Текст книги "Южная Африка. Прогулки на краю света"

Автор книги: Генри Мортон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 33 страниц)

Глава седьмая
Зулусы вчера и сегодня

Я приезжаю в Дурбан и узнаю подробности знаменитой скачки Дика Кинга. Я оказываюсь на территории Зулуленда, наблюдаю за национальными танцами, а затем еду к месту исандлванской бойни, где погиб наследник империи. Я провожу несколько незабываемых дней в охотничьем заповеднике Хлухлуве, где свожу знакомство с весьма злобным носорогом.

1

С первого взгляда Дурбан напомнил мне курортный Майами во Флориде. Прямо вдоль побережья тянется череда великолепных зданий, ослепительно сверкающих в солнечных лучах. Могучие волны Индийского океана мерно накатываются на белый песок и снова отступают в глубь лагуны, наверное, самой прекрасной во всей Африке. Если же вы решите полюбоваться ночным городом и подниметесь на холм, то дух захватит от обилия огней, которые разбегаются во все стороны на многие мили.

Дурбан неправдоподобно красив – он похож на роскошные кинодекорации к голливудской комедии. В этом городе все кажется слегка чрезмерным. Солнце слишком белое и слепящее, чтобы быть всамделишным; листва чересчур сочная и зеленая для настоящей, а экзотические цветы поражают размерами и расцветкой. В реальной жизни такого не бывает! И тем не менее на фоне этих потрясающе ярких декораций бегают самые обычные трамваи, автобусы приходят точно по расписанию, люди торопятся на работу в офисы, машинистки стучат по клавишам машинок, каблограммы исправно отправляются во все уголки мира, а в огромном муниципальном дворце восседает самый настоящий мэр. Он сидит в комфортабельном кабинете с кондиционером и цветными эстампами на стене, изображающими новозеландские пейзажи, и решает обычные проблемы большого города. Потому что Дурбан – несмотря на кажущуюся иллюзорность – самый настоящий, реальный город.

Подобно всем южноафриканским портам, он представляет собой причудливую смесь бизнеса и развлечений. По улицам всегда разгуливают толпы местных жителей и приезжих. А посему если при вас скажут, что в Дурбане поразительно красивые девушки, можете смело считать это комплиментом всему женскому населению Союза. Ибо, восхищаясь прелестями очередной юной красавицы, разве можете вы с уверенностью сказать откуда она – из Дурбана, Претории или Блумфонтейна? И где еще во всей Южной Африке сыщется такая провокационная смесь белого, коричневого, черного и желтого цветов? Вы сворачиваете с центрального проспекта и сразу же натыкаетесь на мечеть или индуистский храм. Перед вашими глазами проходят мусульмане в фесках и прелестные индуски, такие хрупкие и эфемерные в облаках розовато-лилового шифона (а они все в юности выглядят хрупкими призраками). Вам кажется, будто вы попали в волшебную сказку. «Тысяча и одна ночь»! Но тут очередной поворот выводит в куда более приземленные места. Вы оказываетесь на рынке банту, где огромные чернокожие мужчины добродушно потягивают «кафрское пиво», сваренное на муниципальных пивоварнях. Воистину, Дурбан – город контрастов. Здесь на одной улице вы можете увидеть и современную аптеку, где человек в стерильно-белом халате отпустит патентованное средство от простуды, и местного колдуна, торгующего обезьяньими лапками и «чудодейственной мазью» из жира бегемота.

Посреди толпы автобусов, трамваев и американских лимузинов вдруг обнаружится варварская фигура зулусского рикши. Все, как полагается, как и сто лет назад: на голове затейливый убор из бычьих рогов и перьев, на голых руках побрякивают разноцветные бусы; шаркая босыми ногами по асфальту, чернокожий «бой» семенит меж деревянными оглоблями – самое древнее такси на земле!

Европейские обитатели Дурбана в избытке обеспечены всеми атрибутами роскошной жизни. Они могут похвастать собственным яхт-клубом и плавательными бассейнами; у них есть гольф, поло и крикет; а некоторые достаточно богаты, чтобы жить в имперских виллах, разбросанных по склонам холмов. Здесь стоят увитые бугенвиллеями перголы, а сквозь беломраморные колонны открывается головокружительный вид на Индийский океан. Тихие, пронизанные солнцем сады насыщены потаенной жизнью – здесь распевают сверчки, трещат полуденные цикады, а меж нагретых камней снуют юркие ящерицы. Земля тут красно-охряного цвета, и растут на ней диковинные пламенеющие цветы. Палисандровые деревья стоят в сплошном цвету, напоминая сады Кью в пору цветения сирени. Усыпанный ярко-алыми звездами делоник царский порой вырастает выше вязов. Ошеломленный, я гулял по этим экзотическим садам и вдруг набрел на клумбу штокроз, окаймленных бордюром из дельфиниума. Ощущение такое, будто среди знойного дня мне подали стакан хрустально-чистой прохладной воды.

