Текст книги "Южная Африка. Прогулки на краю света"

Автор книги: Генри Мортон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 33 страниц)

Позже я имел случай убедиться, что это чистая правда. Хозяева спокойно беседовали, не обращая ни малейшего внимания на переливистый телефонный звонок, звучавший почти беспрестанно. Но стоило лишь раздаться условному сигналу – два длинных, два коротких, – как хозяин вскочил на ноги и помчался к телефону. По возвращении он сообщил, что двое их друзей попали в неприятную ситуацию по дороге на Кап. У них прокололась шина, и машина съехала в канаву. Так что бедолаги заедут к ним переночевать.

Его жена уточнила, в какое именно время их ждать, и отправилась поднимать жалюзи на окнах в гостевой комнате, которая всегда наготове в южноафриканских домах.

– Вам, наверное, интересно послушать английские новости? – предположил мой хозяин и включил радиоприемник.

Комната немедленно наполнилась голосами из Лондона.

Ближе к ночи прибыли два усталых и запыленных путника. Они принесли с собой йоханнесбургскую атмосферу. Мы слушали их разговоры – об акциях и ценах на бирже, о евреях и миллионерах, о том, что надо покупать, а что ни в коем случае не следует, – и все это казалось отголосками, доносившимися из какого-то другого мира.

Вечером, когда я уже лежал в постели и прислушивался к стрекоту сверчков и глухому тарахтению генератора, мне подумалось, что здешний благословенный оазис находится в близком родстве с теми суккулентами, которые его со всех сторон окружают. Ведь что такое насосы с их трубами, спускающимися в самую глубь земли – туда, где протекает подземный ручей, – как не мощная корневая система пустынных кустов? А взять эти бетонированные резервуары для воды с покрытием из оцинкованного железа, да хоть и само озерцо с его гусями и утками. Это просто искусственная система для аккумулирования влаги, аналогичная той, которой пользуется мезембриантемум. Все верно. Закон выживания в Кару един для всех: хочешь жить, запасай впрок воду.

8

В пять утра меня разбудил звук колокола. Спросонья показалось, будто я нахожусь в каком-то греческом монастыре. Но затем я сообразил, что у здешнего колокола совсем другое звучание – не чета тем, которые я слышал в греческих храмах. Этот колокол, как и полагается, висел в высокой белой арке, и предназначался для того, чтобы созывать на работу окрестных батраков.

В шесть утра в комнату тихо, как мышка, проскользнула чернокожая горничная. Она принесла серебряный поднос с чайными принадлежностями и почтительно поприветствовала меня: «Доброе утро, господин». Девушка подняла жалюзи, и я увидел яркий солнечный свет на противоположной стене конюшни. Горничная оказалась не слишком интересным собеседником: на все мои реплики она отвечала однообразным «Да, господин» или «Нет, господин». Однако надо признать, что подобная скромность делала честь местной прислуге. Ведь, согласитесь, одно дело ставшее привычным «сэр» и совсем другое, когда вас почтительно величают «господином»! Я наблюдал за девушкой, пока она бесшумно двигалась по комнате, там поправляя подушку, здесь расправляя полотенце. Какая естественная, неосознанная грация сквозила в каждом ее движении! Я сделал еще одну попытку завести разговор – предположил, что сегодня, похоже, снова выдастся жаркий день. Но в ответ услышал лишь обычное «Да, господин».

Я вышел в сад прогуляться перед завтраком и был поражен роскошеством петуний, насаженных вокруг фонтана. Им не уступала в красоте и клумба с каннами. Что уж говорить о розарии с изящной перголой, сплошь увитой каким-то вьющимся растением малинового цвета! А по ту сторону от стены простиралась пустыня Кару. Она тянулась до самого горизонта – плоская, унылая, оживляемая лишь редкими темными валунами, блестевшими на солнце, словно коричневое стекло. Поразительно! Всего один шаг отделяет цветущий сад от безжизненной пустыни.

То же самое и со стороны крикетной площадки. Сразу за изгородью начиналась Кару: несколько племенных кобыл паслись в низком кустарнике, гуси слетались на здешнее озерцо, а на горизонте перемещалось крохотное облачко пыли с какой-то живой сердцевиной – это мчался спрингбок.

