Текст книги "Хозяйка Блосхолма. В дебрях Севера"
Автор книги: Генри Райдер Хаггард
Соавторы: Джеймс Оливер Кервуд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 34 страниц)
– Когда ты такая, ты моя Маргарита Анжуйская. А когда ты их распускаешь, ты снова становишься маленькой Нейдой с Гребня Крэгга. И… и я не понимаю, за что судьба дала мне такое счастье!
Весь этот день и Питер пытался по-своему осмыслить, что же произошло с Нейдой за месяцы их разлуки. Прикосновение ее руки по-прежнему радовало его, и все-таки он замечал какую-то перемену. Когда она прижималась щекой к его щеке и начинала с ним разговаривать, ее голос звучал даже нежнее, чем в те дни, но все-таки чего-то не хватало – их прежнего товарищеского равенства, хотя этого Питер понять не мог. Однако к новой Нейде он проникся яростным обожанием, которое было еще сильнее его прежней любви к ней. Теперь ему довольно было лежать, уткнувшись носом в ее туфлю или оборку платья. Но когда под вечер она ушла к себе в комнату и вскоре выбежала оттуда, распустив волосы и подхватив их вылинявшей лентой, привезенной с Гребня Крэгга, он запрыгал вокруг нее, заливаясь радостным лаем, и Нейда в ответ на его вызов пустилась с ним наперегонки через вырубку.
Вся раскрасневшаяся, она подбежала затем к Веселому Роджеру и, запыхавшись, упала в его объятия.
И вдруг сквозь облако ее растрепавшихся кудрей Мак-Кей увидел, что из леса кто-то вышел. Это был отец Джон. Он на мгновение остановился, а потом, пошатываясь, побрел к ним – казалось, он вот-вот упадет.
Нейда услышала, как Роджер судорожно вздохнул, почувствовала, как сжались его руки, и, оглянувшись, тоже увидела миссионера. Вскрикнув, она вырвалась от Мак-Кея и бросилась к старику.
Отец Джон тяжело оперся на ее плечо, и тут к ним подбежал Мак-Кей. Лицо миссионера было искажено усталостью, он задыхался, но, держась за сердце, он все-таки попытался улыбнуться им.
– Я торопился, – сказал он, силясь говорить спокойно. – И совсем запыхался.
Он перевел дух и посмотрел на Веселого Роджера.
– Роджер… я торопился… чтобы сказать вам… Брео совсем близко. Я опередил его на полмили или на милю.
Он взял побледневшее лицо Нейды в ладони и посмотрел на нее сквозь сгущающийся сумрак.
– Слишком поздно… я понял, что ошибся… дитя мое, – сказал он совсем спокойно. – Вам нельзя ждать Брео. Уходите! Времени терять нельзя. Если Брео не собьется с пути в темноте, он будет здесь через несколько минут. Быстрее!
Нейда молчала, пока они шли к хижине. Но что-то в ее упрямо вздернутом подбородке и откинутой голове сказало Роджеру, что она готова ко всему и не боится.
В хижине их встретила Усимиска, и Нейда что-то быстро шепнула ей. Было видно, что они обо всем договорились заранее, – Усимиска принесла из кухни набитый заплечный мешок, а Нейда появилась из своей комнаты с узлом в руке.
Она остановилась перед Мак-Кеем и миссионером, тяжело дыша от волнения.
– Больше ничего не надо делать! – воскликнула она. – Здесь все, что нам может понадобиться.
На мгновение она забыла обо всем, кроме отца Джона, и, обняв его, подняла на него глаза, в которых не было слез.
– Вы же приедете к нам? – прошептала она. – Вы обещаете?
Миссионер тоже обнял ее и прижался лицом к ее лицу.
– Молю бога, чтобы это сбылось, – произнес он тихо.
Руки Нейды конвульсивно сжались, и в эту секунду перед дверью хижины раздалось предостерегающее рычание.
– Питер! – вскрикнула Нейда.
Отец Джон задул лампу.
– Бегите, дети мои! – приказал он. – Быстрее! В двадцати шагах ниже заводи спрятан челнок. Вчера по моей просьбе его оставил там один из приходивших сюда индейцев. Роджер… Нейда…
Он на ощупь нашел в темноте их руки.
