Текст книги "Число зверя, или Тайна кремлевского призрака"

Автор книги: Геннадий Гацура

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

– Вы сказали «муроля»? – переспросила Марина.

– Да, так на Руси в пятнадцатом веке звали архитекторов. Аристотель показывает Семену Толбузину, уже наслышанному о его мастерстве как строителя и механика, несколько алхимических фокусов, чем совершенно пленяет русского посла. В это время Аристотелю было уже около шестидесяти лет, но выглядел он намного моложе, был полон физических сил, энергии и широких замыслов. Возвратившись в Москву, Семен Толбузин докладывает царю об Аристотеле из Болоньи, и в его наивных рассказах фигура последнего принимает облик великого мага. Иоанн III дает добро на все условия, выдвинутые итальянским мастером, и в тысяча четыреста семьдесят пятом году Аристотель, взяв своего сына Андрея и помощника Петра, выезжает с Толбузиным в Россию. Их путешествие длилось около трех месяцев и на самую Пасху двадцать шестого марта они въезжают в Москву.

Аристотель осматривает развалившийся московский храм, затем едет во Владимир и снимает мерки с тамошнего собора, который решено было взять за основу. Вернувшись, он набрасывает план работ и уже в середине апреля начинает при помощи специальных машин, похожих на те, что используются при осаде крепостей, разбивать оставшиеся стены недостроенного храма. В начале июня, когда начали копать в основании церкви глубокие рвы и забивать туда дубовые сваи, рабочие натолкнулись на большое множество костей и каменных идолов, подобных тем, что еще встречались в те времена в глухих лесах, на жертвенниках языческих кладбищ и в капищах. При сооружении потайного хода Аристотель самолично принял участие в раскопке и подъеме, вероятно вспомнив свои археологические изыски в Италии, огромного каменного идола. Иоанн III, который постоянно следил за ходом строительства, прознал про это и приказал разбить языческого истукана на мелкие части, а затем утопить в Москве-реке. Мастеру же он строго-настрого запретил афишировать среди народа подобные находки.

– Да, а кто такой Иоанн-третий? Я чего-то такого царя не знаю. И он так и сказал этому итальяшке: «не афишировать»? – ухмыльнулся Григорьев.

– Иоанн или Иван III, это дед Ивана Грозного, – повернулся к нему Николаев. – Кстати, если ты не хочешь слушать, можешь спокойно уйти. Я не обижусь. Так вот, параллельно со строительством собора, Аристотель льет в Москве пушки и колокола, рисует план нового Кремля с подземными ходами, тайниками и секретным книгохранилищем для бесценных рукописей, привезенных с собой деспиной [10]10
  Деспина – царица.


[Закрыть]Софьей из Рима. Позднее библиотеку, основой для которой послужили привезенные ею редчайшие книги, манускрипты и свитки из собраний императоров Византии, назовут либерией [11]11
  Либерия – библиотека (Латинск.)


[Закрыть]Ивана Грозного. Кстати, ее ищут в Кремле до сих пор и никак не могут найти. Похоже, что Аристотель был классным мастером своего дела, если сумел так ее запрятать.

– Я читала об этой библиотеке в какой-то газете или журнале, – кивнув, сказала Марина, – довольно занимательная история.

– Моя не менее интересна. В Москве Аристотель Фиораванти не бросил своего увлечения алхимией, и по-прежнему занимался различными опытами и поиском философского камня.

– Он еще увлекался и философией? – удивилась хозяйка.

– Не совсем. Так называлось у алхимиков некое средство способное превращать любые металлы в золото.

– Я бы тоже от такого камушка не отказался, – хмыкнул из своего кресла Григорьев.

– Хотя все свои опыты Аристотель проводит за семью замками в специально оборудованной мастерской, скоро по Москве начинают поползти слухи о том, что он якшается с антихристом, на левой груди у него выжжены три шестерки, и от него пахнет серой. Царь вызывает мастера и устраивает ему допрос с пристрастием. Тот отвечает, что ищет новые составы зелья [12]12
  Зелье – так в старину на Руси называли порох.


[Закрыть]для пушек и греческого огня, применявшегося еще в древние времена для обороны и захвата крепостей. Царь дает добро на продолжение его изысков, лишь бы это не шло во вред основному делу – строительству собора. Для ускорения постройки Аристотель создает специальные подъемные механизмы, они поднимают кирпич и камень непосредственно на верхние ярусы храма, прямо в руки каменщикам. На четвертое лето славная постройка вчерне окончена и Аристотель сооружает в центральной главе церкви потаенную казну и «хранилище для опасных случаев».

