Текст книги "Легенды и загадки земли Новгородской"

Автор книги: Геннадий Коваленко

Соавторы: Виктор Смирнов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

Загадочные цилиндры

Любое государство собирает налоги с населения, и Древнерусское государство не было исключением. Вспомним картинку из школьного учебника истории под названием «Полюдье», на которой изображен князь и его дружинники, принимающие дань от местных жителей. Иногда это кончалось плачевно, как в случае с Игорем, который пожадничал и был убит древлянами.

А как собирались налоги на новгородских землях?

В 1951 году в культурном слое Новгорода археологи впервые обнаружили странную находку. Это был деревянный цилиндр толщиной около пяти сантиметров с продольным и поперечным каналами внутри. Вскоре на одной из усадеб было обнаружено еще несколько таких цилиндров, на каждом из них было указано имя человека, а также некая сумма.

Археологи долго ломали голову над загадкой этих цилиндров и, наконец, нашли ответ после того, когда в 1999 году в слоях XI – начала XII века были найдены ещё 38 цилиндров, на которых были вырезаны названия притоков Северной Двины – Ваги, Тихменги и Пинеги, а также знаки князя и мечника и зарубки. Цилиндры оказались оригинальными замками-пломбами, применяемыми при сборе дани. Когда собирались налоги, а это были в основном меха, они укладывались в мешок, через горловину которого продергивалась веревка. Ее свободные концы вводились в канал деревянного цилиндра и забивались пробкой, которую нельзя было извлечь, не разрушив цилиндр. Имена на цилиндрах указывали конкретных сборщиков налогов.

Стало очевидным, что уже с X века на новгородских землях существовало налогообложение, осуществляемое специальными сборщиками дани. А чтобы у этих людей не возник соблазн присвоить себе часть доходов, были придуманы эти остроумные замки-цилиндры.

^{Деревянная пломба-замок XI в.}

Не менее важно было то обстоятельство, что цилиндры были найдены не на территории княжеской резиденции, а на месте какого-то административного центра, куда поступали доходы с новгородских земель. Это значит, что в отличие от других русских земель, где князья сами собирали доходы, сбор дани с подвластных Новгороду территорий осуществляли сами новгородцы.

По мнению В.Л. Янина, заключая «ряд», то есть договор с князем, новгородцы выдвигали непременное условие: мы сами собираем доходы, мы сами, как сейчас бы сказали, организуем свой бюджет, а тебе платим только определенную сумму. Именно это обстоятельство стало одним из краеугольных камней республиканского строя. Наши предки прекрасно понимали простую истину: у кого деньги, у того и власть. Этим же объясняется частая смена новгородских князей, всегда готовых уйти в те земли, где они будут сами собирать налоги, и сами будут ими распоряжаться.

Так находка археологов пролила свет на один из ключевых вопросов государственного устройства вечевой республики.

Варяжская божница

Новгородцев традиционно отличала веротерпимость. В городе часто бывали негоцианты из разных стран: немцы, шведы, англичане, арабы, евреи. Новгородские церковнослужители, начиная с самого владыки, тесно общались с представителями других религий, вели дипломатические переговоры, брали на сохранение товары и даже привлекали иноземцев к строительству храмов и других культовых сооружений.

Но в то же время новгородцы были крайне чувствительны к попыткам ущемить их собственные религиозные чувства. Свидетельством тому может послужить «Сказание о построении варяжской божницы», сочиненное, вероятно, в XII веке, но записанное значительно позже. В его основу легло реальное событие 1117 года – строительство на Готском дворе в Новгороде католической церкви Святого Олафа.

Согласно «Сказанию», иностранцы латинской веры прислали послов в Великий Новгород от семидесяти городов своих к архиепископу Великого Новгорода, посадникам, тысяцким с просьбой предоставить место для строительства «латинской ропаты», то есть католического храма. Однако вече отказало им. Тогда латиняне предложили взятку новгородскому посаднику Добрыне и тот научил их, как воздействовать на новгородцев. Было объявлено, что в случае отказа будут закрыты новгородские церкви в странах католического мира. Архиепископ внял этому аргументу и предложил католикам подобрать себе место для будущего храма. Те попросили у посадника место около торга, где уже стояла деревянная церковь Иоанна Крестителя. Сказание гласит, что этот «умовредный мздоимец закрыл на все глаза и ожесточил свое сердце, получив взятку золотом, повелел дать им это место, перенеся церковь Иоанна Предтечи в другое место».

