Текст книги "Падение Иерусалима"

Автор книги: Генри Райдер Хаггард

Соавторы: Леонардо Грен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 36 страниц)

   – Скажите, почему я очутился здесь? – перебил его заключённый.

   – Потому что, о благороднейший Марк, вы имели несчастье снискать немилость чрезвычайно могущественного человека.

   – Так за что же Домициан меня преследует?

   – Что за простодушный народ вы, солдаты! – сказал домоправитель. – Позвольте ответить вам вопросом на вопрос. Зачем вы купили прекрасную пленницу, приглянувшуюся царственной особе?

   – Есть ли какой-нибудь выход из этого положения? – спросил Марк, призадумавшись.

   – Конечно, мой господин Марк. Для того я и явился сюда, чтобы подсказать этот выход. Само собой, никто не верит, что именно вы, из всех людей, нарушили свой долг там, в Иерусалиме. Обвинение совершенно нелепое, и даже придворные шаркуны, что присутствовали на суде, хорошо это знают. И всё же вы в чрезвычайно уязвимом положении. Против вас есть свидетельские показания – пусть и спорные. Веспасиан знает, что это личное дело Домициана, и не станет вмешиваться; поссорившись уже однажды со своим сыном из-за Жемчужины, он не захочет ещё одной ссоры – из-за человека, её купившего. Он скажет; этот префект – друг и соратник Тита, пусть Тит и решает сам его судьбу по возвращении в Рим.

   – Но уж Тит-то вынесет справедливое решение.

   – Да, без сомнения. Но каково оно будет, это справедливое решение? Нарушил ли он когда-нибудь изданные им эдикты – хотя бы и ради друзей? Тит приказал объявить по всем своим лагерям, что римляие, захваченные в плен евреями, заслуживают смертной казни или по меньшей мере разжалования; двоих таких пленных римлян в назидание всем провели в триумфальной процессии. Вы побывали в еврейском плену и вернулись оттуда живым, да ещё и имели несчастье навлечь на себя неудовольствие Домициана, он-то и разворошил это дело, которое никто другой даже не стал бы затрагивать.

«Я жду от тебя, – скажет он Титу, – такого же беспристрастия и справедливости, какую ты проявил в случае с пленной Жемчужиной: отказался продать её даже родному брату, так как, согласно твоему повелению, она должна быть продана». Даже если Тит очень вас любит, а я полагаю, что так оно и есть, что, по-вашему, мой господин Марк, ответит на этот довод Тит, тем более что он стремится избежать дальнейших ссор с Домицианом?

   – Вы говорите, что пришли подсказать мне выход, но предрекаете только позор и смерть. Может быть, вы хотите сказать, что я должен вымостить свой путь золотом?

   – Нет, – сухо ответил Сатурий, – вы должны вымостить его жемчугом. Буду говорить прямо. Отдайте нам девушку в жемчужном ожерелье. Отвечайте же!

Марк наконец понял, и в его памяти всплыло изречение, некогда слышанное от Мириам, хотя он и не знал его источника.

   – Могу только сказать, – произнёс он с решительным лицом и сверкающими глазами, – «не бросайте жемчуга вашего пред свиньями»[48]48
  От Матфея, 7:6.


[Закрыть].

   – И такие слова заключённый обращает к своему судье? – со странной улыбкой ответил управитель. – Однако не бойтесь, благородный Марк, я не передам ваших слов. Мой царственный господин платит мне не за то, чтобы я доносил ему правду. Подумайте ещё.

   – Мне нечего думать, – сказал Марк. – Я не знаю, где находится сейчас эта девушка, и не могу и не хочу выдать её Домициану. Лучше уж публичный позор и смерть.

«Это и есть, верно, настоящая любовь», – подумал Сатурий, а вслух произнёс:

   – Я восхищен вашим истинно римским благородством! Мой господин Марк, я не выполнил данного мне поручения, но я заклинаю Фатум не только избавить вас от преследования ваших врагов, но и в воздаяние за всё, вами перенесённое, вернуть вам любимую девушку целой и невредимой, Я, однако же, должен продолжать её поиски. Прощайте.