В первый же день моего пребывания в Дурбане я приглашен на обед в ресторане. Здесь работают электровентиляторы (все верно, ведь на улице жаркий декабрь), на десерт подают манго. Мой приятель обращается официанту, пожилому индусу, со словами:

– Давненько вас не видел! Как поживаете?

Тот немедленно принимает самый несчастный вид и сообщает, что судьба жестоко обошлась с ним – он потерял сына. Мой друг, естественно, выражает соболезнования и спрашивает, остались ли у него еще дети.

– Теперь, – отвечает официант со скорбной миной, – у меня всего шестнадцать детей.

2

Если, живя в Лондоне или Париже, вы пристрастились к ранним прогулкам по улицам полупустого сонного города, то, боюсь, вам совсем не понравится в Дурбане. Ибо здешний люд встает невероятно рано. В семь утра на улицах уже кипит повседневная жизнь. В восемь вы можете не только купить все, что надо, но и позвонить практически в любой офис. К девяти вы уже задыхаетесь от жары и начинаете понимать, почему рабочий день в Дурбане начинается в такую рань.

Я получил колоссальное удовольствие от посещения Дурбанского музея. Это солидное учреждение, идеально организованное для представления животного мира Южной Африки. Небольшая ремарка для европейцев: вся наша долгая история – с ее каменным и бронзовым веками, с ее эпохами кельтов, римлян и англосаксов – для южноафриканцев не более чем отвлеченная абстракция. Все это им с успехом заменяет огромная и разнообразная фауна Южной Африки. В экспозиции Дурбанского музея животная жизнь представлена во всех ее проявлениях – и та, что летает на крыльях, и та, что бегает на четырех лапах или даже ползает на пузе!

Проведя в Южной Африке всего неделю, вы начинаете бойко ориентироваться в основных представителях мира пернатых. В первую очередь, это, конечно же, цапля (или «птица-побирушка») и птица-секретарь. Кроме того, существуют большой орел и малый орел, или бородач (которого иногда можно увидеть сидящим на скалах, но чаще парящим в небе на распростертых крыльях), а также журавль и дикая утка. С этими все понятно. Но остается еще огромное множество мелких птичек, которых вы не научитесь распознавать, пока не попадете в специализированный музей данного вида. Для меня огромным открытием стала пичуга по имени медосос, или медовый проводник, как ее здесь называют. Размером она не больше воробья, да и окраской своей не сильно от него отличается – тоже серо-коричневая, только на спинке у нее два желтых пятнышка. Зато поведение ее не поддается никакому объяснению! Эндрю Спаррман еще в 1772 году описал удивительные повадки медососа, но тогда никто ему не поверил.

«Эта птичка, распространенная во многих областях Африки, – писал он, – приводит людей и животных к лесным гнездам пчел. А взамен она ожидает, чтобы ей оставили небольшую порцию пчелиных сот, причем желательно с личинками».

– Несколько лет назад, – рассказывал мне директор музея, – я путешествовал по Южной Родезии с целью пополнения коллекции. И в какой-то миг заметил небольшую птичку, которая неотступно следовала за мной и всеми способами пыталась привлечь мое внимание. Один из местных проводников объяснил, что это птица, которая приводит людей к меду. Я решил проверить его слова и последовал за птахой. Она вела себя необычным образом: сидя на ветке, поджидала, пока я не подойду ближе, а затем перелетала на следующее дерево. И постоянно чирикала, словно подзывая к себе! Так мы шли около часа. Я устал и хотел было уже повернуть назад.

Но в этот миг поведение птички изменилось. Она больше никуда не улетала, а безостановочно кружила на месте, описывая в воздухе круги. При этом характер ее чириканья кардинально изменился – теперь она громко и взволнованно пищала. Я присмотрелся и увидел дыру в земле, откуда постоянно вылетали пчелы. Можете себе представить! Она-гаки привела меня к меду! Я раскопал гнездо и достал для нее кусочек сот с личинками. Птичка моментально накинулась на них – словно только того и ждала! Чернокожий парень предупредил меня, что медового проводника нельзя обманывать. Если вы не оставите ему награды, то в следующий раз он приведет вас к кобре, гадюке или, того хуже, к мамбе!