– А это еще что такое? – поинтересовался Григорьев.

– Так было написано в тексте. Вероятно это какое-то секретное убежище и тайник для сокровищ князя или церкви. В тысяча четыреста семьдесят девятом году, на пятое лето, строительство собора было полностью завершено. Двенадцатого августа он был торжественно освящен митрополитом Геронтием и архиепископом Ростовским Виссарионом. Радость в тот день для Москвы была неописуемая. Великий князь повелел раздать милостыню на весь город. По окончанию строительства Аристотель, прознав, что ему на родине в Италии больше ничего не угрожает и получив тайное приглашение от литовского короля, просит царя отпустить его домой. Иоанн через своих доносчиков узнает об опытах итальянца по поиску философского камня и о предложении литовцев. Надо знать Русь того времени, везде доносы, пытки, недоверие, подозрительность, особенно к чужакам. Настоящая шпиономания, и не всегда безосновательная. Кстати, Аристотель тоже вел секретную переписку и снабжал сведениями своих послов и государей, передавая тайные письма через купцов. Об этом говорит и одно из сохранившихся его писем к герцогу Милана Галлеацуо-Мария. Иван III, под предлогом того, что никто в Москве не сможет по рисункам Аристотеля возвести новую сторожевую башню, отказывает ему в просьбе об отъезде, предлагая дождаться итальянских строителей и лично передать им чертежи. Царь прекрасно понимает, что едва Аристотель попадет к литовцам, как тут же раскроет им все секреты тайников и обороны московского Кремля. Иоанн III увеличивает мастеру жалование и пытается различными путями проникнуть в тайну изготовления философского камня. Русский царь фантастически жаден, ему мало тех богатств и золота, что скрыто в его подземельях, он жаждет еще, тем более, что бесконечные войны с соседями требуют огромных затрат на содержание армии и пограничных крепостей. В тысяча четыреста восемьдесят четвертом году Аристотель предпринимает попытку тайно уехать из Москвы. Она последовала после того, как царь приказал убить иностранного врача, не сумевшего вылечить татарского князя Каракучу.

Лекарь был обвинен в отравительстве, долго и жестоко пытан, затем зарезан как овца на Москве-реке. Иоанн прознав, что мастер пытается бежать, «поймал его и, ограбив, запер в Онтоновом дворе, что за Лазорем святым». Так описано это событие в хронике того времени.

– Да, нравы были не хуже, чем при социализме, – улыбнулась Марина.

– Правильно, на цепи всех этих иноземцев надо держать, – вновь «вставил словечко» Константин. – Чего они здесь, в России, забыли?

– Итальянские мастера, приехавшие к тому времени в Москву и заложившие по проекту Аристотеля первую из каменных башен Кремля, которую впоследствии назовут Тайницкой из-за расположенных в ней секретных ходов и подземелий, начали роптать по поводу заточения их земляка и коллеги. Иоанн III освобождает Аристотеля Фиораванти, возвращает все его имущество и просит в последний раз, перед отъездом на родину, взять на себя руководство подготовкой артиллерии для похода на Тверь. Мастеру ничего не остается, как согласиться. Существует версия, что после похода на Тверь мастер заболел и умер, так и не сумев вернуться к себе на родину в Италию. Больше никаких упоминаний об итальянском архитекторе Аристотеле Фиораванти в официальных источниках нет.

– И это вся история? – саркастически произнес Григорьев.

– Не совсем. Это вторая часть рассказа старика, переданная мне бывшим латышским стрелком. Она почти полностью совпадает с тем, что можно найти в литературе об истории строительства Кремля. Дальше начинается третья, тайная и самая мистическая часть. Мы остановились на том, что царь выпустил Аристотеля из кутузки и попросил его помочь подготовить артиллерию к походу на Тверь. Успокоив таким образом иностранных мастеров, царь затем устраивает Аристотелю пышные проводы, щедро одаривает его и в сопровождении многочисленного конвоя отпускает с миром домой. Не успевает мастер отъехать и несколько километров от Москвы, как его хватают и заключают в острог. Через пару недель, мастера тайно перевозят в Кремль, поближе к царю, и заточают вместе с алхимической аппаратурой в одной из, им же самим построенных, подземных темниц. Царь требует от него тайну изготовления философского камня, но итальянец наотрез отказывается поведать ее и начинает призывать нечистую силу, проклинает царя, его детей, род и всех других правителей, что будут править Россией из Кремля. Взбешенный неповиновением царь приказывает замуровать его в темнице вместе с черными книгами и алхимическими приборами. По легенде, последние слова Иоанна III итальянскому мастеру были такие: «Выберешься сам, если ты такой великий маг». В эту же ночь, сбывается одно из проклятий мастера, молния ударяет в маковку построенного им собора, и тот загорается. Его с трудом удается потушить.

