Текст книги "Южная Африка. Прогулки на краю света"

Автор книги: Генри Мортон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 33 страниц)

Фитцпатрику удалось уговорить старого художника вернуться в Южную Африку вместе с его семьей. На протяжении многих месяцев Колдуэлл наблюдал за дикими животными и делал наброски.

«Мой отец организовал для мистера Колдуэлла поездку в Бушвельд, – вспоминает миссис Нивен. – Мы выехали на вагоне и разбили лагерь в Матаффине, примерно там, где сейчас находится усадьба мистера Холла. Мои братья со своими друзьями отыскивали животных для мистера Колдуэлла, и он мог наблюдать за ними в естественных условиях».

Один из современников описывает мистера Колдуэлла как «гениального старикана, чрезвычайно любознательного и дотошного во всем, что касалось жизни животных. Он был седовлас, худощав и весьма деятелен. Больше всего меня поражала его точность в изображении деталей. Это тем более удивительно, что мистер Колдуэлл был близорук и носил очки с толстенными стеклами. Чтобы изобразить какой-либо предмет, ему приходилось рассматривать его чуть ли не в упор. Меня всегда интересовало, что он будет делать, когда очередь дойдет до львов!»

Выполнив заказ Фитцпатрика, Колдуэлл снова вернулся к обычной жизни в Англии. Однако он на протяжении долгих лет поддерживал связь с семейством Фитцпатриков. Миссис Нивен рассказывает, что он ежегодно присылал чудесные рождественские открытки для детей – как правило, с изображением Джока. Умер он в 1930 году, и конец его был поистине ужасным для человека его профессии – перед смертью мистер Колдуэлл полностью утратил зрение.

Во время войны все собрание колдуэлловских иллюстраций погибло при артобстреле. По счастью, у миссис Нивен сохранились оригиналы рисунков, которые она и отправила в Лондон. Так что послевоенное издание «Джока» вышло с первоначальными иллюстрациями. Наверное, ни один художник-маринист не проходил столь строгую проверку у моряков, какой подверглись работы Колдуэлла у южноафриканских натуралистов и охотников. Надо сказать, что все его рисунки с честью прошли испытание и получили самую высокую оценку у специалистов. За исключением одного-единственного – с изображением скарабея (в простонародье навозного жука). У художника он, как и полагается, толкает шарик навоза, однако делает это не задними лапками, а передними! После выхода в свет первого издания натуралисты указали художнику на ошибку, и тот сразу же исправил рисунок. Все последующие тиражи выходили уже с «правильным» скарабеем. Таким образом, изображение это – где навозный жук стоит на задних лапках, а передними толкает перед собой шарик – стало отличительной меткой драгоценного первого издания «Джока».

12

Самый сибаритский способ передвижения по Южной Африке – путешествие в вагоне частной железной дороги, где к вашим услугам собственные повар и стюард. Понятия не имею, сколько это стоит – мне не сказали, а сам я спросить постеснялся. Когда мой друг предложил воспользоваться данным видом транспорта, чтобы добраться до Национального парка Крюгера, я с энтузиазмом ухватился за идею. Должен сказать, действительность превзошла все мои ожидания. Будь я миллионером, то путешествовал бы по Южной Африке и Родезии только таким способом – по крайней мере там, где есть возможность прицепить салон-вагон к поезду. Вам не приходится волноваться по поводу проколотого колеса и закончившегося бензина, а также ломать голову над поисками еды и жилья. Если на то пошло, то вам вообще ни о чем не приходится беспокоиться! Едете себе и едете под тихое шуршание лопастей вентилятора и позвякивание кусочков льда в стакане.

В Нелспрейте наш роскошный салон отогнали на подъездные пути – словно это был самый заурядный товарный вагон. Мой хозяин договорился, что сразу же после завтрака мы отправимся на автомобиле в парк Крюгера, где проведем целый день, а к вечеру вернемся в вагон, который будет ждать нас на отдаленном запасном пути возле Саби-Ривер.

