по-гэльски, а английский только начали преподавать в школе, язык этот настолько поразил неискушенных горожан, что спровоцировал вспышку лингвистического перфекционизма.

5

На левом берегу Несс высится темный от кипарисов и ливанских кедров холм под названием Томнахурих. Это холм смерти. Когда в незапамятные времена безымянный первобытный поток устремился к морю, то оказавшийся на его пути холм не дал слабину и устоял на месте. В результате воды реки разделились на два рукава и теперь огибают непреклонный холм с обеих сторон. Жители Инвернесса превратили этот холм в одно из самых прекрасных кладбищ в мире.

Мне довелось услышать по крайней мере два толкования названия слова «Томнахурих». В одном варианте это слово означает «холм эльфов», в другом переводится как «холм-лодка». Не требуется обладать глазом кельта, чтобы разглядеть в этом огромном лесистом кургане контуры лодки, перевернутой вверх килем и представляющей на всеобщее обозрение обросшее морскими водорослями днище. Что касается фейри, то, конечно же, они имеют к этому холму самое непосредственное отношение. Если бы Томнахурих умел говорить, он мог бы многое рассказать о несчастных похищенных малютках (ведь всем известно, что фейри время от времени крадут детей). И вообще, вы поступите очень благоразумно, если ночью будете держаться подальше от этого холма. А иначе не ровен час услышите тихие звуки волшебного рила и не сможете отказаться от приглашения потанцевать. Вот тут-то вы и пропали! Все инвернессцы знают историю о двух уличных музыкантах – Фаркуарсоне Гранте и Томасе Камминге из Стратспея. Как-то раз их пригласили поиграть для обитателей Томнахуриха. Друзья не сумели отказаться и ночь напролет наяривали рилы. Когда танцы закончились, они вернулись обратно в город. Но что за диво? Инвернесс разительно переменился. Вместо деревянного моста через Несс, по которому они проходили несколько часов назад, стоял новенький каменный. Люди на улицах тыкали в них пальцами и насмехались над странной одеждой музыкантов. Вскоре выяснилось, что пляски фейри продолжались целое столетие! Дальше было еще печальнее: когда оба волынщика вошли в церковь и услышали имя Божие, они тут же обратились в прах.

Меня привел на Томнахурих человек, который столь яро восхищался этим местом, что становилось ясно: он ждет не дождется, когда его похоронят на холме. Плохо было то, что он твердо рассчитывал на мою компанию.

– Послушайте, дружище, – увещевал он меня, – вы когда-нибудь видели такое местечко? Вот где можно обрести покой в конце жизни! Только посмотрите на те деревья…

Я постарался убедить его не переходить на личности, но все оказалось бесполезным. Он настаивал на моей кандидатуре в качестве соседа по Томнахуриху. Я же со своей стороны считал, что – независимо от того, насколько мне понравилось или не понравилось кладбище – это не самая приятная форма товарищества.

– Вы только представьте, как мирно лежать здесь! Воистину, лучшего и не пожелаешь…

Мы поднимались по спиральной дорожке, переходя с террасы на террасу. Со всех сторон нас окружали ровные ряды могильных камней. Время от времени сквозь заросли кипарисов и кедров проблескивало голубое пятно Мори-Ферта или же мелькали скученные городские крыши. Тишину нарушало лишь беззаботное пение какой-то птахи да заунывное бормотание моего приятеля.

– О да, – бубнил он с каким-то усыпляющим упорством, – лежать здесь – большая привилегия.