Дальше – хуже. Пожары и другие бедствия в Кремле следуют одни за другим. С царем начинает твориться что-то неладное. Его мучают ужасные кошмары. И, буквально в каждом углу, он видит замурованного им мастера.

Приглашенные ворожеи и знахари советуют вскрыть темницу, вырвать у мертвого Аристотеля сердце (в том, что он умер, ни у кого сомнений нет), проткнуть осиновым колом и сжечь, а то, что останется от заморского колдуна, захоронить с молитвами в землю, «паче от него покоя никогда не будет». Царь приказывает размуровать темницу, но в ней не находят даже следов мастера. Он исчез. С тех пор, особенно перед каким-нибудь важным событием или смертью очередного российского правителя, бродит по Кремлю и по подземным переходам, тайным ходам и казематам страшное привидение, наводя ужас на царей и прочих тиранов, грозя им и России страшной карой.

И пока наши владыки будут жить в Кремле, не видать ни им ни нам покоя.

Ни в одном государстве мира правители не отгораживаются такой стеной от своего народа. Они страшатся его и, только сидя за крепостным валом, чувствуют себя в безопасности, не понимая, что самая большая опасность для них таится рядом и исходит из самих стен Кремля. Кстати, об этой истории знал и Петр I, именно поэтому он и перевел столицу государства в Петербург. В принципе, в этом месте и заканчивается рассказ красного латышского стрелка.

Правда, он еще добавил, что точно знает, что и Ленин видел в конце своей жизни призрака, стрелок стоял как раз в ту ночь в карауле у его дверей.

Именно поэтому у вождя мировой революции и приключился инсульт. Сугубо материалистический мозг Владимира Ильича, отвергавший существование потусторонней жизни, не выдержал подобного потрясения.

– Скорей всего этот призрак шепнул Ильичу, что его после смерти набьют соломой, положат под стекло и будут показывать детям, как чучело в музее Дарвина.

– Поговаривают, – продолжил Николаев, не обращая внимания на очередную «хохмочку» Константина, – что и перед Сталиным представал призрак Аристотеля из Болоньи. Он приходил перед началом Второй мировой войны и перед смертью генералисимуса. Не правда ли, забавная история?

– Да, точно, – задумчиво произнесла Марина. – Никогда не слышала ничего подобного, тем более о Кремле.

– Мне очень хотелось найти какое-нибудь свидетельство, подтверждающее рассказ старика и, вот, недавно, роясь на одном из книжных развалов в Измайлово, я натыкаюсь на странную книжечку в кожаном переплете с двумя медными застежками. Едва я ее раскрыл, как дыхание мое перехватило. На первой же странице я увидел небольшую гравюру конца пятнадцатого – начала шестнадцатого века с изображением строящихся кремлевских стен.

Часть ее и титульный лист были оторваны, но и без того было ясно, что книга посвящена истории Москвы и Кремля. С дрожью в голосе я спросил у молодого человека, хозяина книги, сколько она стоит. Тот окинул меня оценивающим взглядом и, скривившись, как от зубной боли, – в этом месте Николаев улыбнулся, – похоже, что по его мнению, я никак не походил на иностранца или солидного покупателя, буркнул: «Двадцать баксов». Я тут же поинтересовался, не смог бы он принять за нее рубли. Продавец пожал плечами и сказал, что по курсу, за это старье, он может взять хоть китайские юани. Я прикинул во сколько это мне обойдется и очень обрадовался, так как искомая сумма лежала у меня в кармане. Правда, я до конца месяца оставался без сигарет, но это можно было как-то пережить.

Для приличия поторговавшись, я купил книгу за названную сумму и, сунув ее под пиджак, боясь, как бы хозяин не передумал, тут же поехал домой.

Расчистив от рукописей часть стола, я уселся за изучение своего приобретения. Достаточно было бегло пробежать всего несколько страниц старославянского текста, как я понял, что не ошибся. Эта книга не только почти слово в слово подтверждала историю, рассказанную латышским стрелком, но и дополняла ее. Кстати, вот это сокровище, – Сергей вынул из сумки красную папку, развязал тесемки и показал Григорьеву и Федоровой завернутую в целлофан небольшую старинную книгу. – Не зря в народе говорят, что кто ищет, тот всегда найдет. А один мой знакомый библиотекарь обязательно назвал бы это частным случаем, еще раз подтверждающим теорию существования «информационного лабиринта».