С утра мы приступили к приведению в действие этого замечательного плана и некоторое время спустя уже стояли у ворот самого известного в мире заповедника. Он был учрежден президентом Крюгером в 1896 году для сохранения редких видов диких животных. Заповедник площадью примерно с наш Уэльс тянется до самой границы с Португальской Восточной Африкой. И на всей его территории действуют непреложные законы дикой природы, человеку же отводится роль не более чем вежливого гостя, снабженного парой внимательных глаз.

В разных концах заповедника устроены специальные стоянки, где приехавшие на автомобилях посетители могут провести несколько ночей. Обратите внимание, пешие гости, равно как и всадники или велосипедисты, на территорию заповедника не допускаются ни под каким видом! Требований к посетителям здесь немного, и все они выглядят вполне разумными: вы не имеете права стрелять в животных; не должны съезжать с дорог и выходить из своего автомобиля. При въезде в парк вам вручают памятку, в которой изложен ряд полезных советов по поводу того, как надо вести себя в заповеднике. Ниже привожу выдержку из этой брошюрки.

НЕ купайтесь; даже в самых мелких водоемах могут водиться крокодилы.

НЕ пугайтесь, если увидите, что лев стоит и смотрит на вашу машину. Скорее всего, он просто прежде не видел автомобилей и сейчас пытается понять, что это такое. Животное не собирается причинять вам вред. Фактически он видит не вас, а ваш автомобиль. Нюх льва улавливает запах бензина, а инстинкты подсказывают, что это нечто несъедобное. Львы не понимают, что внутри этой непривлекательной штуки спрятаны человеческие существа. А если бы поняли, то скорее всего пустились бы наутек. Увидев львов, стоящих или лежащих посреди дороги, не предпринимайте никаких шагов; просто сбавьте скорость и продолжайте ехать. Стоит вам приблизиться, и они сами уберутся с дороги, но

НЕ обольщайтесь их мнимой пассивностью: при всем своем внешнем миролюбии это тем не менее дикие хищники. Покидая машину в непосредственной близости от львов, вы напрашиваетесь на серьезные неприятности. Помните, что напуганное или сбитое с толку животное столь же опасно, как и животное рассерженное. Особую осторожность следует проявлять в отношении самок с детенышами. Львица может не обращать никакого внимания на автомобиль, но если увидит человека, направляющегося к ее детенышам, то почти наверняка нападет.

Следуя этим мудрым советам, мы сбросили скорость до пяти миль в час и поехали по дороге, бдительно поглядывая вокруг. Со всех сторон нас окружали заросли низкорослого кустарника и деревьев. И хотя мы пока не увидели ни одного животного, я испытывал странное волнение. Мне никогда не доводилось охотиться на львов, слонов или других по-настоящему опасных животных. Поэтому я не могу сравнить охватившее меня чувство настороженного ожидания с пресловутым азартом охотника. Но в нем явно присутствовал тот щекочущий нервы оттенок опасности, из-за которого, собственно, люди и охотятся на крупную дичь. Если не верите, съездите сами в заповедник Крюгера и попробуйте проанализировать свои ощущения. Что касается меня, то я бы чувствовал себя гораздо увереннее, если бы со мной была винтовка. Машина казалась до смешного ненадежной защитой. Я ставил себя на место львов и не мог понять, что им мешает напасть на этих слабых, беспомощных (но таких вкусных) двуногих, сидящих внутри хлипкой жестяной банки.

– А что будет, если проколем колесо? – спросил я шепотом (стоило нам только пересечь границу заповедника, мы почему-то перешли на шепот).

– Не бери в голову, – успокоил меня друг, – такого не случится.

Краем глаза я заметил какое-то движение в траве на обочине. Мы обернулись как раз вовремя, чтобы увидеть, как удаляется семейство бородавочников. Для несведущих сообщу, что бородавочник – разновидность дикой свиньи. И на мой взгляд, это самое забавное животное в заповеднике. Вообразите себе черно-пегого кабанчика, большеголового, с карикатурными клыками. Маленькие поросята представляют собой точную копию родителей, только вдвое меньше. Надо видеть, как они деловито семенят друг за другом с хвостиками, задранными под одним и тем же углом.

