Текст книги "Южная Африка. Прогулки на краю света"

Автор книги: Генри Мортон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 33 страниц)

По возвращении домой нас ждал грандиозный пир. Тот, кто утверждает, что южноафриканское Рождество не имеет ничего общего с английским, очень сильно ошибается. И лучшим доказательством мог бы служить наш праздничный стол. Он был выдержан в совершенно диккенсовских традициях: индейка, свиной рулет, великолепный пирог, сливовый пудинг и мороженое – все сменяло друг друга, причем подавалось в огромных количествах, так что пиршество растянулось на несколько часов. День уже далеко перевалил за середину, когда мы наконец поднялись из-за стола и устало поплелись (я бы даже сказал, поползли, как сытые боа-констрикторы) в соседнюю затененную комнату. Единственное, что мы еще могли, – сидеть в полутьме и слушать неумолчное пение цикад в саду.

Затем по часам наступил ранний вечер, хотя солнце по-прежнему нещадно палило с небосвода. Молодые люди плескались и ныряли в садовом водоеме. После прогулки снова вернулись к столу, ибо подошла очередь обеда. Вскорости спустились жаркие, душные сумерки… Приехали гости, все собрались на ступеи обсуждали многочисленные проблемы, волнующие южноафриканскую душу. Африканеры – едва ли не единственные люди, кто не пасует перед нашим обезумевшим миром. Во всяком случае они не боятся брать на себя ответственность за его развитие. И в этом мне видится одно из главных достоинств нации.

14

«День рождественских подарков» начался со страшного переполоха на улице – оттуда доносились громкие крики и грохот пустых консервных банок. Выглянув на дорогу, мы застали следующую картину: обряженная в самые невообразимые одеяния компания чернокожих мальчишек скакала и дергалась под собственные рукоплескания, перемежавшиеся взрывами веселого смеха. Этот фантастический танец полагалось вознаграждать аплодисментами и мелкими монетками в пенни.

Затем мы отправились в гости на одну из ферм, расположенных в нескольких милях от города. Ее хозяин – веселый добродушный бур, который, подобно многим здешним жителям, принимал участие в англо-бурской войне (и как вы понимаете, не на стороне британцев) – принял нас с распростертыми объятиями. Меня предупредили, чтобы в беседе с африканерами я не касался щекотливой темы, но признаться, у меня и не возникало подобного желания. Во-первых, бесполезно обсуждать с простыми необразованными фермерами причины, породившие ужасную братоубийственную войну, а во-вторых, сами буры становятся чересчур разговорчивыми и могут часами предаваться болезненным воспоминаниям. Однако справедливости ради надо отметить, что они не злопамятны. Я уже и прежде отмечал эту черту у многих бывших солдат (причем независимо от их национальной принадлежности): как правило, при личном контакте они оказываются милейшими людьми и не выказывают злобы к недавним противникам. Странно, что именно гражданские (в особенности же гражданские, которым не довелось услышать ни единого выстрела) оказываются рабами застарелой вражды в нашем мире.

Хочу рассказать еще об одном ветеране, которого встретил в Трансваальской глубинке, в маленьком домике, окруженном деревьями. Доктор Дж. Д. дю Туа сыграл важную (чтобы не сказать решающую) роль в развитии родного языка буров. На момент нашей встречи он был занят поистине титанической работой – переводил на африкаанс Библию. В интеллектуальной жизни Южной Африки доктор дю Туа занимает примерно то же место, какое традиционно отводится Йейтсу и Дугласу Хайду в ирландском возрождении. Мы с ним побеседовали и с горестным вздохом констатировали, что оба не в восторге от современного мира.

Поспешив обратно в Потчефструм, мы успели на прелестную чайную вечеринку, где самыми веселыми гостями оказались пасторы.

