Текст книги "Южная Африка. Прогулки на краю света"

Автор книги: Генри Мортон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 33 страниц)

Речь идет о том самом камне, который породил и Кимберли, и Большую Дыру, и многие драматические перипетии алмазной лихорадки. Он был найден на берегах Оранжевой реки в районе Хоуптауна. Местный фермер по имени ван Никерк находился в гостях у своих соседей, когда заметил, что хозяйский ребенок играет с каким-то любопытным камешком. Ван Никерк попросил мать ребенка продать ему камень, на что женщина ответила: «Господь с вами! Это же просто галька, она ничего не стоит. Забирайте задаром, коли она вам так уж понравилась». От ван Никерка камень перешел к торговцу Джону О’Рэйли, который решил подвергнуть его экспертизе. В то время самым авторитетным специалистом в области геологии считался доктор Атерстоун из Грейамстауна, так что О’Рэйли к нему и отправился. Доктор исследовал камень и объявил, что это алмаз; в Грейамстауне епископ нацарапал свои инициалы на стекле; и, таким образом, была подготовлена почва для рождения новой Южной Африки. Оставим епископа развлекаться с оконным стеклом, а сами окинем взглядом мир, где на тот момент уже жили два человека – два болезненных инвалида, – которым в будущем предстояло сыграть важную роль в истории Капа. Один из них был 14 – летним сыном протестантского священника – мечтательного вида пареньком, учившемся в Бишопс-Стортфорд-колледже. Вы, наверное, уже догадались, что речь идет о Сесиле Родсе. Второй же – 42-летний мужчина по имени Пауль Крюгер – совсем недавно сломал левую ногу, когда его повозка перевернулась, угодив колесом в высохшую канаву.

В «Грейамстаун джорнэл» я прочитал любопытную историю, которая может служить, так сказать, приложением к рассказу о южноафриканских алмазах. Когда в Лондоне прослышали о находке ван Никерка, некий предприимчивый джентльмен по имени Гарри Эмануэль командировал в Южную Африку собственного геолога. Мистеру Грегори предписывалось разведать тамошние земли на предмет возможного содержания алмазов. Грегори провел исследование и пришел к замечательному выводу: «Алмазов на Капе нет и быть не может!» В отношении уже найденных камней он объявил, что, скорее всего, их случайно уронили страусы. Либо же, как вариант, специально подбросили, чтобы повысить цену на землю!

Доктор Атерстоун не согласился с приезжим экспертом, на страницах «Грейамстаун джорнэл» завязалась оживленная дискуссия. Однако все научные споры стихли, когда на сцене появился уже знакомый нам мистер ван Никерк и предъявил собственный весомый довод. Кстати сказать, за этот самый довод он выложил пастушку-мулату не много не мало пять сотен овец, двух быков и лошадь. Это была знаменитая «Звезда Южной Африки»!

Ну а дальше события начали развиваться с пугающей быстротой. Любопытно, что сказал мистер Эмануэль своему геологу, когда тот вернулся на Бонд-стрит. Это, к сожалению, нигде не зафиксировано. Зато известно, что имя «Грегори» с тех пор стало в Южной Африке синонимом слова «небылицы».

11

Исследуя южные окрестности Грейамстауна, я натолкнулся на деревушку под названием Батерст. Вот уж куда надо приехать всякому, кто желал бы найти английскую деревню в Южной Африке! Здесь проживают много потомков переселенцев 1820 года, и на церковном кладбище полным-полно старых добрых английских имен. Там я увидел могилу восьмидесятилетнего Криса Делла, который охранял ворота Батерста и выращивал ананасы. Этот человек никогда не был в Англии и навряд ли считал ее своим «домом». Скорее всего, у них в семье даже не вспоминали об Англии. От Батерста дорога сворачивает на восток и уходит к Порт-Альфреду. Могу засвидетельствовать, что в тихую, безветренную погоду это один из самых очаровательных городков на всем побережье.

Ездил я и на север от Грейамстауна. Во время войны с кафрами здесь проходила линия фронта, и тянулась она на многие мили. Следуя вдоль этой невидимой линии, я приехал в город с названием Форт-Бофорт. Здесь я увидел пункт для вербовки местных мужчин на золотые прииски. Однако не это показалось мне самым интересным в Форт-Бофорте. Городок запомнился благодаря фантастической любовной истории, которую я здесь услышал.