К тому времени, как мы закончили завтракать, рабочий день уже был в самом разгаре. Во дворе тарахтел грузовик, дважды в неделю отправлявшийся на станцию за почтой; мальчишки-конюхи чистили конюшню; пастухи успели выгнать стадо на выпас; старый садовник бродил по саду со шлангом; цветной столяр стучал в своей мастерской – он мастерил новую дверь для конюшни; во дворе прачка терла белье на плоском камне под перечным деревом; босоногие служанки мыли посуду и надраивали мебель красного дерева. Моя хозяйка с гордостью демонстрировала современную кухню с холодильными установками и кладовые, где хранились несметные запасы консервированных персиков и нектаринов. Мы заглянули также на маслобойню и на мясной склад. В первом помещении стояли бидоны с утренним молоком, а во втором висела целая туша овцы.

Затем хозяйка повела меня в сад. Ирригационная система в настоящий момент была задействована, и по каналам с журчанием текла вода. По ветвям деревьев расселись птички с ярким оперением. А вдалеке – за пределами огромного тенистого шатра, под которым прятался дом – раскинулась пылающая пустыня Кару. Я смотрел на эту картину, и в памяти моей всплывали строки из Книги пророка Исайи: «Радуйся, пустыня жаждущая, возвеселись и расцветай, как лилия».

Холмы Кару, которые днем кажутся коричневыми, вечером становятся голубыми. Они покрыты низким кустарником и с виду похожи на холмы Самарии – так по крайней мере решил бы человек, знакомый с Палестиной. Нетрудно понять воодушевление буров (мало что читавших, кроме Библии), которые сразу же признали в пустыне Кару свою Землю Обетованную. Все признаки налицо: пересохшие русла рек, неосвоенные края с дикими животными, пышущее жаром медное небо, недостаток дождей, встречающиеся время от времени небольшие озера и оазисы возле них, а также нечастые животворящие реки. Кару присуща та же самая чистота и необитаемость, что и Синайской пустыне. Она и говорила тем же возвышенным голосом, что и библейская «пустыня жаждущая». Это было то самое место, которое во все времена и во всех странах обращало мысль человеческую к Богу.

Мне нравилось гулять по Кару в самый разгар полуденного зноя. Это так здорово – распахнуть двери и выйти в пустыню, оставив оазис позади. Мое появление вызывает переполох на берегах запруды. Дикие гуси, утки и журавли поднимаются в воздух и с негодующими криками перелетают подальше – с тем, чтобы снова вернуться к воде, едва опасность минует. Заяц выскакивает у меня из-под самых ног и во все лопатки улепетывает под укрытие невысокого кустарника.

Тишина обволакивает, как тяжелый плащ. Это глубокая, непроницаемая тишина, под стать необъятному небу и безбрежным просторам южноафриканской пустыни. За время своих прогулок я научился различать голос Кару – тысячеголосый хор, складывающийся из едва слышного жужжания насекомых, стрекота, поскрипывания и шелеста крыльев, наполняющих воздух почти неощутимыми вибрациями. Вот я вышел на поле, заросшее мексиканскими маками, и каждый мой шаг отзывается тихим хрустальным позвякиванием. Затем слева раздалось тихое постукивание, будто заработал метроном. Когда я попытался определить источник звука, постукивание переместилось еще левее, а затем смолкло так же внезапно, как и началось. И от этого тишина еще больше сгустилась и стала казаться почти невыносимой.

Кару, которая издалека кажется совершенно плоской, на самом деле представляет собой волнистую поверхность. И я убедился в этом на собственном опыте: стоило отойти от фермы на четверть мили, как дом со всеми хозяйственными постройками скрылся за очередным гребнем. Невысокие плоские холмы (так называемые коппи) вселяли неясное чувство тревоги: казалось, будто за мной неотрывно следят чьи-то любопытные недобрые глаза. Человеческие? Возможно, что и нет. Это мог быть и леопард или бабуин… или призрак какого-нибудь бушмена. Любопытство погнало меня к ближайшему коппи.Однако когда я туда добрался, то не увидел никого, кроме ящерицы, – она лежала на раскаленной скале, и горлышко у нее пульсировало в такт дыханию. Я отправился дальше в поисках не столь горячего валуна, а найдя, уселся и достал свои бутерброды. Я жевал, разглядывая далекую линию горизонта. Затем мой взгляд случайно упал на землю, и я сделал удивительное открытие: крошки, которые я нечаянно ронял на землю, ожили и самостоятельно двигались по песку в сторону близлежащих кустов. Все ясно – муравьи! Эти неутомимые труженики аккуратно подобрали каждую уроненную мной крошку и понесли к своему дому. Они двигались очень слаженно – в медленном, но непоколебимом темпе, издали напоминая цепочку чернокожих носильщиков, которые сопровождают какую-нибудь экспедицию в джунгли Конго.

