Текст книги "Святая Земля. Путешествие по библейским местам"

Автор книги: Генри Мортон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 56 страниц)

Было трудно покинуть берега озера и направиться в сторону Хайфы по дороге, которая шла вверх по горам через расположенный на морском побережье Назарет. В Хайфе я много услышал о ненависти арабов к евреям и о решимости евреев создать в Палестине собственное государство. В какой-то момент ко мне подошел еврей и яростно выкрикнул:

– Что сделал мой народ, чтобы заслужить ненависть всего мира? Куда нам идти, если не в собственную землю?

А араб-христианин не менее страстно уверял меня:

– Вы, англичане, думаете, что Господь поможет безбожникам вернуться в Землю Обетованную? Я могу провести вас по еврейским поселениям вокруг, да они просто насмехаются над Богом. Почему мы должны сидеть и смотреть, как нашу страну покупают евреи-коммунисты?

Мне нечего было им ответить. Я был искренне рад покинуть бурлящий ненавистью край, который должен быть Святой Землей. На железнодорожной линии недавно произошел взрыв, и мне посоветовали скорее сесть на корабль до Александрии. И хотя это несколько затягивало мое путешествие, что такого? Мы направлялись на юг мимо ровной зеленой долины Сарон, мимо Яффы, Газы и вскоре оказались в открытом море.

Через некоторое время я ступил на землю Александрии.

Глава четвертая
Каир: коптские ритуалы

Я еду в Каир, встречаю потомков древних египтян, посещаю их церкви и женский монастырь, слышу о странных святых и присутствую на коптской свадьбе. В Матарии, где, как говорят, жило Святое Семейство во время Бегства в Египет, обнаруживаю дерево, легенду и обелиск.

1

Утром я сел в поезд, который шел из Александрии в Каир. Все три часа поездки на юг я сидел у окна белого пульмановского вагона и смотрел на панораму Египта.

Передо мной до самого горизонта раскинулась плоская равнина, изумрудно-зеленые поля кукурузы и сахарного тростника, шоколадные участки свежевспаханной земли. Густые рощи финиковых пальм, заросли бананов – желтые плоды мелькали среди листвы, напоминавшей уши зеленых слонов.

Берега поднимались футов на двадцать выше уровня полей, движение на них в районе Дельты было весьма активным: медленно шагающие вереницы верблюдов, выгибающих шеи в сторону расположенного по соседству рынка, семенящие в клубах пыли ослы с грузом на спинах (вид у них был притворно-покорный). Темнокожие девушки небольшими группами шли за водой, поставив на голову кувшины, а за ними брели козы и дети – все по щиколотку в черной пыли, этой одиннадцатой казни египетской.

На полях виднелись крестьяне– феллахи,которые за долгие века изменились, наверное, меньше, чем кто и что бы то ни было в Египте. Они опирались на мотыги, какие можно найти в музеях с датировкой, скажем, «3000 год до н. э.», или шли за плугом, который тащила пара черных волов или вол и верблюд, причем плуг этот сильно смахивал на тот, что я видел на фресках эпохи Древнего царства.

Всю дорогу от Александрии до Египта я видел молодых и старых мужчин, кожа которых потемнела от солнца; они сидели возле оросительных каналов, неустанно вращая ручку механизма, напоминающего небольшую деревянную бочку, – он втягивал воду из одного канала и выливал ее в другой, расположенный на более высоком уровне.

Эти бедные смуглые люди распределяли живительный кровеносный поток Египта. День за днем, год за годом, век за веком они выполняли свою монотонную работу, направляя воду то туда, то сюда; и если бы они прекратили это делать, земля Египта пересохла бы и превратилась в пустыню. Исследователь древностей в изумлении смотрит на тех, кто управляет водой, ведь в их руках в районе дельты Нила находится тот самый коловорот, который создал математик и изобретатель Архимед за два столетия до Рождества Христова.

Поезд миновал одну за другой многочисленные деревни, порой довольно живописные, утопающие в пальмовых рощах, расположенные на берегах голубых каналов, на которых виднелись высокие мачты стоящих на якоре гийясовс зарифленными парусами, напоминавшими сложенные крылья бабочек.

Дома в этих деревнях представляли собой небольшие бурые коробки в два-три этажа, выстроенные из сырцового кирпича. Очищенные стволы пальм использовались для возведения крыш и потолков, торцы стволов выступали из стен. На плоских кровлях были устроены голубятни, вокруг которых мелькали тысячи сизых птиц.