История эта приключилась в сороковых годах девятнадцатого века. В одной английской рыбачьей деревушке жила девушка по имени Энн (фамилии ее никто, к сожалению, не запомнил). Так вот, у девушки был возлюбленный Джон Марвел, который куда-то пропал. Бедняжка Энн вбила себе в голову, что он уплыл в дальние края, и решила его разыскать. С этой целью она переоделась в мужскую одежду и нанялась стюардом на корабль «Аберкромби Робинсон». В 1842 году судно перевозило солдат 91-го полка на Кап и потерпело кораблекрушение в Столовой бухте. К счастью, обошлось без человеческих жертв, однако Энн получила травму и была доставлена в местный госпиталь. Здесь-то ее тайна и вскрылась.

Одна из офицерских жен (возможно, это была жена подполковника Линдси) прониклась сочувствием к несчастной девушке и взяла ее няней к своим детям. Вскоре полк перевели в Форт-Бофорт, и Энн отправилась туда вместе с хозяевами. К тому времени она успела поведать миссис Линдси о своих долгих и безуспешных поисках возлюбленного. И вот однажды Энн вернулась очень расстроенной после прогулки с детьми. Она рассказала, будто видела своего милого на посту возле казарм батальона!

Чтобы успокоить девушку, мисси Линдси раздобыла список солдат, стоявших в тот день на посту. Но Джона Марвела среди них не значилось. Однако Энн продолжала настаивать: она видела Джона среди караульных, и точка. В конце концов один из солдат сознался, что он завербовался в армию под вымышленным именем, а на самом деле его зовут Джон Марвел. Каково же было удивление парня, когда ему предъявили бывшую возлюбленную! Любовь их вспыхнула с новой силой. Казалось бы, можно только радоваться счастливому завершению истории… Однако молодым людям так и не суждено было воссоединиться. Незадолго до назначенной свадьбы Джон Марвел возвращался из Грейамстауна и, переправляясь через Конап-Ривер, утонул. Энн около года носила по нему траур, а затем вышла замуж за старшину 7-го драгунского полка по фамилии Моффат. У них было двое детей. Энн умерла примерно в 1851 году и была похоронена в местечке Педди, стоявшем на полпути из Грейамстауна в Ист-Лондон.

Эта удивительная история изложена в старой рукописи, обнаруженной в 1936 году в Канаде. Рукопись приобрел мистер Э. Гордон-Браун, который затем предоставил ее Обществу ван Рибека для опубликования. История вошла в книгу «Рассказ рядового Бака Адамса». Наверное, правильнее было бы говорить о «кавалеристе Адамсе», ибо, насколько мне известно, Адамс служил в драгунской гвардии. Но, так или иначе, книга представляет собой волнующий документ, позволяющий увидеть приграничную жизнь глазами рядового воина. Выйдя в отставку, Адамс уехал в Тоттенхэм и открыл там кондитерскую лавку. Он умер в 1910 году в возрасте восьмидесяти лет. Историю любви Энн и Джона Марвела он излагает с традиционной британской сдержанностью, называя ее «в чем-то романтической».

Книга интересна еще и тем, что достаточно точно отражает реалии того времени. В частности, подтверждает то, что было очевидно каждому английскому колонисту или бурскому фермеру, а именно: Южная Африка управлялась не из Кейптауна, а из Лондона. Недаром автор, простой рядовой британской армии, язвительно отзывается о «старых леди из Эксетер-Холла».

Это знаменитое здание в центре Лондона служило резиденцией для различного рода религиозных и филантропических обществ, которые имели значительное влияние на английское правительство и, соответственно, на положение дел в Капской колонии. Интересно, многие ли южноафриканцы из тех, кто ныне останавливается в отеле «Палас», знают, что живут на месте, где некогда располагался могущественный Эксетер-Холл?

Глава шестая
Чернокожие и европейцы

Я путешествую по Сискею и Транскею, наблюдая за жизнью племен банту с их бесчисленными стадами. Я ненадолго заглядываю в Кинг-Уильямс-Таун и еду дальше в Ист-Лондон. Я без памяти влюбляюсь в Порт-Сент-Джонс, позже проезжаю через коренные земли в Умтату и Кокстад. Очутившись на границе Наталя, я восстанавливаю в памяти историю вуртреккеров.