И еще директор рассказал мне историю, которая приключилась с его знакомым. Тот тоже отправился вслед за медососом и шел довольно долго. Каково же было его раздражение, когда они финишировали почти в том же самом месте, только по другую сторону от оврага. Набрав меда, он решил на обратном пути сэкономить время и пойти напрямик. Оказалось, что это невозможно! После нескольких неудачных попыток он понял, что птичка вела его единственным доступным для человека путем.

Еще один интереснейший экспонат музея – скелет легендарной, ныне вымершей птицы дронта. Я узнал, что скелет этот куплен около тридцати лет назад у одного французского натуралиста из Порт-Луи на Маврикии. Надо отметить, что дурбанский дронт находится в гораздо лучшем состоянии, чем экземпляры, принадлежащие Британскому музею, Кембриджскому университету или Естественнонаучному музею в Париже. Проведя реконструкцию и одев скелет в перья, здешние ученые сумели продемонстрировать всему миру, как выглядела эта птица – жирная, глупая и совершенно очаровательная.

Дронт представлял собой древний вид голубя, обитавшего на Маврикии еще в доисторические времена. Со временем он разучился летать, и потребность в крыльях у него отпала. Дронт был достаточно крупным – размером с индейку. Ведя спокойную сытую жизнь, он прибавил в весе и внешне стал больше смахивать на утку, чем на голубя. Крылья у него атрофировались до маленьких, абсолютно бесполезных отростков, вместо хвоста торчал нелепый пучок перьев. Зато клюв вырос до неимоверных размеров. При том, что глаза у дронта оставались по-прежнему крошечными, общий внешний вид получался восхитительно уродливым. Португальцы называли эту птицу додо – от слова «dou-do», что в переводе означает болван или простак. Голландцы специально приезжали на Маврикий, чтобы поохотиться на дронта. Для этого не требовалось ни большой прыти, ни особого снаряжения – они просто забивали несчастных «простаков» прикладами ружей. Полагаю, занимались они этим исключительно забавы ради, поскольку мясо дронта не отличалось приятным вкусом. Голландцы даже называли его валгфогель,то есть «отвратная птица».

Те дронты, которым удалось пережить нашествие голландцев в семнадцатом веке, были истреблены кошками, собаками и прочими животными, завезенными на остров. Несчастное создание оказалось неприспособленным для современной жизни, и теперь его можно видеть лишь в застекленной витрине Дурбанского музея. Дронт сидит с безмятежным видом – будто абсолютно доволен фактом собственного истребления.

3

Старый Форт в Дурбане был построен британскими войсками не так уж давно – лишь в 1842 году. Однако сегодня на его месте буйно разросся тропический сад, который почти полностью скрыл земляные укрепления девятнадцатого века. Заслуга в создании сада принадлежит Обществу ветеранов легкой пехоты, которое поставило здесь бараки и поселило в них вышедших в отставку солдат, а также солдатских вдов с детьми. Вот эти-то люди и насадили первые деревья и цветы.

В наши дни сад бережно хранит воспоминания из ранней истории Дурбана. В начале девятнадцатого века на берегах бухты высадились первые белые люди. Это была горстка английских авантюристов и торговцев слоновой костью под началом двух морских офицеров – Фэйрвелла и Кинга. Они умудрились наладить отношения с местным владыкой, зулусским тираном Чакой, и получить от него права на довольно обширный земельный участок. Это произошло в 1824 году, за тринадцать лет до того, как в Натале появились вуртреккеры. Англичане основали свое поселение в самом сердце вражеской страны, ибо территория, которую мы ныне называем Транскеем, в те времена была дикой и неизведанной землей, испокон веку принадлежавшей племенам банту. Многие мили отделяли здешнее поселение от белой цивилизации в Грейамстауне. Несмотря на это, отважные англичане подняли над хижинами «Юнион Джек» и вторично обратились к правительству Колонии с просьбой объявить Наталь британской собственностью. Обращение их, как и прежде, осталось без ответа.

