Текст книги "Южная Африка. Прогулки на краю света"

Автор книги: Генри Мортон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 33 страниц)

Глава девятая
Алмазы Трансвааля

Я рассматриваю алмазы в Кимберли и отправляюсь на прииски реки Вааль, где трудятся охотники за богатством. Я посещаю новый золотоносный район в Одендалсрусте, останавливаюсь на ферме и встречаю Рождество в Потчефструме.

1

Расстояние между Блумфонтейном и Кимберли составляет сто миль, и все это пространство занимает голая белесая земля, усеянная муравейниками высотою в шесть-семь футов. Местность выглядит так, будто здесь побывало несколько сотен самосвалов, груженых порошком какао, и все они освободились от своего груза, кое-как разбросав его кучами. Однако здешний грунт – это не какао. Упомянутые холмы и холмики тверды, как сталь; и хотел бы я посмотреть на того муравьеда, который с ними справится.

Везде, где есть муравейники, появляются и сурикаты – небольшие забавные существа с симпатичными мордочками. Сурикат представляет собой некий гибрид белки и ласки. Обычно он сидит, вытянувшись столбиком, и внимательно наблюдает за дорогой. Коротенькие передние лапки свисают над животом, на чуткой мордочке пара больших, обведенных черными кругами глаз – вот портрет суриката, самого знатного сплетника во всей Южной Африке. Для этого зверька весь вельд – его личная веранда.

С вашим приближением он поспешно юркнет в нору, но недалеко и ненадолго. Если, проехав мимо, вы оглянетесь, то увидите, что сурикат уже вернулся на свой пост. Да еще не один, а в сопровождении многочисленных друзей и родственников – вся компания застыла в ожидании следующего путника. Насколько мне известно, существует две разновидности сурикатов: один серый, с обычным тонким хвостом, а второй – ваайерстерт,то есть веерохвост. Его хвост действительно оканчивается увесистой пушистой кисточкой, которую сурикат с успехом использует в качестве зонтика. Нередко можно наблюдать, как он сидит, укрывшись в тени собственного хвоста! Сурикаты очень распространены в этой части Свободного государства – пожалуй, не менее, чем когда-то кролики в Англии.

Шустрый любопытный сурикат, сидящий рядом с муравейником; похожая на лорда-камергера птица-секретарь, важно шествующая по полю; маленькая вдовушка в своем неровном, спотыкающемся полете; и бородач-ягнятник, внезапно взмывающий в воздух при вашем появлении – вот самые характерные обитатели южноафриканского вельда, образ которых я навечно сохраню в своей душе.

Однако в этот раз мне повстречалась по дороге еще одна птица – мелкая дрофа, которую здесь называют корхаан(или кнорхаан),что в переводе означает «бранчливый петушок». Имя это подходит птичке как нельзя лучше. Ведь недаром же сурикат держит дрофу за бессменного сторожа! Стоит лишь на горизонте появиться какой-либо угрозе, как наш корхаан разражается громким, раздраженным «крак-крак-крак». Птица эта не только бдительная, но и совершенно неуловимая. Попробуйте как-нибудь поймать ее и сами убедитесь: визгливый голос дрофы доносится то с одной, то с другой стороны, но самой ее не видно. Позже выясняется, что все это время корхаан прятался у вас чуть ли не под ногами.

Я ехал безостановочно, пока не заметил посреди голого вельда жалкую обветшалую ферму, прятавшуюся в тени нескольких эвкалиптов. Я в удивлении притормозил. Интересно, как кому-то в голову могла прийти мысль обосноваться в здешних гиблых местах? На что, на какие дары бесплодной каменистой земли они рассчитывали? Я оглядел ферму повнимательнее. На месте бывшего палисадника громоздились муравейники, надворные постройки покосились – того и гляди упадут! Под жаркими лучами полуденного солнца рифленая крыша раскалилась чуть ли не добела. Я постучал в дверь, намереваясь задать какой-нибудь безобидный вопрос – например, как проехать в Кимберли. А там, глядишь, завяжется разговор…