Два дня спустя управитель Стефан, прислуживавший Марку в тюрьме, доложил, что его хочет видеть посетитель по имени Септим, но какое у него дело – не говорит.

   – Впусти его, – сказал Марк. – Хоть душу отведу, а то все один да один. – И, подперев голову руками, он стал смотреть в зарешеченное оконце.

Услышав позади себя шаги, он оглянулся и увидел старого человека с мозолистыми руками и в грубой одежде мастерового, составлявшей странный контраст с его чистыми, благородными чертами лица.

   – Присаживайтесь, – учтиво пригласил его Марк. – Что вас привело ко мне?

Посетитель поклонился и сел.

   – Моё призвание, господин Марк, – сказал он голосом, каким говорят обычно люди образованные и утончённые, – нести слово Божие страждущим.

   – Ну что ж, господин, – печально ответил Марк, – вы как раз пришли в дом страданий, а я и есть страждущий.

   – Я знаю, и знаю, почему вы страждете.

Марк бросил на него любопытный взгляд.

   – Вы христианин? – спросил он. – Не бойтесь отвечать, у меня много друзей-христиан. – Тут он вздохнул. – И я не мог бы причинить вам зло, даже если бы и хотел, а я не хочу никому причинять зло, тем более христианам.

   – Господин Марк, я не боюсь никакого зла, исходящего от людей; к тому же времена Нерона навсегда миновали, и нынешний император Веспасиан не преследует нас. Я Кирилл, епископ римских христиан; и если вы пожелаете склонить слух к моим словам, я постараюсь изложить вам основы моего вероучения, которое, возможно, станет и вашим.

Марк изумлённо уставился на него: не странное ли дело, что этот проповедник готов потратить столько своего красноречия на незнакомца?

Заподозрив какой-то подвох, он спросил:

   – Сколько денег вы берёте за ваши уроки?

Бледное лицо епископа вспыхнуло.

   – Господин, – ответил он, – вы можете просто отклонить моё предложение, без всяких оскорблений. Я не торгую милостью Божией.

Его слова вновь произвели сильное впечатление на Марка.

   – Простите, – сказал он, – мне приходилось встречать жрецов, берущих деньги, правда, никто из них не принадлежал к вашей религии. Кто вам сказал обо мне?

   – Одна женщина, Марк, которая питает к вам глубокую признательность, – серьёзно ответил Кирилл.

Марк вскочил.

   – Уж не хотите ли вы сказать, что это... – начал он и опасливо оглянулся вокруг.

   – Да, – шёпотом сказал Кирилл, – это Мириам. Не бойтесь, она и её служанка – обе на моём попечении и сейчас, как я полагаю, вне опасности. Больше не расспрашивайте меня, ибо их тайну могут вырвать у вас под пытками. Я и её братья во Христе будем защищать её до последнего.

Марк принялся изливать свою благодарность.

   – Не стоит меня благодарить, – остановил его епископ, – за то, что не только является моим прямым долгом, но и доставляет мне радость.

   – Друг Кирилл, – сказал Марк, – девушка – в величайшей опасности. Я только что слышал, что соглядатаи Домициана ищут её по всему Риму, если её найдут, то тут же препроводят в его дворец; нетрудно догадаться, какая участь там её ожидает. Она должна срочно уехать из Рима. Лучше всего – в Тир, где у неё будут друзья и свой дом. Там, если она будет вести себя тихо, никто её не схватит.

Епископ покачал головой.

   – Я уже думал об этом, – сказал он, – но это неосуществимо. Стражники в каждом порту имеют приказ обыскивать все суда, отплывающие с пассажирами, и задерживать любую женщину, отвечающую приметам Жемчужины. Это я знаю совершенно точно, ибо и у меня свои соглядатаи, более верные, чем те, что служат цезарю. – И он улыбнулся.

   – Неужели нет никакого способа отправить её из Рима?

   – Я знаю только один, но он требует больше денег, чем можем собрать мы, бедные христиане. Допустим, какой-то купец, наш человек, покупает корабль, и мы набираем верных матросов, я знаю, где таких найти. Ночью Мириам перевозят на этот корабль, где её вряд ли отыщут и, уж конечно, не выдадут.