– Да будет на вас благословение божье! Отправляйтесь на юг… Прямо на юг. А теперь – скорее! Мне кажется, я слышу шаги…
Он толкнул их к двери. Нейда схватила узел, а Роджер – мешок. Внезапно миссионер заметил, что рядом стоит Питер, и, нагнувшись, крепко схватил его за загривок.
– Прощайте… – прошептал он хрипло. – Прощайте… Нейда… Роджер…
Нейда, всхлипнув, ответила из темноты:
– Прощайте, отец Джон!
Миссионер и Питер напряженно прислушивались, пока шаги тех, кого они любили, не затихли в ночной тьме.
Питер взвизгнул и попытался вырваться, но отец Джон захлопнул дверь.
– Тебе лучше остаться здесь, Питер, – попробовал он объяснить. – Лучше будет, если ты останешься со мной, для тебя же. Ведь они уедут очень далеко и поселятся в стране, где ты можешь зачахнуть и умереть. Да и в челноке для тебя нет места. Будь же умником, Питер, и останься со мной… со мной…
И Усимиска, которая неподвижно стояла в темноте, услышала, как отец Джон, ощупью искавший лампу, засмеялся странным, придушенным смехом.
Глава XXI
Хижина осветилась. Сначала вспыхнул желтоватый огонек спички, а потом загорелась лампа, и как только из темноты возникло восковое лицо отца Джона, Питер завизжал, заскулил и принялся царапать дверь.
Усимиска – Молодой Листок – стояла неподвижно, точно статуя, и, казалось, не дышала, хотя ее большие темные глаза были устремлены на отца Джона.
Прочитав в ее упорном взгляде испуганный вопрос, старичок с торжеством улыбнулся.
– Все хорошо, Усимиска, – сказал он вполголоса на языке кри. – Они ушли, и их не поймают. Занимайся своими делами так, словно ничего не произошло. Брео с минуты на минуту будет здесь.
Миссионер расправил плечи, словно собирая все свои силы и мужество, а потом подозвал Питера и начал утешать собаку, чьи хозяин и хозяйка бежали сейчас в темноте к заводи.
– Они уже добрались до заводи, – сказал он и сел, поглаживая колючую морду Питера. – Они, наверное, как раз спустились к заводи, а Брео вышел на вырубку с противоположной стороны. Роджер должен легко найти челнок: он ничем не прикрыт и до него точно двадцать шагов. Я думаю, он его уже нашел и еще через минуту они отчалят. А по берегам Бернтвуда растет густой лес, и ночью никто не рискнет пуститься за ними в погоню пешком.
Внезапно он крепче сжал руки, и Усимиска, исподтишка наблюдавшая за ним, заметила, что его лицо просветлело.
– Они уже плывут, – воскликнул он ликующе, – а Брео еще не пересек вырубку!
Миссионер встал и принялся расхаживать по комнате, а Питер опять начал тоскливо обнюхивать дверь. Усимиска, предусмотрительная в минуту опасности, как все ее соплеменники, задернула занавески на окнах, и отец Джон одобрительно улыбнулся. Ему была неприятна мысль, что Брео, человек-ищейка, может тайком подсматривать за ним в окно. Расхаживая по комнате, он продолжал прислушиваться, не раздадутся ли шаги Брео. Питер, вздохнув, перестал царапать дверь и уселся у порога комнаты Нейды.
Отец Джон остановился возле него и положил ладонь ему на голову.
– Может быть, мы еще поедем к ним, – сказал он больше самому себе. – Когда-нибудь, когда они найдут безопасное убежище далеко отсюда.
Миссионер вдруг почувствовал, что Питер у него под рукой весь напрягся, а Усимиска предостерегающе вскрикнула. Потом она негромко запела на кухне, принимаясь чистить кастрюли и сковородки, уже начищенные до блеска, и продолжала петь, когда дверь хижины распахнулась. На пороге стоял Брео, ищейка.
Внезапность его появления удивила даже Питера, который не слышал никаких шагов снаружи. Полицейский стоял так несколько секунд, его худое острое лицо четко рисовалось на фоне ночного мрака, а загадочные глаза, прищуренные и все же острые, как буравчики, обводили хижину проницательным взглядом, от которого ничто не могло ускользнуть.