Женщина, отворившая мне дверь, выглядела худой и бледной. По лицу ее читалось, что она давно уже не ждет от судьбы ничего хорошего. Удивление, промелькнувшее в глазах женщины, тут же сменилось опаской. Похоже, она решила, что я принес судебную повестку или пришел требовать арендную плату. Убедившись, что ничем подобным мой визит не грозит, женщина пригласила меня в дом. Мы прошли в тесную и темную гостиную, посредине которой стоял обшарпанный стол и несколько набитых конским волосом стульев. К своему удивлению, я обнаружил в углу комнаты старенькую фисгармонию, а на стенах картинки в зелено-голубых тонах, изображавшие египетские пирамиды.

Извинившись, женщина вышла, а вместо нее появился хозяин дома – высокий сдержанный африканер с той же самой печатью безнадежности на лице. Я еще раз представился, и мужчина заметно расслабился. Он уселся на шаткий круглый стульчик возле фисгармонии и замер, подобно персонажу древнегреческой трагедии – огромные руки сложены на коленях, а взгляд блуждает, то и дело обращаясь к раскрытой двери. Не знаю, что уж он надеялся там увидеть, ибо снаружи не было ничего, кроме беспощадного зноя, столь же плотно утвердившегося на этой земле, как медная крышка на кастрюле.

Да, ужасная сушь стоит! Ферскриклик! Вся кукуруза посохла, да еще вдобавок в ней завелся какой-то вредный жучок. И весь скот ушел в трек. Некоторые фермеры вынуждены продать свое хозяйство и податься в город на заработки. Он неловко, с несчастным видом поерзал на стуле.

Женщина вернулась в комнату с подносом, на котором стояли стаканы с чаем. Из-за ее юбки застенчиво выглядывали трое босоногих мальчишек с растрепанной соломенной шевелюрой – этакие маленькие Гекльберри Финны. Мы прихлебывали горячий чай и молчали. Ни мне, ни им не хотелось говорить о той невидимой битве за выживание, которая велась под раскаленной рифленой крышей. На душе было тяжело, и я гадал про себя, сколько еще они протянут. Как долго смогут выдерживать эту беспощадную осаду? Сколько дней (или недель) им придется ждать, прежде чем по крыше забарабанят вожделенные капли дождя?

Я ехал по дороге и думал о том, что многие в Южной Африке занимаются фермерством не в надежде обеспечить себе жизнь, а в силу наследственной привычки. Ведь работая на земле, в здешних краях не разбогатеешь. Подлинные сокровища земли скрываются глубоко под поверхностью. Если бы мне в тот день явилась добрая фея и предложила загадать желание, я бы попросил у нее, чтоб во дворе этой убогой фермы обнаружилась парочка «Куллинанов». То-то было бы шуму в «Де Бирс»!

2

Кимберли показался жарким, коричневым и беспорядочным. Он все еще сохраняет внешность горняцкого городка. Его улицы не могут похвастаться простором и упорядоченностью. Еще бы, ведь они прокладывались не профессиональными архитекторами в расчете на упряжку из шестнадцати быков, а скопищем случайных старателей. Эти люди пришли сюда в надежде на богатство, и меньше всего их волновала эстетика растущего селения. Город возводился в спешке: хижины строились без всякой системы – там, сям, где попало. Затем хижины, естественно, снесли, но новые здания построили на старых местах. Вот и стоят они скученно – словно толпа старателей, обсуждающих последнюю находку.

Сегодня люди приезжают в Кимберли, чтобы постоять на краю Большой Дыры – огромного карьера на старом прииске, отыскать какой-нибудь камешек и швырнуть его вниз, а затем с замиранием сердца ждать шлепка о воду. Что больше всего поражает в Большой Дыре (и делает ее просто нереальной), – что при таких фантастических размерах ожидаешь увидеть по краям ее столь же грандиозные отвалы. Ничего подобного! От земли, которую достали из Большой Дыры, не осталось и следа. Всю ее просеяли, промыли и после тщательной проверки вынесли подальше.