   – Подыщите же корабль и верных матросов, – сказал Марк. – У меня осталось ещё немало денег, и в случае надобности я знаю, где их раздобыть.

   – Хорошо, я всё разузнаю, – ответил Кирилл, – и тогда мы продолжим этот разговор. Вообще-то денег уйдёт не так уж много, и они могут принести большую прибыль, если корабль загрузить товарами, которые пользуются спросом на Востоке. Пока же вы можете не тревожиться: девушка находится под покровом самого Господа и наших братьев.

   – Надеюсь, она в полной безопасности, – с признательностью произнёс Марк. – А теперь, если у вас остаётся ещё свободное время, поведайте мне о том Боге, о котором вы, христиане, так много говорите, но который, как мне кажется, вознёсся слишком высоко над людьми.

   – Один из великих апостолов, мой наставник, говорил: «Ищите Господа, когда можно найти Его; призывайте Его, когда он близко»[49]49
  Книга Пророка Исайи, 55:6.


[Закрыть]. А теперь слушайте: и да будет ваше сердце открыто словам моим!

И до самого захода солнца, когда запирались тюремные ворота, он неустанно просвещал Марка.

   – Приходите ко мне снова, – пригласил его Марк перед уходом. – Я хотел бы послушать ещё...

   – О Мириам – или моё наставление? – с улыбкой спросил епископ.

   – И о Мириам – и ваше наставление, – сказал Марк.

Вернулся Кирилл через четыре дня. То были тяжёлые дни для Марка, Сатурий оказался прав: Веспасиан приказал отложить разбирательство его дела до возвращения Тита. Тем временем Марк должен был находиться в тюрьме. Здесь он и остался сидеть, словно лев в клетке.

Кирилл сказал ему, что Мириам чувствует себя хорошо и передаёт ему свои приветствия, написать же, по вполне понятным причинам, не решается. Далее он сказал, что нашёл подходящего капитана, грека по имени Гектор, римского подданного и твёрдого в своей вере христианина. Этот капитан берётся довести корабль до берегов Сирии. Он уверен, что сможет набрать надёжный экипаж из христиан и евреев. И он знает о нескольких продающихся небольших судах. Наиболее пригодно для их целей очень хорошее, почти новое судно «Луна». Ещё Кирилл сказал, что видел Галла и его жену Юлию и эти добрые люди, которых ничто не привязывает к Риму и которые очень любят Мириам, готовы продать и дом и всё достояние и отплыть в Сирию.

Марк спросил, сколько денег понадобится, и, когда Кирилл назвал требующуюся сумму, тотчас послал за Стефаном, велев выплатить означенную сумму под расписку ремесленнику Септиму. Стефан охотно согласился, ибо полагал, что деньги предназначаются для спасения его господина. Уладив таким образом все мирские дела, Кирилл с большим рвением и убедительностью снова принялся за наставление Марка, повествуя ему о Спасителе.

Кирилл посещал Марка каждые две-три недели: сообщал ему свежие новости и продолжал его наставлять.

«Луна» была уже куплена, почти весь экипаж – нанят, товары для продажи в Сирии – загружены в трюм. Стояла она в Остии. Капитан Гектор заявил властям, что судно принадлежит ему и нескольким купцам. Репутация его не вызывала сомнений, он торговал со многими странами, поэтому никто не выказал ни удивления, ни каких-либо подозрений, ибо никто не знал, что всё это предприятие оплачивается домоправителем заключённого в тюрьму Марка через посредство мастерового Септима. Но не знала этого и Мириам, ибо по особой просьбе Марка даже ей не открыли эту тайну; а если Нехушта и догадывалась о правде, то держала язык за зубами.

Прошло два долгих месяца. Марк всё ещё томится в тюрьме, хотя Домициану уже и поднадоели бесплодные поиски Мириам, он всё ещё не оставляет намерения отомстить сопернику, похитившему у него девушку.

«Луна» уже полностью загружена и готова к отплытию; если ветер и погода окажутся благоприятными, она Отчалит в течение ближайшей недели.

Галл и Юлия, распродав всё своё имущество, уже переехали в Остию, куда Мириам должны привезти тайно в самую ночь их отплытия.