Смуглые дети, индейки, куры, ослы, верблюды, буйволы толпились на узком пыльном пространстве между домами, в то время как женщины лет 25–30 сидели в дверях или под акациями и эвкалиптами, толкли зерна кукурузы на хлеб или выпекали лепешки на открытых печах на улице.

Даже за время короткой поездки по Египту на поезде можно понять два основных фактора, определяющих жизнь местных: солнце и Нил. Именно Нил делает жизнь вообще возможной на узкой полосе зелени, пересекающей страну, а солнце позволяет быстро созревать урожаю.

С момента возникновения цивилизации Древнего Египта сельское хозяйство зависело от ежегодных разливов Нила и плодородного ила, приносимого им с Абиссинского нагорья в долину. Этот ил за столетие повышал уровень почвы на четыре дюйма, и общий уровень долины Нила сегодня на семь футов выше, чем во времена Клеопатры, и на 20–30 футов выше, чем в те годы, когда строили пирамиды.

Каждый год природа тщательно раскладывает новый ковер ила там, где вызревают урожаи Египта, на тех же местах, где растили зерно древние египтяне. Не больше века назад в Египте стали разводить хлопок, и это привело к серьезным переменам в ирригационной системе. Во время разлива воды Нила теперь удерживаются дамбами, а потом по мере необходимости используют для контролируемого регулярного орошения, что позволяет получать два-три урожая за год вместо одного. Вот почему, путешествуя по Египту, часто замечаешь признаки разных сезонов на территории в несколько акров. Вот темное, только что вспаханное поле, а рядом другое – зеленое от свежих всходов, а далее третье – там урожай уже почти созрел.

Эта мирная картина постепенно уступает место пригородам Каира, где только вечное солнце компенсирует убожество и грязь невероятного хаоса жалких лачуг и домишек. Пальмы и минареты многочисленных мечетей возвышаются над плоской кровлей жилых домов, а в небе парят коршуны, высматривая добычу.

2

Поднявшись с постели и распахнув зеленые ставни, я впустил в комнату яркое желтое солнце. Сумеречная комната мгновенно озарилась. В саду отеля, недвижимые в утреннем безветрии, пальмы четко вырисовывались на фоне голубого неба. Внизу, по тропинке, посыпанной красноватым песком, шел садовник, направляя шланг с водой на пурпурные бугенвиллии, а с крыши на крышу, посвистывая, перелетали коршуны.

Их жалобные крики – один из наиболее характерных звуков в Каире по утрам. Большие коричневые птицы, порой достигающие пяти футов в размахе крыльев, в течение многих веков терроризировали улицы Каира. В Египте никто не осмелится убить коршуна. Сделать это – значит навлечь на себя несчастье; также существует убеждение, что коршун, севший на окно или балкон, предвещает смерть. Как ибис и кот в Древнем Египте, коршун пользуется особыми привилегиями и находится под защитой.

Ранним утром я стоял на балконе и наблюдал за этими птицами. Они совершенно не боятся людей, и я много раз наблюдал за тем, как они стремительно пикировали на мусорщиков, выхватывали куски из отбросов и улетали. Им нравится садиться на высоте, например на верхушках мачт и флагштоков, и оттуда взирать по-орлиному на расположенные внизу улицы.

Некоторые говорят, что коршун никогда не атакует живое существо, но друзья в Каире заверили меня, что не раз наблюдали, как эти птицы уносят в когтях крысу или змею. А один из них уверял, что коршун унес котенка с его балкона; другой рассказал историю о пикнике, прерванном появлением коршуна, который украл рыбу прямо со стола!

Эти птицы, в Англии ныне редкие, когда-то были обычными и в наших городах. Гости Лондона четыре столетия назад упоминали их посвист и привычку подбирать куски из уличного мусора. Существует старинная английская поговорка: «Коршун-падальщик никогда не станет добрым соколом», для которой есть и аналог: «Из коровьего уха шелковый кошель не сошьешь». В наши демократические дни это мнение услышишь нечасто.

Стоя утром на балконе, я видел, как коршун явил живую иллюстрацию к строке Шекспира. В саду отеля накрывали столы, все пространство столов было усеяно салфетками, словно земля сухими листьями. Часть салфеток упала на траву, и коршун нырнул за ними, одним свободным, плавным движением, а потом взмыл ввысь с салфеткой в когтях.