В его позе чудилась смертельная угроза, и Питер глухо заворчал. Он тотчас узнал этого человека. Он видел его в сугробе посреди тундры и сразу проникся к нему недоверием, а потом они с хозяином убегали от него в самый разгар Черного бурана. Питер соображал быстро – в своем роде так же быстро, как сам Брео. И без каких-либо логических рассуждений он понял, что появление этого человека предвещает беду, и связал с ним непонятное исчезновение Веселого Роджера и Нейды.
Брео молча кивнул. Потом он увидел Питера, и его губы искривились в улыбке. Улыбка эта была почти дружеской и все же производила неприятное впечатление. Она говорила о характере этого человека, о его беспощадности, упорстве и умении добиваться своего. Он казался воплощением сурового и безжалостного рока.
Брео снова кивнул и протянул руку.
– Питер! – позвал он. – Поди-ка сюда, Питер!
Питер дернул ушами, но не тронулся с места. Однако острый взгляд Брео уловил и это легкое Движение.
– Все еще хранит верность одному человеку! – заметил он, входя в хижину и останавливаясь перед миссионером. – Где Мак-Кей, преподобный отец?
Брео не закрыл за собой двери, и Питер не замедлил этим воспользоваться. Усимиска увидела, как он в два прыжка оказался за порогом, но не позвала его, а продолжала внимательно слушать. Брео повторил свой вопрос:
– Где Мак-Кей, преподобный отец?
Питер в темноте снаружи услышал голос полицейского, потому что на мгновение остановился, отыскивая свежий след Нейды и Роджера. Это был очень простой след – прямо к заводи, а оттуда двадцать шагов вниз по течению к маленькой галечной косе. На этой косе была ясно видна борозда от лодки, и тут следы кончались.
Питер заскулил, вглядываясь в черный тоннель между стенами леса, где чуть слышно журчала и булькала вода на пути к еще более темной и густой чаще. Он по брюхо вошел в воду, почти решившись плыть вдогонку за хозяевами, помедлил, прислушиваясь, и не услышал ни голосов, ни плеска весла.
Но ведь он знал, что Нейда и Веселый Роджер должны быть где-то совсем близко!
Питер выбрался на косу и пошел вниз по течению реки, внимательно нюхая воздух и то и дело останавливаясь, чтобы прислушаться. Иногда он ловил в воздухе запах своих хозяев, но он тратил слишком много времени на частые остановки и потому челнок был все время впереди.
С кормы этого челнока Мак-Кей еле различал в слабом свете звезд, кое-где пробивавшемся сквозь ветки, бледное лицо Нейды.
Он беззвучно засмеялся от радости.
– Наконец-то моя мечта сбылась, Нейда, – прошептал он. – Ты со мной. И мы отправляемся в совсем другой мир. Там нас никто не найдет. Никто, кроме отца Джона, когда мы пошлем ему весточку. Ты не боишься?
Она ответила чуть дрогнувшим голосом:
– Нет, не боюсь. Только тут очень темно…
– Еще две-три ночи, и нам опять будет светить луна – твоя луна, и Лунный Человек будет нам улыбаться. Я понимаю, каково приходится Лунному Человеку, когда он томится по ту сторону земли и не может тебя увидеть, Нейда!
Она ничего не ответила, и Роджер наклонился вперед, вглядываясь в смутное пятно ее лица.
Тут он услышал вздох, похожий на всхлипывание.
– Я о Питере, – пробормотала она, предупреждая его вопрос. – Роджер, ну почему мы не взяли с собой Питера?
– Наверное, это мы зря, – ответил он и даже на мгновение перестал грести. – Но, пожалуй, для Питера так будет лучше. Он вырос в лесах и никакой другой жизни не знает. А там, куда мы попадем…
– Я понимаю. А потом отец Джон привезет его к нам?
– Да. Он обещал. Питер приедет к нам вместе с отцом Джоном.
Нейда обернулась и поглядела в непроницаемый мрак перед ними. Он был таким густым, что казалось, будто челнок вот-вот упрется в стену. И вода, журчавшая у бортов, казалась черной, как смола.
– Мы въезжаем в большое болото за кедровником, – объяснил Веселый Роджер. – Тут можно играть в жмурки, не завязывая глаз, верно? Ты хоть что-нибудь видишь?