Еще через полмили мы спугнули целое стадо импал, которые собирались пересечь дорогу. Наше внезапное появление вызвало переполох: стадо пришло в движение и в мгновение ока скрылось в кустарнике на противоположной обочине. Мы еще успели заметить, как последние антилопы перелетают через дорожное полотно в высоком, грациозном прыжке. Но через полминуты, когда мы подъехали к этому месту, импалы уже превратились в рыжевато-коричневые тени в колючих зарослях. Традиционно считается, что спрингбоки – самые красивые и быстроногие из всех африканских антилоп. Не знаю, не проверял. Но могу сказать, что бегущее стадо импал представляет собой незабываемое зрелище: часть животных свободно парит над землей, другие в этот миг ловко приземляются на свои тоненькие изящные ножки, в то время как третьи только готовятся совершить прыжок. Все происходит в полном молчании – сплошное движение и стремление вперед.

Что касается зебр, они водились здесь в таком количестве, что скоро мы вообще перестали их замечать. Эти черно-белые лошадки бродили вдалеке стадами, паслись вдоль дороги, стояли в зарослях акации, почти неразличимые в чередовании света и тени. На следующем повороте нам повстречался автомобиль. После взаимных приветствий последовал обычный для заповедника разговор:

– Вы уже видели львов?

– Нет, а вы?

– В лагере говорили, будто сегодня утром случилось «убийство».

– Да что вы! И где это произошло?

– Не знаем. Сами хотели у вас спросить.

Ну, и так далее. Львы в парке Крюгера играют ту же самую роль, что и злобные подслеповатые носороги в заповеднике Хлухлуве!

Распрощавшись, мы поехали дальше. Миновали скалу, на вершине которой грелись на солнышке огромные бабуины; затем снова повстречали семейку бородавочников, стада зебр, импал, иньял и наконец увидели маленького рыжего шакала, который стоял посреди дороги и смотрел на нас с таким видом, будто собирался облаять. К тому времени, как мы добрались до лагеря Преториус-Коп, способность удивляться у нас изрядно притупилась.

Лагерь представлял собой два десятка круглых рондавелов, обнесенных крепким забором. Нас предупредили, что с наступлением темноты ворота запираются. Правила на сей счет строгие: каждый постоялец обязан вернуться в лагерь за полчаса до захода солнца; покидать его разрешается не раньше, чем через час после рассвета. В лагере имелась своя маленькая лавка, где можно было приобрести всяческие безделушки и услышать массу захватывающих историй о львах.

Здесь я познакомился с человеком, который всю свою жизнь посвятил наблюдению за этими животными. Он жил и работал с единственной целью – урвать свободный денек и провести его в парке Крюгера. Мой новый знакомый рассказал множество удивительных случаев из собственной практики и подкрепил их фотографиями из своего альбома. Я увидел льва, дремлющего на подвесной подножке его пикапа, и еще одного, который сидел буквально в нескольких ярдах на дороге и щурился на солнце, как огромная сонная кошка.

– Автомобиль у них просто не ассоциируется с человеческими существами, – рассказывал мужчина. – Запах бензина их отпугивает, зато звук работающего мотора нравится. Иногда, особенно если львы сытые и в хорошем настроении, они подходят поближе и сидят, прислушиваясь. Ни дать ни взять – любопытные домашние кошки.

В своей книге «Дикая природа Южной Африки» полковник Дж. Стивенсон-Гамильтон (в прошлом – хранитель Национального парка Крюгера) приводит много интересных и поучительных наблюдений. Основной вывод, который позволяет сделать его богатая практика – что бояться следует не тех львов, которых вы видите, а тех, которые видят вас.