– Между Свободным государством и Трансваалем существует некое добродушное соперничество, – рассказывал один из них. – Мы, трансваальцы, потешаемся над соседями, считая их болтливыми хвастунами. На эту тему есть хороший анекдот. Два трансваальца удят рыбу в Ваале, который, как вам известно, является пограничной рекой. И вот один из них разглядывает пойманную рыбку и спрашивает у друга: «Как, по-твоему, эта рыба трансваальская или из Свободного государства?» «Открой ей рот, – советует друг. – Если язык длинный, значит, из Свободного государства».

Позже я услышал еще одну историю. Жил себе в глубине вельда один старый бурский фермер, который очень любил разъезжать на автомобиле, но не умел его чинить. А поскольку тормоза часто отказывали, то он обычно ездил кругами по вельду до тех пор, пока бензин не кончится и машина сама не остановится. И вот однажды в тех краях появился аэроплан. Он с ревом пролетел над домом, описав несколько кругов. Служанка, чернокожая девчушка, с криком бросилась на кухню к хозяйке: «Миссус, миссус, идите скорее, поглядите, куда забрался наш мастер!»

И вот третья история.

Как-то раз один фермер взял себе в помощники непонятного туземца – тот появился невесть откуда и попросился на работу. Через день хозяин и сам уже был не рад. Туземец и вправду оказался на редкость странным: он в два счета выполнял всю порученную работу, а затем возвращался и требовал нового задания. Фермер пребывал в удивлении – никогда прежде он не встречал таких чернокожих работников. Тот в рекордные сроки переделал всю работу, какая только нашлась на ферме. В конце недели фермер решил, что парню не грех и передохнуть. Поэтому, уезжая по делам, он дал помощнику лишь одно задание. Велел разобрать кучу картофеля: посадочные клубни отложить в одну сторону, а все остальные в другую. Вернувшись в конце дня, он увидел, что работа не сделана, а туземец сидит, тупо уставясь на картофельную кучу.

– Какого черта здесь происходит? – вскричал удивленный фермер.

– Сижу, баас, – отвечал работник. – Боюсь перепутать.

Когда мы вернулись в дом моих знакомых, чернокожие слуги разводили костер во дворе.

– Сегодня вечером у нас будет барбекю! – сообщили мне довольные хозяева.

С наступлением темноты начали прибывать первые гости. Через полчаса лужайка перед домом превратилась в декорации для вечернего приема в саду. Дамы в легких шелковых платьях расположились вместе со своими мужьями и отцами вокруг огня и с удовольствием наблюдали за подготовкой этого любимого южноафриканского развлечения, когда содержимое целой мясной лавки – в виде стейков, отбивных и прочих конфигураций – жарится на шампурах и на специальной решетке. Очень скоро соблазнительный запах жареного мяса затмил все цветочные ароматы.

Страшно даже подумать, как должен себя чувствовать вегетарианец на подобной вечеринке! Ведь здесь плотоядные инстинкты южноафриканцев достигают апогея. Когда все жарится, шипит и брызгает аппетитным жиром, тут уже не до высокоморальных рассуждений. Вы попросту засучиваете рукава (в прямом и переносном смысле), приближаетесь к огню и, подцепив изрядный кусок мяса, жадно поедаете его без помощи ножа и вилки. Уж не знаю, почему, но мясо, которое держишь просто руками и ешь на свежем воздухе, кажется более вкусным, нежели тот же кусок, сервированный на блюде с гарниром. Во всяком случае могу засвидетельствовать, что мясо, съеденное нами в тот вечер под покровом южной ночи, было выше всяких похвал.

Больше всего на свете южноафриканцы любят выезжать на природу и устраивать там пикники. Возможно, под воздействием воспоминаний о Великом Греке действо это приобретает особое, сакральное значение. Так или иначе, но южноафриканские барбекю надолго остаются в памяти у иностранцев – особенно у тех, кто прибыл из стран с ограниченным потреблением мяса.

Глава десятая
Львы, золото и водопад Виктория

Я знакомлюсь с золотыми приисками Йоханнесбурга и Претории. Я отправляюсь в Северный Трансвааль, в город Барбетон, а затем в Национальный парк Крюгера, где наблюдаю за львами. Я лечу на север, в Булавайо, и посещаю водопад Виктория.