1

Большинство путешественников, впервые попавших в Южную Африку, горят желанием увидеть черные племена банту в их естественном окружении. Я бы посоветовал им проехаться по землям, расположенным к северу от Грейамстауна. Это огромная территория, которая простирается до самых границ Наталя и делится рекой Кей на две части – Сискей и Транскей. По площади она равна современной Голландии и включает в себя племенные земли коса (тех самых, что в девятнадцатом веке называли кафрами), тембу и пондо.

Союз выделил примерно одну двенадцатую часть своей территории для проживания племен банту, однако этого явно недостаточно для поддержания численности их населения на должном уровне. Данные области именуются национальными резерватами, и европейцам запрещено здесь селиться. Тем не менее управление осуществляется европейскими чиновниками из министерства по делам коренного населения. В непосредственном подчинении у них находятся потомственные племенные вожди, а дальше цепочка власти спускается вниз, к так называемым старейшинам деревень. Старейшина – чаще всего действительно чернокожий старец с клюкой, который является непререкаемым авторитетом среди своих соплеменников. «Черная» область Южной Африки практически не затронута европейской цивилизацией. Здесь по-прежнему царит примитивный способ ведения хозяйства с его доисторическим отношением к скоту, с его племенными обычаями и традиционными знаниями, основанными на магии и колдовстве. На территории резерватов функционируют различные христианские миссии, но их слишком мало, чтобы они могли оказывать значительное влияние на жизнь коренного населения. Кроме того, имеются торговые точки, расположенные в среднем на расстоянии пяти миль друг от друга. Собственно, это и все. Отойдите на пару миль от шоссе, и вы попадете в царство чернокожих туземцев, закутанных в разноцветные одеяла.

В Союзе проживают приблизительно восемь миллионов банту. Примерно два миллиона из них работают на белых фермах и еще около миллиона трудятся в крупных и мелких городах. Таким образом, больше половины черного населения проживают в резерватах. Тысячи молодых мужчин постоянно курсируют между своими деревнями и золотыми приисками Ранда. Обычно они вербуются на срок до девяти месяцев, а по истечении этого времени возвращаются в родные края. Большинство современных исследователей с тревогой отмечает тенденцию к разрушению племенной общности и перемещению чернокожего населения в большие города.

Стороннему наблюдателю нелегко разобраться в проблемах коренного населения Южной Африки. Для того чтобы более или менее компетентно судить об этих проблемах, человеку необходимо длительное время прожить в стране и постигнуть множество нюансов. Мы, европейцы, привыкли разглагольствовать о защите угнетенных национальных меньшинств, и этого, как правило, хватает, чтобы поддерживать реноме прогрессивного либерала. Схема срабатывает в любых регионах мира, но только не в Южной Африке. Здешняя ситуация не поддается однозначным оценкам, для этого она слишком сложная и запутанная. Начать с того, что речь идет не о меньшинстве, а, напротив, о подавляющем большинстве. Ибо большая часть Южной Африки – фактически все ее черное население – находится на низшей ступени развития. И если дать им особые привилегии, эта черная масса попросту задавит своих белых хозяев и поставит под угрозу будущее цивилизации, с таким трудом построенной на юге Африканского континента. Подобная проблема и прежде существовала в колониальных странах. Однако в наш век революционных преобразований – когда количество довлеет над качеством и понятие свободы нередко подменяется анархической вольницей – она встала с небывалой остротой. А посему нетрудно понять страхи белых жителей Южной Африки. С другой стороны, многие либерально настроенные граждане говорят о настоятельной необходимости пересмотреть условия существования коренного населения – надо-де обеспечить их нормальным жильем, создать условия для получения образования и трудоустройства (причем требуется не просто повысить заработную плату, но и расширить поле деятельности). Казалось бы, хорошие, справедливые предложения. Однако более консервативные политики предупреждают, что слишком быстрое введение «черных привилегий» может иметь катастрофические последствия для будущего страны. Со стороны может показаться, что есть прекрасный способ решения всех южноафриканских проблем: надо повысить численность белого населения хотя бы до десяти миллионов и уничтожить негласный запрет на неквалифицированный труд для белого человека. К сожалению, способность творить чудеса не входит в арсенал средств современной политики.