– Дальше носа челнока ничего, Роджер.
– Ну-ка, переберись поближе ко мне, только осторожно, – сказал он.
Нейда послушалась.
– Теперь медленно повернись лицом к носу и прислони голову к моим коленям.
Нейда сделала и это.
– Так уютнее, – прошептала она, – устраиваясь поудобнее. – Гораздо уютнее.
Роджер перегнулся, чуть не вывихнув позвоночник, и отыскал в темноте ее щеку, которую и поцеловал.
– Я опасался, что ты не заметишь какой-нибудь ветки над водой, – объяснил он, когда выпрямился. – Ты могла бы больно ушибиться.
Они помолчали, и Роджер вновь начал медленно и ритмично работать веслом. Потом Нейда лукаво спросила:
– Ты ведь думал только про ветки, Роджер, и про то, что они могут меня ушибить?
– Ну конечно, – ответил он со смешком.
– А раз так, то мне сидеть очень неудобно, – пожаловалась она. – Уж лучше я выпрямлюсь, и пусть ветки выколют мне глаза!
Однако она не привстала, а только осторожно, чтобы не помешать ему грести, коснулась его лица.
– Ты тут! – промурлыкала она, словно успокаиваясь. – Я решила на всякий случай проверить: здесь такая темнота!
И в этом непроницаемом мраке, вслепую пробираясь по водному лабиринту, они были счастливы. Мак-Кей внимательно глядел вперед, но ничего не видел, и каждое его движение было легким и точным, словно в танце. То же ощущение охватило и Нейду. Ночь уже не пугала ее. Ведь они были вместе – и вместе, забыв страх, отправлялись навстречу неведомому, таинственному и манящему будущему. А ночь надежно укрывала их. Самая ее тьма была приветливой и дышала надеждой, Роджер еще два раза опускал руку, ища лицо Нейды, и она прижимала ее к губам, спокойная и счастливая.
Они продвигались по болоту очень медленно, потому что из-за темноты Роджер греб еле-еле, осторожно выбирая путь. Он часто въезжал в кусты или упирался в топкий берег, и Нейде не раз приходилось зажигать спички, чтобы помочь ему выбраться из ветвей упавшего дерева. Роджеру очень нравились эти мгновения, когда во мраке вдруг вырисовывалось ее лицо, и дважды он без всякой надобности просил ее зажечь спичку, чтобы подольше ею любоваться.
Но в конце концов Роджер почувствовал, что челнок вошел в течение; вскоре после этого вершины деревьев поредели, стало чуть светлее, и он понял, что они приближаются к концу болота. Полчаса спустя оно осталось позади, над их головами виднелось чистое небо, а за бортом весело журчала быстрая вода.
Нейда выпрямилась; и было уже так светло, что Веселый Роджер увидел даже блики звездного света в ее волосах. Разглядел он и милую гримаску на ее лице, хотя она и пробовала улыбнуться.
– Ой! – воскликнула она. – Нога совсем затекла! Я не могу шевельнуться!
– Мы сейчас подыщем подходящее место и разомнемся, – ответил Мак-Кей, взглянув на часы при свете последней спички. – Мы обогнали Брео по крайней мере на два часа – ведь другого челнока ему взять негде.
Веселый Роджер начал вглядываться в берег и вскоре увидел справа белую полоску песка. Там они полчаса отдыхали.
Потом они отправились дальше, и Мак-Кей уже был готов благословлять болото: ведь теперь оно было преградой на пути Брео!
– Не думаю, что он сумеет пробраться через него без лодки, даже если догадается, куда мы направились, – объяснил он Нейде. – И значит, нам ничто не грозит.
Его голос звенел веселым торжеством, которое сменилось бы ледяным отчаянием, если бы он мог заглянуть в непроницаемую тьму там, где Бернтвуд петлял по болоту, или в еще более густой мрак, окутывавший трясину по его берегам.
Через трясину, с трудом находя путь между бочагами и гнилыми корягами, которые в темноте казались жуткими чудовищами, бежал Питер.
А по Бернтвуду медленно, но уверенно плыл человек, ловко отталкиваясь от илистого дна длинным шестом, которому послушно подчинялся легкий плот из двух стянутых проволокой кедровых стволов, без труда проходивший там, где еще совсем недавно скользил челнок.