1

В незапамятные времена великая река текла через всю Африку на юг и впадала в огромное озеро. Озеро это располагалось примерно там, где сейчас находится месторождение Витватерсранд. Воды реки переносили с собой крупицы золота, вымытые из горных пород. Они осаждались на дне моря, покрывались слоями грязи, земли и песка, которые со временем превратились в сланцы, кварциты и конгломераты. Затем море пересохло, и дно его, содержащее золотоносные слои, обнажилось. В течение многих столетий оно подвергалось различным геологическим деформациям – то вспучивалось горными хребтами, то вновь опускалось. В результате вожделенный золотой сандвич оказался упрятанным в недрах Трансвааля.

– Так-так, – сказала всеведущая Судьба, – предвижу я, что место это может принести в мир множество бед. Припрячу-ка я его от всяких халдеев, вавилонян, финикийцев, египтян, греков и римлян. Пусть пока полежит, отгороженное со всех сторон морями и горами, а с севера еще и защищенное от непрошеного вторжения злыми москитами…

И надо же было такому случиться, чтобы из всех мест на земле именно это – с богатейшими залежами золота – избрали в качестве пастбища для своих быков бурские фермеры! Ведь, если помните, они затеяли Великий Трек для того, чтобы сбежать от ненавистной цивилизации и укрыться в каком-нибудь тихом, спокойном месте. Вот она, ирония судьбы! Земля Обетованная неожиданно обернулась легендарным Эльдорадо, где о покое оставалось лишь мечтать. Ибо здесь, в Трансваале, земные недра разверзлись и выпустили одного из самых беспокойных и могущественных демонов современности – Золото!

Йоханнесбург представляет собой огромный город с шумными улицами и небоскребами, с крупными компаниями и целыми кварталами гостиниц, с трамваями, неоновыми огнями, модными магазинами и тысячами лимузинов, за рулем которых сидят люди без жалости (или без тормозов, что по большому счету одно и то же). В конце многих улиц возвышается сверкающие на солнце золотые пирамиды. Это отвалы золотых шахт.

Вернее сказать, золотыми они кажутся лишь при определенном освещении. Но и этого хватает детям, чтобы всерьез поверить в утверждение, будто город построен на золотой пыли. Затем солнце зайдет за тучи, лучи его будут падать под другим углом, и золотые пирамиды превратятся в грязно-белые, серые, порой почти голубые. Ранним вечером отвалы эти явственно выделяются на фоне прозрачного неба – видна каждая эрозийная складка на их склонах. Наверное, корнуолльские горняки, которые приехали в Йоханнесбург поколение назад, не раз глядели на них и вспоминали каолиновые отвалы, которые украшают окрестности Сент-Освелла.

Эти отвалы являются визитной карточкой Йоханнесбурга. Они компенсируют недостаток архитектурных достопримечательностей, которым страдает город. Для Йоханнесбурга они играют ту же роль, что и собор Святого Павла для Лондона, Столовая гора для Кейптауна и Акрополь для Афин. Они видны отовсюду и неотвратимо притягивают взгляд прохожих, являясь как бы символом города, его настоящим гербом.

Что больше всего удивляет в Йоханнесбурге, так это его молодость, я бы даже сказал, юность. Каких-нибудь шестьдесят лет назад здесь не было ничего, кроме голой безлесной пустыни с кучкой грязных палаток. Еще и сейчас живы люди того поколения, что укладывалось спать под холщовыми навесами. Если зайдете в музей истории страны, расположенный на верхнем этаже Центральной библиотеки, то сможете по фотографиям проследить недолгую историю города. В 1886 году на месте Йоханнесбурга стояло около пятидесяти убогих палаток, три года спустя их количество слегка увеличилось, и к ним добавилось несколько жестяных навесов. На фотографиях тех лет мы видим бычьи повозки на пыльных проселочных дорогах, а рядом с ними толпы мужчин в котелках – это вновь прибывшие шахтеры (судя по всему, женщин в ту пору здесь почти не было). Так выглядел Йоханнесбург шестьдесят лет назад.