Интересно, а каково это – быть муравьем? Наверное, ужасно ощущать себя столь крохотным существом посреди безбрежной Кару. Ведь здесь на каждом шагу тебя поджидает огромное доисторическое чудовище – зеленое, с длинными суставчатыми лапами, или же какой-нибудь отвратительный крылатый червяк. Думаю, человеческой расе даже в самые далекие, незапамятные времена не доводилось сталкиваться с такими кошмарными монстрами, с какими приходиться иметь дело несчастным муравьям – причем буквально на каждом квадратном ярде пустыни.

Впрочем, муравьям здесь живется достаточно вольготно. Если не считать человека (который использует местные холмы как печки и посыпает толченой породой полы в своей хижине), да еще муравьеда – ночного животного, столь же скрытного, как и наш барсук (который подкапывает холмы и сидит в засаде, время от времени выкидывая наружу свой смертоносный язык), у здешних муравьев практически нет врагов. Во всяком случае нет таких, которые бы серьезно угрожали немалому поголовью муравьев. Мне доводилось видеть холмы, развороченные муравьедом – почти все они вновь «отремонтированы» муравьями и вернулись в свое исходное состояние.

Растительный мир Кару обладает особым очарованием. Здесь любой квадратный ярд – это маленький ботанический сад, не менее причудливый и утонченный, чем знаменитые японские сады. Если вы повнимательнее присмотритесь к серовато-черному кустарнику, то обнаружите, что каждый куст представляет собой миниатюрное деревце совершенных пропорций. Разнообразие этих кустов и то, как они растут – наособицу, на некотором расстоянии друг от друга – неизменно удивляет человека, впервые попавшего в Кару. Здесь действительно можно найти кустарник на любой вкус: колючий и не очень, с желтыми, красными цветами или вовсе без цветов. В Кару растет дикий розмарин, который в пору созревания выбрасывает семена вместе с легкими пушинками – своеобразными парашютиками. Есть так называемая турецкая фига, которая по виду больше похожа на вереск; есть ганна, которую так любят овцы, и многие, многие другие разновидности кустарника. Некоторые из них остаются невидимыми, спрятавшись под землей и ожидая первого дождичка, чтобы возродиться к жизни.

В Кару царит особый – душисто-пыльный, травяной – запах. Лошади и коровы медленно бродят по равнине, при помощи чутких ноздрей ориентируясь в этом букете ароматов. Они выискивают те растения, которые им больше нравятся. Достаточно взглянуть на их лоснящиеся плюшевые бока, чтобы понять: как ни странно, а земля Кару предоставляет достаточно изобильные и питательные пастбища.

Я прожил в пустыне неделю и ежедневно наблюдал одну и ту же картину: после обеда или ближе к вечеру в небе появлялись облака. Фермеры поглядывали на них и гадали: будет дождь или нет? Облака собирались над вершинами далеких гор, и казалось, неминуемо должны были добраться до Кару. Однако вскоре поднимался ветер и уносил облака прочь. На задыхавшуюся, исстрадавшуюся землю опускался еще один безнадежно жаркий вечер.

9

Утром мы с хозяином отправились на аукцион ферм и домашнего скота. Оказывается, такой тоже бывает. Вначале мы ехали по шоссе, от которого каждые десять-пятнадцать миль отходили проселочные дороги. И каждая из таких дорог вела к небольшому скоплению деревьев, обозначавшему очередной кусочек европейской жизни – с ее домом и хозяйственными постройками, с ее водяными колесами и розариями. Некоторые из этих ферм преуспевали, другие, судя по виду, не очень. Попадались и такие, где дела шли совсем плохо. Видно было, что их хозяева из последних сил сражаются с засухой, с нашествием насекомых и безжалостными банковскими служащими. Англичане и африканеры более или менее равномерно распределены по этой огромной территории, но все они – независимо от происхождения и политических взглядов – являются членами единого сообщества обитателей Кару.

