Текст книги "Святая Земля. Путешествие по библейским местам"

Автор книги: Генри Мортон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 56 страниц)

Мы осмотрели массивные стены, окружавшие Ресафу и почти полностью уцелевшие до наших дней. Можно пройти несколько сотен ярдов по сторожевой линии и заглянуть в караульные помещения, где располагались византийские гарнизоны, наблюдавшие за пустыней. Руины высились тут и там по всей городской территории, можно было рассмотреть четыре огромных, сводчатых подземных цистерны для сбора дождевой воды, – полагаю, каждая из них высотой равна апсиде Вестминстерского аббатства.

Пока мы их разглядывали, наружу выбралась группа бедуинов, они расселись, поставив ружья между колен. Бей быстро с ними договорился, и угрожающий вид местных жителей мгновенно сменился детскими улыбками и смехом, когда они принимали от нас сигареты. Это довольно дикий народ, очевидно, потомки племен, некогда доставлявших путешественникам в Пальмире те же трудности, с которыми пришлось столкнуться прибывшим сюда лет пятьдесят назад европейцам. Почти все описания визитов в Пальмиру в период странствий на лошадях и верблюдах включают упоминания об опасности попасть в плен к бандам всадников с копьями (а потом и с кремневыми ружьями).

Одно из наиболее запоминающихся впечатлений от современной пустыни – глаза бедуина, который заглядывает в машину, столь доступный и соблазнительный предмет грабежа, но ничего не предпринимает. Так мой кот смотрит на блюдо с рыбой, которое проносят мимо него и ставят на стол.

Бей сказал мне, что до Пальмиры еще часов шесть пути. До войны путешественники вынуждены были брать с собой палатки, приглашать драгомана(проводника-переводчика), группу слуг, эскорт турецких солдат и обзаводиться консульским разрешением на проезд, которое действовало только в том случае, когда племена находились в состоянии мира; на все путешествие уходило не менее пяти дней.

Мы мчались по пустыне, иногда взбираясь на скальные возвышенности, иногда три-четыре минуты кряду шли на скорости 80 км в час. Не было никакой дороги, если не считать следов ранее проехавших автомобилей. Внезапно появились три грузовика, медленно продвигавшиеся один за другим, за рулем сидели арабы, груз был тщательно накрыт брезентом. Я заинтересовался, что они могут везти.

– Трюфели! – объяснил бей. – Они растут в пустыне после дождя, и бедуины их собирают. Машины объезжают пустыню и забирают товар.

То, что эта голодная страна может иметь какое-то отношение к ресторанам, показалось мне совершенной фантастикой. Наблюдая за гурманами в модных ресторанах, которые нахмурившись просматривают меню, я часто думал, как мало мы знаем о невероятной организации, существующей для поставки на столы исключительных блюд и деликатесов, и о том, что ни один глава ресторана, имеющий дело с капризными и требовательными клиентами, не допустит мысли, что отсутствие омара может быть вызвано, например, сильным штормом. Вероятно, владельцы и управляющие ресторанов считают, что все эти богатства падают с небес; и если какой-то редкий продукт не поставлен в срок, это своего рода вызов поставщиков. Трюфели посреди сирийской пустыни! Вообразите удивление потребителя этих грибов, доведись ему вообразить за спиной официанта процессию бедуинок, собирающих трюфели, детей, которые помогают матерям, шейха, торгующегося с оптовиком, шоферов-арабов, с лицами, до самых глаз закрытыми платками, разнообразных греков, евреев и армян, получающих комиссионные, и все это до того, как трюфели окажутся в непосредственной близости от шеф-повара.

– Кто эти люди? – воскликнул бы такой посетитель ресторана в тревоге и смятении.