Сердцем Марк уже принял христианскую религию, но пока ещё отказывается креститься.

В это самое время Кирилл принёс ему прощальное послание Мириам. Оно отличалось предельной краткостью.

   – Передайте Марку, – попросила она сказать, – что я уезжаю только потому, что он так настаивает, но я не знаю, свидимся ли мы снова. Может быть, это и к лучшему, ибо, даже если он по-прежнему хочет на мне жениться, это невозможно. И ещё передайте, что, останусь ли я в живых или погибну, я принадлежу ему, ему одному; до последнего часа моей жизни все мои мысли будут о нём, а все молитвы – за него. Да вызволит его Господь из всех жестоких бед, невольной виновницей которых я являюсь. Пусть он простит мне эту вину; я надеюсь, что моя любовь и благодарность послужат небольшим возмещением за всё, им перенесённое.

В свою очередь, Марк попросил передать Мириам:

   – Скажите ей, что я от всего сердца благодарю её за это послание; но я хочу, чтобы она как можно быстрее уехала из Рима, где её на каждом шагу подстерегает опасность. И ещё скажите ей, что, хотя моя к ней любовь принесла мне позор и горе, на её чувство я отвечаю не менее верным и пылким чувством; если мне посчастливится выйти живым на свободу, я тут же последую за ней в Тир; там мы и поговорим о дальнейшем. Если же я умру, моей предсмертной молитвой будет, чтобы ей всегда сопутствовало счастье; пусть только иногда она посвящает час-другой своего времени размышлениям о духе, который некогда был Марком.

Глава XIII
СВЕТИЛЬНИК

В отличие от Домициана Халев вкладывал в поиски Мириам всю свою душу и, естественно, проявлял куда большую изобретательность. И всё же он никак не мог напасть на её след. Уверенный, что если она в Риме, то несомненно посетит своих друзей и покровителей, Галла и его жену, он прежде всего установил наблюдение за их домом. Но Мириам так и не появилась у них, наблюдение за самим Галлом и Юлией также ничего не дало, так как Юлия встречалась с Мириам только в катакомбах, куда ни сам Халев, ни его соглядатаи не смели последовать. В скором времени Галл заметил, что и за его домом, и за его обитателями следят; именно это в первую очередь и подтолкнуло его к решению покинуть Рим и переселиться в Сирию: он сказал, что не желает жить в городе, где даже по ночам его самого и его домочадцев выслеживают, точно шакалов. Но когда он выехал в Остию, где должен был ждать, когда «Луна» будет готова к отплытию, Халев последовал за ним, и в этом маленьком городке ему удалось очень быстро узнать о его намерении уехать вместе с женой. Но о самой Мириам не было никаких сведений, и Халев поспешил вернуться в Рим.

Если в конце концов Халев и разыскал Мириам, то только благодаря чистой случайности, а не своему уму. Однажды ему понадобился светильник, он зашёл в лавку, где торговали подобными изделиями, и осмотрел всё, что только мог предложить ему хозяин. Особенно поразил его один замысловатый светильник: две пальмы с переплетающимися стволами и перистыми верхушками, к каждой из которых на небольшой цепочке была прикреплена небольшая плошка. Что-то в очертаниях этих пальм показалось ему знакомым; его взгляд тут же сбежал к их широкому основанию. Как он и предполагал, пальмы росли на берегу реки, и под складками воды можно было видеть длинный, гладкий, заострённый с одной стороны камень. И в тот же миг, во внезапном озарении, Халев узнал это место: часто по вечерам, сидя на заострённом камне, они с Мириам ловили рыбу в мутных водах Иордана. Сомнений быть не могло: да, вот тот самый камень, а вот самая большая, какую ему только удалось поймать, рыбина; её спинной плавник повреждён, и это исключает всякую возможность ошибиться.

Туманная дымка заволокла глаза Халева, память возвратила его в те дальние мальчишеские годы. Он стоит на берегу реки, тростниковое удилище в его руке согнуто, тонкая леска натянута туго, до обрыва, а в иорданской воде плещет, перекатываясь, большая рыбина.