Человеком этим был Брео-ищейка.
– Болота ему не одолеть! – с торжеством повторил Мак-Кей. – Даже если он догадается, что мы поплыли сюда, болота ему не одолеть, Нейда!
– Но он ведь и не догадается! – возразила Нейда с такой же уверенностью. – Отец Джон направит его на ложный след.
А позади них в смоляном мраке болота, порой раздвигая узкие губы в мрачной улыбке и вперяясь в тьму широко открытыми, круглыми, как у совы, глазами, плыл на своем плоту Брео.
Глава XXII
Питер, мокрый, облепленный грязью, упрямо бежал через топь, потому что все время чувствовал где-то поблизости непонятное, беззвучное присутствие Брео.
Порой чуть заметный ветерок, словно поднятый крыльями бабочки, доносил до его ноздрей запах Брео, но чаще теплый воздух оставался совсем неподвижным. Всякий раз этот запах приходил откуда-то спереди, и в конце концов Питер решил, что Брео должен быть там же, где Нейда и Роджер. Однако их запаха он не чувствовал, и это сбивало его с толку. Иногда он оказывался у черной воды протоки, но неизменно опаздывал на несколько секунд и не успевал увидеть во мраке тень Брео или услышать легкий плеск его шеста.
Он бежал вперед среди неясных теней и непонятных всхлипывающих звуков, от которых кровь стыла в его жилах, хотя он давно уже привык ничего не бояться. Теперь его не пугало злобное шипение сов. Он не останавливался и не сворачивал с пути, заслышав зловещее щелканье клювов. Удары когтей по коре и тихий хруст валежника были ему теперь не в новинку, и он не обращал на них внимания, поглощенный одним желанием: поскорее догнать своих хозяев. Совсем другое пугало теперь Питера и зажигало красные огоньки в его глазах: маслянистое чавканье жирной грязи, которая пыталась засосать его, хриплый смешок трясины, вцеплявшейся в него точно живое существо, кашлявшей и плевавшейся, когда он вырывался из ее хватки.
Грязь залепляла Питеру глаза, и порой он не видел даже темноты, но все-таки продолжал бежать вперед. И наконец, опять оказавшись у протоки, он услышал новый звук – тихий и мерный плеск шеста в руках Брео.
Питер побежал быстрее, потому что земля под его лапами стала тверже, и вскоре догнал человека на плоту. Он слышал его дыхание и даже разглядел на фоне черной стены леса чуть менее темную движущуюся тень.
Но запаха Нейды или Веселого Роджера не было, и поэтому привычная осторожность не позволила Питеру выдать свое присутствие. Он не стал обгонять Брео, а держался вровень с ним или чуть позади, но так, чтобы все время слышать плеск. То и дело он поднимал нос и принюхивался, надеясь вот-вот обнаружить присутствие тех, кого хотел разыскать во что бы то ни стало.
На рассвете они выбрались из болота, а когда Брео причалил к косе, где несколько часов назад отдыхали Нейда и Веселый Роджер, на востоке уже занималась заря.
Брео очень устал, но, увидев следы на песке, он усмехнулся почти добродушно. Он был в хорошем настроении. Однако об этом трудно было бы догадаться постороннему наблюдателю. В лесных дебрях Брео слыл человеком без сердца. Он был наделен охотничьим инстинктом лисы или волка, безжалостным упорством ласки и неуклонно следовал букве закона, не зная сострадания, не делая исключений ни для кого. Во всяком случае, его считали таким, а если в нем и крылось какое-то благородство, то по его холодным, прищуренным глазам, тонким губам и злому, насмешливому лицу догадаться об этом было нельзя. Начальство считало его безотказным автоматом, который настигнет преступника, даже если все до него потерпели неудачу.
Но в это утро, испытывая ломоту во всем теле после ночного плавания на плоту, Брео, глядя на предательские следы, усмехался, а потом и громко рассмеялся. Он потянулся так, что хрустнули кости. У него не было привычки разговаривать с самим собой, но думал он следующее:
«Вот здесь, у этого камня, сидел Веселый Роджер Мак-Кей. Отпечаток только один. Значит, его жена сидела у него на коленях: вот следы ее каблуков. На ней туфли, а не мокасины».