Отсюда, из Большой Дыры и прочих шахт в районе Кимберли, появились на свет многие вещи и явления. Номера-люкс в отелях «Ритц» и огромные автомобили, бриллиантовые диадемы и королевские регалии, высокомерные дворецкие и льющееся рекой шампанское, скаковые конюшни и яхты, норковые манто и роскошные дома на Парк-лейн, богатые династии, многочисленные сердечные приступы, самоубийства и разочарования – вот неполный список того, что породила Большая Дыра. Трудно даже поверить, что все это берет свое начало в таком тихом и непрезентабельном местечке, как Кимберли. Тем не менее это так! Нынешний Кимберли сопричастен всей роскоши современного мира. Единственное, чего никогда не случалось в Кимберли, – чтобы какой-нибудь миллионер пришел и сказал: «Ура, я заработал миллион! Теперь я собираюсь осесть в старом добром Кимберли и потратить здесь все свои денежки!» Увы, никому из богачей даже в голову не придет поселиться в Кимберли. Может, поэтому город напоминает объедки, оставшиеся на столе после того, как праздник закончился и все гости разошлись по домам.

Однако Кимберли обладает особой атмосферой, которая трудно поддается определению. Ее не назовешь богемной… или особо сердечной, или просто беспечной. Скорее, это сочетание всех трех настроений, которое я бы определил как некую теплоту сердец или, если угодно, теплосердечность.Поверьте, даже в этой традиционно гостеприимной стране я нигде не встречал такой открытости и щедрости, как в Кимберли. Возможно, качества эти достались городу в наследство от поколения старателей, в конце девятнадцатого века основавших Кимберли. Все же, что ни говори, а большинство из них были яркими и неординарными личностями с огромным запасом энергии и жизненных сил. Они отличались размахом мышления и колоссальной жаждой жизни. Если вспоминать конкретные исторические личности, то в первую очередь надо назвать Сесила Родса – самого большого романтика эпохи «алмазной лихорадки». Наиболее проницательным из той компании, пожалуй, можно считать Альфреда Бейта, а самым невероятным и фантастическим был, несомненно, Барни Барнато.

Так уж случилось, что Южная Африка стала ареной столкновения двух самых значительных направлений общественно-политической мысли девятнадцатого века. Первое – движение за социальные реформы, представленное в Африке многочисленными миссионерами. А второе – меркантилизм, и его представителями являлись охотники за алмазами, позже к ним присоединились и золотоискатели. В результате бедным провинциальным южноафриканцам – веками жившим вдали от Европы и ее революционных коллизий – пришлось пройти ускоренный курс обучения: в течение каких-то ста лет они были вынуждены переварить эту неудобоваримую смесь учений, к тому же в крайних формах проявления. Разразившаяся в середине девятнадцатого века «алмазная лихорадка» была совершенно новым явлением для Южной Африки – как по своей сути, так и по масштабам. В долину реки Вааль хлынули толпы охотников за алмазами. Среди них были не только англичане, но и жители обеих Америк, Австралии, многочисленные служащие Голландской Ост-Индской компании, а также сами южноафриканцы, приехавшие из отдаленных уголков страны. Всеми этими людьми двигала в первую очередь жажда обогащения. Так в жизни Южной Африки впервые возник мотив денег, и событие это имело колоссальные последствия: патриархально-аграрная страна буквально в мгновение ока перенеслась в самый центр безжалостного современного мира.