Молодой и наблюдательный еврей Натаниэль Айзекс, который оказался в числе натальских поселенцев, оставил чрезвычайно интересные и познавательные воспоминания о нелегкой жизни маленькой колонии на берегу Дурбанской бухты. К тому времени, как Пит Ретиф приехал в Наталь, состав действующих лиц успел сильно перемениться. Оба руководителя англичан – и Фэйрвелл, и Кинг – уже умерли, да и сам Чака принял смерть от руки сводного брата Дингаана. Зулусы неоднократно совершали набеги на британское поселение, в ходе которых многие из первоначальных колонистов распростились с жизнью. Затем, как известно, случилось историческое сражение на Блад-Ривер, и треккеры сформировали собственную Натальскую республику со столицей в городе Питермарицбург.

Вот тогда-то капское правительство наконец проснулось и забило тревогу. Ему не нравилось, что у самых его границ расположилось молодое бурское государство, к тому же имевшее выход к морю. В 1842 году британские войска отправили захватить Дурбан. Неизбежное столкновение с бурами привело к одному из самых героических событий в истории Дурбана. Речь о знаменитой скачке Дика Кинга, когда молодой англичанин в одиночку отправился в расположенный за шестьсот миль Грейамстаун, чтобы вызвать подкрепление для осажденной британской крепости. Дик Кинг происходил из переселенцев 1820-го, и на момент тех событий ему только-только исполнился двадцать один год. Юноша хорошо знал окружающую местность, поскольку нею свою жизнь провел в кочевьях, объезжая зулусские селения и скупая у туземцев слоновую кость. Однако, думаю, даже в таких условиях ему было нелегко преодолеть шестьсот миль за десять дней.

Эта история служит ярким примером того, сколько разногласий могут вызывать сравнительно недавние события. Ведь со времени беспримерной скачки прошло всего лишь сто лет, а едва ли вы сыщете хоть два описания, которые не расходились бы в деталях. Одни полагают, что Кинг выехал непосредственно из Старого Форта, другие утверждают, будто его путешествие началось в конце Гардинер-стрит – именно там, где ныне стоит замечательная конная статуя, памятник Дику Кингу. Кто-то говорит, будто он отправился в путь на белом коне, иные же настаивают на гнедой кобыле. Некоторые считают, что Кинг проделал весь путь на одном коне, другие считают, будто он неоднократно менял лошадей на станциях миссионеров.

Как бы то ни было, все сходятся на том, что первую сотню миль юноша проделал вдоль морского побережья, затем поскакал в глубь континента и последние сто пятьдесят миль ехал через населенные пункты – Морли, Ибеку, Баттер-корт и Кинг-Уильямс-Таун. На пути ему встречались бесчисленные реки. Некоторые из них Кинг пересекал вброд, иные же вынужден был форсировать вплавь. Нередко бывало так, что днем ему приходилось скрываться в укрытии, а ехать по ночам.

На мой взгляд, то, что совершил Дик Кинг, можно нажать настоящим подвигом в искусстве верховой езды.

Ничего подобного не зафиксировано в истории человечества (по крайней мере мне не встречалось письменных свидетельств о сходных деяниях). Если же допустить, что все шестьсот миль юноша проскакал на одной лошади (что, честно говоря, едва ли возможно), это превращается и вовсе в беспримерное деяние. Насколько мне известно, в английской истории существовал лишь один похожий случай – когда сэр Роберт Кэри проскакал четыре сотни миль из Лондона в Эдинбург, чтобы известить Иакова I о смерти королевы Елизаветы. Кэри выехал из Лондона около десяти утра в четверг, а субботней ночью уже преклонил колени возле королевской постели во дворце Холируд. Он стал первым человеком, сообщившим Якову, что тот унаследовал английскую корону. Путь в четыреста миль он проделал за три дня, формально это лучший результат, чем у Дика Кинга. Но следует учесть, что, во-первых, он скакал через цивилизованную, дружественную страну, во-вторых, постоянно менял лошадей и, наконец, ему не приходилось форсировать водные препятствия.

К чести Дика Кинга следует сказать, что подвиг его был не напрасен. Ему удалось спасти дурбанский гарнизон. Англичане немедленно выслали корабли с подкреплением, и маленькой Натальской республике пришлось смириться с поражением. В 1843 году Наталь был провозглашен британской колонией. И если разобраться, то событие это – как и все остальное в южноафриканской истории – случилось совсем недавно. В тот самый год, когда статую Нельсона водрузили на Трафальгарскую колонну!

