Текст книги "Падение Иерусалима"

Автор книги: Генри Райдер Хаггард

Соавторы: Леонардо Грен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 36 страниц)

Глава XIII
ГОРЕ, ГОРЕ ИЕРУСАЛИМУ!

Прошло два года, два ужасных, кровопролитных года. Яростно борются друг против друга различные секты Иерусалима. В Галилее, невзирая на отчаянное сопротивление Иосифа[27]27
  Имеется в виду Иосиф Флавий (Иосиф бен Маттиас; ок. 37 – ок. 100 гг.) – знаменитый еврейский военачальник и историк, автор книги «Иудейская война», из которой обильно черпал сведения и сам Хаггард. 11ачав с борьбы против римлян, впоследствии стал их верным союзником. Иосиф Флавий – герой трилогии Л. Фейхтвангера, первый роман которой – «Иудейская война» (1932).


[Закрыть], под чьим началом сражается и Халев, Веспасиан и его начальники берут штурмом город за городом, поголовно вырезая тысячи и десятки тысяч их обитателей. В прибрежных и в остальных городах не прекращаются сражения между сирийцами и евреями. Евреи захватили Гадару и Гавланитиду, Себасту и Аскалон, Анфедон и Газу, предав мечу многих своих врагов. И только в Тире ещё нет кровопролития, хотя все и ожидают, что оно вот-вот начнётся. Ессеи, изгнанные из своей деревни на берегу Мёртвого моря, укрылись в Иерусалиме; они шлют гонцов к Мириам, советуя покинуть Тир, где уже замышляется жестокая резня, но ни в коем случае не ехать в обречённый, по их убеждению, Иерусалим; лучше всего уплыть куда-нибудь за море. И это ещё не всё: её собратья по вере, христиане, умоляют её бежать вместе с ними в Пеллу, куда они стеклись из Иерусалима и со всей Иудеи; только бегством, полагают они, можно ещё спасти свою жизнь.

На все советы и просьбы Мириам отвечала, что поступит так же, как и её дед. Если он бежит, бежит и она, если останется в Тире, она тоже останется, ибо он очень добр к ней и она поклялась: пока он жив, она его не покинет.

Так ничего и не добившись, гонцы от ессеев вернулись в Иерусалим; старейшины христиан благословили её и, вверив её попечению Бога Отца и Бога Сына, отбыли в Пеллу, где все они благополучно переживут эти тяжкие времена, ни один волос не падёт с их головы.

Проводив их, Мириам зашла к своему деду: он шагал взад и вперёд по комнате, и вид у него был донельзя встревоженный.

   – Почему ты так грустна, Мириам? – спросил он. – Твои друзья предупреждали тебя, что нам угрожают новые беды?

   – Да, дедушка. – И она рассказала ему всё.

   – Я им не верю, – пылко возразил он. – А ты веришь? Нет оснований отчаиваться. Говорю тебе, мы победим. Веспасиан коронован императором в Риме; там он быстро позабудет о нашей маленькой стране, остальных же врагов – и тех, что принадлежат к нашему собственному дому, и тех, что не Принадлежат, – мы разгромим и убьём. Мессия ещё низойдёт в этот мир, истинный Мессия. Многие знамения и чудеса предвещают его скорое явление. Даже мне было ниспослано видение. Он придёт и восторжествует над всеми врагами нашими, освобождённый Иерусалим воссияет новым величием. Я спрашиваю, какой повод для всех этих зловещих карканий?

Мириам вытащила свиток из-под одежды и прочитала:

Когда вы увидите Иерусалим, окружённый войсками, тогда знайте, что приблизилось запустение его;

Тогда находящиеся в Иудее да бегут в горы; и кто в городе, выходи из него; и кто в окрестностях, не входи в него, потому что это дни отмщения, да исполнится всё написанное.

Горе же беременным и питающим сосцами в те дни; ибо великое будет бедствие на земле и гнев на народ сей;

И падут от острия меча, и отведутся в плен во все народы; и Иерусалим будет попираем язычниками, доколе не окончатся времена язычников [28]28
  От Луки, 21:20-24.


[Закрыть] .