Усмехнувшись еще раз, он снял с плота свой казенный рюкзак.
«Можно не торопиться, – думал он. – Теперь они от меня не ускользнут. Они считают, что провели меня, – и ошибаются. А это всегда кончается плохо. Всегда».
Когда Брео бывал совсем один, он порой давал себе чуть-чуть воли, словно на краткий срок отпуская арестанта. Например, он свистел. И довольно мелодично, точно вспоминал о каких-то былых счастливых минутах. А когда он принялся поджаривать грудинку и бросил в кипящую воду горсть сушеного картофеля, он напевал песню, тоже довольно приятно – даже для таких внимательных ушей, как уши Питера.
Ибо Питер, подкравшись сквозь кусты, лежал теперь всего шагах в двадцати от Брео и жадно вдыхал запах грудинки.
Питер знал повадки волков и лисиц, но Брео он не знал и не мог догадаться, почему тот вдруг засвистел громче и почему его песня стала более звонкой. Несколько минут спустя Брео, не оглянувшись на Питера, позвал спокойно и деловито:
– Сюда, Питер! Завтрак готов!
Питер даже пасть открыл от удивления. А Брео повернулся к нему, ухмыляясь во весь рот, и продолжал звать его самым дружеским образом. Не выдержав, Питер вскочил, готовый драться или бежать.
Брео бросил ему жирный кусок грудинки, который держал в руке. Грудинка упала в двух шагах от носа Питера, а он был ужасно голоден. Восхитительный запах одурманил его, заставив забыть про осторожность. Несколько секунд он боролся с собой, потом стал тихонько продвигаться вперед и вдруг, молниеносно схватив грудинку, сразу ее проглотил.
Брео весело рассмеялся, и его лицо, освещенное солнцем, не показалось Питеру лицом врага.
За первым куском последовал второй, потом третий, и вскоре Брео уже пришлось поджаривать новую порцию.
«Это тебе в счет того, что ты сделал тогда в тундре, – думал он. – Если бы не ты…»
Брео даже не стал додумывать эту мысль до конца. А на Питера он больше не обращал ни малейшего внимания. Он знал собак даже, пожалуй, лучше, чем людей, и ничем не показал Питеру, что на самом деле очень им интересуется. По-прежнему посвистывая и напевая, Брео вымыл посуду, вновь приладил рюкзак на плоту и поплыл дальше по течению.
Питер, так и не вышедший из кустов, был тем не менее не только удивлен, но и почувствовал себя покинутым. Ведь этот человек оказался вовсе не врагом, а теперь он его бросил, как прежде хозяин и хозяйка. Он заскулил, и Брео еще не скрылся из виду, как Питер был уже на косе и сразу учуял запах Нейды и Веселого Роджера. Брео нарочно оставил у воды большой кусок слипшегося сушеного картофеля, и Питер проглотил его с такой же жадностью, как раньше грудинку. А потом, как и рассчитывал Брео, побежал вслед за плотом.
Брео не торопился, но и не делал остановок. В его неторопливом, неуклонном продвижении вперед было что-то почти механическое, хотя он знал, что челнок может плыть почти втрое быстрее его плота. Он внимательно всматривался в берега. До полудня Брео трижды замечал следы привала и посмеивался, вспоминая сказку про зайца и черепаху. Сам он задерживался возле этих стоянок не больше двух-трех минут и тотчас отправлялся дальше.
Питера приводили в недоумение размеренно-спокойные движения человека из тундры. Он следил за ними, и его все больше и больше завораживало их неизменное однообразие. Вверх-вниз, вверх-вниз поднимался и опускался длинный шест, высокая фигура ритмично покачивалась, от плотика расходились две маленькие волны да в воздухе плыли колечки дыма из трубки преследователя. Брео не оглядывался. И тем не менее он замечал все. Пять раз за утро он видел Питера, но не позвал его и ничем не выдал, что знает о его присутствии.
В полдень он причалил к берегу, чтобы приготовить обед; разведя костер и достав сковородку, он выпрямился и тем же уверенным тоном позвал:
– Эй, Питер, Питер! Иди-ка сюда, приятель!