– Сэр, вы заказали трюфели. Они собирают и доставляют их вам…

Мы ехали по безлюдной местности, и я постепенно понимал, почему Пальмира столь долго оставалась затерянной в пустыне. Хотя арабы часто рассказывали о чудесном заброшенном городе в песках, число колонн которого превосходит желания человека, никто не обращал на это внимания, пока в 1678 году туда не отправились из Алеппо английские купцы. Они были первыми европейцами, которые после арабского завоевания увидели Пальмиру. Они вернулись в 1691 году, среди путешественников был и доктор Уильям Галифакс, который оставил письменный отчет о городе в «Записках Королевского общества». Но действительно вернули Пальмиру свету два других англичанина – Роберт Вуд и Джеймс Доукинс, которые посетили руины в 1751 году и опубликовали внушительный том, полный чудесных гравюр, – «Путешествие в Пальмиру, или Тадмор в пустыне». Книга Вуда и Доукинса, переведенная на множество европейских языков, без сомнения, помогла создать распространившуюся в начале XIX века романтическую моду на воительницу и царицу Пальмиры Зенобию, прежде тихо угасавшую на страницах трудов Поллиона [24]24
  Поллион Требеллий (IV в.) – римский историк, жил в правление императора Диоклетиана, один из авторов т. н. «Жизнеописаний августов». – Примеч. ред.


[Закрыть].

Самым странным посетителем Пальмиры была леди Эстер Стэнхоуп, первая женщина, проникшая в тайны древнего города. Она услышала о Пальмире от путешественников, прибывавших из Сирии, и купила книгу Вуда и Доукинса, которую ее арабские помощники, естественно, приняли за план захороненных сокровищ. В воспаленном сознании сей дамы возникла идея, что ей суждено судьбой превзойти славу Зенобии и восстановить разрушенный город, вернув ему былой блеск. 20 марта 1813 года, облачившись в костюм арабского шейха, она в сопровождении арабских стражей отправилась в Пальмиру из своей крепости в сирийских горах. Вожди бедуинских племен, которым хорошо заплатили за обеспечение ее безопасности, горячили лошадей, окружая леди Эстер со всех сторон, сжимали в руках копья, украшенные сверху пучками страусовых перьев. Сорок нагруженных верблюдов шли в хвосте кавалькады.

Среди странностей, которые были рождены тщеславием леди Эстер, можно назвать королевское налогообложение в тысячу пиастров с каждого европейца, посещающего руины Пальмиры. Естественно, шейхи были очарованы такой идеей. На самом деле налог был установлен, чтобы удержать других путешественников от вторжения на территорию заброшенного города.

Ближе к вечеру бей снял руки с руля, указал вперед и произнес арабское имя города: «Тадмор!»

Вглядевшись в даль, я заметил конический холм, увенчанный крепостью. У подножия холма повсюду виднелись колонны цвета яркого, освещенного солнцем песка, они стояли и лежали, словно кости какого-то фантастического, могучего существа, скончавшегося в пустыне.

6

Арабский мальчик ехал верхом на белом осле по главной улице Пальмиры, которая в давние времена предназначалась для торжественных процессий и для прохождения богатых караванов из Парфии. Он пел одну из тех тягучих, жалобных песен, которые исполняют арабы, закрыв глаза и откинув голову назад, и каждый раз, как копыта осла ударяли по камню, в жарком воздухе повисала на мгновение звонкая, резкая нота.

Кроме поющего араба и его осла, следующих по улице, которую пересекали темные тени от стоячих колонн, вокруг не было ни души. Повсюду лежали останки Пальмиры: величественная арка, храмы, разбитые мостовые; город-призрак раскинулся посреди золотой пустыни. Порой, когда путешествуешь по пустыне, даже сегодня, в эпоху автотранспорта, наталкиваешься на скелет верблюда, частично засыпанный песком. Пальмира выглядит именно так: длинный эллинистический позвоночник – главная улица, ребра раскинулись налево и направо; руины очищены временем, за века выбелены солнцем до оттенка светлого меда.

Это прекрасный пример романтических руин, которые так любил XIX век. Столь безопасный и столь терпимый к несчастному прошлому, этот век мог созерцать Пальмиру, да и любые другие развалины древних городов, со спокойной отстраненностью. Упавшие колонны и рухнувшие капители казались случайным посетителям удобным местом для отдыха: на них можно было сидеть и сочувствовать павшим цивилизациям. Но путник нашего, гораздо менее надежного века не способен избавиться от мысли, что после тяжелой бомбардировки лондонская Бельгравия [25]25
  Бельгравия – один из наиболее аристократичных и дорогих районов Лондона. – Примеч. перев.