Поисками алмазов занимались не только уитлендеры. Среди буров тоже сыскалось немало охотников быстро разбогатеть на берегах реки Вааль. Однако были и другие – наверное, менее современные, а может, более преданные десяти заповедям, – которые с радостью ухватились за возможность продать свои фермы спекулянтам и уехать подальше от этих жадных безумцев, вознамерившихся искать богатство на дне глубочайшей в мире дыры. Сегодня название «Де Бирс» у всех на слуху. Для большинства людей оно ассоциируется с биржевыми брокерами, с акциями и облигациями. Однако первые де Бирсы были обычными бурскими фермерами, не сильно отличавшимися от тех, кого я встречал по дороге в Кимберли. Просто в какой-то момент им повезло: на их земле (такой же раскаленной и бесплодной, как и все Кару) обнаружились алмазы. Ферма под многообещающим названием «Перспектива» ( Vooruitzicht)принадлежала двум братьям де Бирс – Дитриху Арнольдусу и Йоханнесу Николасу, которые приобрели ее за пятьдесят фунтов. Продали они ее уже за шесть тысяч гиней, и прежде чем братья успели погрузить свое имущество в вагоны и отправиться в трек, в окрестностях фермы уже копошились пять сотен человек с лопатами. Говорят, что с того момента на участке де Бирсов найдено алмазов на общую сумму в девяносто миллионов фунтов стерлингов.

Де Бирсы оказались не единственными умниками, решившими продать свои фермы. Голая степь с чахлым кустарником и редкими деревцами мимозы дала приют тысячам старателей, которые немедленно приступили к раскопкам вдоль русла реки Вааль. В то время никому даже в голову не приходило искать алмазы в сухом вельде или под холмами, поскольку в прошлом все алмазы находили именно среди речного гравия. Вот так и получилось, что город Кимберли вырос буквально за одну ночь и в крайне неподходящем для жизни месте – посреди раскаленного вельда.

Именем своим город обязан крошечной деревушке, расположенной в Норфолке неподалеку от Уэймондэма. В этих краях уже несколько веков проживало семейство Вудхаузов. В тот момент, когда в Южной Африке разразилась «алмазная лихорадка», лорд Кимберли, один из Вудхаузов, занимал пост министра по делам колоний. После того как алмазные поля вдоль реки Вааль были аннексированы Капской колонией, лорд Кимберли дал поселению старателей собственное имя – возможно, чтобы избавить сотрудников от необходимости выговаривать неудобопроизносимое название фермы де Бирсов.

Что, безусловно, поражает, так это молодость (я бы даже сказал, юность) первых южноафриканских миллионеров. На тот момент, как Сесил Родс прибыл в Кимберли, ему исполнилось восемнадцать лет. Альфред Бейтс был его ровесником, Барни Барнато – на три года старше. И все они стали миллионерами задолго до того, как справили свое тридцатилетие!

Полагаю, никто не станет оспаривать, что появление такой творческой и одухотворенной личности, как Сесил Родс, сильно украсило беспорядочную толпу старателей, собравшихся в Кимберли. Вот где он мог в полной мере удовлетворить свои аскетические наклонности. Если верить биографам Родса, восемнадцатилетний юноша читал классиков в руднике. Однако он не только читал, но и зарабатывал деньги. Прошло не так уж много времени, и тот самый юноша написал домой, с гордостью сообщая матери, что его недельный заработок перевалил за сотню фунтов. А затем Родс внезапно решил бросить все – салуны и палатки в старательском лагере, общество грубых землекопов и свою жизнь азартного игрока – ради монашеского уединения в оксфордском Ориэл-колледже. Однако хватило его ненадолго. Очень скоро этот необычный студент прервал изучение древнеримской истории для того, чтобы купить новое оборудование и отправить его на алмазные копи. Сесил Родс вновь вернулся в Кимберли – еще большим идеалистом и одновременно материалистом, нежели прежде.

Здесь же оказался и Альфред Бейт – робкий в жизни и отважный в бизнесе человечек, искренне восхищавшийся теми чертами в характере Родса, которых недоставало ему самому. Он регулярно отсылал письма в Гамбург, где у него осталась любимая мать. Говорят, он и приехал в Южную Африку для того, чтобы иметь возможность посылать матери тысячу фунтов в год и оплачивать ее экипаж.