И Питер пришел. Борясь с инстинктом, который требовал от него осторожности, он сначала высунул голову из кустов и посмотрел на Брео. Тот, не обращая на него никакого внимания, начал резать грудинку. Когда божественный запах жарящегося мяса достиг ноздрей Питера, он тихонько подобрался ближе и с глубоким вздохом растянулся на земле.
Брео услышал этот вздох.
– Что, опять проголодался, Питер? – спросил он небрежно.
Но у него уже давно для этой минуты была припасена жареная грудинка, оставшаяся от завтрака. Он начал рвать ее на части и бросать кусочки Питеру, а сам думал:
«Зачем я это делаю? Пес мне ни к чему. Он будет только мешать и поедать мои запасы. Но это по-честному. Долги надо платить, а он помог спасти меня в тундре».
Вот так Брео, человек, не знавший милосердия, ищейка закона, определил положение. И он поджарил для Питера пять ломтиков грудинки.
Теперь Питер бежал за плотом, не скрываясь. Под вечер Брео убил косулю, и за ужином они с Питером вволю наелись свежего мяса. Недоверчивость Питера была окончательно побеждена, и он позволил Брео погладить себя. Прикосновение этой руки не особенно понравилось Питеру, но он вежливо терпел, и Брео пробормотал одобрительно, хотя его резкий голос не смягчился:
– Однолюб!
В этот день Питер несколько раз чувствовал запах Нейды и Роджера там, где они выходили на берег, и к вечеру окончательно уверился, что Брео приведет его к ним. Вот почему он и дальше шел за Брео.
На следующий день они увидели брошенный челнок – беглецы пошли на юг пешком через лес. Брео обрадовался, так как ему очень надоело работать шестом. Вечером взошел молодой месяц, и при виде этого узенького серпа Питер почувствовал отчаянное желание кинуться вперед и догнать тех, кого он искал. Однако другой, более могучий инстинкт заставил его остаться с Брео.
В эту ночь Брео спал на своем ложе из кедровых веток как убитый. Но за час до рассвета он уже был на ногах и развел костер, а с первыми лучами зари они отправились в путь. Теперь полицейский не смотрел по сторонам в поисках следов, понимая, что это бесполезно. Но он знал намерения Мак-Кея и шел быстро, прикидывая, что Нейда за то же время пройдет вдвое меньше. В три часа дня он добрался до гряды высоких холмов и на вершине одного из них остановился.
Питера снедало нетерпение, и он утрачивал доверив к Брео. Не то чтобы он начал его опасаться, но в течение всего дня до негр ни разу не донесся запах Нейды или Веселого Роджера, и постепенно Питер приходил к выводу, что ему следует заняться их розысками самому.
Брео заметил его возбуждение и понял его причину.
«А за псом стоит понаблюдать, – подумал он. – У него есть чутье и инстинкт, которых нет у меня. Да, это будет полезно. Мак-Кей и его жена где-то близко. Возможно, они шли даже медленнее, чем я предполагал, и еще не перебрались через эти холмы, а может быть, они уже там, на равнине. В таком случае я рано или поздно увижу дым костра».
В течение часа он глядел на равнину в бинокль, ожидая, что где-нибудь за деревьями поднимется струйка дыма. Не выпускал он из виду и Питера, который рыскал ниже по склону, описывая все более широкие круги. И вдруг ярдах в двухстах от него Питер как-то странно завертелся на краю лужайки. Он принялся обнюхивать землю, ловил носом воздух, бегал взад и вперед. Затем без колебаний направился на юго-запад.
В мгновение ока Брео вскочил на ноги, подхватил рюкзак и бросился к лужайке. Там на мягкой земле он что-то увидел и с угрюмой улыбкой на тонких губах тоже зашагал прямо на юго-запад.
След, найденный Питером, был трех-четырехчасовой давности и в сумерках вывел его к пешеходной тропе, которая на много миль южнее оканчивалась у одной из факторий Компании Гудзонова залива. На этой тропе, протоптанной не одним поколением обитателей лесных дебрей, оставили свои отпечатки и тяжелые сапоги Роджера Мак-Кея. Теперь Питер все яснее чуял знакомый запах, но осторожность, воспитанная лесной жизнью, не позволяла ему бежать быстро, хотя его снедал огонь нетерпения.
Вновь наступила темнота, а потом выплыл месяц, уже более яркий, чем накануне, и осветил им путь.