[Закрыть]на ярком солнце быстро превратилась бы в подобие Пальмиры.

До конца дня я бродил по развалинам города, поскольку бей уехал дальше, в Дамаск, где у него были дела, он отказался остаться даже на час. Триумфальная арка, соединявшая «улицу колонн» с гигантским храмом Ваала, показалась мне одним из самых изысканных и роскошных образцов сирийской архитектуры, который я когда-либо видел. Она примерно на двести лет старше паломнических церквей Сирии, но в ее декоре можно заметить сходство с украшениями христианских строений, которые новые архитекторы использовали для богатых рельефов церковных дверей и окон. Они резали камень так, словно это было мягкое дерево.

Пальмира представляет собой странные руины. Здесь бродят призраки не святых и воинов, а купцов. Ее история связана с торговлей. Существует легенда, что город возник как «Тадмор в дикой пустыне», а Библия называет его одним из городов, выстроенных Соломоном, причем арабы сохранили имя Тадмор до сих пор. Если это Тадмор Соломона, он был создан для охраны караванов, в стратегическом пункте пересечения двух торговых путей, ведущих к морю: один шел от Персидского залива, другой – из страны царицы Савской. Сегодня от города Соломона не осталось ничего. Руины принадлежат более позднему поселению, которое достигло максимального расцвета около 270 года и пришло в упадок из-за амбиций своей правительницы Зенобии.

Она вошла в моду в XIX веке. Если современный биограф решится оживить память о ней и она вновь вернется к жизни, то следует помнить: даже Гиббон говорил о ней в самом доброжелательном тоне. Она была женщиной с невероятно сильным характером, управляла необычной плутократией Пальмиры именно в те времена, когда этой системе подходил конец. Население города было наполовину арабским, отчасти, вероятно, еврейским, отчасти персидским. Это был странный, смешанный по крови город, в котором жили баснословно богатые купцы, скопившие состояния на контроле за восточными караванными путями. Постоянная река золота протекала вдоль центральной колоннады Пальмиры. Люди жили в городе посреди пустыни, но держали корабли в итальянских водах; другие богатые купцы контролировали индийскую шелковую торговлю; а их финансовые предприятия были разнообразными и разветвленными, как любые международные дела. Результатом такой деятельности стало то, что местные дома были богаче, больше и роскошнее, чем жилища состоятельных торговцев Делоса.

Но эти люди были достаточно разумны, чтобы заботиться о собственной безопасности и содержать армию горных лучников, набранных в основном из числа бедуинов пустыни. Их военные успехи предвещали будущие победы кавалерии других поколений, собранной под знаменем Пророка. Пальмирские воины привлекались и в римскую армию, а некоторые даже несли службу на Римской стене (вал Адриана) в Британии. В Свободной библиотеке Саутшилда хранится надгробие, найденное в римском лагере; оно принадлежало женщине по имени Регина, жене Барата из Пальмиры. Ее изобразили на камне сидящей в алькове, выполненном в стиле пальмирской архитектуры: его поддерживают две богато украшенные колонны того самого типа, что в изобилии находят среди развалин города.

В правление Зенобии Рим вздрагивал под ударами варваров – как на западе, так и на востоке, и Пальмира, верный вассал Рима, ощутила возможность набирать силу как самостоятельное государство, контролировавшее собственные границы. Когда император Валериан попал в плен к персам – это единственный римский император, когда-либо оказывавшийся в плену, – Пальмира и все пограничные районы поверили, что великая империя вот-вот рухнет. Зенобия внезапно отбросила видимость верности Риму и объявила себя независимой царицей Востока. Она захватила Египет и разместила гарнизоны на севере, возле Анкары, вплотную приблизившись к Европе. Но она не допускала, что в Риме власть может взять в руки сильный лидер, который наведет порядок в империи. Император Аврелиан вскоре прошел маршем по Малой Азии и осадил Пальмиру. Зенобия бежала на верблюде к Евфрату, но ее взяла в плен римская конница, царицу доставили в Рим и провели – в золоте и драгоценностях – в триумфе Аврелиана. Последние, мирные годы жизни Зенобия провела как респектабельная римская матрона на вилле в Тиволи, которую ей подарил император. Дети Зенобии благополучно вступили в брак, и когда в следующем столетии Требеллий Поллион писал ее биографию, поместье в Италии все еще носило имя Зенобии. Но Пальмира так никогда и не оправилась от поражения. Жизнь постепенно ее покидала. Великолепные дома обращались в руины, прекрасные храмы пустели. Золотые сны закончились, и пришло время, когда все забыли о существовании Пальмиры.