Мое внимание привлекли толпы на улицах города. Они в равной степени состояли из белых и чернокожих. Здесь можно увидеть представителей туземных племен, англичан, африканеров, евреев, латинян – и все живут более или менее изолированными сообществами. Эксперимента ради можно зайти подряд в несколько магазинов на улице. В одном вас будет обслуживать шотландец, в другом еврей, в третьем ирландец или грек и так далее. Чернокожий мальчишка продает газеты на улице, а пожилой басуто, чьи предки наверняка размахивали ассегаями, распахнет перед вами двери гостиничного лифта. Пожалуй, мир не видел более космополитичного города со времен Древнего Рима.

Я взял такси возле Центрального почтамта и попросил водителя повозить меня по городу. Он оказался язвительным англичанином, приехавшим в Африку двадцать лет назад. Всякий раз, как мы останавливались в уличной пробке, водитель оборачивался, чтобы выдать очередную порцию сведений (как правило, мрачного свойства).

– Позавчера здесь случилось убийство, – рассказывал он, указывая на перекресток. – Ужасно, правда? Да, все эти местные. Мы называем их амалаита,хулиганы, бандиты. Кстати, не вздумайте вечерами гулять по улицам! Иначе непременно настучат по башке!

В следующую остановку водитель снова обернулся:

– Нецивилизованные – вот как бы я их определил. Вы выдели заметку в газетах о парне с девушкой, которых прошлой ночью убили прямо в их машине? То-то и оно! Я же говорю, это небезопасный город… и с каждым годом все хуже. Если у вас будет время, съездите, взгляните на поселки местных. Сами увидите: нет ничего страшнее, чем оторвавшиеся от своего племени черные. А их здесь тысячи! В этом наша беда…

Через десять минут снова вынужденная остановка.

– Нет вы только посмотрите на них! – проворчал он, презрительно кивая в сторону гуляющей толпы. – Просто рай для белых женщин! И ни одна из них никогда в жизни не работала!

В компании с этим беспощадным критиком я доехал до окраин Йоханнесбурга, которые показались мне даже интереснее, чем сам город. То, что раньше было засушливым, голым вельдом, ныне превратилось в сплошные сады – каждый домик стоял в окружении фруктовых деревьев. Это, так сказать, внутренние окраины, за ними шли внешние пригороды. А затем маршрутные автобусы покидали пределы города и устремлялись к цепочке городков-спутников. Ничто так красноречиво не свидетельствует об уровне благосостояния Йоханнесбурга, как эти городки. Достаточно заглянуть хотя бы в Хоутон, где фешенебельные виллы оккупировали горные склоны. Все дома чрезвычайно живописные, каждый выдержан в своем стиле – испанском колониальном, капско-голландском, тюдоровском, или том, что мистер Осберт Ланкастер назвал «Бруэрской готикой», – и каждый обладает собственным гаражом, садом и воротами, возле которых вечно прохлаждается пара-тройка чернокожих мальчишек из числа домашних слуг.

– Представляете, сколько стоит такая вилла? – возмущенным тоном спросил мой водитель. – Двадцать тысяч соверенов!

В лучах яркого солнца пригороды Йоханнесбурга напоминали калифорнийское побережье. И я знал наверняка, что за ажурными коваными оградами течет легкая и приятная жизнь. Она подразумевает цветущий кустарник, тенистые перголы, плавательные бассейны с изумрудной водой и целый штат безмолвной чернокожей прислуги в безупречно белых костюмах.

Полагаю, жить в Йоханнесбурге было бы невыносимо, если бы город не располагался на высоте шесть тысяч футов над уровнем моря (то есть на две тысячи выше Бен-Невиса). Однако на такой высоте даже палящее тропическое солнце становится неопасным, или по крайней мере вполне терпимым. Забавно думать, что, когда йоханнесбургские шахтеры спускаются на глубину шесть тысяч футов, они как раз оказываются на уровне Столовой бухты.