Терпеливо выслушав её, Бенони сказал:

   – Так говорит твоё Священное писание, моё же писание говорит иное. Но если ты веришь этому предсказанию, если тебя гнетёт страх, уезжай вместе со своими друзьями-христианами; я один встречу надвигающуюся бурю.

   – Я верю этому предсказанию, – спокойно ответила она, – но страх меня не гнетёт.

   – Странно, – сказал он. – Если ты веришь предсказанию, то должна верить и тому, что тебе угрожает жестокая смерть, а ведь она особенно ужасает молодых и красивых девушек.

   – Нет, дедушка, согласно предсказанию, ни один христианин не погибнет в предстоящих бедствиях. Я опасаюсь не за свою жизнь, а за тебя, сама я готова отправиться туда же, куда и ты, и жить там же, где и ты. В последний раз умоляю тебя: прояви благоразумие и беги вместе со мной – иначе ты будешь убит, – сказала Мириам, и её голубые глаза подёрнулись слезами.

На какой-то миг Бенони почувствовал, что его решимость поколеблена.

   – Тому, что говорит твоё Писание, я не верю, но тому, что провидит твоя чистая душа, я склонен поверить. Доиустим, ты права, предсказание и в самом деле сбудется, поэтому беги, дитя. Я пошлю с тобой надёжных сопровождающих и дам тебе много денег.

Мириам покачала головой:

   – Я уже сказала, что без тебя не поеду.

   – Тогда тебе придётся остаться здесь, ибо даже ради спасения жизни я не покину свой дом и богатства и, уж конечно, не предам свой народ, ведущий священную войну. Но не забывай, Мириам: если нас и впрямь ждёт худшее, я умолял тебя уехать, – не кори меня потом.

   – Я никогда не буду вас упрекать, – пообещала она улыбаясь и нежно поцеловала старика.

Они остались в Тире, и не прошло и недели, как гроза разразилась.

В течение многих дней евреям было опасно показываться на улицах города; по наущению римских эмиссаров толпа окружала и убивала тех, кто выходил по делам, чтобы запастись водой или пищей. Всё это время Бенони готовил к возможной осаде свой дворец, который составлял часть старинной крепости, выдержавшей немало вражеских нападений, и усиленно пополнял запасы продовольствия. Он также отправил гонцов к Халеву, начальнику ионнийского гарнизона, с известием об угрожающей им опасности. В его дворце-крепости укрылись вместе с жёнами и детьми более ста самых видных тирских евреев, ибо во всём городе не было места, столь пригодного для обороны. Во всех наружных дворцах и галереях было размещено более пятидесяти верных слуг и рабов, искусных во владении оружием.

Поначалу сирийцы ограничивались тем, что грозили из ворот или окон высоких домов, но вот однажды ночью Мириам разбудил ужасающий вопль. Она спрыгнула с кровати, и в тот же миг рядом с ней оказалась Нехушта.

   – Что случилось? – спросила Мириам, поспешно одеваясь.

   – На материке и в нижней части города сирийские псы напали на евреев, – ответила Нехушта. – Поднимемся на крышу, оттуда мы сможем видеть всё происходящее. – Рука в руке они вбежали в приморский портик и кинулись вверх по ступеням крутой лестницы.

Уже начинало светать, но, стоя на обнесённой парапетом крыше, они не нуждались в утренних лучах, ибо и сумеречный город под ними, и материковый Палетир освещены гигантскими факелами пылающих домов. В их багровых отблесках тысячи горожан вытаскивают оттуда своих несчастных жертв, убивают их или швыряют обратно в огонь. Не смолкают крики беснующейся толпы, громкие стоны их жертв и оглушительный треск горящих домов.

   – О, Христос! Смилостивься над ними! – прорыдала Мириам.

   – С какой стати должен Он являть им своё милосердие? – сказала Нехушта. – Они отвергли Его и убили; теперь, как Он и предсказал, их поразило заслуженное возмездие. Пусть лучше Он смилостивится над нами, верными своими слугами.

   – Сам Он никогда бы не сказал ничего подобного, – вознегодовала Мириам.

   – Нет, но это было бы только справедливо. Взявшие меч, мечом погибнут[29]29
  От Матфея, 26:52.