Я прошел центральную колоннаду, разделявшую город пополам, из конца в конец. В дни своей кратковременной славы Зенобия должна была проезжать здесь много раз в день. Около четырехсот колонн стояли некогда по обеим сторонам улицы; сохранилось сто пятьдесят. Великолепная улица упиралась одним концом в большой храм Ваала. После Баальбека этот храм является самыми крупными руинами в Сирии. Французы расчистили его от арабских хижин, которые занимали почти всю территорию святилища, и теперь можно рассмотреть развалины этого поразительного сооружения.

Это изумительный восточный храм, выстроенный из огромных блоков желтоватого камня. Стены чуть наклонены внутрь, как у египетского пилона или у нижнего яруса вавилонской храмовой башни. Очень типично для Пальмиры, что этого восточного гиганта окружали изящные эллинистические колонны, которые, как ни странно, устояли, несмотря на общую разруху. Очевидно, эти колонны добавили к старому зданию, поставленному гораздо раньше, вероятно, во времена Зенобии: она могла пожелать, чтобы храму придали более «цивилизованный», греческий вид.

В воротах храма я встретил сторожа-араба, который предложил показать мне могилы. Он побежал за ключами, поскольку самые красивые захоронения благоразумно находятся под замком, и мы вместе отправились по развалинам города в сторону низких холмов на западе, где увидели довольно много массивных каменных строений, напоминавших квадратные в плане церковные башни, разве что некоторые из них немного сужались кверху. Сторож-араб рассказал мне, что там сохранились подземные склепы и захоронения в башнях. Подземные склепы по большей части спрятаны под песком, но иногда верблюд наступает на их кровлю и она проваливается, и тогда находят, по словам сторожа, «очень интересное». Он заверил, что ненайденными остаются еще сотни могил, именно сотни; и поцеловал кончики пальцев, жестом изобразив настоящее изобилие.

Он открыл замок на двери, и я прошел в темное помещение, заполненное теплым воздухом. Ряды могил вырезаны в стенах, как полки для размещения тел, их вид напомнил мне о винных погребах в подвалах викторианских домов. Я чиркнул спичкой и увидел, что в некоторых нишах все еще остаются кости. Свет, проникавший внутрь через дверной проем, позволял разглядеть странную картину. Я впервые увидел жителя Пальмиры. Он был вырезан в полный рост из белого известняка, стоял, склонившись на крышку своего саркофага. Это был хозяин могилы и родоначальник семьи, захороненной в склепе, чисто выбритый человек средних лет с пристальным взглядом. Его лицо и все тело словно изготовил из камня отстающий студент-первокурсник скульптурной школы. Он опирался на богатые подушки и ковры, будто находился на пиру. На нем была шляпа без полей, напоминающая феску, а вокруг нее венок; длинная туника, вероятно, из шелка, ложилась складками по телу, а на ногах были тонкие брюки из того же материала, присобранные на коленях. Еще на нем были котурны из мягкой кожи, богато расшитые или покрытые узором, нанесенным иным способом.

Это был не случайно переселившийся в город перс, а настоящий гражданин Пальмиры римского периода. Мы посетили и другие склепы, во многих находились подобные фигуры, у некоторых в руках были кубки для вина. Женщин изображали лежащими или сидящими, на них были богатые украшения и платья римского кроя, часто еще и накидки на головах. Скульпторам хорошо удавались ювелирные вещи. Каждый камень, каждое обрамление, детали серег и браслетов были вырезаны с невероятной тщательностью, словно женщины намеревались носить призраки своих драгоценностей в ином мире. У меня возникло впечатление, что толпа восточных людей, часть из которых подражала римлянам, была привержена своим кушеткам и подушкам, винным кубкам, шелкам и драгоценностям. При этом пальмирцы были весьма симпатичны. За ритуальной жесткостью скульптурного стиля различались живость и ум тех мужчин и женщин.