Порой на Йоханнесбург налетает неожиданный шторм, и тогда полуденный зной сменяется дождем или даже градом. Градины размером с грецкий орех способны поранить человека или животное и пробить черепичную крышу. Как-то раз я стал свидетелем подобного катаклизма, и слава богу, что он захватил меня в гостинице, а не на дороге. Глядя на толстый слой льда на моем подоконнике, я с трудом мог поверить, что всего несколько секунд назад наслаждался теплым январским деньком.

Йоханнесбург – один из самых шумных городов на свете. Объясняется это не только большим количеством мощных автомобилей, каждый из которых снабжен пронзительным клаксоном, но и обилием черных жителей.

А эта публика никогда не разговаривает вполголоса. По крайней мере так обстоит дело на улицах Йоханнесбурга: все туземцы говорят, смеются и поют на пределе своих вокальных возможностей. А поскольку большинство отелей располагается в самом центре этого гвалта, то заснуть в Йоханнесбурге не так-то просто. Ближе к полуночи шум на улицах немного стихает, однако в пять утра возобновляется с новой силой и в новой тональности: теперь кажется, будто кто-то забрался на крышу и оттуда швыряет консервными банками прямо в гущу веселящейся толпы. Заинтригованный я выглянул в окно и увидел, что это всего-навсего йоханнесбургские мусорщики опорожняют уличные урны.

2

Вы получите незабываемые впечатления, если проедете шестьдесят миль по Ранду – от преуспевающего Крюгерсдорпа на западе до Спрингса на востоке – и собственными глазами увидите отвалы, надшахтные здания и жилые поселки. Все эти маленькие горняцкие городки образуют как бы золотую цепь вокруг огромного медальона Йоханнесбурга. Ранд представляет собой единый золотоносный организм и в этом отношении напоминает каменноугольную долину Ронты в Южном Уэльсе.

А ведь шестьдесят с небольшим лет назад – как раз перед тем как здесь нашли золото – Витватерсранд представлял собой пустынную территорию, на которой едва ли насчитывалось десятка полтора ферм. Кучка неисправимых оптимистов бродила по горам и вручную долбила скалы, собирая образцы. Тогда за всю эту землю вместе с фермами никто не дал бы больше десяти тысяч фунтов, и трудно было поверить, что скоро она будет стоить миллионы. В 1886 году здесь нашли золото. Ранд официально объявили золотоносным районом, и тут же из Кимберли понаехали воротилы алмазного бизнеса и начали скупать землю у фермеров. Платили от нескольких тысяч до десятков тысяч фунтов (насколько я знаю, максимальная выплаченная сумма составила семьдесят тысяч фунтов). Но даже если бы платили вдвое больше, то и тогда бы не прогадали, ведь будущие прибыли исчислялись миллионами.

Для примера скажу, что одна из компаний, потратившая двадцать тысяч фунтов на приобретение земли, за первые же пять лет разработки месторождения добыла золота почти на два с половиной миллиона. Известно, что Сесил Родс (который, конечно же, не остался в стороне от подобного мероприятия) ежегодно получал доход в четыреста тысяч фунтов от своих инвестиций в Ранде.

Некоторые из владельцев земли пожелали получить плату в золоте. Рассказывают, будто Родс за раз выложил одному капризному продавцу двадцать тысяч золотых соверенов.

Как пишет мистер Ч. Д. Леруа в своей книге «Первопроходцы и спортсмены Южной Африки», многие из старых фермеров сумели весьма грамотно распорядиться внезапно свалившимся на них богатством. Например, один из них – почтенный вуртреккер по имени Виллем Принслоо – выручил за свою ферму сто тридцать тысяч фунтов. Он положил денежки в йоханнесбургский банк «Стандард» и жил припеваючи до тех пор, пока не услышал о крахе одного из капских банков. Тогда оомВиллем запряг быков в старенький вагон и поехал за семьдесят миль в Йоханнесбург. Здесь Принслоо предстал перед управляющим банком и потребовал вернуть ему деньги. Надо сказать, что роста в нем было шесть футов восемь дюймов, а уж чисто бурского упрямства выше головы. Управляющий и так и сяк пытался его уговорить, но Принслоо оставался непреклонен – он желает получить свои деньги обратно, и точка! В конце концов все состояние упаковали в холщовые мешки по тысяче фунтов каждый, счастливый владелец загрузил их в вагон и повез на ферму.