Но оскорбленный Иоанн Креститель решил наказать взяточника. Когда Добрыня сел в лодку, чтобы переправиться на другой берег Волхова, поднялась буря, лодка перевернулась и посадник утонул.

Можно предположить, что легенда о варяжской божнице стала реакцией на экспансию католической церкви на восток, особенно усилившуюся в XII—XIII веках. Ярко звучит в ней и протест против коррупции местных властей. Мздоимство считалось в Новгороде тягчайшим преступлением, и нередко чиновник-коррупционер отправлялся на волховское дно вслед за злополучным Добрыней. Кстати, посадник Добрыня – историческое лицо, он был посадником в начале XII столетия и умер (возможно, утонул) вскоре после закладки церкви Святого Олафа.

Что произошло в 1188 году?

Новгородская Первая летопись содержит довольно загадочное сообщение о конфликте, произошедшем между новгородскими купцами и шведами в 6696 (1188) году. («В то же лето рубоша (рубиша) новгородьце Варязи на Гътех, Немьце въХоруж-ку и в Новотьржце; а на весну не пустиша из Новагорода своихъ ни одиного мужа за море, ни съела въедаша Варягомъ, нъ пустиша я без мира»), которое по-разному трактовалось отечественными и зарубежными исследователями.

Большинство исследователей воспринимало это сообщение как свидетельство того, что на Готланде и в двух шведских материковых городах местные власти заключили в тюрьму («поруб»), то есть фактически взяли в заложники новгородцев, находившихся там с торговыми целями. Арест новгородских торговых людей был ответом шведов на Сигтунский поход новгородских карел в 1187 году. На основании летописного сообщения реконструировались места, где происходили события. Финский славист И. Микола считал, что Хоружек и Новоторжец – это названия городов, являющиеся переводом на русский язык непонятных для новгородцев шведских названий Торсхэлла (Thorsharg, Thorshalla) и Нючепинг (Nykoping). К его точке зрения склонялся И.П. Шаскольский, при этом он считал, что «варяги» – это жители Готланда, а «немцы» – это жители материковой Швеции. Такая интерпретация летописного сообщения подтверждала активное участие новгородцев в балтийской торговле, ее распространение на материковую часть Швеции.

Противоположной точки зрения придерживался исследователь Приневского края Андрей Гиппинг. Он считал, что в 1188 году активной стороной были не шведы, а новгородцы, которые неизвестно почему «схватили и заключили под стражу готландских варягов; никого из своих купцов не пустили весною за море, и не дали посла варягам, но выслали их без мира».

Оригинальную трактовку летописного сообщения предложил профессор Клагенфуртского университета в Австрии Александр Исаченко. Он утверждал, что глагол «рубити» обозначал «вербовать наемников», и полагал, что речь шла о том, что в 1188 году шведы на Готланде завербовали новгородцев в качестве наемников.

С новым прочтением летописного текста сравнительно недавно выступил известный отечественный лингвист А.А. Зализняк. Его концепция основана главным образом на новом прочтении слова «рубоша». Он считает, что это слово представляет собой одну из форм глагола «вырути», т.е. подвергнуть конфискации имущество в счет долга. Одновременно он отказался признать Хоружек и Новоторжец географическими названиями. По его мнению, они являются русским личным именем (Хоруг) и названием жителя русского города Нового Торга (Торжка). В такой интерпретации сообщение Новгородской Первой летописи отражает мелкое столкновение на Готланде между русскими и шведскими купцами и не подтверждает распространение активной новгородской торговли на материковую Швецию. С его точкой зрения согласилась Е.А. Рыбина, при этом она подкрепила ее дополнительным аргументом, согласно которому иностранные географические названия в русских летописях не переводились, а транскрибировались. По ее мнению, из летописного сообщения следует, что новгородский купец Хоруг и новоторжские купцы в чем-то провинились перед немецкими купцами Готланда, которые ввиду их отсутствия конфисковали товары у других новгородцев, прибывших на Готланд. В ответ новгородские власти выслали находившихся в Новгороде шведов «без мира» и без сопровождающего, а своих купцов в шведские владения не пустили. Конфликт не носил вооруженного характера, он был урегулирован мирным путем.