Барнетт Айзекс принадлежал совсем к иному типу людей. Он происходил из семьи уайтчепелских евреев и подвизался жонглером в мюзик-холлах Ист-Энда, где у него был совместный номер с братом. Своему творческому дуэту они дали звучное имя «Братья Барнато», ибо придерживались мнения, будто все высококлассные жонглеры должны быть итальянцами. В результате родился псевдоним «Барнато» – вполне адекватная версия их родной фамилии «Барнетт», но с ощутимым южным оттенком. Под этим именем – Барни Барнато – Айзекс и прибыл на алмазные поля Кимберли. Приехал он не с пустыми руками, его активы на тот момент включали изрядный запас характерного юмора лондонского кокни, неплохой хук левой и сорок ящиков каких-то сомнительных сигар, которые Барни намеревался продать на приисках. Свою карьеру он начал с выступлений в местном цирке. Скопив несколько шиллингов, он решил пустить их в дело – купил разрешение заново просеять уже отработанный гравий. Барнато повезло: он обнаружил пару крохотных камешков, которые пропустили предыдущие старатели. Таким вот образом – вроде бы потихоньку-полегоньку, но на удивление быстро – развивалась карьера Барни Барнато. Вскоре он превратился в эксперта по алмазам, начал понемногу скупать их, затем приобрел собственный участок и в конечном счете стал миллионером.

На первых порах алмазные прииски Кимберли представляли собой хаотическое скопление мелких (и совсем крохотных) шахт. Здесь собрались тысячи старателей со всех концов света. Каждый из них приобрел небольшой участок и принялся в нем копаться. Поскольку процесс шел бесконтрольно, очень скоро вся местность уподобилась огромному улью с узкими извилистыми ходами и переходами. Подземные коридоры перекрещивались, проходили друг над другом. Нередко случалось, что они обваливались, погребая под слоем земли тех, кто оказался ниже. Чем дальше углублялись старатели, тем более опасным и дорогостоящим становилось это занятие. Кстати, дороже всего обходился подъем породы на поверхность земли.

Когда появились первые компании по разработке месторождений, то многие старатели с радостью обменяли собственные концессии на паи в этих компаниях. Таким образом, несколько десятков компаний пришли на смену тысячам индивидуалов. Затем начался закономерный процесс укрупнения компаний, пока их не осталось всего две – картель Родса под названием «Де Бирс» и «Кимберли майн», принадлежавшая Барнато.

А сейчас позволю себе небольшое отступление, так сказать, общеобразовательного характера. Дело в том, что, строго говоря, алмаз не является драгоценным камнем – в том смысле, в каком ценится достаточно редкий изумруд. Если бы все алмазы, скрытые в южноафриканской земле (особенно в районе города Александр-Бей), одновременно откопали и выбросили на рынок, цена на них катастрофически бы упала. Для того чтобы поддерживать ее на достаточно высоком уровне, необходимо строго регламентировать объемы добычи алмазов. Родс понимал это, но понимал и то, что подобная регламентация невозможна в условиях конкуренции с Барнато.

В своем бизнесе он руководствовался следующим соображением (одновременно милым и меркантильным – вполне в духе самого Родса): в Европе и Америке достаточно обеспеченных молодых людей, способных сообща потратить четыре миллиона фунтов в год на обручальные кольца с бриллиантами для своих избранниц. Деньги эти пойдут в прибыль алмазодобывающим компаниям при одном непременном условии: что не произойдет переполнения рынка драгоценных камней. Этого можно не опасаться, если «Де Бирс» поглотит картель Барнато. Именно так рассуждал Сесил Родс и сделал все для достижения цели. Не буду утомлять читателя перипетиями войны между алмазными королями. Скажу только, что Родс победил, и «Де Бирс» стал главенствующей компанией в торговле алмазами (такое положение вещей сохраняется и поныне).