Мне нередко приходилось слышать обвинения в адрес белых южноафриканцев: якобы они живут собственной жизнью, а до черных сограждан им и дела нет. Должен заявить, что это утверждение в корне неверно. В Южной Африке белый человек при всем желании не смог бы абстрагироваться от проблем коренного населения. Они подстерегают его на каждом шагу, вторгаются даже в сугубо частную, «домашнюю» жизнь. И нигде я не встречал столь разумного и бережного отношения к народам банту, как в Южной Африке. Исследовательские группы при университетах, многочисленные общества расового содружества и тому подобные организации – все они проявляют самую искреннюю заинтересованность в судьбе чернокожего населения. Южноафриканская молодежь задумывается о будущем страны. Я беседовал со многими студентами и могу засвидетельствовать: хоть они и не подвергают сомнению тезис о превосходстве белого человека, но в будущем отводят черному населению куда более важную роль, нежели сейчас.

В настоящий момент политические права коренного населения исчерпываются тем, что они выбирают трех представителей (европейцев по происхождению) в Национальную ассамблею и четырех (тоже европейцев) – в Союзный парламент. Кроме того, чернокожие члены общества участвуют в работе Местного совета представителей, где председательствует секретарь по делам коренного населения.

Поездка в глубь национального резервата обернулась для меня знакомством с удивительной страной примитивных хижин и традиционных ярких покрывал. Но вначале я должен рассказать о посещении знаменитой школы Лавдейл, расположенной неподалеку от маленького городка Элисдейл. Свыше тысячи чернокожих мальчиков и девочек учатся здесь под руководством шотландских миссионеров. Примечательно, что обучение ведется на английском языке и по европейской программе. Неподалеку находится и Форт-Хеа, где чернокожая молодежь получает образование в соответствии с университетскими стандартами.

Я смотрел на этих юных представителей коренного населения и невольно сравнивал их с европейскими сверстниками. Должен сказать: если не брать во внимание цвет кожи, то внешне эти ребята почти ничем между собой не отличались. Тем разительнее был контраст с впечатлениями от посещения Сискея. Я смотрел по сторонам и видел склоны холмов с маленькими хижинами и загонами для скота. По пути мне встречались женщины довольно странной наружности: глаза обведены широкими белыми кругами, что придавало им сходство с цирковыми клоунами. Некоторые из женщин выбеливали все лицо. Почти все были одеты в широкие юбки и шафранового цвета покрывала. На голове – объемистые тюрбаны из хлопчатобумажной ткани. Некоторые из юных девочек ходили обнаженными до пояса. В их движениях – когда они ходили, жестикулировали или же просто вскидывали голову при виде моего автомобиля – сквозила природная грация диких животных. Время от времени мимо проходила женщина с тяжелым кувшином на голове, она двигалась неспешной скользящей походкой танцовщицы. Много было матерей с грудными детьми, маленькие черные личики выглядывали из складок ярких шалей. И непременный персонаж – невероятно сморщенная старуха с властными повадками, которая обычно стояла на пороге хижины, опираясь на суковатую палку – ни дать, ни взять Аэндорская колдунья. Но самым удивительным казалось полное отсутствие мужчин! Деревни выглядели этакими поселениями африканских амазонок. Потом я сообразил, что удивляться нечему: все мужчины трудились на золотых приисках Йоханнесбурга. Деньги нужны им, чтобы оплачивать подушный налог и приобретать новый скот (а вместе с ним и новых жен).

С живописной стороны Сискей выглядел великолепно, но в сельскохозяйственном отношении являл собой трагическую картину. Куда ни кинь взгляд – сухая, потрескавшаяся земля, давно утратившая верхний животворящий слой почвы. Повсюду бродили тощие стада коров и коз. Своими копытами они вытаптывали тропы, которые при первом же хорошем ливне превратятся в овраги и расселины. Эрозия почвы представляет собой одну из худших проблем национальных резерватов. И хотя земля здесь плодородная (одна из лучших в Союзе), она не в состоянии вынести груза людей и в особенности скота. А банту не соглашаются сокращать свои стада. Ведь традиционно скот для них – богатство. Владеть стадом означает иметь жен и обладать властью. Чудовищная перенаселенность и примитивные представления о земледелии привели к тому, что огромные площади – сотни квадратных миль южноафриканской земли – становятся непригодными для сельского хозяйства.

2

Чем ближе я подъезжал к Кинг-Уильямс-Тауну, тем заметнее менялась окружавшая меня природа. В конце концов пейзаж превратился в некую смесь Дартмурских холмов и утесов Саут-Даунс. Меж ними пролегали дикие долины, по которым текли шоколадного цвета реки. Они смывали и уносили в небытие плодородную почву Южной Африки.