Автокл в «Зимней сказке» произносит загадочное предостережение: «Когда коршун охотится, следи за мелким бельем»; предостережение и вправду загадочное, пока не увидишь коршуна с салфеткой в когтях, которую он использует, чтобы заткнуть щель между прутьями гнезда.

После завтрака было приятно сидеть на теплой, освещенной солнцем террасе отеля. Открытые экипажи проезжали по улице. Школьники в европейской одежде и в красных фесках печально брели на занятия с книгами под мышкой.

Улицы современного Каира широки и просторны, но тот романтический город, который манил наших предков, стремительно исчезает. Он все еще существует в хитросплетении узких улочек, всегда битком забитых транспортом, кривых переулков с маленькими лавками, в базарах, пропахших мускусом и розовым маслом, благовониями и кофе, где можно провести целый день за приятным разговором по поводу возможной покупки, а в итоге уйти, так ничего и не купив.

В глубине этих акров, заполненных крошечными лавками, можно найти поразительные здания, сложенные из блоков камня медового цвета – такого же, который использовали для постройки пирамид. Это мечети Каира, чьи минареты высоко возносятся над крышами окружающих домов. Самая примечательная из них – мечеть Мухаммада Али, выстроенная на вершине скалы Цитадель; ее изящные турецкие минареты выше всего, что есть в Каире, они красуются над городом, как мечта о Босфоре.

К западу от города протекает Нил, податель жизни, эта река – истинная мать Египта, как солнце – его отец; Нил – спокойный и синий в жаркий полдень. Дома-лодки и нильские пароходы стоят на причале вдоль берега. Флотилии гийясовс тонкими мачтами, вырисовывающимися на фоне неба, и белыми парусами медленно скользят посреди реки. Некоторые спускаются по течению с грузом сахарного тростника, пшеницы, риса и хлопка.

Толпы жителей не менее разнородны, чем сам город. Здесь можно увидеть современных каирцев в европейских костюмах и фесках. Они сидят в кафе вдоль улиц, охотно читают в газетах о последних политических сенсациях (ведь египетская политика состоит из череды кризисов), при этом потягивают турецкий кофе из крошечных чашек, закинув правую ногу на левую, а потом наоборот – чтобы чистильщик обуви мог выполнить свою работу.

Представительницы богатых классов, которые лишь несколько лет назад стали выходить на улицы, хотя и в сопровождении рабов, теперь ездят на собственных автомобилях и посещают танцклассы в отеле «Шепердс». Но в бедных кварталах Каира женщины все еще закрывают лица. Их можно заметить, когда они, группами по пять-шесть человек, возвращаются на двухколесных повозках, запряженных ослами, из предместий или сел. Иногда такая повозка останавливается перед средневековыми воротами Баб-эль-Митвалли, чтобы женщина могла спуститься на землю и прикоснуться к массивному строению, в которое включены фрагменты ковриков и зубы. Все ворота покрыты подобными реликвиями. Они закреплены там, чтобы привлечь расположение духов, которые, согласно преданиям, живут за этими воротами.

Короткая прогулка из районов, которые не изменились духовно со времен калифов, – и путешественник оказывается в совсем ином Каире, где автомашины, саксофоны, радио, кино и все прочие преимущества современной жизни доступны во всей их полноте.

3

Я приехал в Египет не для того, чтобы посетить многим знакомую землю фараонов, но для того, чтобы увидеть почти неизвестный Египет святого Марка.

Египет так долго остается исламской страной, что многие удивляются, узнав, что некогда это был один из важнейших оплотов христианства. Но даже те, кто знает об этом, порой забывают, что христианство не исчезло из Египта, ведь почти миллион современных египтян, считающих себя прямыми потомками древнейших жителей страны, по-прежнему хранят верность патриарху Египта, 113-му преемнику святого Марка.

Сейчас главой египетской церкви является Йоаннес (Иоанн) XIX, которому уже восемьдесят лет. Его величественный титул выглядит так: «Святейший папа и патриарх великого города Александрии и всей земли Египетской, священного города Иерусалима, Нубии, Абиссинии и Пятиградья и всех пределов проповеди святого Марка».