Помню, в начале 1938 года в лагере Преториус-Коп был такой случай, – пишет полковник. – Группа туристов вела наблюдение за львиным прайдом, расположившимся в нескольких сотнях ярдов на склоне холма Шабине-Хилл. Уже смеркалось, близился час закрытия лагеря, и туристы стали заводить моторы, готовясь к отъезду. Львы тем временем начали медленно спускаться с холма. В этот миг один из мужчин заметил, что у него прокололась шина. Ему пришлось выйти из машины и заняться заменой колеса. Он достал с заднего сиденья свернутый спальный мешок, который ему мешал, и запасное колесо. Все эти вещи он положил возле себя на землю и как раз собирался поднять машину домкратом, когда на дороге появился автомобиль рейнджера Вулхантера. Гот совершал объезд территории, собирая припозднившихся посетителей. Рейнджер сразу же заметил львицу, прятавшуюся в траве всего в двенадцати футах от мужчины и пристально наблюдавшую за всеми его манипуляциями. «Немедленно забирайтесь в машину! – закричал Вулхантер. – Или же попадете в зубы ко льву!» Несчастный турист подпрыгнул, как ужаленный. И одновременно с ним прыгнула львица! Если бы она хотела схватить мужчину, то легко могла бы это сделать. Однако, судя по всему, ее заинтересовал не человек, а его пожитки. Схватив в зубы свернутый в рулон спальный мешок, львица метнулась с ним обратно в траву и скрылась из вида. Надо думать, она здорово развлеклась со своей добычей, потому что на следующее утро мы обнаружили мешок, разодранный в клочья. Что касается бедняги, то он настолько перепугался, что так и уехал на спущенном колесе.

Полковник Стивенсон-Гамильтон утверждает, что вопреки расхожему мнению лев (если только он не ранен) не имеет привычки сразу бросаться на жертву. Подобно всем кошкам, он предпочитает некоторое время красться за добычей, а затем неожиданно нападать. «Часто турист, – пишет полковник, – по незнанию или из глупой беспечности покидает машину, чтоб сделать пару удачных снимков львов, лежащих на дороге. Но ему следует помнить, что помимо тех животных, которые являются объектом его интереса, имеются и другие – невидимые, затаившиеся в траве всего в нескольких ярдах». Автор рассказывает, что многие фотографы-любители приходили в ужас, обнаружив на снимках льва, которого они вовсе не видели в момент съемки, хотя тот находился совсем рядом.

Полковник отмечает, что, несмотря на многолетние наблюдения, до сих пор не вполне ясно, по какому принципу формируется львиный прайд и почему он распадается. Во главе всегда стоит крупный вожак, который играет в прайде ту же самую роль, что и буйвол в стае антилоп. Лев-вожак имеет привычку отдыхать на некотором расстоянии от стаи. Молодые львы, чем-то прогневившие вожака, обычно изгоняются из стаи и образуют «холостяцкие» прайды. Иногда случается, что молодежь – как самцы, так и самки – по собственному почину уходит, дабы сформировать новый прайд и охотиться отдельно от старшего поколения. Вообще-то молодым львам несладко живется в стае. После удачной охоты они не имеют права подходить к добыче до того, как насытятся «старики» (и не один молодой лев расстался с жизнью по причине излишней горячности). Увы, после того, как старшее поколение закончит свою трапезу, молодым почти ничего не остается.

У льва, как и у любого животного в природе, имеются свои враги. Худший из них, конечно, человек. Но я был очень удивлен, узнав, что, оказывается, на втором месте по вредоносности стоит такое безобидное с виду существо, как дикобраз. Тем не менее это так. Если лев повредит лапу об иглу дикобраза, то жизнь его превращается в одну долгую агонию, в конце которой неминуемо ждет смерть от голода и истощения. Как правило, ранка в подушечке лапы инфицируется и вызывает такую нестерпимую боль, что лев не способен охотиться.

В Преториус-Коп я услышал множество историй о том, как людям чудом удавалось ускользнуть из лап льва, о животных, которые не желают убираться с дороги, об «убийствах» в заповеднике. Неоднократно случалось, что какой-нибудь посетитель тихонько ехал себе по территории парка и вдруг неожиданно попадал в самую гущи свалки, когда прайд львов охотился на жирафа, антилопу гну или зебру.

Как-то раз, когда мы сидели в лавке и развлекались подобными историями, в лагерь на всех парах влетел автомобиль и чей-то взволнованный голос прокричал:

– В полумиле по Скукуза-роуд объявился большой прайд!