Многие историки полагают, что Наталь в любом случае не продержалась бы долго. Что неизбежные финансовые трудности и противоречия в руководстве привели бы треккерскую республику к неизбежному краху. Но даже они вынуждены отдавать должное мужеству и целеустремленности буров. Ведь за короткий срок четырех лет этим людям удалось очистить огромную территорию между Оранжевой рекой и Лимпопо и подготовить ее к заселению белыми людьми. Подвиг вуртреккеров навечно вписан в историю колонизации Африки как одна из самых героических и романтических страниц.

4

Ранним утром я покинул Дурбан и отправился на север по дороге, которая вела в самое сердце Королевства Зулу.

Надо сказать, что все то время, пока ехал по территории Зулуленда, я не уставал удивляться. Меня не покидало ощущение, будто я нахожусь где-нибудь в Индии или на Тринидаде. На пути моем встречалось множество маленьких городков и деревень, заселенных в основном индусами и их многочисленными семействами. В местах, которые прежде традиционно считались белыми городами, я на каждом шагу видел индуистские храмы и мечети. Я и раньше слышал, что индийские торговцы и спекулянты широко распространились по всему восточному побережью Африки, но мне кажется, что в Натале этот процесс близок к кульминации. Во всяком случае индусское население уже достигло здесь рекордной цифры в двести тысяч человек. Эти люди, некогда стоявшие на низшей ступени иерархической лестницы у себя на родине, здесь превратились в преуспевающих торговцев, и многие, по слухам, сколотили весьма приличные состояния. Вы спросите, каким образом индусам удалось захватить главенствующие позиции в торговле. И я отвечу: тому есть как минимум три причины. Во-первых, они торгуют по более низким ценам, чем их южноафриканские конкуренты. Во-вторых, индусы довольствуются гораздо более низким уровнем жизни. И, наконец, даже разбогатев, они не желают уезжать, а продолжают жить рядом с коренными натальцами. Эти три фактора и составляют суть так называемой «индийской проблемы», которая в настоящий момент волнует государственные умы Союза.

Предки этих людей появились в Южной Африке в середине девятнадцатого столетия. В 1860 году была ввезена первая партия индусов – для работы на сахарных, чайных и прочих плантациях Наталя. И процесс этот продолжался до 1911 года. По окончании трудового контракта многие из индусов не пожелали возвращаться домой, и им позволили остаться в стране в качестве огородников, развозчиков товаров и домашней прислуги. Вся эта армия – вкупе с прибывавшими из Индии торговцами – непрерывно росла и множилась, пока не достигла нынешних внушительных размеров. И насколько мне известно, тенденция сохраняется и в наши дни.

Я продолжал путешествовать по сахарной стране и в конце концов приехал в городок с названием Стрейнджер, что в переводе означает «странник». Имя это становится понятным, если вспомнить, что в прошлом городок служил перевалочным пунктом для многочисленных торговцев и добытчиков слоновой кости на пути из Зулуленда обратно в Колонию. Здесь в маленьком садике, разбитом прямо у обочины дороги, я увидел памятник великому Чаке – Черному Наполеону, как его называют зулусы.

Создание зулусского военного государства, несомненно, является величайшим событием в истории Южной Африке, и будет нелишним вспомнить, как это происходило. Если верить легенде, в конце восемнадцатого столетия жил зулусский вождь по имени Дингисвайо. В силу различных обстоятельств ему пришлось отправиться в изгнание. Несколько лет Дингисвайо скитался по Южной Африке, пока не попал наконец в Капскую колонию. И якобы на него огромное впечатление произвели европейские солдаты, марширующие в мундирах на плацу.

Далее в зулусской традиции говорится, что в один прекрасный день Дингисвайо вернулся к своему народу – верхом на коне и с ружьем в руках! Событие само по себе достаточно значимое, ведь до того момента местные жители не видели ни лошадей, ни огнестрельного оружия. Но еще более интересным является тот факт, что – опять-таки согласно легенде – вождь появился не один, а в сопровождении некоего белого человека. Личность этого человека и поныне остается одной из самых интригующей тайн Африки. Кто таков был этот белый пришелец, сыгравший немаловажную роль в становлении зулусской державы? И что с ним сталось впоследствии? Боюсь, этого мы так никогда и не узнаем.