С критикой этой концепции выступил датский славист Йон Линд. Он считает, что Зализняк не привел убедительных лингвистических доказательств в пользу того, что глагол «рубоша/рубиша» в летописной статье связан с «рути» в значении «конфисковать», а не с «рубити/порубити» в значении «заключить в тюрьму». Он считает также, что эта концепция уязвима также с точки зрения исторической ситуации. По сравнению с разрушением крупнейшего шведского города Сигтуны конфискация товаров у нескольких купцов представляется Линду несимметрично слабой реакцией шведской стороны. В то же время, если речь идет о конфискации товаров какого-то Хоружки и нескольких жителей Торжка, то ответные меры новгородцев – замораживание дипломатических и торговых отношений со Швецией – являются явно завышенной неадекватной реакцией.

Таким образом, Линд считает, что «нет никакой альтернативы мнению, высказанному И.П. Шаскольским, что “немцы” должны обозначать жителей материковой Швеции в противоположность варягам с Готланда, из чего в свою очередь следует, что никакой альтернативы отождествлению Хоружка и Новоторжца с Торсхэлла и Нючепингом нет». Следовательно, статья 1188 года Новгородской Первой летописи подтверждает активное участие новгородцев в балтийской торговле XII века.

Как архиепископ Иона на бесе летал

Кто не помнит гоголевского кузнеца Вакулу, который использовал в качестве транспортного средства для поездки в Санкт-Петербург самого черта! Но не все знают, что этот сюжет Гоголь позаимствовал из старинной новгородской легенды.

Главный герой легенды владыка Иоанн, в миру Илья, возглавлял новгородскую кафедру с 1165 до своей смерти в 1186 году. В 1167 году в Новгороде была установлена архиепископия, дававшая определенную самостоятельность от митрополии, и в том же году Иоанн стал первым новгородским архиепископом. При нем был построен Николо-Дворищенский собор и еще несколько великолепных храмов.

Житие Иоанна, написанное в середине XV века сербом Пахо-мием Логофетом по заказу архиепископа Евфимия Второго, изобилует всяческими чудесами. Так, однажды Иоанн с братом решили построить каменную церковь, но денег, как водится, не хватило. Тогда братья обратились за помощь к Богоматери и на следующее утро с изумлением узрели у ворот храма вороного коня, в седельных сумах которого находились мешки с золотом и серебром.

Другое чудо, связанное с владыкой Иоанном, случилось во время осады Новгорода войсками Андрея Боголюбского. Повинуясь вещему сну, архиепископ вознес на крепостную стену икону Знамения Богородицы, суздальская стрела угодила в ее лик, на врагов напало одурение, и они были разбиты.

Но самая колоритная легенда повествует о том, как владыка Иоанн слетал в Иерусалим на бесе и что из этого вышло.

Итак, молясь однажды в своей келье, Иоанн услышал странные звуки, исходившие из… рукомойника. Сообразив, что без нечистого здесь не обошлось, владыка осенил рукомойник крестным знамением. Запертый бес взмолился о пощаде, посулив исполнить любое требование Иоанна, и услышал в ответ: «За дерзость твою повелеваю тебе нынешней же ночью донести меня из Новгорода в Иерусалим-град, туда, где стоит Гроб Господень, и обратно. Если выполнишь, отпущу». Бес повиновался, но выдвинул встречное условие: никому не говорить об этой сделке. Совершив чудесное путешествие, владыка не выдержал и поведал об этом приключении некоторым новгородцам как о случившемся с неким известным ему человеком.