[Закрыть]. Не так ли во многих городах поступали и слепые фанатики-евреи с сирийцами и греками? Теперь бил их час, а может быть, и наш. Пошли прочь, госпожа, всё это не для твоих глаз, хотя, может быть, тебе и нора привыкать к подобным зрелищам, ибо, если спасёшься, ты увидишь ещё много кровавых побоищ. Пойдём и, если хочешь, помолимся за этих евреев, особенно за их ни в чём не повинных детишек, и за себя.

В полдень, перебив большинство бедных и беззащитных евреев, сирийцы осадили крепость-дворец Бенони. Обороняющиеся сразу поняли, что имеют дело не с уличным сбродом, а с тысячами жестоких воинов, руководимых опытными военачальниками. По доспехам и всему виду этих военачальников, сновавших среди толп осаждающих, нетрудно догадаться, что это римляне. Хитрый Гессий Флор и его ближайшие помощники проводили свою политику, натравливая сирийцев на евреев и способствуя им в их убийствах.

Штурм начался с главных ворот, но, убедившись, что они слишком прочны, чтобы их можно было взять с лёгкостью, нападающие отошли, потеряв десятка два людей, застреленных с крепостной стены. После этого сирийцы изменили тактику: завладев ближайшими домами, принялись поливать защитников крепости дождём стрел из окон. Они загнали их в укрытие, но большего так и не смогли добиться, ибо дворец был весь из мрамора, с зацементированными крышами, – и пылающие стрелы не могли его подпалить.

Так миновал первый день, а в ночь всё, казалось, было тихо. Но когда рассвело, они увидели, что напротив ворот установлена большая стенобойная машина, а со стороны моря, на вёслах, как можно ближе подошла огромная галера; её матросы готовятся обстреливать дворец из катапульт, мечущих камни и большие стрелы.

Тогда-то и развернулось настоящее сражение. С крыши дворца евреи стреляли в осаждающих и убили многих из них, пока тем не удалось подтащить таран вплотную. Трёх ударов тяжёлого деревянного бревна оказалось достаточно, чтобы проломить ворота. Но защитники крепости во главе со старым Бенони выбежали из укрытия и перебили ворвавшихся сирийцев, затем, прежде чем успели уничтожить их самих, перебежали через ров, за внутреннюю стену, разрушив за собой деревянный мост. Перетащить стенобойную машину через ров было невозможно; галера, которая стояла на якоре саженях в шестидесяти от берега, принялась осыпать их большими стрелами и камнями, разрушая стены дворца; несколько человек, среди них две женщины и трое детей, были убиты.

Так продолжалось до полудня; осаждающие непрерывно обстреливали их из луков со стороны суши, а галера забрасывала их камнями и стрелами с моря, и, не имея никаких мета тельных машин, они могли оказать лишь слабое сопротивление. Бенони созвал совет и описал их отчаянное положение. Едва ли, сказал он, мы продержимся ещё день; вечером, под прикрытием темноты, сирийцы, несомненно, преодолеют узкий ров и подтащат таран к воротам внутренней стены. У них, евреев, есть лишь два выхода – сделать вылазку и попытаться пробиться через ряды нападающих либо продолжать сражаться, затем убить всех женщин и детей, а тем, кто уцелел, броситься на врагов и биться, пока их всех не перебьют.

Шансов на успех вылазки не было никаких; обременённые беспомощными людьми, не могли они надеяться и на успешное бегство из города: в полном отчаянии они избрали второй выход. Уж если смерти всё равно не миновать, лучше умереть от рук своих же людей. Когда огласили это решение, женщины и дети – те, что постарше и понимали, какая участь их ждёт, – громко завопили от страха.

Нехушта схватила Мириам за руку.

   – Пошли на самую высокую крышу, – сказала она. – Там мы будем в безопасности от камней и стрел, а если оправдаются наши худшие опасения, бросимся с высоты в воду, и это самая лёгкая смерть.

Они поднялись на крышу и присели на корточки, беспрестанно молясь, ибо положение казалось совершенно безысходным. Вдруг Нехушта тронула рукой Мириам и показала на море. Мириам увидела быстро несущуюся на вёслах и парусах другую галеру.

   – Ещё одна галера? Ну и что? – мрачно спросила она. – Это только приблизит наш конец.

   – Нет, – ответила Нехушта, – на корабле не видно ни орла, ни финикийского флага – остаётся предположить, что судно еврейское. Смотри, сирийская галера поднимает якорь и готовится к сражению.