   – Я не могу её вытащить, – кричит он, – леска наверняка порвётся, да и берег слишком крутой.

Девочка рядом с ним с громким плеском бросается в стремнину. Вода, доходящая ей по самое горло, гонит её вниз по течению, но она крепко прижимает к своей юной груди большую скользкую рыбину, а её зубы вцепляются в спинной плавник.

С большим трудом вытащил он тогда Мириам на берег.

   – Я куплю светильник, – сказал Халев. – Мне нравится работа этого художника. Кто он, кстати сказать?

   – Не знаю, господин, – пожал плечами купец. – Эти светильники поставляет нам вместе со статуэтками и столярными изделиями некий подрядчик Септим, верховный христианский жрец, в его мастерских работают много ремесленников из бедного квартала. Недавно мы получили от него несколько очень красивых светильников.

Кто-то позвал к себе торговца, Халев заплатил за светильник и удалился.

В тот же вечер, с первыми сумерками, Халев со светильником в руке отправился в мастерскую Септима, но оказалось, что та её часть, где производят светильники, уже закрыта. Готовившаяся к уходу мастерица, заметив его растерянность, спросила, не может ли она чем-нибудь ему помочь.

   – Девушка, – сказал он, – я хотел найти ту, что сделала этот светильник, чтобы заказать ей ещё несколько штук, но, говорят, она уже ушла домой.

   – Да, – сказала девушка, глядя на светильник, который она, очевидно, узнала. – Красивая вещь, не правда ли? Не могли бы вы зайти завтра?

   – Завтра я покидаю Рим, боюсь, мне придётся заказать светильники в другом месте.

Подумав, что будет жаль, если мастерская потеряет выгодный заказ, а она лишится полагающихся ей комиссионных, мастерица сказала:

   – Вообще-то установленные у нас правила не разрешают показывать, где живут наши девушки, но я всё же покажу. Вечерами эта мастерица никуда не выходит, и вы наверняка застанете её дома и сможете высказать ей свои пожелания.

Халев поблагодарил девушку, и она отвела его через узкие, извилистые улочки на небольшую площадь, окружённую старыми домами.

   – Зайдите вот в этот подъезд. – Она показала на наружную дверь. – Поднимитесь по лестнице на самый верх, то ли три, то ли четыре пролёта, не помню, – там и находится мансарда, где живёт та, что сделала эту лампу... О, благодарю вас, господин, я ничего от вас не ждала. Спокойной ночи.

С большим трудом Халев вскарабкался впотьмах по крутым ступеням на шаткую лестничную площадку, которая замыкалась небольшой, плохо подогнанной дверью. Внутри горел свет, слышались голоса. Зная, что этажом ниже никто не живёт, Халев спокойно подкрался к двери. Наклонившись, он увидел большую щель между дверью и косяком. Сердце его замерло. Прямо перед ним, освещённая мерцанием лампады, сидела Мириам. Она была одета в чистое белое платье, а её грубый рабочий халат лежал рядом, на табурете. Локтем она опиралась о подоконник. Тут же, согнувшись над небольшой плитой, готовила ужин Нехушта.

   – Подумай, – говорила Мириам, – только подумай, Ну, это наша последняя ночь в этом проклятом городе, завтра мы покинем душную мастерскую, взойдём на борт корабля и выйдем в открытое море, полной грудью дыша свежим солёным воздухом; наши сердца освободятся наконец от страха перед Домицианом, если в них и останется какой-нибудь страх, то только страх Божий. «Луна»! Какое прекрасное название! Я как будто вижу этот корабль, весь в лунном серебре!..

   – Тише, – остановила её Нехушта, – ты разговариваешь так громко, будто спятила с ума. Я как будто бы услышала какой-то шорох на лестничной площадке.

   – Это только крысы, – весело ответила Мириам. – Кого может занести сюда нелёгкая? Говорю тебе, если бы только Марк всё ещё не сидел в тюрьме, я плакала бы от радости.

Халев быстро соскользнул вниз на несколько ступеней, а затем стал подниматься, громко ворча на темноту и крутизну лестницы. Широко распахнув дверь, прежде чем её успели запереть, он ввалился в комнату.