Путешествуя по необъятным африканским просторам, я убедился, что очень часто длинные, многосложные имена на карте оборачиваются маленькой горсткой жестяных сараюшек. Всякий раз, приближаясь к очередному «городу», я заключал сам с собой пари: перевалит ли число домов через десяток? В этом отношении Кинг-Уильямс-Таун оказался приятным исключением. Городок показался мне благословенным оазисом среди моря красной пыли. Тихие зеленые улицы, общественные здания, церкви, публичные библиотеки и банки – все настраивало на оптимистичный лад.

Здесь мне хочется поделиться одним наблюдением. Практически в каждом южноафриканском городе вы натолкнетесь на здание, которое пришелец из Древней Греции непременно бы принял за храм Аполлона. На поверку оказывается, что это один из многочисленных филиалов банка «Стандард» либо «Барклайз». Даже странно, что в стране, где латынь и древнегреческий исключены из программы школ и университетов, отделения банков выглядят как блестящая брошюра, рекламирующая плюсы классического образования. В самом центре Кинг-Уильямс-Тауна раскинулась просторная площадь, на которой в былые времена разгружались бычьи повозки. Теперь ту же функцию перевозки груза шерсти выполняют современные грузовики.

Меня отвели в местный музей полюбоваться на южноафриканскую знаменитость, к сожалению, ныне представленную лишь в виде чучела. Я говорю о самке бегемота, прославившейся по всему миру под именем Странницы Хуберты.

Без преувеличения можно сказать, что в 1928–1931 годах это очаровательное, трогательное создание занимало умы южноафриканцев более, нежели любое другое (не политическое) событие. Уж не знаю, что заставило Хуберту сняться с места, но она покинула родные края в далеком Зулуленде и двинулась на юг. Она шла не спеша, по ночам заглядывала в маленькие городки и деревушки – там полежит на газоне, здесь пощиплет травку на муниципальном выгоне. Городские чиновники и просто зеваки собирались вокруг незваной гостьи, светили факелами ей в глаза и удивлялись. Она же с невозмутимым видом смотрела на людей и лишь иногда широко зевала, прежде чем отправиться восвояси. Как-то раз Хуберта остановила целый поезд. Ни стук колес, ни отчаянные свистки машиниста не могли разбудить бегемотиху, которая заснула на рельсах. Лишь когда локомотив своим железным носом пару раз мягко ее подтолкнул, Хуберта проснулась, окинула шумный и беспокойный мир укоризненным взглядом и скрылась в зарослях буша.

«Хуберта стала чем-то вроде многосерийной радиопостановки, – писал мистер Уэллс в «Южной Африке». – В Йоханнесбурге пассажиры трамваев обменивались вечерними газетами и рассказывали друг другу: «Глядите-ка, что отмочила старушка Хуберта…»; в Кейптауне девушки-курьеры со смехом обсуждали ее похождения за пятичасовым кофе; по всему Союзу дети отказывались засыпать без очередной истории о Хуберте. Слухи о неутомимой путешественнице просочились в Британию и Америку, и там люди с интересом следили за ее странствиями. Сообщения о Хуберте печатались в таких разных изданиях, как «Панч» и «Чикаго Трибьюн».

Увы, конец этой трогательной истории оказался трагическим и неожиданным. Некий малограмотный фермер – не читавший газет, а потому не относившийся к числу поклонников Хуберты – увидел бегемота, плескавшегося в водах речки. Фермер вскинул свое ружье и произвел выстрел, который не только громом прозвучал по всему Южно-Африканскому Союзу, но и разнесся эхом по другим странам. Смерть Хуберты оплакивали по всему миру. Событие это обсуждалось в южно-африканском парламенте. Почившую бегемотиху называли не иначе как «символом Южной Африки», едва ли не национальной героиней. Злополучный фермер предстал перед судом по обвинению в несанкционированном отстреле королевской дичи и вынужден был заплатить значительный штраф.

А чучело Хуберты стоит в музее Кинг-Уильямс-Тауна и взирает на мир все с тем же выражением удивления и мягкой укоризны – как у человека, столкнувшегося с трагическим непониманием. Сколько раз нам доводилось видеть эту обиду на лице у человека, чьи мотивы были неверно истолкованы: «За что? Я же не собирался никому вредить… Мне просто было интересно».