Побросав свои занятия, мы опрометью кинулись к машинам и скоро уже катили в указанном направлении. По обеим сторонам от дороги росла высокая трава и карликовые акации, так что видимость была не очень хорошая. Проехав с полмили, мы сбавили скорость и теперь еле ползли, поминутно оглядываясь по сторонам. Наконец кто-то крикнул:

– Стоп! Вот они!

Бросив взгляд в левое ветровое стекло, я увидел в пятидесяти ярдах от дороги львицу. Она тоже несомненно заметила нас, я видел, как встали торчком ее уши, и крупная морда медленно повернулась в направлении непрошеных гостей. Я подумал, что никогда в жизни не видал такой огромной львицы, и прикидывал, во сколько прыжков она сумеет преодолеть разделявшее нас расстояние. Однако в данный момент львица, похоже, не собиралась нападать. Она сидела совершенно неподвижно, разглядывая нас с видом заинтересованной кошки.

– Скольких вы видите? – раздался чей-то громкий шепот. – Я – шесть!

Я стал внимательнее вглядываться в буш и вскоре обнаружил: то, что я вначале принимал за участки более темной травы, на самом деле были львы. Я насчитал пятерых, затем мне показали шестого – крупного самца с темной гривой, который лежал в отдалении и был почти неразличим в густой тени акации.

Кто-то выставил в окно фотоаппарат и начал делать снимки. Щелчок затвора – тихий безобидный звук – тут же был услышан прайдом. Два льва, которые прежде лениво валялись в траве, медленно поднялись и, навострив уши, обернулись в нашу сторону. По своей напряженности эта минута вполне могла сравниться с тем мигом в заповеднике Хлухлуве, когда мы ранним утром наткнулись на самку носорога с детенышем.

К огромному моему облегчению, львы почти сразу же успокоились. Они завалились на спину, задрав все четыре лапы в воздух – забавная картинка, хорошо знакомая тем, кто держит дома кошек.

Я провел в парке Крюгера два дня, но больше мне не удалось повстречать львов. Этот прайд стал моим единственным достоянием. Рейнджеры объяснили, что засуха загнала всех животных в глубь буша, и теперь они вернутся не раньше сезона дождей.

13

Честно говоря, меня это не очень огорчило. За свою жизнь я успел насмотреться на кровопролитие и потому не слишком стремился стать свидетелем очередного «убийства» на территории заповедника. Тем более что весь второй день мы посвятили жирафам и гиппопотамам.

Думаю, из всех обитателей парка жираф представляет собой наиболее интересный объект для наблюдения. А недостатка в этих славных животных у нас не было, они бродили большими стадами и мелкими семейными группами. Жирафа почти невозможно разглядеть, когда он неподвижно стоит в тени акаций. Выдает его только голова с рожками, возвышающаяся над кроной дерева. С морды жираф похож на симпатичного любознательного верблюда. Надо проследить взглядом вдоль длинной шеи, и лишь тогда начинаешь различать пятнистое тело, идеально упрятанное в солнечной светотени. Мое воображение поразил громадный самец, чьи пятна казались почти черными на фоне рыжевато-бежевой шкуры. Поистине потрясающее животное!

Мне повезло увидеть, как жираф пьет. Для того чтобы достать до воды, ему приходится широко расставить передние ноги. Причем жираф делает это не сразу, а в несколько приемов – до тех пор, пока его корпус не опустится на достаточную высоту, и лишь тогда склоняет свою длинную шею. Не менее интересно наблюдать стадо жирафов в движении. На мой взгляд, ради одного этого зрелища стоит приехать в Национальный парк Крюгера. Когда жирафы бегут, кажется, будто они передвигаются на пружинных ходулях. Ноги они переставляют, как лошадь при галопе – сначала две задние, затем две передние. Длинные шеи раскачиваются взад и вперед, короткие хвостики вытянуты в воздухе. В общей массе движение выглядит довольно нелепым. Однако мне говорили, что на короткой дистанции жирафы способны развивать скорость до тридцати пяти миль в час, а это, согласитесь, немало!