   – Простите, – извинился он и спокойно добавил: – Когда мы расстались на Никаноровых воротах, Мириам, кто мог бы предположить, что мы не только останемся в живых, но ещё и встретимся здесь, в мансарде римского дома? С тобой же, Нехушта, мы виделись в последний раз во время сражения за воротами Храма, если не считать встречи на торгах на Форуме.

   – Халев, – глухо проговорила Мириам, – Что тебе здесь надо?

   – Я хотел заказать, Мириам, копию этого светильника, который очень напоминает мне одно место, знакомое ещё с детства. Ты, конечно, хорошо его помнишь. Теперь, когда я знаю, кто сделал этот светильник...

   – Перестань дурачиться! – оборвала его Нехушта. – Ты хочешь утащить свою добычу, стервятник, обратно к позору и смерти, которых она с таким трудом избежала?

   – Меня не всегда называли стервятником, – вспыхнул Халев. – Кто, как не я, Мириам, спас тебя из твоего дворца в Тире, кто, как не я, рискуя своей жизнью, забросил тебе еду на Никаноровы ворота?! А теперь я пришёл спасти тебя от Домициана...

   – В надежде завладеть ею для себя, – продолжала Нехушта. – О, у нас, христиан, зоркие глаза и чуткий слух. Мы знаем, что у тебя на сердце, подлый предатель. Знаем мы и о твоей грязной сделке с домоправителем Домициана, по которой тело рабыни должно было стать платой за жизнь её покупателя. Мы знаем, как ты оговорил Марка в своих показаниях и как ты изо дня в день рыскал по улицам Рима, словно гиена в поисках добычи. Да, сейчас она беззащитна, но Господь всесилен, и да низвергнется Его гнев на тебя и твою душу!

Вознёсшийся высоко вверх голос Нехушты вдруг пресёкся: она стояла как воплощение возмездия, яростно горящими глазами вглядываясь в лицо Халева и грозя ему своими костлявыми кулаками.

   – Успокойся, женщина, – сказал Халев, невольно отступая перед ней. – Побереги свои упрёки для кого-нибудь другого; если я и виноват перед ней, то потому, что очень её любил...

   – И ещё сильнее ненавидел, – отпарировала Нехушта.

   – О, Халев, – вмешалась в разговор Мириам, – ты говоришь, что любишь меня, почему же ты так со мной поступаешь? Ты ведь хорошо знаешь, что я не люблю тебя ответной любовью и никогда не смогу полюбить, даже если ты убережёшь меня от Домициана, который использует тебя как своё орудие. И на что тебе нужна женщина, чьё сердце отдано другому? К тому же я не могу стать твоей женой по той же самой причине, по которой я не могу выйти замуж за Марка: мы с тобой исповедуем разные религии; неужели ты хочешь превратить в бесправную рабыню свою бывшую подругу по детским играм, Халев? Неужели ты хочешь низвести её до уровня танцовщицы? Прошу тебя: оставь меня в покое.

   – Чтобы ты уехала на «Луне»? – мрачно промолвил Халев.

Стало быть, он знает все их планы, ужаснулась Мириам.

   – Да, – ответила она в отчаянии, – чтобы я отплыла на «Луне» навстречу своей судьбе. Что бы ни послало мне Небо, я надеюсь обрести мир и свободу. Отпусти же меня, Халев, ради самого себя! Много лет назад ты поклялся, что никогда не будешь насиловать мою волю. И сегодня ты нарушишь эту клятву?

   – Я также поклялся, Мириам, что убью всякого, кто встанет между тобой и мной. Ты предлагаешь, чтобы и эту клятву я нарушил? Предайся же мне по своей собственной воле, ради спасения Марка. Если ты отвергнешь меня, я погублю твоего возлюбленного. Выбирай же между мной и его жизнью.

   – Только жалкий трус может поставить меня перед таким выбором, Халев.

   – Оскорбляй меня как хочешь. Выбирай.