Принслоо хранил деньги в огромном сундуке. А чтобы обезопаситься от ограбления, установил по всему дому винтовки и тяжелые ружья для охоты на слонов. По воспоминаниям очевидца, однажды к нему заглянул взрослый сын, который как раз собирался ехать в Преторию.

– У тебя достаточно денег? – поинтересовался Принслоо.

– Да, отец.

– Тебе может понадобиться больше.

– Нет, отец, я думаю хватит того, что есть.

– Я сказал, тебе может понадобиться больше, – проворчал старый фермер, направляясь к заветному сундуку, где хранились сто тридцать тысяч фунтов. Он зачерпнул золотые соверены обеими пригоршнями и, не считая, высыпал их в сумку сына.

Серьезная проблема встала перед Принслоо с наступлением зимы, когда пришло время перегонять стада в нижний вельд. Не потащишь же с собой полный вагон золота! После долгих и мучительных размышлений Принслоо снова решил воспользоваться услугами банка. Однако хранить деньги обычным образом он наотрез отказался. Вместо того фермер абонировал одно из помещений хранилища (предварительно убедившись, что стены и замки прочные) и поместил туда свои сокровища. Упрямый бур три года аккуратно вносил плату за хранение золота, но сделал все по-своему!

Подумать только, какие удивительные приключения выпали на долю старых фермеров из Ранда! Принслоо был только рад продать свою ферму и отправиться в трек подальше от этих шахт, горняцких поселков, дыма, шума – то есть хаоса, который он ненавидел больше всего на свете. Он уехал в поисках тихого, спокойного места, и куда же, по-вашему, насмешница-судьба привела старого бура? В окрестности нынешней Претории, то есть в самый центр разразившейся «алмазной лихорадки». Именно здесь был найден Куллинан, и здесь же вырос первый алмазный прииск под названием «Премьер»!

3

В Йоханнесбурге скучать не пришлось. Я осмотрел множество интересных заведений, в числе которых замечательный англиканский собор, художественная галерея, здание железнодорожной станции, по виду напоминающее огромную мечеть, и похожее на византийскую базилику здание фондовой биржи. Магистратский суд порадовал меня двумя чудесными фресками Колина Джилла, а городская больница показалась самой большой и современной больницей в мире.

В Витватерсрандском университете мне продемонстрировали португальский крест, возведенный еще в пятнадцатом веке Бартоломеу Диашем. Наверняка это самая древняя европейская реликвия в стране. Крест был найден на Капе, в песчаных дюнах Кваай-Хука. Он оказался расколотым на пять тысяч частей, и его пришлось собирать, как разрезную головоломку. Среди доисторических экспонатов музея я увидел кости, которые, по мнению антропологов, могли принадлежать первому человеку на Земле. Данную точку зрения отстаивает, в частности, профессор Роберт Брум, главный южноафриканский эксперт в области антропологии (родился он, между прочим, в шотландском Пэйсли). Профессор привлек внимание мировой общественности, объявив Африку колыбелью человеческой цивилизации. Рассматривая африканское «недостающее звено», я пришел к выводу, что это было существо с длинным носом и едва наметившимся лбом. Короче, оно вполне могло соревноваться в уродстве со знаменитым Пилтдаунским человеком.

Причудливо выглядит район Йоханнесбурга, облюбованный чернокожими рабочими шахт. Подобно тому, как моряки лондонских доков редко заходят на запад дальше Олдгейт Памп, так и здешние шахтеры избегают показываться на центральных улицах Йоханнесбурга, вполне довольствуясь ближайшими к их жилью кварталами. Субботним вечером здесь можно наблюдать забавную картинку: какой-нибудь молодой африканец, одетый по последней европейской моде (в его понимании!), позирует уличному фотографу на фоне намалеванного на листе картона герцогского дворца.