При первом взгляде на жирафа возникает мысль: бедный безобидный вегетарианец, он, должно быть, становится легкой добычей для хищников. Как выяснилось, это не совсем так. Природа обеспечила жирафа неплохими средствами самозащиты: задние ноги его способны лягать с силой парового молота, все жизненно важные внутренние органы надежно защищены шкурой толщиной в дюйм, а длиннющая шея обеспечивает отличный обзор местности. По сути, жираф представляет собой самую высокую сторожевую башню в природе. Даже лев вынужден относиться к нему с уважением.

После обеда мы приехали на берег широкой реки, где нежилось небольшое стадо бегемотов. Около десятка животных засели в воде так, что наружу торчали лишь макушки голов, увенчанные маленькими, бдительными, как у терьеров, глазками. Время от времени один из бегемотов с громким плеском погружался на глубину, чтобы через несколько минут снова вынырнуть за глотком воздуха. Вот таким образом гиппопотамы и проводят большую часть дня – плавая и ныряя на дно реки, по которому разгуливают на своих четырех, как по подводному бульвару. Они издают весьма своеобразные звуки – нечто среднее между ревом и хрюканьем. Бегемоты очень любопытные животные: стоило нам посвистеть или что-либо крикнуть, как они сразу же высовывали головы из воды и начинали ими вертеть в поисках источника необычного звука.

Я составил список животных, которых увидел в парке за два дня: львы, жирафы, гиппопотамы, зебры, бородавочники, водяные козлы, импалы, иньялы, антилопы гну, обезьяны, шакалы, куду, а также множество птиц с незнакомыми мне названиями. За все время пребывания в заповеднике я не встретил ни одной змеи, хотя вот что пишет полковник Стивенсон-Гамильтон в своей книге: «Саби-Буш печально знаменит мамбами; число змей, приходящееся на квадратную милю, здесь выше, чем в любой другой части Африки».

Интересно, многие ли посетители Национального парка Крюгера осознают, в чем его основная ценность? А ведь этот заповедник дает нам представление о том, как выглядит мир, живущий по законам природы. Собственно, закон здесь всего один, и сводится он к тому, что выживает сильнейший (понимай: наиболее приспособленный к жизни). Весь животный и растительный мир следует этому закону, и лишь человек позволяет себе пренебрегать сим непреложным правилом. Хищникам в этой схеме отводится особая роль: природа использует их как инструмент для совершенствования животных. Ибо, в отличие от человека, они убивают не сильнейших, а слабейших.

Автор книги «Дикая природа Южной Африки» анализирует то чрезвычайно сложное и деликатное равновесие, которое складывалось в диком вельде на протяжении столетий. В балансе этом учитывается множество факторов: уровень рождаемости и срок жизни отдельных видов животных, пол нарождающихся детенышей и, конечно же, разумное соотношение между количеством хищников и численностью их жертв. Полковник Стивенсон-Гамильтон приходит к выводу, что без львов и прочих плотоядных животных вельд очень скоро бы превратился в безжизненную пустыню.

Вот что он пишет:

Львы осуществляют своеобразную «отбраковку» слабейших животных – тех, кто уступает своим собратьям в силе, ловкости и сообразительности и в силу этого становится жертвой хищников. Таким образом, выживают (и дают потомство) наиболее здоровые и приспособленные животные, что в конечном счете способствует усовершенствованию всего вида. Кроме того, оперативное уничтожение больных особей ставит барьер на пути распространения многих опасных заболеваний, которые в противном случае могли бы перерасти в эпидемии и значительно снизить численность животных, вплоть до полного их вымирания. И еще один немаловажный аспект. В отсутствие хищников травоядные очень быстро бы расплодились, что привело бы к перенаселению вельда и, как следствие, к истощению пастбищ. А там, где не хватает корма, животные голодают и гибнут сотнями. В результате нынешний вельд уже через несколько лет превратился бы в безжизненную пустыню, и понадобился бы не один десяток лет, чтобы восстановить плодородие земли и заново населить ее млекопитающими. Таким образом, мы видим, что существование хищников приносит пользу не только фауне вельда, но и его флоре…

Тот же самый жестокий закон выживания действует и в среде самих хищников. Животное, которое в силу каких-то причин утратило способность охотиться, неизбежно обречено на смерть.