Далее на своем пути в Ист-Лондон мне пришлось проезжать по территории, которая в середине девятнадцатого века стала ареной жутких событий. Здесь разыгралась одна из самых невероятных и трагических мистификаций в истории Южной Африки – история, известная под названием «убийство скота». Дело происходило на исконных землях коса вскорости после того, как они понесли очередное сокрушительное поражение в «кафрских» войнах. Жители приграничной полосы наслаждались непривычным миром и покоем, однако было ясно, что затишье долго не продлится.

Эпопея, о которой я веду речь, началась ранним утром 1856 года, когда четырнадцатилетняя девочка из племени коса отправилась на ручей за водой. Вернулась она в крайнем возбуждении и рассказала, что повстречалась с духами умерших предков. Она отвела на ручей своего дядю, главу местной общины, и тот тоже побеседовал с духами, которые объявили о своей ненависти к белым захватчикам и высказали пожелание, чтобы европейцев изгнали и «сбросили обратно в море». Духи пообещали вскоре вернуться во главе огромной армии воскресших предков. Объединив свои усилия, они избавят народ коса от ига белого человека и помогут ему вновь обрести было величие. Однако все это произойдет при соблюдении нескольких условий: прежде всего коса должны вырезать весь свой скот (он якобы нечистый, ибо выращен при помощи колдовства), кроме того, уничтожить все ямы для урожая и оставить незасеянными поля. Вот такие жесткие условия! Правда, духи обещали, что все жертвы окупятся сторицей: вместо забитого скота появятся новые небесные стада, пустые ямы чудесным образом наполнятся зерном, а поля снова зазеленеют и принесут небывалый урожай.

Вести о чудесном откровении распространились по округе с быстротой степного пожара. Вскоре объявились и другие пророки, которые говорили примерно то же самое. Безумие перекинулось на соседние племена, и разразилась тотальная катастрофа: на протяжении нескольких месяцев коса резали скот, безжалостно вытаптывали поля и уничтожали все съестные припасы. Одновременно одураченные люди строили просторные краали(дабы поселить туда обещанные небесные стада) и новые ямы для обильного урожая. Правительство предпринимало попытки остановить эту самоубийственную кампанию, но оказалось бессильным.

Был назван точный день, когда ожидалось исполнение пророчества – 27 февраля 1857 года. В этот день обещали самые необычные предзнаменования: солнце должно взойти красного цвета (некоторые провидцы поговаривали даже о двух солнцах), над землею промчится ужасающей силы ураган и проч. и проч. В несчастной разоренной стране – где повсюду валялись горы трупов животных, а над ними кружили разжиревшие стервятники – люди с надеждой и нетерпением ждали назначенный день. День гибели белого человека и торжества народа коса!

Накануне ажиотаж достиг своего пика: одни затворились в хижинах (дабы не быть сметенными вихрем), иные, напротив, провели всю ночь на улице, чтобы собственными глазами увидеть восход двух солнц.

И что же? Когда ничто из обещанного не реализовалось, племена впали в ужас от содеянного. Тысячи голодных, отчаявшихся людей снялись с мест и двинулись через границу Колонии – увы, не как завоеватели, а в надежде обрести хотя бы кусок хлеба. Кстати сказать, белые колонисты никому не отказывали в помощи. Но это было каплей в море и не могло спасти положения. По слухам, шестьдесят семь тысяч чернокожих погибли из-за разразившегося голода. Могущество коса было разрушено навсегда! По сути, целый народ, уверовавший в безумные пророчества, совершил акт самоубийства.

Поговаривали, будто это было подстроено самими вождями коса, которые таким образом – отрезав все пути к отступлению – надеялись подтолкнуть свой народ к решительному (и победоносному!) выступлению против белых захватчиков. Однако в таком случае непонятно, почему те же самые вожди не предприняли никаких военных приготовлений и не организовали выступление чернокожих.

3

Ист-Лондон – еще один городок, который с замечательной быстротой вырос в устье реки. Всего сто лет назад здесь простирался бескрайний буш, по которому протекала Буффало-Ривер. Сегодня тут построен современный речной порт и промышленные предприятия, и все это может считаться памятником упорству и целеустремленности колонистов.

По мере того как я удалялся от Грейамстауна, мое восхищение переселенцами 1820 года росло с каждой милей. Я легко мог себе представить, в каких условиях пришлось жить этим людям. Южноафриканский Фронтир в эпоху возобновлявшихся «кафрских» войн был полон опасностей, а противостояли им не профессиональные воины, а рядовые англичане – вчерашние фермеры или горожане, обремененные семьями и никогда прежде не державшие оружия в руках.