А самым живописным местом в Йоханнесбурге является так называемый Май-май базар, куда чернокожие рабочие приходят в выходной день сделать необходимые покупки и выпить «кафрского пива» государственного разлива. Это огромная площадь, запруженная крошечными африканскими лавочками и мастерскими. По виду она напоминает восточный базар, но торговец-банту – в отличие от своих арабских и египетских коллег – проявляет гораздо больше серьезности и достоинства. Как бы ему ни хотелось продать товар, он никогда не станет хватать покупателя за рукав и тянуть к прилавку! Белые сюда обычно не заглядывают, хотя никто им не препятствует. Я на собственном опыте убедился, что можно часами ходить по базару и ни разу не столкнуться с проявлением грубости или враждебности.

Здесь можно встретить представителей всех основных племен банту, прежде виденных мною в национальных резерватах. Некоторое время я развлекался тем, что отыскивал и распознавал знакомые черты. Однако место это примечательно еще и тем, что дает возможность познакомиться с национальными промыслами коренных жителей Африки. Хотя я проехал сотни миль по исконным территориям банту, но лишь на базаре впервые увидел процесс изготовления кожаных, деревянных и металлических поделок. Я заходил в различные мастерские, и везде мне были рады. Чернокожие мастера с радостью и готовностью демонстрировали, как делаются блестящие кожаные пояса с металлическими заклепками, столь любимые парнями с приисков, и расписные деревянные сундучки, в которых те увозят свои пожитки по истечении срока контракта.

В дополнение к торговым рядам на базаре имеется еще Харли-стрит, на которой продается вся южноафриканская фармакопея. Здесь можно купить обезьяньи черепа, кусочки кожи питона и гадюки, зубы бабуина, сушеные тушки лягушек и дикобразов, заячьи лапки, орлиные и страусиные яйца. Местные аптекари – владельцы лавок – выращивают в горшках и выставляют на продажу наиболее распространенные лечебные травы.

Прогуливаясь по базару, я обнаружил лавочки, где можно приобрести (целиком и в розницу) традиционный костюм воина-зулуса. Там я нашел и воротники из леопардовой шкуры, и килты из обезьяньих хвостов, и подвязки, сплетенные из бычьего волоса. Были даже боевые щиты и миниатюрные ассегаи. Все эти предметы обычно скупают чернокожие рабочие с рудников для своих традиционных плясок, которые по воскресеньям устраивают в общежитиях.

4

Наверное, я не открою секрета, если скажу, что один и тот же город может выглядеть совершенно по-разному в зависимости от вашего образа жизни. Одно дело, когда вы живете в лучшем отеле города и разъезжаете на арендованной машине, и совсем другое – если ежедневно приходится толкаться в подземке, автобусах и трамваях.

Желая расширить кругозор, я провел весьма поучительный вечер с «белыми нищими». Дело происходило в одном из промышленных районов Йоханнесбурга, где контуры города на фоне закатного неба выглядят американской рекламой стали и бетона.

Люди здесь устраиваются, как могут. Одни живут в заброшенных особняках. Эти старые дома с колоннами, со стен которых осыпается штукатурка, когда-то принадлежали преуспевающим банкирам и промышленным магнатам. Другие предпочитают селиться в многоквартирных трущобах, в которых стоит неизбывный запах грязного белья и гниющей капусты. Состояние этих зданий немногим лучше: окна выбиты, а лестничные перила местами сломаны. Светловолосые дети играют в бетонированных дворах-колодцах и гоняются друг' за другом по длинным железным лестницам. Я был немало удивлен, увидев, как из одной такой квартиры вышла чернокожая служанка и стала развешивать на веревках выстиранное белье. Выходит, «белые нищие» не настолько бедны, чтобы отказываться от былых аристократических замашек!