Вот о чем я размышлял, сидя в роскошном купе салона-вагона, который вез меня по жаркой стране манговых джунглей. Мягко шелестели лопасти электровентиляторов. Завтра утром мы проснемся в Йоханнесбурге.

14

Водопад Виктория находится в Южной Родезии. От Йоханнесбурга его отделяет тысяча восемьсот пятьдесят миль. Но я выяснил, что это огромное расстояние легко преодолеть при помощи авиатранспорта, благо самолеты летают три или четыре раза в неделю. От Йоханнесбурга до Булавайо всего четыре часа лета, а там можно сесть на ночной поезд, который утром доставит вас практически к вожделенному водопаду. Короче, я решил воспользоваться этим заманчивым способом. Должен сказать, что я колебался, ехать ли туда вообще. Меня мучили дурные предчувствия, ведь нередко бывает, что величественные природные явления выглядят куда более эффектными в книжках, нежели в реальности. А так не хотелось разочаровываться!

Перечитывая литературу, посвященную водопаду Виктория, я отметил два факта, которые поразили меня больше всего. Во-первых, этот гигантский водный каскад, чей рев слышен за мили, еще сравнительно недавно был неизвестен европейской науке и отсутствовал на географических картах. Лишь девяносто лет назад Дэвид Ливингстон добрался до здешних мест и, раздвинув ветви деревьев, в благоговейном страхе воззрился на это чудо природы. А во-вторых, меня несказанно удивило, что Сесил Родс никогда не видел главной достопримечательности своей страны. Водопад расположен на реке Замбези в том месте, где ее воды срываются в пропасть глубиной триста шестьдесят футов.

День или два у меня ушли на ознакомление с дневниками доктора Ливингстона и некоторых других европейцев, которым повезло в числе первых увидеть это величественное явление. Выяснилось, что звание первооткрывателя неоднократно оспаривалось у Ливингстона другими путешественниками. Тем не менее я доверяю мнению мистера Ч. Д. Леруа, который в своей замечательной книге «Первопроходцы и спортсмены Южной Африки» пишет: «Много лет я посвятил кропотливому и тщательному исследованию притязаний различных людей на право называться первооткрывателем водопада Виктория и вот теперь спешу доложить, что все же пальму первенства следует отдать Дэвиду Ливингстону. У меня нет оснований сомневаться в том, что именно он стал первым европейцем, увидевшим водопад».

А вторым стал малютка Уильям Чарльз Болдуин, кровожадный убийца львов. В 1868 году во время одной из своих охотничьих экспедиций он случайно вышел к водопаду Виктория и стал первым человеком, который приблизительно измерил его параметры (Ливингстон сделать это не сумел). Затем два года спустя здесь появился Томас Бейнс со своими карандашами и красками. Мужественный англичанин работал в ужасных условиях – терзаемый лихорадкой и осаждаемый назойливыми мухами цеце, – зато ему первому удалось запечатлеть гигантский водопад во всей его красе и величии.

Первая белая женщина побывала здесь в 1875 году. Это была африканерка, жена охотника по имени Джордж Уэстбич.

Самолет доставил меня на аэродром Булавайо. Здесь царил нестерпимый зной. Трава была желтая и пожухлая, земля вся потрескалась, над ней поднимались и вибрировали потоки горячего воздуха. Термометр показывал девяносто семь градусов в тени, но по ощущениям было еще жарче. Местные жители – все как один в белых костюмах и тропических шлемах – согласились, что да, в этом году действительно припекает. И сообщили, что такая погода продержится до самого сезона дождей.