Мы как раз выехали на относительно прямой участок дороги, когда мой хозяин воскликнул: «Смотрите!» и прибавил скорость.

Справа от нас на расстоянии примерно в милю с небольшим двигалось плотное облако пыли. Перемещалось оно нам наперерез и к тому же довольно быстро.

– Спрингбоки! – пояснил мой хозяин. – Если поторопимся, сможем увидеть, как они пересекают дорогу.

Наш автомобиль рванулся вперед, стремясь вовремя поспеть к месту предполагаемой встречи. Это была лихая гонка! По мере приближения я начал различать отдельные детали волнующего зрелища (того самого, о котором долго мечтал!) – по пустыне на полной скорости мчалось стадо в несколько сот спрингбоков. Они растянулись длинной цепью глубиной в три-четыре животных. В передних рядах бежали самые сильные и резвые, за ними поспевали более молодые или, может, менее длинноногие (если подобное определение допустимо к данному виду животных). Уже можно было разглядеть отдельные рыжевато-коричневые тела, белые грудки и прелестные точеные головы с великолепными рогами, изогнутыми в виде буквы «V». Заметив приближавшуюся машину, спрингбоки не ускорили свой бег (да и вряд ли это было возможно), но движение приобрело заметно волнообразный характер – животные стали чаще совершать прыжки.

Время от времени одно из них (а иногда и несколько сразу) взмывало в воздух и, перемахнув через спину впереди бегущего, снова приземлялось на тонкие изящные ножки. Некоторые при этом низко склоняли голову и сводили вместе передние ноги, другие же, напротив, прыгали с запрокинутой головой и раскинутыми ногами – системы я не уловил. На мой взгляд, прыжки не сильно ускоряли движение, но я могу, конечно, и ошибаться.

Теперь, когда мы достаточно приблизились, общий вид бегущего стада напоминал мне кадры кинохроники, отснятой перед Тоттнэмским разворотом. Мелькающих ног было не разглядеть, и казалось, будто бело-коричневые тела несутся над землей, поддерживаемые облаком пыли. Прыгуны же были похожи на рыбок, выныривающих из моря. Первые животные уже достигли дорожного полотна – и пересекли его, – а мы все еще находились на расстоянии в пятьдесят ярдов!

– Ну вот, – рассмеялся мой друг. – Они нас обогнали!

После чего резко снизил скорость, затем и вовсе остановился.

Я наслаждался грандиозным зрелищем под названием «стадо спрингбоков пересекает дорогу». Некоторые животные делали это одним грациозным прыжком. Они с такой легкостью взлетали в воздух, что я подумал: окажись у них на пути наша машина, они бы перемахнули через нее с запасом в несколько футов. Несколько стремительных мгновений, и все стадо оказалось на противоположной стороне дороги. Не сбавляя скорости, спрингбоки умчались вдаль и скоро превратились в облако серой пыли с легкими проблесками белого и рыже-коричневого.

Мы продолжили свое путешествие и через четверть часа свернули к ферме, на которой должны были проходить торги. Надо сказать, что за все время пути мы не встретили ни единой живой души – ни пешей, ни на автомобиле. Тем сильнее оказалось мое удивление, когда за очередным поворотом я увидел парковочную площадку, на которой сгрудилось около трех сотен блестящих американских лимузинов. Откуда они взялись? Казалось просто невероятным, чтобы безжизненная пустыня породила все это городское великолепие!

Мы пешком прошли к усадьбе – прелестному дому, стоявшему в окружении добротных хозяйственных построек. При доме был фруктовый сад, и там, в спасительной тени деревьев, расположился женский клуб Кару. Дамы устроились под зонтиками со своими прохладительными напитками и, судя по всему, прекрасно проводили время. Торги их не интересовали (женщины даже сидели спиной к аукционисту), они просто «выехали в свет». Очаровательная коллекция шляпок и шелковых платьев подтверждала мою догадку.