Святой апостол Марк считается основателем египетской церкви, он принял мученическую смерть в Александрии, где вплоть до мусульманского нашествия сохранялся культ его мощей. Первыми обращенными были греки, так что языком церкви стал греческий. Уступая по авторитетности только Риму, а на определенном этапе превосходя его по уровню интеллектуальной жизни, Александрийский патриархат был одним из столпов вселенской церкви вплоть до V века. Такие имена, как Климент Александрийский, святой Афанасий, Ориген и святой Антоний, основатель монашества, показывают, какой огромный вклад в развитие христианства внес Египет в первый период существования церкви.

Чтобы понять, как этот высокий уровень интеллекта позволил возникнуть расколу и ереси, необходимо знать, что Египет находился в сфере влияния Константинополя и правило в нем греческое меньшинство. Само по себе это не новость. На протяжении веков Египет подчинялся иноземцам, но пока египтяне поклонялись Амону-Ра и старым богам, они оставались особым народом и жили в ином мире, отличном от Александрии, которая всегда оставалась центром греческого влияния в Египте. Но когда вся страна стала христианской и миллионы людей по всей долине Нила забросили древние храмы и пришли в церкви, они оказались в духовном мире своих иноземных господ; в результате появилась потребность в национальной церкви. Усиление национальных и других различий привело к взрыву, который принял форму такого богословского движения, как монофизитство, особым образом описывавшего природу нашего Господа. Монофизиты утверждали, что Христос был только Богом, но не человеком, так что Его земное существование было не более чем видимостью. Эта ересь была осуждена на Вселенском соборе в Халкидоне в 451 году, и с того момента египетская церковь отделилась от остального христианского мира и пошла собственным, еретическим путем.

Значительная часть населения, рожденного в Египте, приняла монофизитство или готова была поверить в него, поскольку эту ересь осудил византийский император. Когда монофизитский патриарх Александрии как еретик был лишен сана, это произвело в Египте V века тот же эффект, что и высылка Заглул-паши в националистическом Египте XX века. Вся страна восстала, началось кровопролитие, и такая ситуация длилась почти два столетия, по мере того как патриархи, представлявшие то египтян, то греков, сменяли друг друга на престоле. Бунтующие монахи врывались в Александрию, чтобы поддержать патриарха или епископа, жгли и резали всех подряд, а потом уходили назад, в пустыню; по сути, это были неграмотные крестьяне, и при желании можно провести параллель между ними и современными участниками студенческих демонстраций в Египте.

Тем не менее из этой плачевной ситуации родилась египетская национальная монофизитская церковь, которая последовала ереси и во имя своей веры разорвала отношения с остальным христианским миром. Для египтян такое поведение было естественным, поскольку они больше не желали использовать при богослужении греческий язык и читать на греческом евангелия (так что последние перевели на местный язык). Именно этому мы обязаны удивительным фактом – египетская церковь до сих пор проводит литургию (курбан) на языке фараонов, точнее, на той его упрощенной форме, которая существовала в разговорной речи V века.

После этого разделенная христианская страна в VII веке была завоевана арабами, которые резонно сочли ее легкой добычей. Византийские гарнизоны изгнали, и мусульмане оккупировали всю страну, не встречая реального сопротивления со стороны египтян, которые, как иногда предполагают исследователи, даже рады были сменить господ. Сначала арабы благожелательно относились к христианству. Они дали им имя, которое с тех пор закрепилось за этой частью населения: слово «копты», собственно, означает просто «египтяне». Это арабская огласовка греческого слова «эгюптос», от которого происходит форма «гюпт» или «гупт», если точнее воспроизвести арабское произношение привычного нам слова «копт». Арабам копты были нужны не меньше, чем греки-христиане туркам после завоевания Константинополя. Арабам хватило здравого смысла предоставить христианам вести хозяйство страны, что было в интересах новых завоевателей, строить для них мечети, изготавливать ювелирные украшения и пр. Но через некоторое время начались религиозные преследования.

Коптов мучили и притесняли всеми мыслимыми способами. Благодаря своему невероятному упрямству они выживали, но едва завершалась одна буря, тут же начиналась другая. Огромное количество коптов приняло мусульманство, но всегда находились те, кто готов был страдать и умирать за веру. Эдриан Фортескью, католический историк пишет:

Удивительно, что копты сумели сохранить веру на протяжении всех этих трагических веков. Когда наступит Страшный Суд, гораздо весомее богословских ошибок и заблуждений окажутся славные раны, понесенные ими за Него при кровавом правлении ислама.