Она была права, рабы на сирийской галере усердно заработали вёслами, и она стала было направляться в сторону подплывающего корабля. Но вдруг сильное течение развернуло её поперёк, еврейская же галера, подгоняемая попутным ветром, слегка изменила курс и под оглушительные к рики с моря и с берега обрушилась своим тяжёлым клювом на неприятельское судно, и то перевернулось. Мириам зажмурила глаза, чтобы не видеть этого страшного зрелища.

Вновь открыв глаза, она увидела, что вода испещрена чёрными точками – головами людей.

   – Браво! – воскликнула Нехушта. – Смотри, новая галера уже стала на якорь, с неё спускают лодки, у нас ещё есть шансы на спасение. Скорее к морю!

По пути они встретили Бенони, который как раз их разыскивал; вместе с ним через ворота в стене они добежали до спускающейся к морю каменной лестницы, уже усеянной беглецами. Подплыли две лодки с галеры; на носу первой стоял высокий молодой человек благородной наружности.

   – Это Халев, – узнала его Мириам. – Прибыл, чтобы спасти нас.

Это и впрямь был Халев. На расстоянии пяти саженей от нижней ступени он велел остановить лодку и громко крикнул:

   – Бенони, госпожа Мириам и Нехушта! Если вы живы, спускайтесь вниз.

Они, все трое, повиновались.

   – А теперь войдите в море.

Вода уже доходила им до подмышек, когда их схватили и втащили в лодку. За ними подобрали и многих других. Лодки вернулись к галере, высадили беглецов и отправились за новыми. Садились в них преимущественно женщины и дети.

Когда лодки в третий раз нагрузились беглецами, на стены, отгораживающие каменные ступени, уже были заброшены кошки с лестницами, через несколько минут в портике появились сирийцы и стали спускаться на верёвках.

Сцена последовала ужасная. Лодки переполнены, но многие люди ещё стоят на ступенях или в воде; женщины громко вопят, поднимая над головами детей, мужчины отпихивают их в безумном стремлении спасти свою жизнь.

Умеющие плавать поплыли следом за лодками. Остальных изрубили мечами. Спаслось всего душ семьдесят.

Мириам упала ничком на палубу и громко зарыдала.

   – Спасите их! Неужели вы не можете их спасти? – кричала она.

Рядом с ней сидел Бенони; с его одежды ручьями стекала алая от крови вода.

   – Мой дом захвачен, – стонал он, – мои богатства разграблены, мои люди убиты врагами!..

   – Благодари за наше спасение Господа! – перебила его старая Нехушта. – Господа и Халева!.. Что до тебя, хозяин, то мы, христиане, не раз тебя предостерегали, но не внял ты нашим предупреждениям. Что ж, это только начало, конец будет куда ужаснее.

К ним подошёл Халев; его гордое лицо так и светилось торжеством, он и в самом деле совершил подвиг и спас госпожу Мириам от неминуемой гибели. Бенони встал, обвил его шею руками и поцеловал.

   – Вот наш спаситель, – сказал он Мириам, нагнулся и поднял её на ноги.

   – Благодарю тебя, Халев, – прошептала она, уверенная в глубине души, что спас её Господь Бог, а Халев лишь Его орудие.

   – Я щедро вознаграждён, – воскликнул Халев. – Это самый счастливый для меня день, я потопил большую сирийскую галеру и спас женщину... которую я люблю...

   – В конце концов, клятвы – всего лишь слова, – прервал его Бенони, вспомнив о своих былых обещаниях. – Спасённая тобой жизнь тебе и принадлежит; и если моё слово что-нибудь значит, и моя внучка, и остатки моих богатств будут твоими.

   – Время ли говорить о подобных вещах? – сказала Мириам. – Смотрите. – Она показала на берег, где разворачивался последний акт трагедии. – Они загоняют наших друзей и слуг в море и топят несчастных. – И она вновь зарыдала.

Халев вздохнул.

   – Перестань плакать, Мириам, слезами горю не поможешь. Мы сделали всё, что могли, остальное не в наших силах. Военная фортуна переменчива. Я не имею права посылать лодки к берегу, даже если матросы и выполнят моё повеление... Нехушта! Отведи госпожу в каюту и помоги ей переодеться в сухое платье, чтобы её не прохватило на этом холодном ветру... Каковы ваши планы, Бенони?