Бес воспринял это как нарушение контракта и принялся наводить на святителя всевозможные искушения. Новгородцы вдруг стали примечать некую юную отроковицу, выходившую из кельи архиепископа, в келье честного старца посетители замечали то женскую обувь, то забытое монисто. Оскорбленные в своих чувствах новгородцы решили изгнать скомпрометировавшего себя владыку, и хотя он доказывал, что все это происки нечистого, горожане решили в буквальном смысле сплавить его из города, посадив на плот и оттолкнув от берега Волхова. Но, к изумлению новгородцев, плот поплыл не вниз, а против течения вверх по реке и направился прямо к Юрьеву монастырю. Стоявший на плоту святитель горячо молил Бога не гневаться на его паству, «ибо не ведают, что творят». Пораженные новгородцы упросили владыку вернуться, а на том месте, где плот причалил к берегу, поставили каменный крест.

Фольклорные, сказочные мотивы в этой легенде явно переплетаются с книжными. Бес летит не на Лысую гору, а в самое святое для христиан место – в Иерусалим, ко Гробу Господню. Иоанн проговорился и за это наказан, однако в финале торжествующий бес посрамляется Богом.

При всей фантастичности, и эта легенда содержит в себе зерна исторической правды. Новгородцам знаком феномен обратного течения Волхова при экстремальном повышении уровня воды в Ладожском озере. Случалось это редко, и потому воспринималось как чудо или предзнаменование каких-либо потрясений, которых всегда хватало в жизни республики.

Кстати, в новгородском музее хранится древний рукомойник, принадлежавший архиепископу Иоанну. Тот самый…

Сказание о посаднике Щиле

Согласно древнему преданию при архиепископе Иоанне жил в Новгороде посадник по имени Щил. Был он очень богат и имел только одного сына. Щил промышлял ростовщичеством, он давал новгородским купцам деньги под грабительские проценты. Чувствуя приближение смерти, дабы замолить грехи, посадник захотел построить храм во имя Покрова Пресвятой Богородицы. Архиепископ Иоанн благословил его на доброе дело и сам положил первый камень в основу храма, однако потом владыка засомневался, вправе ли он принимать на святое дело неправедные деньги.

Когда храм был уже готов, архиепископ Иоанн призвал Щила к себе и повелел ему одеть саван и заживо отпеть себя в новой церкви. Плача и рыдая, Щил воротился домой и немедленно исполнил все, что ему было велено владыкой. И когда пели над ним надгробное пение, он внезапно исчез вместе с гробом перед певшими, а на том месте разверзлась пропасть. Прибыв на освящение церкви, архиепископ Иоанн понял, что за свои грехи Щил низвергнулся в геенну огненную. Он приказал иконописцу изобразить на стене храма ад и там Щила в гробу, а неосвященную церковь велел запечатать.

Тем временем сын Щила стал умолять архиепископа Иоанна о спасении души своего отца. Владыка повелел ему заказать сорокоуст в сорока церквях и одаривать нищих. Сын все исполнил. Иоанн послал дьякона тайно проникнуть в запечатанный храм и донести о виденном. Вернувшийся дьякон сообщил владыке, что он видел Щила на стенной росписи в гробу, но головой он уже вне ада. После этого сын грешника должен был еще сорок дней молиться о спасении души Щила. Опять был послан в храм дьякон, который увидел, что Щил уже вне ада по пояс. И еще сорок дней молился сын за отца и раздавал его наследство бедным. И только тогда дьякон увидел всего Щила вне ада. Одновременно из пропасти появился фоб посадника, что означало его прощение. Уверовав в спасение души Щила, архиепископ Иоанн торжественно освятил церковь. Впоследствии на этом месте возник Щилов монастырь.

^{Сатана. Деталь новгородской иконы «Страшный суд». XV в.}

В чем мораль «Сказания о Щиле»?

Это, конечно же, осуждение лихоимства, но это и моление за душу грешника. Сказание гуманно по своей сути, поскольку оно дает надежду раскаявшимся грешникам. Ведь даже если они сами не успели замолить свои грехи, за них это могут сделать их ближние.