До недавнего времени коптского патриарха выбирали из числа простых монахов из пустынных обителей, это правило хорошо подходило для времен, когда монастыри были центрами учености. К сожалению, за прошедшие века сложилась ситуация, когда престол святого Марка стали занимать невежественные и по большей части консервативные отшельники. В 1928 году правило отменили, и теперь патриарха можно выбирать только из числа епископов. К главе коптской церкви предъявляют следующие требования: от должен быть старше 50 лет, не иметь в прошлом жены, не употреблять мясо и рыбу. Он посвящает в сан епископов, которым должно быть не меньше 17 лет, освящает миро (священное масло). Епископы хранят обет безбрачия, но священники, которые обычно происходят из низших классов и часто не имеют никакого образования, должны вступить в брак до вступления в сан. Язык Древнего Египта, которые остается литургическим языком коптской церкви, теперь мертвый, лишь немногие священники его понимают. Около 30 % коптского словаря составляют греческие слова, которые попали в египетский язык во времена, когда местные христиане вели службу на родном языке – четырнадцать столетий назад. Существуют две причины, почему умер древний египетский язык. После того как арабы завоевали Египет, арабский стал разговорным языком по всей стране; церковный коптский представлял собой александрийский диалект, который не был широко распространен за пределами северного региона. Верхний Египет говорил на саидическом диалекте, который сильно отличался от церковного коптского, примерно так, как кокни отличается от разговорного диалекта Глазго. Постепенно последняя область применения языка фараонов в разговорной речи сокращалась, и трудно сказать, насколько бы поняли александрийцы V века тот язык, на котором говорят во время богослужения современные копты.

Странно, что так мало написано в Англии о коптах и их религиозных ритуалах. В течение четырнадцати столетий отделенные от остального христианского мира, подавленные чередой несчастий, обрушившихся на них во время арабского завоевания, они смогли сохранить в неприкосновенности свои древние церковные обряды и обычаи. Это сделало их с археологической точки зрения наиболее интересной из всех восточнохристианских церквей. Они по-прежнему соблюдают многие ритуалы единой вселенской церкви, которые к нашему времени исчезли во всех частях христианского мира, за исключением Египта. Во многих таких ритуалах звучит голос первоначального христианства. Если кто-то считает коптов невежественными (некоторые из них действительно не имеют ясных и цельных представлений о вероучении), следует напомнить, что эта община дала миру не меньше мучеников за веру, чем любая другая.

Их добродетели и заблуждения рождаются из того, что на протяжении многих веков энергия целой общины уходила прежде всего на выживание.

4

Однажды утром я отправился в Старый Каир, чтобы увидеть коптские церкви. Мне сказали, что сам я никогда не смогу их найти, но я решил попробовать.

Такси проехало четыре мили к югу и оставило меня неподалеку от Нила, в сумрачном, пыльном районе, среди насыпей, могил, кожевенных и гончарных мастерских. Казалось, это место тяжко пострадало от хода истории. Крепкий на вид акведук высился над иссохшей землей. Похожие на призраков люди возились в черных песчаных карьерах, где они раскапывали могилы в поисках одежды и реликвий первых христиан, сегодня приобретших рыночную ценность. Яркие узорчатые ткани сильно пострадали за века пребывания в земле, но цвета их все равно прекрасны. Европейские коллекционеры и музеи охотно приобретают фрагменты рубах, башмаков, риз и прочих вещей, демонстрируя их потом в стеклянных витринах. Музей Виктории и Альберта в Лондоне имеет, например, отличное собрание коптских древностей.

Старый Каир представляется мне несравненно более привлекательным, чем Каир крупных банков, кинотеатров и кабаре. Он грязен, полон руин, поражен нищетой, но не пытается выглядеть чем-то иным: это честное место, на которое тяжко ступила пята истории, двинувшейся далее. И, к счастью, никто не стал наводить здесь порядок.