Тем временем Дингисвайо, восстановившийся в правах вождя, взялся преобразовывать свое племя на военизированный манер. Он ввел обязательную воинскую повинность и усилил дисциплину в армии. Теперь, в соответствии с европейскими стандартами, все воины подразделялись на батальоны и подвергались многочасовой муштре. Результаты военной реформы не замедлили сказаться – в стычках с соседними племенами Дингисвайо одерживал одну победу за другой. Казалось, все складывалось как нельзя лучше, но в какой-то момент Дингисвайо сильно не повезло: в ходе одной из своих военных экспедиций он попал в руки врагов и был казнен. Случилось это примерно в 1818 году. На смену Дингисвайо пришел Великий и Ужасный Чака.

Человек этот был прирожденным воином и тираном. Порядки в его племени напоминали те, что царили в Древней Спарте. Каждый мальчик становился воином, и ни одному мужчине не разрешалось жениться, пока он не омоет свое копье в крови врага. Полки, насчитывавшие до двух тысяч человек, подразделялись на роты, каждая из которых имела особое имя и собственные знаки отличия. Одни были одеты в шкуры выдры или леопарда, другие носили плюмажи из перьев райского журавля или бархатного ткачика. Их обтянутые коровьими шкурами щиты окрашивались в определенные цвета – красные, синие или же с каким-нибудь рисунком. Наиболее отличившимся подразделениям присваивалось звание королевских полков. Из них формировалась «преторианская гвардия».

Весь Зулуленд покрылся сетью военных краалей, каждый из которых служил опорной базой для одного из полков. В лагерях царила жесточайшая дисциплина, с помощью которой боевой дух армии поддерживался на должном уровне. После каждого сражения Чака проводил, так сказать, «разбор полетов», и обвиненных в трусости предавал немедленной казни. Известно, что как-то раз смерти был предан целый батальон, не сумевший показать себя в бою. Каждый из воинов приставил себе копье под мышку и самостоятельно пронзил свое сердце.

Одно из первых нововведений Чаки касалось военного снаряжения армии. Он ограничил использование традиционных ассегаев и сделал ставку на короткоствольные копья. Чака ввел новый тактический прием, который сам называл «буйволом», а в современной европейской науке он именуется двойным охватом или захватом в клещи. Передовая линия зулусской армии обычно выдвигалась в форме полумесяца (что соответствовало «рогам буйвола») и стремилась обойти противника с флангов. Когда «рога» практически смыкались, в бой бросался центр, «тело буйвола». Но существовал еще и резервный отряд («чрево буйвола»), который обязательно укрывался подальше от места сражения, чтобы неприятель не мог ни видеть его, ни знать о его местонахождении.

Упомянутый стрейнджерский мемориал стоит на том месте, где некогда располагался главный военный крааль Чаки под названием Дукуза (то есть Лабиринт). В разное время здесь побывали с визитами Фэйрвелл с Кингом, а также Финн и Айзекс. Их воспоминания позволяют составить картину этого грандиозного военного лагеря, где зулусский король проживал в окружении многочисленных наложниц и под охраной проверенных янычар.

Тысячи хижин, выстроенных в строгом военном порядке, служили казармами для королевских полков. Все вместе они образовывали круг, охватывающий крааль Чаки. Зулусский тиран, подобно пчелиной матке, располагался в самом центре, откуда управлял лагерем. Он установил абсолютный контроль над жизнями подданных, и власть его была непререкаемой. Совершенной организации Великого Города мог бы позавидовать любой военный лагерь. По первому требованию вождя – участвовать ли в ритуальных танцах или смотрах скота, отправляться ли на войну – командиры подразделений практически мгновенно собирали своих воинов в полной боевой раскраске. Любое слово короля тут же подхватывалось тысячами придворных подхалимов. В окружении Чаки царило редкостное единодушие, и хотел бы я взглянуть на смельчака, который отважился бы возражать Великому и Ужасному! Конечно, Чака понимал цену такому послушанию, но он сознательно культивировал репутацию бесчеловечного правителя. Власть его строилась на терроре, и в этом Чака схож со многими другими тиранами древности и современности.

По свидетельству Финна, когда он впервые увидел Чаку, тот сидел в высоком тюрбане из леопардовой шкуры, из которого поднимались двухфутовые перья журавля; в ушах болтались кубики сушеного сахарного тростника; плечи и бедра покрывали накидки из скрученных обезьяньих шкур, а запястья, локти и щиколотки опоясывали браслеты из белых бычьих хвостов. Король был шести футов роста, хорошо сложен и мускулист.