Сжав руки, Мириам возвела глаза, как бы взывая к Небесам. И во внезапном наитии ответила:

   – Я выбрала, Халев. Делай что хочешь. Судьба Марка не в моих и не в твоих руках, а в руках Божиих, без его веления ни один волос не падёт с его головы. Ни ты, ни Домициан не властны над его судьбой. Ибо в нашей священной книге написано: сердце царя в руке Господа... куда захочет, Он направляет его[50]50
  Притчи, 21:1. Полностью цитата: «Сердце царя в руке Господа, как потоки вод; куда захочет, Он направляет его».


[Закрыть]. Но моя честь – моё неотъемлемое достояние, и, если на неё ляжет несмываемое пятно, отвечать перед Небом и – живым или мёртвым – Марком буду я одна. Не сомневаюсь, что Марк проклянёт меня, если я попытаюсь купить его безопасность такой ценой.

   – Это твоё последнее слово, Мириам?

   – Да. Если ты хочешь лживыми показаниями и с помощью наёмных убийц погубить человека, который некогда пощадил тебя, даже если Господь Бог и потерпит такое надругательство над всем, что есть святого, поступай как знаешь, но помни, что ты ещё пожнёшь плоды своего предательства. Я не намерена договариваться с тобой ни о своём, ни о его спасении – делай же своё чёрное дело!

   – Ну что ж, – с горькой усмешкой сказал Халев, – боюсь, что на борту «Луны» не будет самой прелестной её пассажирки.

Обхватив лицо руками, Мириам опустилась на табурет; невзирая на свои смелые слова, она не могла побороть отчаяния и ужаса. Халев подошёл к двери и остановился. Нехушта стояла около мангала с углями, сверля их обоих своими яростными глазами. Вдруг Халев пристально посмотрел на Мириам, сидящую сгорбясь у окна, и на его лице появилось странное, новое выражение.

   – Я не могу этого сделать, – произнёс он. Каждое слово, казалось, падало с его уст, как тяжёлая дождевая капля или капля крови из смертельной раны.

Мириам отняла руки от лица.

   – Мириам, – сказал он, – ты права, я виноват перед тобой и Марком. И я искуплю этот грех. Я никому не раскрою твоей тайны. Если ты питаешь ко мне такую ненависть, Мириам, ты никогда меня больше не увидишь. Мы видимся в последний раз. Если я смогу, я постараюсь добиться освобождения Марка и помогу ему добраться до Тира, куда направляется «Луна». Прощай!

Он вновь повернулся, чтобы идти, и то ли глаза его плохо видели, то ли от нестерпимых душевных мук у него закружилась голова, но он споткнулся о неровный старый пол и тяжело грохнулся ничком. С приглушённым криком ненависти одним кошачьим прыжком Нехушта была возле него. Придавив коленями его спину, она левой рукой схватила его за затылок, а правой вытащила кинжал.

   – Не смей! – остановила её Мириам. – Только прикоснись к нему, и я навеки расстанусь с тобой. Да, клянусь: я сама предам тебя в руки стражников, даже если меня отведут к Домициану.

Нехушта поднялась на ноги.

   – Дура, – сказала она, – какая же ты дура, что доверяешь этому двуличному негодяю; сегодня он как будто проявляет к тебе милосердие, а завтра предаст тебя на поругание. Ты обречена! Увы, ты обречена!

Встав, Халев окинул её презрительным взглядом.

   – Если бы ты пустила в ход кинжал, она и впрямь была бы обречена, – сказал он. – В этой твоей седой голове, Нехушта, так же мало мудрости, как и в былые времена; ненависть мешает тебе разглядеть, что в моём сердце есть не только зло, но и добро.

Он подошёл к Мириам, поднёс её руку к губам и поцеловал. Неожиданным движением она подставила ему свой лоб.

   – Нет, – сказал он, – не искушай, твой лоб не для меня. Прощай!

И в следующее мгновение он исчез за дверью.

Халев, по-видимому, сдержал своё слово, ибо спустя три дня «Луна» без каких бы то ни было помех вышла из Остии под командованием греческого капитана Гектора; на её борту находились Мириам, Нехушта, Юлия и Галл.

По прошествии недели Тит наконец вернулся в Рим. Как только представилась возможность, друзья Марка обратились к нему с просьбой о проведении нового открытого суда для восстановления его чести. Тит, по каким-то своим соображениям отказавшийся видеть Марка, терпеливо их выслушал, а затем сообщил своё решение.