В Южной Африке очень любят историю о Родсе, Барнато и ведре алмазов. Я слышал ее не менее десяти раз и должен сказать: в том виде, в каком мне ее рассказывали, история выглядит абсолютно глупой и недостоверной.

Якобы во время переговоров с Барнато Родс, желая подольститься к конкуренту, объявил, что всегда мечтал увидеть ведро, доверху наполненное алмазами. И Барнато – довольный тем, что может продемонстрировать свои возможности – выставил на стол ведро, полное камней. Даже такой вдумчивый биограф, как Бэзил Уильямс, приводит эту историю в своей книге и добавляет, что Родс опустил руки в ведро и «извлек на свет полные пригоршни сверкающих камней». Последнее замечание выглядит тем более неправдоподобным, что необработанные алмазы вовсе не «сверкают», а кажутся просто намыленными стекляшками.

Совсем другой вид история приобретает в изложении Гордона Ле Сера, личного секретаря Родса. По его словам, Родс очень старался уговорить Барнато не выкидывать на рынок большую партию алмазов. Он приводил все новые доводы, распалялся, взывал к профессионализму конкурента. Барнато же, осознавая свою власть, развлекался тем, что перебирал на столе огромную коллекцию камней – ту самую, о которой шла речь! Все камни были уже подготовлены для продажи – тщательно рассортированы, снабжены соответствующими надписями и разложены по кучкам. Можете представить себе эту сцену? Изнемогающий от бессильной злости Родс и сладко улыбающийся Барнато (вот уж действительно артист!) над кучей алмазов. Барнато мог себе позволить улыбаться. Он успел уже озвучить условия и пригрозил: если Родс их не примет, все камни немедленно поступят на рынок.

А далее, по Ле Серу, произошло вот что. Где-то в середине дискуссии, воспользовавшись тем, что Барнато на минутку отвлекся, Родс вскочил с места, стремительно подошел к столу и произнес: «Барни, ты когда-нибудь видел полное ведро алмазов? Я, например, нет. И я скажу тебе, что сделаю. Если твои алмазы заполнят ведро доверху, то я куплю их по той цене, которую ты назначил».

И с этими словами – бедняга Барнато не успел и ахнуть! – он смахнул кучу камней в стоявшее рядом ведро. Родс бросил беглый взгляд на дело рук своих – ведро оказалось заполненным на две трети! – после чего гордо покинул комнату. Он уже достиг цели переговоров – получил желанную отсрочку в несколько дней. Что касается Барнато, то «лишь наткнувшись на удивленные лица присутствующих, он понял, что произошло – секунду назад он лишился своего главного козыря в борьбе с Родсом, ведь на повторную сортировку камней у него уйдет не меньше недели».

Мне кажется, что в таком виде история о ведре алмазов выглядит более осмысленной и правдоподобной (при условии, конечно, что она вообще не вымысел). Подобный поступок – одновременно импульсивный и рассчитанный – вполне в духе Сесила Родса. Представить же себе, чтобы он, как опереточный Али-Баба, купал руки в алмазах – нет, увольте! Это видится мне в высшей степени маловероятным.

3

Двадцать молчаливых мужчин сидят за длинным столом лицами к свету. Вооружившись тонкими пинцетами, они один за другим берут какие-то мелкие предметы со стола – по виду эти предметы больше всего похожи на кусочки оплавленного стекла. Одни из них размером с фасолину, другие с горошину, остальные еще мельче.

Так вот, значит, каковы итоги долгих трудов и сопутствующего им переполоха. Громкие крики и драки, запыленные упряжки мулов и тяжело груженые вагоны из Порт-Элизабета, скрип лебедок и бесконечное раскачивание десяти тысяч гравиемоек – все это заканчивается вот в такой тихой комнате, где серьезные, сосредоточенные мужчины в зеленых наглазниках изучают кусочки мутного стекла и аккуратно выкладывают их рядами на белой бумаге.

– Обратите внимание, – сказал мой экскурсовод. – То, что вы видите, стоит четверть миллиона фунтов.