   – Я хотел бы отправиться к своему двоюродному брату Матфии, первосвященнику Иерусалима, – ответил старик. – Он обещал предоставить мне убежище, если в эти дни можно хоть где-нибудь укрыться от врагов.

   – Лучше плывите в Египет... – сказала Нехушта.

   – Где евреев убивают тысячами и тысячами; улицы Александрии заполнены реками крови, – с горечью заметил Халев. – Но в Египет я всё равно не могу вас отвезти, ибо должен передать корабль тем, кто его ждёт по эту сторону Иоппии, оттуда я должен ехать в Иерусалим.

   – Туда – и только туда – отправлюсь и я, – сказал Бенони, – чтобы погибнуть или победить вместе со своим народом. Но Мириам я уже говорил, что она может меня оставить.

   – А я повторю свой ответ, – сказала Мириам, – я вас никогда не оставлю.

Нехушта отвела свою госпожу в каюту; под ударами весел взбурлила вода, и галера медленно выплыла из гавани; через некоторое время жалобные вопли жертв и торжествующие крики победителей замерли вдали; и когда пала ночь, в темноте виднелось лишь зарево от пылающих домов убитых евреев.

Ночь прошла тихо, если не считать плача и причитаний беглецов, лишившихся и друзей, и всего своего скарба; хотя и стояла зима, море было спокойно, и никто их не преследовал. На рассвете галера бросила якорь, Мириам вместе с Нехуштой поднялась из каюты на палубу и при свете восходящего солнца увидела впереди гряду рифов и пенящиеся буруны, а за ними – пустынные берега небольшого залива. Нехушта глубоко вздохнула.

   – Что это за место? – спросила Мириам.

   – То самое, где ты родилась, госпожа. Вон на той плоской скале застрял наш корабль, который я сожгла вместе с телом твоей матери. Видишь почерневшие доски, полузанесённые песком? Это остатки каркаса.

   – Странно, что мы возвратились именно сюда, Ну, – печально сказала Мириам.

   – Странно, но, может быть, тут есть тайное значение. С бури здесь началось твоё мирное младенчество и девичество, а теперь мирное море возвещает, может быть, бури в твоей последующей жизни.

   – Оба наши путешествия начались со смертей, Ну.

   – Этим заканчиваются все путешествия. Тьма позади и тьма впереди, а между ними – солнечный свет и тени – таков закон жизни. Но не бойся: покойная провидица Анна предсказала, что ты проживёшь долгую жизнь в отличие от меня, чьи дни, должно быть, уже сочтены.

Лицо Мириам помрачнело.

   – Я не боюсь ни жизненных тягот, ни смерти, Ну. Будь что будет. Но я умираю от страха при одной мысли о вечной разлуке с тобой.

   – Я думаю, у нас есть ещё время в запасе, – сказала Нехушта. – Хоть я и стара, я ещё должна завершить кое-какие дела, прежде чем обрести вечный покой. Пошли, Халев зовёт нас. Мы должны высадиться на берег, пока погода не испортилась.

Мириам спустилась в лодку вместе со своим дедом и другими спасёнными людьми, все они хотели отправиться в Иерусалим. По пути к берегу они проплыли как раз мимо той скалы, где Мириам сделала первый свой вдох. За прибытием галеры на берегу наблюдала группа евреев. Беглецов ожидал тёплый приём и – что ещё более важно – еда, костёр и несколько вьючных животных для путешествия.

После окончания высадки к ним присоединился и Халев, передав командование галерой другому еврею, который вместе с дожидавшейся их группой должен был отправиться на перехват римских судов с зерном. Узнав обо всём, происшедшем в Тире, они вначале выказали недовольство, говоря, что у него не было права рисковать кораблём, но затем, уяснив, что он одержал важную победу, не потеряв притом ни одного члена экипажа, превознесли его и сказали, что он поистине совершил подвиг.