Для него большая радость, сказал он, узнать, что его близкий друг и превосходный военачальник, которому он доверяет, жив, тогда как он думал, что тот погиб. Он выразил сожаление, что в его отсутствие Марка предали суду, обвинив в том, что он вернулся из еврейского плена живым; доложи ему Марк о своём прибытии в Рим, ничего подобного не могло бы произойти. Он отмёл все обвинения, возводимые против воинской чести и доблести Марка, как совершенно беспочвенные, заявив, что тот сотни раз доказывал, что он один из отважнейших римских воинов, к тому же он кое-что знает об обстоятельствах его пленения. Тем не менее, считаясь с общественным мнением, он не может отменить приговор военного суда под председательством принца Домициана, где Марк обвиняется, что в нарушение приказа своего верховного начальника позволил взять себя в плен живым. Это было бы несправедливо, заявил Тит, ибо он строго покарал других за подобный же проступок, к тому же это могло бы быть воспринято как личное оскорбление его братом, который был уполномочен вести все дела в его, Тита, отсутствие и счёл нужным предать Марка суду. Однако о суровом наказании в этом случае не может быть и речи. Поэтому он повелевает, чтобы, оставив тюрьму, Марк ночью же отправился к себе домой, чтобы не вызывать лишних разговоров и избежать проявления каких-либо нежелательных чувств его друзьями. Далее, он повелевает, чтобы в течение десяти дней Марк уладил все свои дела и оставил Италию на три года, если этот срок не будет изменён каким-либо дополнительным указанием. По истечении трёх лет он может свободно возвратиться в Рим. И это его окончательное, не подлежащее обжалованию решение.

Случаю угодно было, чтобы первым об этом императорском повелении заключённому сообщил домоправитель Сатурий. Он прибежал в тюрьму прямо из дворца.

   – Ну, – подняв глаза, спросил Марк. – Ты принёс мне ещё какие-то недобрые вести? Выкладывай.

   – На этот раз я принёс вам превосходные вести, потому и прибежал так быстро, – ответил Сатурий. – Благодаря моим тайным стараниям наказание ограничилось трёхлетним изгнанием. – И с хитрой усмешкой он добавил: – Вам даже оставлено всё ваше имущество, что позволяет вам вознаградить усилия друзей, которые старались вызволить вас из тюрьмы.

   – Расскажи мне обо всём, – велел Марк. С каменным лицом выслушал он рассказ придворного плута.

   – Почему Тит принял именно такое решение? – спросил он, когда Сатурий закончил. – Говори откровенно, если хочешь получить вознаграждение.

   – Потому что, благородный Марк, у него побывал Домициан и предупредил его, что если он отменит его приговор, это будет повод для открытой ссоры между ними. Этого цезарь, который побаивается своего брата, не хочет. Вот почему он не пожелал вас видеть: опасался, что чувства к другу возобладают над доводами рассудка.

   – Стало быть, принц всё ещё мой враг?

   – Да, тем более ожесточённый, что он так и не смог найти Жемчужину и уверен, что вы устроили её тайный побег. Послушайте же мой совет: немедленно покиньте Рим, или с вами случится какая-нибудь беда.

   – Конечно же я немедленно покину Рим, – сказал Марк. – Как я могу здесь жить, обесчещенный? Но твоему господину, вероятно, будет любопытно знать, что та, кого он разыскивает, уже давно далеко за морем. А теперь проваливай, лиса. Я хочу побыть один.

Черты лица Сатурия исказила злоба.

   – Это всё, что вы хотите мне сказать? Я не получу никакого вознаграждения за свои добрые услуги?

   – Если ты останешься здесь, то получишь такое вознаграждение, о котором и не мечтал.

Сатурий вышел. За дверью он остановился, повернулся и погрозил кулаком оставшемуся в камере Марку.

   – Лиса! Он посмел обозвать меня лисой, – пробормотал он. – И не дал никакого вознаграждения: Ну что ж, может быть, настанет час, когда лиса обглодает его косточки.