Был ли посадник Щил историческим персонажем? В.Л. Янин отождествляет его с новгородским посадником Богданом Абакумовичем, который провел последние годы в Щиловом монастыре под именем Феодосия и умер в 1415 году.

Щилов Покровский мужской монастырь находился недалеко от Новгорода в урочище Дубенки (Дубно) на правом берегу Волхова. Монастырь был основан в 1310 году на месте древнего храма, построенного неким монахом Олонием, который также мог явиться прообразом посадника Щила. В 1387 году монастырь был сожжен самими новгородцами во время похода на Новгород Дмитрия Донского, потом был возобновлен и снова разрушен. В 1725 году Щилов монастырь разобрали окончательно, а его колокольню перенесли в Юрьевскую обитель.

«Сказание о Щиле» было одним из любимых сюжетов для церковных художников. Запечатленная в рисунках история постепенного высвобождения грешника из адского пламени производила сильное впечатление на верующих.

Легенда о Сигтунских вратах

Летом 1911 года в Новгороде проходил XV Археологический съезд, в работе которого принимали участие известные шведские ученые: специалист по древней истории северных стран профессор Оскар Альмгрен, археолог Туре Арне и профессор Густав Хальстрем. На одном из последних заседаний к участникам съезда обратился член Русского военно-исторического общества капитан Петр Иванович Белавенец. От имени Трофейной комиссии, занимающейся сбором вещественных памятников боевой славы России, он попросил участников съезда дать ответ, какие врата Софийского собора в Новгороде можно считать реликвией морского похода новгородцев на Сигтуну в 1187 году.

Вопрос о происхождении бронзовых врат Новгородского Софийского собора, которые называли то Сигтунскими, то Корсунскими, то Магдебургскими, до сих пор остается открытым. Истоки же происхождения сигтунскои легенды можно установить на основании изучения шведских источников.

Устное предание о Сигтунских вратах существует в Швеции с глубокой древности. Его записал со слов своей бабушки, слышавшей его от своих родителей и дожившей до 120 лет, шведский священник и антикварий Мартин Ашаней. В своем «Описании Сигтуны» он рассказал, что, согласно старинному преданию, городские врата из Сигтуны были увезены в Москву или Новгород русскими, разрушившими город. В Смутное время Ашанею довелось побывать в России. Увидев в Новгороде врата Софийского собора, латинские надписи на которых свидетельствовали об их западноевропейском происхождении, он отождествил их с теми, о которых ранее рассказал в своем сочинении.

Каким-то образом об этих вратах стало известно Густаву II Адольфу, и он приказал Якобу Делагарди доставить их в Швецию. Однако Делагарди, понимая, к каким последствиям может привести оскорбление главной святыни новгородцев, не рискнул выполнить этот приказ короля. К тому же, как следует из его письма канцлеру Акселю Оксеншерне, он не разделял уверенности короля относительно шведского происхождения бронзовых врат Софийского собора. Вот что он писал: «Относительно медных врат, которые Его Королевское Величество желает, чтобы ему прислали из Новгорода ради их достопримечательности, тем более, что Его Королевскому Величеству сообщили, что они, вероятно, некогда были взяты из Сигтуны, то я бы очень желал исполнить приказание Его Королевского Величества, но так как эти врата, о которых русские уверяют, что они как дар вывезены из Греции, служат входом в главный храм митрополита, то вызовет много шума, жалоб и беспокойства, если мы при настоящих обстоятельствах, когда идут переговоры с русскими, силой выломаем и увезем эти врата». Таким образом, в начале XVII века легенда о Сигтунских вратах была зафиксирована в двух источниках. Возродиться ей было суждено спустя столетие.

В 1722 году в Новгороде побывал шведский ориенталист Генрих Бреннер, который более 20 лет прожил в России. Семь лет спустя в письме к шведскому историку Георгу Валлену он описал Сигтунские, или Сартунские, врата Софийского собора. Это описание Валлен опубликовал в своем сочинении о древней Сигтуне «Sigtuna stans et cadens». Позднее эта легенда была изложена в «Истории Шведского государства» известного шведского историка Улофа Далина. Перевод его сочинения на русский язык способствовал распространению легенды в России. Именно на него ссылался в 1911 году П.И.Белавенец на Археологическом съезде в Новгороде.