Оживленные набережные выглядели весьма живописно в резком утреннем свете: быстрое движение толпы выражало поразительную живость споров, тонкие мачты лодок– гийясоввырисовывались на фоне неба, мужчины разгружали мешки с зерном, напевая при этом, темные фигуры женщин, закутанных в покрывала, скользили вдоль берега, у них, как обычно, были сосуды для воды на плечах, а полуголые дети бегали у самой кромки реки, – и все это показалось мне прекрасным. Обнаженный по пояс смуглокожий мужчина нагнулся к лодке и вытащил веревку, его тело замерло на мгновение в «иератической» позе, которую художники Древнего Египта вырезали в доброй сотне надгробий. Стоя на берегу Нила, я мог разглядеть на западе темные треугольники, видимые издалека в этой плоской стране; они лишь чуть-чуть возвышались над другими предметами на фоне синего неба, словно три шоколадных конуса, – это были пирамиды Гизы.

Отвернувшись от набережной, я оказался перед картиной, удивительной даже здесь, в краю, знаменитом руинами: на меня смотрели остатки римской крепости Вавилон. Здания были возведены на возвышенности, они стояли, плотно прижимаясь друг к другу, скрывая внутреннюю часть структуры, а внутри лежал Старый Каир, масса извилистых, переплетающихся переулков. Одни ворота крепости просто великолепны. Они расположены между высокими и круглыми бастионами, уходят глубоко в землю, в направлении современного русла Нила, который в римские времена лежал ниже уровня ворот, а теперь поднялся. Думаю, ничто не может ярче продемонстрировать древность постройки, чем возможность заглянуть в яму и увидеть далеко внизу фрагмент старинной дороги к воротам, по которой сотни лет назад ступали чьи-то ноги. Старый форт Вавилон с пятью каменными слоями и тремя кирпичными, напоминает кусок Европы на африканской земле, и даже его запустение громогласно провозглашает: «Рим!» Внутри Вавилона скрываются незаметные издалека христианские церкви Старого Каира, свечи которых озаряли самые темные часы коптской истории.

Я спустился на несколько ступеней к незаметной, маленькой боковой двери, утыканной старинными гвоздями, которая могла бы находиться где-нибудь в темницах лондонского Тауэра. Она с трудом открывалась с помощью деревянного ключа фута два длиной, который называют дабба.Старуха, которая отпирала дверь, преувеличенно вздыхала и стонала, толкая створку, висевшую на ржавых петлях, в то же время пристально наблюдала за посетителями и не забывала попросить мзду, не из любви к Аллаху, а во имя Иисуса Христа и Его благословенной Матери, Ситт Мариам. Так вступаешь в дом христианства в Каире.

Я перешел со слепящего солнца, заливавшего набережные, в сеть затененных переулков, где строения в зловещем молчании прислонялись друг к другу. Переулки покрыты утоптанной грязью, воздух затхлый, и единственные, кого я встречал, – старухи и женщины помоложе, которые тенями скользили вдоль стен или выглядывали из темных подвалов. Переулки были слишком узкими для колесного транспорта, и деловитая толчея, которая оживляет даже самые тесные проулки Востока, здесь отсутствовала; я шел между покосившимися старыми домами в странной, мертвенной тишине.

Насколько я мог судить, это своего рода христианское гетто. Все признаки налицо: нищета, тишина и – хотя коптов уже очень давно не преследуют – страх. Ужас прошлых столетий все еще живет в этих затаенных переулках, где дома припадают друг к другу не от навалившегося на них сна, не от старости, но будто сжавшись от страха. Где же коптские церкви, которые я так хотел увидеть?

Мне говорили, что церкви Старого Каира – уникальные явления христианского мира, поскольку не имеют внешней архитектуры. Кстати, это утверждение неправильно, поскольку церкви Веррии в Македонии спрятаны еще тщательнее, чем коптские. И, пока озирался в поисках храмов или хотя бы каких-то их признаков, я вспоминал знакомство с церквями Веррии, где мне пришлось очень долго искать многочисленные христианские святилище, построенные местными жителями внутри домов или на задних дворах, чтобы скрыть их от глаз турок. Копты VIII–IX веков делали то же самое. Они устраивали церкви так, чтобы те совсем не походили на святилища и мусульмане не обратили бы на них внимания.

Наконец, усталый и отчаявшийся, я обратился к старухе, скорчившейся в пыли одного из дворов. Когда я заговорил с ней, она встала и поспешила прочь, подпрыгивая и покачиваясь при ходьбе, как старая ворона. Потом появился мальчик, возможно, ее внук, он повел меня в направлении, обратном тому, в котором я двигался, и внезапно указал на лестницу, что вела вниз по отношению к нынешнему уровню улицы. Несомненно, чуть раньше я миновал это место, не обратив на него внимания.