О нет! Я видел не просто кучу алмазов, а гораздо больше. Перед моими глазами стояли сотни обручальных колец. Вполне возможно, что девушки, для которых они предназначены, даже еще и не думают о замужестве. Но «Де Бирс» уже готов их осчастливить! Я видел улыбки тысяч женщин, получивших в подарок долгожданное кольцо с бриллиантом, и мужчин, которые пока не подозревают, что они сделают этот подарок. У бриллиантов множество применений. Они могут стать залогом верной любви, выражением мужского раскаяния, предметом грязной взятки… Я видел ветхих старцев, которые, заглянув к Картье, на глазах молодеют – им не дашь больше пятидесяти. Я слышал женские голоса, которые на разных языках и с разными акцентами произносят одну и ту же фразу: «Ах, дорогой, это совсем не обязательно…»А также видел умных и предусмотрительных людей, которые с помощью маленького замшевого футлярчика с бриллиантами сумели избежать верной смерти от рук разъяренной толпы. Все эти образы витали над длинным сортировочным столом в Кимберли. Мне даже показалось, что я на минутку заглянул в мастерскую, где богини судьбы прядут свою пряжу.

Я поинтересовался у специалистов, что собой представляют алмазы. И получил следующий ответ:

– Алмаз – это кристаллический углерод, подвергшийся обработке высокой температурой и давлением.

Однако никто не смог мне объяснить, по какой причине углерод превращается в алмаз, а не, скажем, в уголь или любой другой минерал. Никто этого не знает, точно так же, как никто до сих пор не сумел создать искусственный алмаз. Разрозненные кусочки этого кристаллического углерода встречаются в жерлах погасших вулканов, которые получили название кимберлитовых трубок. И нигде более! Долгое время среди старателей бытовало заблуждение, будто все алмазы разбросаны по руслам рек. А на самом деле те экземпляры, что находились возле рек, попали туда благодаря длительной эрозии почвы. Попросту говоря, они были вымыты подземными водами из кимберлитовых трубок, а затем уже перенесены в русла рек. Представьте себе потрясение старателей, когда в Кимберли обнаружились не отдельные разрозненные камешки, а целые залежи алмазов. А все дело в том, что посчастливилось напасть на кимберлитовую трубку!

Мне разрешили посетить рудник Дю-Туа-Пан. Я первым делом переоделся в рабочий комбинезон и водрузил себе на голову защитную каску. Специальный подъемник опустил нас на глубину в тысячу футов. Выбравшись в просторное подземное помещение с белеными стенами, мы увидели толпу сидящих черных мужчин – они дожидались своей очереди, чтобы подняться на поверхность. Я разглядел среди них представителей коса, басуто, пондо и других народностей, которых раньше наблюдал на их коренных территориях. Странно было видеть этих людей в столь непривычных декорациях – я помнил еще, как выглядели они (или им подобные) в родных деревнях, в окружении жен, детей и прочей родни. Здешних рабочих – как и тех, что работают на угольных шахтах Йоханнесбурга – вербуют в национальных резерватах и тоже на определенный срок. Однако, в отличие от угольщиков, владельцы алмазных приисков предпочитают держать чернокожих рабочих в специально оборудованных лагерях. Разгуливать по городу и окрестностям им запрещается.

Подобная система сегрегации была впервые введена Родсом, чтобы пресечь хищения алмазов, а заодно и уберечь туземцев от чрезмерного пьянства. Справедливости ради, надо признать, что для рабочих в лагерях созданы очень неплохие условия: их хорошо кормят, обеспечивают медицинской помощью и бытовыми удобствами. Я рад отметить, что по истечении срока контракта чернокожие возвращаются в свои деревни практически не испорченными соприкосновением с западной цивилизацией.