Эта смешанная раса с удовольствием тратила деньги на греческих архитекторов, гордилась возведенными колоннадами и строениями, которые, без сомнения, все расширялись и украшались, становились все дороже, превосходя дома Антиохии. Но когда речь идет о глубоко интимной тайне смерти, трогательная искренность заставляла их нанимать собственных художников для создания надгробных портретов. Странно было покидать роскошные эллинистические руины Пальмиры, которые могли бы принадлежать грекам, и спускаться во мрак подземных склепов, где обнаруживаешь необычный народ полуперсов, покоящихся на кушетках в шелковых панталонах. Огромные богатства подняли их на равную высоту с модным миром, которому они стремились публично подражать, но смерть возвращала к реальности; перед лицом могилы они не пытались уже выглядеть греками.

Захоронения в башнях оказались весьма необычными; этаж соединялся с этажом каменной винтовой лестницей, и каждый был населен мертвецами. В одной из башен ко мне присоединился молодой араб в типичном платке -кеффие,синем саржевом пиджаке, длинной рубашке– галабиеи новых коричневых туфлях. Я понятия не имел, откуда он взялся, поскольку, когда я вошел, место казалось совершенно пустым. Он сказал мне, что служит поваром в семье французского офицера, ведь ныне в Пальмире расположен французский аэродром.

Глядя на него, я подумал, что он напоминает более худую, арабизированную версию того первого мужчины из склепа, может быть, его отдаленного предка. У него было странное, озадачивающе неподвижное выражение лица – полагаю, и ум его пребывал в такой же малоподвижности. Неужели беспокойное желание видеть мир – продолжение старой тяги к караванным путям? «Сколько получает повар в Англии?» – внезапно спросил он. Я ответил: вероятно, очень хороший повар зарабатывает около фунта в неделю. Он вскочил и закричал:

– Я поеду с вами в Англию! Я отправлюсь туда сегодня вечером! Все, что я получаю здесь… – И он назвал сумму в сирийских деньгах, эквивалентную пяти шиллингам в неделю. – В Англии я разбогатею. Сэр, я умоляю вас… возьмите меня с собой в Англию!

Я много раз слышал, как трудно найти хорошего повара, но это уж было слишком. Остаток дня я ломал голову, как от него избавиться. Он повсюду следовал за мной, умолял нанять его, обещал готовить огромные количества еды, которые просто никто бы не смог поглотить. Вечером, с наступлением темноты я услышал постукивание в окно отеля и увидел белую фигуру и лицо моего араба, прижавшееся к стеклу, – он загадочно кивал и шевелил губами. Я вышел на улицу. Он тяжело дышал, словно только что пробежал длинную дистанцию. Вероятно, он приготовил и подал ужин для французской семьи, которая пребывала в пресыщении и не могла заметить его отсутствия.

– Когда вы едете в Англию? – торопливо прошептал он.

– Нескоро, – ответил я как можно мягче, потому что его возбуждение несколько смущало меня. – Завтра я отправляюсь в Багдад, – и я тут же пожалел о сказанном, испугавшись, что он решит присоединиться ко мне.

Но он лишь обреченно вздохнул, а затем просиял.

– Тогда вы напишете мне, и я приеду, – заявил он, всовывая мне в руку клочок бумаги с именем и адресом. А затем развернулся и исчез в темноте.

Внезапно воздух, уже заметно остывший после заката, показался мне почти ледяным. Зима, распространение которой над горами Тавра я уже видел, проникала студеным дыханием в сирийскую пустыню. Я укрылся всеми одеялами, которые отыскал в комнате, и лег спать одетым. Взглянув в окно, я увидел Пальмиру, раскинувшуюся в белом свете звезд. Она была безмолвна и недвижна. Колонны вздымались над руинами, словно мраморные призраки. Я подумал о мужчинах и женщинах, лежащих под землей на резных кушетках, словно на последнем пиршестве, и мне показалось, что этот город обладает тем же грустным пафосом, что и все тихие места, хранящие память о надеждах и желаниях человечества.