Я долго беседовал с женщиной, которая называла своего отца «солдатом королевы Виктории» – из этого я могу сделать вывод, что он был из англичан. Мать же моей собеседницы происходила из семьи африканеров. Мы сидели при свечах, поскольку электричество в доме отсутствовало. Однако комната выглядела чистой и опрятной (позже выяснилось, что и у этой женщины – при всей ее бедности – есть приходящая служанка). Хозяин семейства трудился на кондитерской фабрике и зарабатывал четыре фунта в неделю. В семье было несколько детей, мальчиков и девочек. Я узнал, что девочкам вообще запрещается выходить из дома после наступления темноты. Мальчики обладали большей свободой, но все равно женщина ужасно беспокоилась за своих сыновей: как бы они ненароком не ввязались в случайную драку с цветными. Она пожаловалась, что те постепенно внедряются в их район.

В остальных семьях я видел примерно то же самое: отчаянная нужда и героические попытки сохранить достоинство. Многие их них весьма саркастически отзывались о Городе Золота. И все не любили черных. По сравнению с этими людьми самые фанатичные негрофобы выглядели благодушными либералами.

Вскорости после того я посетил «черные районы» в Пиммвилле, Орландо и Софиатауне – это маленькие городки, до которых легко можно добраться на электричке. Население их составляют тысячи чернокожих, большая часть из которых появилась уже в послевоенные годы. Поскольку новых домов здесь не строят, старые буквально трещат по швам. Перенаселенность этих районов достигает угрожающих размеров. Я уже не говорю об ужасающих условиях, в которых вынуждены жить чернокожие. Особенно худо обстоят дела в Шанти-Тауне: здесь люди ютятся в совершенно невообразимых хибарах, кое-как слепленных из жести, картона и тряпок.

В наше время многие политики сетуют на возросший уровень преступности в Ранде. Я думаю, причина кроется в перенаселенности «черных районов» и скверных условиях существования. Это большая проблема для государства, и, к сожалению, не видно, кто бы взялся ее разрешить. В некотором смысле здешние трущобы похожи на аналогичные европейские поселения – то же самое смешение хорошего и дурного, человеческих добродетелей и пороков. Но, увы, между ними существует разница, и весьма важная. Если обитатели европейских трущоб живут все же на родной почве и у них остается хоть какая-то возможность выкарабкаться наверх, то здешние бедолаги как бы провалились меж двух цивилизаций. И ни одна из них не приемлет этих несчастных!

Мне удалось побеседовать со сравнительно образованными африканцами (большей частью это выпускники Лавдейла и других миссионерских школ). Все они жаловались на «цветной барьер»; на пропускную систему, согласно которой чернокожие жители обязаны иметь на руках идентификационную карту (они, кстати, очень удивились, когда я показал им свою карту); на постоянные полицейские облавы и тому подобные притеснения.

Когда я упомянул об этой поездке в разговоре со своими йоханнесбургскими друзьями, те были крайне удивлены. Выяснилось, что никто из них не бывал в «черных районах». По зрелом размышлении я решил, что ничего странного в этом нет. В конце концов, многие ли обитатели Кенсингтона заглядывают в Степни?

5

Позвольте дать несколько полезных советов на тот случай, если вам когда-либо доведется посетить золотой прииск. Возможно, это убережет вас от пневмонии. Итак, независимо от того, какая погода стоит снаружи, обязательно захватите с собой зимнюю куртку и теплый шарф. Там внизу, конечно же, есть места, где нестерпимо жарко, но также есть и закоулки, в которых царит жуткий холод. Оглядевшись, вы можете заметить у входа в шахту складированные блоки сухого льда. Они ждут своего часа, чтобы отправиться на подземную холодильную установку, расположенную на глубине примерно в милю. Там сквозь них прокачивается воздух, который затем поступает в шахту. Вы неизбежно где-нибудь попадете в такой поток холодного воздуха. Он обрушивается с ошеломляющей силой и внезапностью – именно тогда, когда вы меньше всего этого ожидаете.