Айзекс рассказывает, что Чака каждое утро принимал ванну, а затем натирался шариками из сырого мяса. Иногда короля одолевала хандра, тогда он целые дни напролет проводил в хижине с наложницами. Спал Чака, скрючившись на соломенной подстилке и примостив голову на деревянное изголовье. Человек, претендовавший на аудиенцию короля, должен был следовать этикету не менее строгому, чем при дворе европейского монарха.

Его жестокость часто принимала экстравагантные формы. Как в том случае, когда Чака повелел убить тысячи человек, провинившихся лишь тем, что не явились лично засвидетельствовать свое горе по поводу кончины матери короля. Причем кара эта самым смехотворным образом распространилась и на скот казненных – будто коровы тоже должны были присоединиться к Чаке в его вселенской скорби! В другой раз, заподозрив кого-то из наложниц в неверности, король полностью истребил свой гарем и завел себе новый. Правосудие Чаки выглядело обычно следующим образом: когда несчастный подсудимый уже спешил прочь, ему одним точным движением – резким рывком сбоку – ломали шею, а затем добивали дубинками.

К белым людям Чака отнесся с радостным, детским любопытством. Он еще не настолько хорошо их знал (в отличие, скажем, от Дингаана), чтобы всерьез опасаться. Белые пришельцы появились перед Чакой в тот момент, когда он отчаянно скучал. Миллион банту уже сложил свои головы в племенных войнах, все земли вокруг завоеваны, и, собственно, у зулусского короля не осталось никаких дел – разве что любоваться на свой великолепный скот или забавляться с глупыми наложницами. И тут, откуда ни возьмись, появились белые гости и принесли с собой столько нового и волнующего. Чего стоили одни рассказы о заморском «брате-короле» по имени Георг! Судя по всему, Чака проявлял живейший интерес ко всему, что было связано с жизнью английского монарха.

Последние годы жизни зулусского деспота были озарены радостью от даров белых людей. Это были простые, незатейливые вещи – макассаровое масло и слабительная микстура, безопасная бритва (смелый подарок, учитывая буйный характер короля!) и зеркало на подставке, – но Чака относился к ним с простодушным восхищением. С непрошибаемой логикой дикаря он рассудил, что, если одна пилюля – хорошо, то двадцать пилюль будут в двадцать раз лучше. А посему весь двор короля периодически страдал от передозировки очередного патентованного средства. Жаль, Чаке так и не удалось пересечь океан, чтобы встретиться со своим «дорогим братом» Георгом. А он так об этом мечтал! Полагаю, Клио, древнегреческая муза истории, веселилась бы от души на этой встрече. Представляете себе Чаку в роли первого джентльмена европейского двора? Интересно, о чем бы говорили эти два человека? Впрочем, Георг IV, как известно, был ревностным католиком. Поэтому не исключено, что они прекрасно бы поладили. Любопытно бы также посмотреть, как сказался бы этот визит на замашках Чаки. Могу себе вообразить некие варварские копии брайтонского Павильона, разбросанные по зеленым холмам Зулуленда!

Увы, ничему из этого не суждено было сбыться. Как мы помним, Чака пал от руки своего сводного брата Дингаана и был похоронен на том самом месте, где сейчас стоит его мемориал. Кстати, памятник поражает почти протестантской сдержанностью: на каменном пьедестале с памятной табличкой стоит скромная задрапированная урна с прахом. Воистину, подобный мемориал скорее пристал бы Джону Уэсли.

5

Мое удивление возрастало по мере приближения к столице Зулуленда, городу Эшове. Я ожидал увидеть местность, заросшую буйной тропической растительностью, – другими словами, некое подобие Конго. А вместо того видел вокруг себя благодатные равнины и мягкие, округлые холмы. Просторные зеленые долины напоминали пейзажи родного Дорсета и Девоншира. Иногда за окном автомобиля проносились поля, смахивающее на йоркширские пустоши, а еще больше на торфяники Шотландии.

Зулуленд оказался на удивление зеленой страной и к тому же гораздо менее перенаселенной, чем Транскей. Здесь тоже склоны холмов были усеяны хижинами туземцев, но они разительно отличались от тех, что я видел в других резерватах. Если прежде преобладали беленые мазанки, то теперь взору моему представали плетеные жилища с крохотными оконцами. Массивные крыши, спускавшиеся почти до самой земли, придавали им сходство со старинными соломенными ульями.