А пока дамская половина обсуждала важные философские проблемы – ибо я не представляю, что еще можно обсуждать с таким пылом, – мужчины Кару столпились на самом солнцепеке и готовились к участию в аукционе. Через несколько минут им предстояло торговаться за фермы, стада и фермерское оборудование. Здесь я воочию увидел, сколь могучий тип людей порождает пустыня Кару. Большинство мужчин – как африканеры, так и англичане – были высоки (не менее шести футов) и широки в кости. Форма одежды не отличалась строгостью: можно было увидеть и твидовые пиджаки, и шорты цвета хаки. Я разглядел даже группу мужчин, облаченных в воскресные черные костюмы – наверняка они представляли несгибаемую прослойку бурских фермеров.

Аукционист – немолодой, одетый в шелковую сорочку и легкие брюки из туссора – явно страдал от жары: он, как веером, обмахивался своим каталогом и часто промокал пот со лба. Наконец торги начались. Несчастный аукционист громко зачитывал название очередного лота по-английски и на африкаанс, а затем давал необходимые пояснения. На моих глазах были проданы шесть крупных овцеводческих ферм, каждая площадью в несколько тысяч акров. За одну из ферм покупатель выложил шесть тысяч фунтов, но никого это не смутило. Похоже, подобные цены здесь считались вполне нормальными. Затем аукционист перешел к распродаже скота.

Все столпились вокруг специального загона, куда чернокожие пастухи по очереди запускали огромных упирающихся быков породы «африкандер» и медленно водили их по кругу. Это великолепное зрелище, доложу я вам. Представьте себе такого гиганта посередине крааля – могучая башка с широко поставленными рогами угрожающе наклонена вперед, бык бьет копытом в землю, подымая клубы пыли. А вокруг плотное кольцо потенциальных покупателей: они придирчиво рассматривают животное, отмечая все его достоинства и недостатки. Их подход к делу вполне понятен, ведь каждый из быков призван стать родоначальником элитного стада, столпом, на котором строится будущее благосостояние фермы.

Торги идут своим чередом. Перед нашими глазами неспешно проходят мычащие и блеющие «лоты», а дамы в это время пьют чай в холодке, демонстративно расположившись спинами к аукциону. И я снова подумал: «Ах, что за картина! Какая гармония образов и красок!» Необъятные просторы коричневой пустыни; на фоне ослепительно-голубого неба четко выделяются очертания горы с плоской вершиной; блестящие колеса водяных мельниц; неожиданная зелень тенистого сада; за плетеной загородкой крааля отара перепуганных, сбившихся в кучу овец; рядом с ними великолепные рыжие быки со своими торчащими в сторону рогами и темными задумчивыми глазами; цепочка фермерских вагонов; молодой человек покупает винтовку (вот он вскинул ее в небо, высматривая что-то сквозь прицел); большая толпа мужчин – приглядывающихся, беседующих, смеющихся; красное распаренное лицо аукциониста; и на фоне этого многоцветья и разноголосья – нарядное женское общество, которые восседает под зонтиками и обсуждает свои дамские дела. Не знаю, право, что интересует женщин Кару, но это явно не «пресс для овечьей шерсти, три сортировочных стола, три косилки, три пары граблей и одна волокуша Хобсона».

Пустыня Кару быстро погружалась в ночь. Луна уже взошла и сейчас висела в футе над горизонтом. По мере того, как она поднималась, вся пустыня окутывалась призрачным серебристым туманом, и каждый куст отбрасывал собственную тень. Это время, когда в воздухе начинают мелькать летучие мыши (в точности как у нас дома), когда таинственный муравьед выползает из норы на ночную охоту, когда грозный леопард сладко потягивается на полную луну и грезит об антилопах и бабуинах.

Погруженная в серебряное безмолвие пустыня Кару была невидима, ее будто заперли в ночи до следующего утра, когда солнце снова займет законное место на небосклоне. Мне было жаль уезжать из Кару. Я чувствовал, что мог бы остаться здесь надолго, возможно, даже навсегда. Пустыня – коварное место. Мне рассказывали о людях, которые, однажды приехав сюда, так и не сумели больше уехать. Сколько людей Кару поймала в свою ловушку… И скольких еще поймает!