– Абу Сарга, – сказал мальчик.

Итак, передо мной знаменитая церковь Святого Сергия и Святого Вакха, хотя имя Вакха считается слишком языческим, чтобы его увековечивать, а потому церковь называют только именем святого Сергия – по-коптски Абу Сарга.

Я прошел по лестнице вниз и оказался, по всей видимости, перед дверью церкви. Я вступил в темное, просторное здание, в котором пахло застоявшимся ароматом благовоний и чем-то еще – я могу определить это «что-то» лишь как старость. Помещение продолговатое, типа базилики, центральный неф отделен от боковых двенадцатью колоннами: одиннадцать из серого мрамора и одна из красного гранита. По пять колонн справа и слева, еще две – в западной части, а между ними располагалась преграда, отрезавшая часть нефа и образующая подобие нартекса, или внешний портик, где в ранние времена обращенные, но еще не крещеные могли получать наставления и советы. Святилище в восточной части храма закрывала высокая преграда из инкрустированного дерева с занавешенным проходом. Преграда не была украшена иконами, как это принято в православной церкви, и я мог разглядеть верхушку куполообразного балдахина над алтарем. Я рискнул немного отодвинуть завесу, чтобы заглянуть в святилище. Алтарь установлен под раскрашенным деревянным балдахином, верхушку которого я заметил над преградой. Балдахин покоился на четырех небольших колонках сарацинского типа, по одной с каждого угла алтаря. За алтарем я увидел прекрасную округлую апсиду с возвышением, отделанным параллельными полосами светлого и темного мрамора, а в центре стоял мраморный трон для епископа или патриарха. Мраморные сиденья окаймляли изгиб апсиды в семь ярусов, так что трон оказывался в центре.

Осматривая алтарную часть, я обернулся и столкнулся лицом к лицу с разгневанным священником. Это был невысокий, плотный человек со смуглым лицом, окладистой и мягкой черной бородой, одетый в черную ризу, застегнутую до самого верха; на голове у него был плоский сверху, округлой формы тюрбан черного цвета. По выражению лица я догадался, что глубоко оскорбил его, заглянув в святилище, а потому поспешил извиниться; однако его гнев был направлен не на меня, а на себя – за то, что он отсутствовал, когда я пришел. Мы довольно быстро поладили, выяснилось, что он говорит по-английски, причем выучил язык самостоятельно.

Он попросил меня снять туфли, прежде чем войти в святилище. Я так и сделал, священник объяснил: когда копт вступает в святилище, он подчиняется словам Господа, сказанным Моисею из Неопалимой Купины – «сними обувь твою с ног твоих; ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая» ²¹ .

Оставшись в носках, мы прошли через проем в алтарной преграде и оказались в святая святых. Я спросил, как копты называют алтарь; священник ответил: «мадба», слово происходит от арабского понятия «резать» или «приносить жертву». Он добавил, что во всех коптских церквях алтарь должен стоять посреди открытого пространства. Его нельзя крепить к стене, как это часто делается в западных христианских храмах. Необходимо, чтобы во время литургии коптский священник обходил вокруг алтаря и при этом кадил ладаном. Подняв алтарный покров, священник показал, что основание сделано из камня; сверху вырезано углубление для деревянного подноса, на который ставят потир и дискос во время литургии. Я поинтересовался, делают ли коптские алтари из дерева. Он энергично помотал головой, категорически отрицая такую возможность, это против церковных правил, но сосуды всегда должны стоять на деревянном подносе. Принципиальное отличие от западной практики! В католической церкви сосуды для евхаристии должны стоять на камне, и потому каменная пластина является единственной освященной частью алтаря.

Я заметил в алтаре небольшое углубление и подумал, что когда-то это мог быть реликварий. Священник сказал, что в Страстную пятницу в это углубление помещают крест, под который насыпают розовые лепестки, а утром воскресения его вынимают.

Он позволил мне осмотреть расписную деревянную коробку, стоявшую на алтаре. Это тоже характерная деталь коптских церквей, уже много веков этот предмет не используется для хранения Святых Даров; сюда помещают потир во время литургии. В верхней части коробки имелось полукруглое отверстие, находившееся на такой высоте, что кромка помещенного внутрь потира приходилась вровень; потир ставят туда во время освящения Святых Даров.