Полагаю, в краю, где дубы за десять лет вырастают в небольшие крепенькие деревца, а персики в тот же срок начинают плодоносить, никого не удивишь молниеносным ростом городов. Но все же было странно думать, что еще несколько десятилетий назад на месте Булавайо стояло всего несколько палаток и жестяных сараев. И вот за невероятно короткий срок здесь вырос большой современный город. Я смотрел и глазам своим не верил. Тем не менее все было реальным: и великолепные общественные здания, и широкие оживленные улицы, вдоль которых стояли цветущие джакаранды, и шикарные магазины, и памятник Сесилу Родсу, и даже плавательный бассейн, достойный Голливуда. В нескольких местах над городом реяли новенькие «юнион джеки», совсем не похожие на те потрепанные и выцветшие флаги, что висят у нас дома.

К вечеру жара стала невыносимой. Я прямо чувствовал, как зной опаляет белки глаз, во рту пересохло, язык стал шершавым, как наждачная бумага. Слава богу, что в городе не было недостатка в напитках – на каждом углу продавали лаймовый сок и газировку.

Вечером я сел на поезд, а утром уже был в двух сотнях миль от Булавайо. Наш поезд проезжал по великому угольному бассейну Банки, занимавшему площадь в четыреста квадратных миль. Говорят, его запасов угля хватит, чтобы обеспечить все человечество на много поколений вперед. Тем временем солнце взошло, и сразу же, без каких-либо промежуточных стадий окружающий мир погрузился в адское пекло. Окружавший меня тропический ландшафт колебался и трепетал в волнах горячего воздуха. За окном проносились туземные деревни. Чернокожие жители сидели в тени своих хижин или под деревьями с крупными листьями, смахивающими на уши слона, и дожидались начала дня.

На подъезде к железнодорожной станции «Водопад Виктория» я выглянул в окошко. Мне рассказывали, будто ветер – если дует в нужном направлении – приносит с собой водяную пыль, которая каплями оседает на стеклах. Но поскольку в то утро вообще не было никакого ветра, то ничего подобного я не увидел.

Крытый переход связывал здание железнодорожного вокзала с современной гостиницей, заполненной мужчинами в белых фланелевых костюмах и женщинами в летних платьях. Если вспомнить, что еще совсем недавно Ливингстон, Болдуин и Бейнс тратили месяцы, чтобы добраться до этих мест, а добравшись, вынуждены были ночевать в палатках, этот роскошный отель – с его великолепной (еще довоенной!) кухней и первоклассным обслуживанием – выглядел просто фантастикой. Так сказать, одно из чудес Африки.

Окна в моем номере выходили на водопад, и я сразу же услышал низкий гул, доносившийся с той стороны. А когда слуга раздвинул шторы, стал виден расположенный в нескольких сотнях футов гигантский экран из водяной пыли, который висел в воздухе. Он был серого цвета, подобно дыму от степного пожара. Поразительная и пугающая картина! Поразительная, так как ничего подобного я в Африке не видел. А пугающая потому, что высота водяного облака и в особенности его ширина (не менее мили), равно как и непрерывный мощный гул, служивший звуковым фоном, – все свидетельствовало о невиданной мощи того, что скрывалось за ним. Я присел у окна, не в силах оторваться от зрелища. Слои серого тумана непрерывно колебались, то подымаясь, то вновь опускаясь вместе с потоками воздуха. Зато рев падающей воды был непрерывным. Я вспомнил, что Ливингстон сравнивал этот звук не то с громом, не то с шумом морского прибоя, и в душе не согласился с маэстро. Лично у меня сразу возникла ассоциация со скорым поездом, несущимся на скорости семьдесят миль в час, с той только разницей, что поезд этот не удалялся и не приближался, а незримо завис где-то в пространстве. Было что-то угрожающее в этом устойчивом, непрерывном гудении, и я теперь понял, отчего чернокожие туземцы во времена Ливингстона отказывались подходить к этому месту ближе, чем на пять-шесть миль. Некоторое время спустя до меня дошло, что к могучему зловещему гулу примешивается еще какой-то звук – более земной и приятный. Я выглянул в окно и увидел чернокожего мальчишку, поливавшего из шланга цветочную клумбу. Вот откуда шло благодатное журчание, ласкающее слух каждого южноафриканца. Мальчишка работал, то и дело бросая через плечо подозрительные взгляды. Мне стало интересно, что он там высматривает.