По длинному белому коридору мы зашагали в глубь шахты. Нам то и дело приходилось останавливаться и, прижимаясь к стенке, пропускать вагонетки с драгоценной голубой землей. Мой провожатый объяснил, что туннель, по которому мы движемся, проделан в жерле вулкана. Именно этим путем миллионы лет назад выходили потоки раскаленной лавы, а вместе с собой они несли будущие бриллианты для обручальных колец и фамильных перстней. Наконец мы добрались до забоя, в котором несколько чернокожих рабочих вгрызались в скалу под надзором белого мастера. Они откалывали куски породы и складывали их в бадейки, точно такие же, какие мы видели в проезжавших мимо вагонетках.

Здесь было достаточно чисто, во всяком случае ни в какое сравнение не шло с теми угольными шахтами, на которых мне довелось побывать.

Вернувшись на поверхность земли, я познакомился с дальнейшими этапами производства. Поднятая из забоя порода измельчается до порошкообразного состояния, пропускается через пульсатор, который представляет собой не что иное, как механическое решето, исполняющее роль фильтра: оно отсеивает всевозможные мелкие камешки, затесавшиеся в породу (должен сказать, что выглядят они куда привлекательнее вожделенных алмазов). Затем наступает этап промывки и просеивания породы – это достаточно длительные и трудоемкие процедуры. И лишь в самом конце мы подошли к огромному лотку, на дне которого в слое промышленной смазки поблескивали один или два камешка.

На алмазных шахтах работают люди с исключительно хорошим зрением. Все участники производственного процесса – как белые, так и черные – отлично знают, что надо искать. И уж если им встретится алмаз, будьте уверены – они его не проглядят. Чернокожие все еще пытаются тайком вынести камни с приисков, однако сейчас это сделать гораздо сложнее, чем прежде. Хозяева шахт используют последние медицинские достижения, дабы увериться, что уезжающие домой басуто не увозят пару-тройку алмазных диадем в желудках.

4

Пятьдесят лет назад один молодой ирландец, проживавший в окрестностях Килларни и проходивший курс обучения в монастыре, решил, что духовная карьера его не устраивает. А посему он покинул родные места и уехал в Южную Африку. По прибытии в Кимберли он устроился работать ночным сторожем в старом лагере Вест-Энд.

– Подумать только! – говорит мистер Э. М. Дагган-Кронин. – Проучиться девять лет в колледже и еще два в монастыре для того, чтобы стать ночным сторожем у «Де Бирс»! Ведь единственное, что от меня здесь требуется, это не спать по ночам. Вот и вся наука! Ну, ничего, в конечном счете все вышло к лучшему.

На сегодняшний день «Галерея банту Даггана-Кронина» является одной из главных достопримечательностей Кимберли (а может быть, и всего Союза). Здесь собрана уникальная коллекция из четырех тысяч фотографий, посвященная жизни коренного населения Южной Африки, домашнему быту туземцев и их племенным обычаям. Несколько лет назад мистер Дагган-Кронин принес свою коллекцию в дар городу. Ее разместили в милом особнячке, а самого фотографа назначили куратором выставки.

Все фотографии распределены по племенной принадлежности, и каждому племени отведен собственный зал. Рядом с комнатой матабеле располагается зал зулу, затем свази и так далее. Здесь можно увидеть, как эти племена выглядели еще до знакомства с европейской цивилизацией. Мы смотрим на зулусов глазами Дика Кинга, Фэйрвелла, Айзекса и Гардинера; а туземцы коса предстают перед нами такими, как их увидели зуурвельдские буры и поселенцы 1820 года. С каждым годом ценность коллекции будет только возрастать. Уже сегодня не так-то легко отыскать (а тем более сфотографировать) местного жителя, совершенно не затронутого западным влиянием.

Мистер Дагган-Кронин впервые столкнулся с туземцами банту в шахтерском лагере и был очарован их красочными обычаями. Он начал их фотографировать, используя примитивный ящичный фотоаппарат за двадцать шиллингов. Затем ему пришла идея сделать серию снимков банту в естественном окружении. С этой целью он ежегодно совершал длительные экспедиции в глубь коренных территорий банту.