В 1823 году в Берлине была издана работа Фридриха Аделунга о западных наружных вратах Софийского собора, которые он назвал Корсунскими и сделал вывод об их германском происхождении. В той же работе он описал и внутренние врата Софийского собора, которые называл Сигтунскими.

В 1907 году шведский исследователь Якоб Аренберг высказал предположение, что наружные врата Софийского собора, в некоторых деталях которых он увидел скандинавские черты, могли попасть в Новгород из Магдебурга через Сигтуну, которая в XII веке имела тесные связи с Новгородом.

В какой-то мере на запрос Трофейной комиссии о вратах Софийского собора попытался ответить участник Археологического съезда профессор Оскар Альмгрен. Он передал в Новгородское общество любителей древности свою статью «К легенде о Сигтунских вратах в Новгородском Софийском соборе», которая в переводе М.Ф. Ласковской была опубликована в Новгороде в 1912 году. В этой статье он опроверг легенду о шведском происхождении наружных врат Новгородской Софии. По его мнению, они были вывезены в Новгород из польского города Плоцка как военная добыча. Однако в то время Альмгрену не были известны ни письмо Делагарди Оксеншерне, ни сочинение Асканеуса. На них ему указали капитан П.И. Белавенец, русский священник в Стокгольме Павел Румянцев и граф К. Стенбок. После ознакомления с ними Альмгрен опубликовал в Швеции новый вариант статьи о Сипунской легенде «Sagnen om Sigtunaporen i Novgorod», в которой связал ее возникновение с пребыванием шведов в Новгороде в начале XVII века.

Таким образом, легенда о Сигтунских вратах Новгородского Софийского собора имеет чисто шведское происхождение. Русскими источниками она не подтверждается. Шведы, побывавшие в России в XVII и XVIII веках, сопоставили бытовавшее в Швеции предание с тем, что они увидели в Новгороде, и создали свою версию, прочно укоренившуюся в обыденном сознании шведов, а впоследствии и русских. Для шведов она служила доказательством того, что им, в конце концов, удалось отыскать одну из своих реликвий. Для русских же она подтверждала сам факт похода 1187 года на Швецию и участие в нем новгородцев. Неслучайно Трофейная комиссия обратила внимание на эти врата как на памятник боевой славы русского оружия. По иронии судьбы ее обращение к XV Археологическому съезду дало импульс к развенчанию легенды, которая устраивала как шведов, так и русских.

^{Магдебургские (так называемые Сигтунские) врата}

Сегодня большинство исследователей сходятся во мнении о том, что бронзовые врата, украшающие Западный вход в Софийский собор, были сделаны в немецком городе Магдебурге, который в XI веке был крупным ремесленным центром Европы. Заказ на изготовление врат был, вероятно, как-то связан с коронацией императора Священной Римской империи Фридриха Барбароссы, фигура которого изображена на одной из бронзовых пластин с подписью «Король». Здесь же можно видеть изображение магдебургского епископа Вихмана, участвовавшего в коронации, что позволяет довольно точно установить дату изготовления врат между 1152 и 1154 годами.

Но когда и каким образом Магдебургские врата попали в Новгород? В.Н.Татищев, опираясь на неустановленный источник, пишет, что в 1336 году в Софийском соборе появились «медные двери, которые архиепископ Василий привезше из Немец, купи ценой великою». Подругой версии врата появились в Новгороде уже в XV веке либо в качестве посольского дара, либо были приобретены архиепископом Евфимием Вторым, который не жалел денег на храмовое строительство и поддерживал активные дипломатические связи с ганзейскими городами.

Некоторое время врата лежали в разобранном виде, пока за их сборку и восстановление не взялся новгородский мастер, который подобно немецким собратьям разместил на одной из створок бронзовый автопортрет, снабженный подписью на славянском языке: «мастер Авраам».

Магдебурские врата считаются шедевром мирового класса. Их копии хранятся в Москве, Нюрнберге и Варшаве.