Галера отправилась в дальнейший путь, а спасённые – их было душ около шестидесяти – начали своё путешествие в Иерусалим. В скором времени они достигли той самой деревни, где некогда Нехушта нашла кормилицу для Мириам; завидев их ещё издали, все жители бежали, приняв их за одну из банд грабителей, которые, точно волки, рыскали кругом, обирая и убивая всех, кто ни попадётся им в руки. Узнав, кто они такие, обитатели деревни возвратились и молча выслушали их рассказ о довольно обычных в те времена событиях. После того как рассказ подошёл к концу, к Нехуште приблизилась морщинистая, загорелая женщина, положила одну руку ей на плечо и, указывая другой на Мириам, спросила:

   – Это та самая малышка, что я вскормила своей грудью?

Узнав кормилицу, которая провожала их до деревни ессеев, Нехушта приветствовала её и ответила «да», после чего та обняла Мириам и расцеловала её.

   – Из года в год, день за днём, – сказала кормилица, – я думала о тебе, моя малышка, и после того как я увидела, какая ты стала милая да пригожая, мне всё равно, когда закроются мои глаза. Муж мой умер, детей у меня нет, для чего мне и жить одной? – Она благословила Мириам, помолилась своему ангелу, чтобы он оберегал Мириам в Иерусалиме, и дала ей еды и ездового осла, после чего они простились, чтобы никогда больше не встретиться.

Путешествие прошло вполне благополучно; вооружённый отряд в двадцать человек под командованием Халева был слишком силён, чтобы на них осмелились напасть разбойники, и, хотя распространился слух, будто Тит уже переправился из Египта в Кесарию, ни одного римлянина им не встретилось. Единственным их врагом был холод, такой пронизывающий, что, когда на вторую ночь они остановились на привал на холмах возле Иерусалима, не имея с собой шатров и боясь развести костёр, до самого наступления дня им пришлось расхаживать взад и вперёд, чтобы не замёрзнуть. И вот тогда они увидели странные, вселяющие необоримый ужас знамения.

В ясном ночном небе над Иерусалимом, подобно огненному мечу, просверкала большая комета. Эту комету, случалось, видели и в Тире, но там она никогда не светилась с такой яркостью. И к тому же не имела сходства с огненным мечом. Все сочли это недобрым знаком, только Бенони сказал, что это острие меча, занесённого над Кесарией и возвещающего, что все римляне погибнут от десницы Господней. К рассвету неестественно бледное сверкание кометы померкло, небо затянули тёмные тучи – предвестницы бури. А когда взошло солнце, они с удивлением увидели, что облака приняли диковинные очертания.

   – Смотрите, смотрите, – сказала Мириам, хватая своего деда за руку. – В небесах сражаются два воинства.

Все подняли головы, и, в самом деле, впечатление было такое, будто в небесах сошлись два больших воинства. Можно даже различить отдельные легионы, вьющиеся на ветру знамёна, мчащиеся колесницы, эскадроны нетерпеливых коней. Небо превратилось в поле сражения: оно рдеет, точно кровь павших; воздух полон странных, устрашающих звуков, порождённых, вероятно, ветром или отдалённым громом; эти звуки напоминают вопли побеждённых и торжествующий рёв победителей. В непреодолимом ужасе они опустились на корточки и закрыли лицо руками. Лишь старый Бенони стоял во весь рост, зловещее сияние окрашивало его седую бороду и одеяние в багрец; он кричал, что это небесное знамение предвозвещает погибель врагов Господних.

   – Да, – сказала Нехушта, – но кого ты разумеешь под врагами Господними?

Высокий Халев, обходивший место их стоянки, подхватил её вопрос:

   – Кого вы разумеете под врагами Господними?

Вдруг солнечный свет брызнул с ослепительной яркостью; фантасмагорические видения в небе расплавились в багровой дымке; дымка спустилась ниже, и теперь чудилось, будто Иерусалим плавает в океане крови и пламени. Подплыла тёмная туча, полностью заслонив собой священную гору Сион. Вновь воссияло голубое небо; ясный свет заструился на мраморные дворцы, лепящиеся друг к другу дома, заиграл на золотых крышах Храма. Так спокойно и мирно выглядел этот всемирно прославленный город, что никому даже не пришло в голову, что отныне он арена кровавого побоища, там яростно сражаются между собой различные секты, и день за днём сотни евреев гибнут под кинжалами их собственных братьев.