Итак, повторюсь: на месте Ист-Лондона простиралась голая африканская степь, когда в 1836 году в устье реки появился одинокий бриг. Приплыли на нем Джон Рекс, сын Джорджа Рекса из Книсны, а с ним один из переселенцев 1820-го, некий Джон Бэйли. Человек этот сразу осознал прекрасные возможности, которые обеспечивались необычайно удобным географическим положением, и поспешил водрузить на холме шест с британским флагом. Вначале Порт-Реке (а именно так его называли в первые годы) представлял собой обычную факторию. Джон Рекс время от времени наезжал сюда и вел торговлю с местными жителями. Судя по всему, он прекрасно ладил с кафрами. Рассказывают даже, будто те воздвигли для него каменное кресло на вершине холма, и Рекс, подобно венценосной особе, восседал в нем во время встреч с туземцами.

Прошло десять лет, прежде чем одинокий форпост Джона Рекса превратился в постоянное поселение, которое в полной мере разделило судьбу прочих приграничных городков. Тем не менее, несмотря на трудности и опасности военного времени, жизнь доказала правоту Джона Бэйли: Ист-Лондон успешно рос и преуспевал. Особенно быстрый скачок произошел в конце девятнадцатого века, когда в колонии начали развиваться горнодобывающая и обрабатывающая промышленность.

Вдоль всего городка тянулась бесконечная Оксфорд-стрит. Я заметил, что здесь есть также Флит-стрит и Друри-лейн – все как в Лондоне. В конце Оксфорд-стрит стоял музей, в котором хранилось главное сокровище Ист-Лондона – слепок с огромной (в пять футов длиной) голубой рыбины с рылом пожилого сварливого лосося. Это не что иное, как целакант – ископаемая рыба, не имеющая никакого права на существование в наши дни. Ведь до 1938 года, когда здешний экземпляр был случайно обнаружен на прилавке местного рынка, считалось, что данный вид вымер еще пятьдесят миллионов лет назад!

Пролистывая телефонный справочник Ист-Лондона, я увидел множество немецких фамилий, а также имена вроде Мендельски, Кащула, Солцведел и Ваберски. Все эти люди являются потомками немецких, фламандских, польских и богемских наемников, воевавших за Британию в Крыму. После самоубийственного эксперимента коса в здешних краях образовались огромные пустовавшие участки, и капское правительство с радостью расселило на них бывших немецких легионеров. Эти стойкие и предприимчивые люди должны были создать мощный заслон между Колонией и дикими кафрами.

К великому разочарованию местных колонистов, первая волна германских эмигрантов почти целиком состояла из холостяков (а чего, собственно, еще ожидать от солдат Иностранного легиона?). Между тем Южная Африка давно уже усвоила простую истину – успех любого поселения обеспечивается женским присутствием. Ведь всем известно, насколько ненадежным и неудобным соседом является холостяк. Чаще всего это бесприютный и беспокойный человек, нередко склонный к беспутству. То ли дело женатый мужчина! Уж он-то является образцом добродетели – ответственный и трудолюбивый хозяин, которому и в голову не придет мечтать о бесцельных странствиях (а если даже и придет, то кто ему, спрашивается, позволит?). Власти Кинг-Уильямс-Тауна быстро нашли выход: они собрали деньги и выписали из Британии целый корабль незамужних красоток. В 1857 году заказанные дамы прибыли (больше всего среди них оказалось рыжеволосых ирландок). И, о чудо, буквально в мгновение ока счастливое содружество непоседливых холостяков превратилось в оседлое общество респектабельных бюргеров.

Вслед за первой волной появились и другие эмигранты. Наученные горьким опытом власти проследили на сей раз, чтобы среди них преобладали положительные семейные люди. Старый лавочник, который тридцать лет прожил среди здешних фермеров, поведал мне, какими замечательными людьми оказались немецкие переселенцы.

– Добрая половина первых колонистов приплыла прямо из Англии, – рассказывал лавочник. – И им разрешили привезти с собой английских невест. Так вот, помню, старики болтали: многие парочки приехали сюда уже обвенчанными – позаботились сделать это еще на юге Англии ради спокойствия невест. Но это не помешало им здесь снова провести свадебную церемонию – в родной церкви, со всеми подобающими обрядами.