Халев велел сниматься со стоянки, и, дрожа от холода и страха, они направились по неровным холмам к Иоппийским воротам; спускаясь на равнину, они заметили, что всё кругом в запустении, и без того скудный урожай на полях почти весь вытоптан и нигде не видно ни овечьих, ни коровьих стад. Ворота оказались запертыми; выглянув из-за зубцов крепостной стены, их окликнули свирепые солдаты из войска Симона Геразского, охранявшие Нижний город.

   – Кто вы и зачем сюда явились?

Халев назвал свою должность и звание, но это их, видимо, не удовлетворило; тогда Бенони объяснил, что они беженцы из Тира, где почти поголовно вырезали всех евреев.

   – У беженцев всегда с собой деньги; лучше всего убить этих незваных пришельцев, – сказал начальник стражи, охранявшей ворота. – Наверняка они изменники и заслуживают, чтобы их предали смерти.

Придя в ярость, Халев потребовал, чтобы они немедленно открыли ворота; по какому праву, спросил он, смеют они не впускать его, прославленного военачальника.

   – По праву сильного, – ответили они, – тем, кто впустил Симона, приходится иметь дело с Симоном. Если вы приверженцы Иоанна или Элеазара, идите к Храму и стучитесь. – И они с издёвкой показали на сверкающие вдали ворота.

   – Стало быть, дело дошло до того, – сказал Бенони, – что евреи пожирают евреев, тогда как римские волки беснуются вокруг стен Иерусалима. Мы не принадлежим ни к какой секте, но я полагаю, что моё имя чтимо всеми сектами: я Бенони из Тира. И я требую, чтобы меня отвели не к Симону, не к Иоанну, не к Элеазару, а к моему двоюродному брату первосвященнику Матфии, здесь повелевающему.

   – К первосвященнику Матфии? – переспросил начальник стражи. – Так бы сразу и сказал. Матфия привёл нас в этот город, где мы нашли удобный постой и богатую добычу, и, исполняя долг благодарности, мы можем впустить его друзей. Проходи, двоюродный брат первосвященника Матфии, со всеми остальными беглецами. – И он открыл ворота.

Они направились по узким улочкам к Храму. Был уже тот час, когда обычно царит оживление, но кругом было пустынно и безлюдно. На мостовой валялись тела мужчин и женщин, убитых в наканунешней схватке. Из-за оконных решёток за ними следили сотни глаз, но никто не пожелал им доброго утра, не сказал ни единого слова. Над пустыми перекрёстками витало безмолвие смерти. И вдруг издалека до них донёсся одинокий вопль, значение которого они не могли понять. Вопль звучал всё ближе и ближе, и наконец на какой-то тёмной и узкой улочке они увидели худого, седобородого человека. Он был обнажён по пояс, и его спина и грудь были испещрены грубыми рубцами и отметинами от бичей; некоторые из них ещё не зажили и гноились.

   – Голос с Востока! Голос с Запада! Голос с Четырёх сторон света! Голос, бросающий вызов Иерусалиму и Храму! Голос, бросающий вызов женихам и невестам! Голос, бросающий вызов всему народу! Горе, горе Иерусалиму!

Он был уже совсем рядом и подошёл к толпе беглецов с таким видом, словно никого не замечал; они поспешили расступиться, чтобы избежать соприкосновения с этим зловещим, нечистым существом, лишь отдалённо напоминающим человека.

   – Что ты хочешь сказать? – вскричал Бенони в гневе и страхе. Но прохожий ничего не ответил; устремив взгляд своих бледных глаз в небеса, он продолжал вопить:

   – Горе, горе Иерусалиму! Горе и вам, что пришли в Иерусалим!

Так он прошёл мимо, твердя своё мрачное пророчество, и скоро его обнажённый торс скрылся вдали, а его вопль мало-помалу затих.

   – Какое недоброе приветствие! – сказала Мириам, заламывая руки.

   – Напутствие будет ещё хуже! – ответила Нехушта. – Город обречён, со всеми своими жителями!

Один Халев сохранял спокойный вид.

   – Не тревожься, Мириам, – сказал он. – Я знаю этого человека, он безумец.

   – Кто знает, где кончается мудрость и начинается безумие, – заметила Нехушта.

Они пошли дальше, направляясь к вратам Храма, всё по тем же безлюдным, в потоках крови улицам.