Николаев вынул из целлофанового пакета книгу переплетенную в свиную тисненную кожу с двумя некогда позолоченными, застежками и протянул Федоровой.

– И такую ценность вы носите с собой, – удивилась Марина, раскрывая ее.

– Ценность? Да для большинства людей это только старая книжка. Лишь отдельные специалисты могут оценить настоящую стоимость содержащейся в ней информации.

– И что же в ней написано?

– Текст книги состоит из двух частей. Первая на латинском отпечатана типографским способом и содержит описание путешествия в Московию, а вторая часть с рукописным текстом на старославянском языке. По характеру начертания некоторых букв и стилистике изложения последний документ несомненно относится к первой четверти восемнадцатого века, хотя некоторые обороты, как потом мне сказали специалисты, наводят на мысль, что человек описывавший эту историю, получил образование во первой половине семнадцатого столетья. Возможно, дело здесь в том, что большая часть ее была переписана из более старой рукописи. Впрочем, что я вас потчую какими-то предисловиями, давайте переходить к самому главному – содержанию, – и Сергей вытащил из папки несколько десятков страниц с машинописным текстом.

Григорьев посмотрел на них и заерзал в своем кресле. Он, явно, не собирался задерживаться на столь длительное время, но что-то его удерживало. Теперь уже Николаев ехидно посмотрел на следователя и, представив, что будет с ним, если удастся растянуть рассказ еще часа на полтора, продолжил:

– Я перевел латинский текст на русский и, сверяясь со старыми хрониками, отредактировал его. К нынешнему времени я собрал довольно неплохую подборку книг и архивных материалов, по истории Кремля. Сейчас я работаю над старославянским текстом, стараясь сделать его более удобочитаемым, ибо для нашего читателя, избалованного произведениями современных авторов, слог его может показаться немного тяжеловесным. Иногда там встречаются довольно странные куски, которые я никак не могу до конца разобрать. Возможно, какой-то шифр.

– Неужели вы это все сами, – рассматривая рукописный текст, удивилась Марина.

– С латинским мне помогли, а старославянский мне знаком с детства. У моей бабушки было много церковных книг, так что я на нем выучился читать раньше, чем на русском. Шучу. Итак, вы готовы слушать?

– Да, конечно, – кивнула Марина и исподтишка бросила взгляд на стоявшие на столике часы. Через два часа за ней должны были заехать, а ей еще надо было собраться.

– Начнем с латинского текста, – Николаев взял из стопки первый лист. – Большую часть описания природы и старинных русских обычаев я опускаю. Не стал я вставлять сюда и описания жизни других итальянских мастеров, работавших в конце пятнадцатого века в Москве, так как меня интересовало лишь то, что связанно с Аристотелем из Болоньи. Название сего старинного опуса соответствует своему времени: «Историческое повествование о путешествии в Московию, описание природы, расстояний, местоположения, религии, государственного устройства и товаров сей страны, а так же об иноземных мастерах, работавших в Моско, о могущественном государе и властителе московитском Иоанне III, сочиненное и продиктованные Контарини Амброджо, бывшим венецианским послом при дворе персидского шаха Узун-Гасана, перед своей кончиной в лета 1499». – Сергей прервал чтение. – Здесь я выбросил кусок текста о приготовлении бывшего дипломата из Венеции к отъезду, с его рассуждениями и прочими изысками, они к моей истории никакого отношения не имеют. Перехожу сразу к главному.

Марина посмотрела на толстую стопку нечитанных страничек, лежащую перед Николаевым, и так ей эта сценка вдруг напомнила один из рассказов Чехова, о женщине читавшей свою пьесу драматургу, что она чуть не рассмеялась. Правда, здесь все было наоборот.

Сергей, как бы почувствовав настроение Марины, вдруг отложил взятый из стопки лист и сказал:

– Впрочем, что я потчую вас какими-то чтениями вслух. Вы говорили по телефону, что у вас не так много свободного времени, а я уже сижу второй час. Так что свой лимит я исчерпал.

Из уст Григорьева вырвался нескрываемый вздох облегчения. Николаев бросил ехидный взгляд на него и продолжил:

– Я вам, Марина, лучше оставлю рукопись. Она у меня в двух экземплярах. И вы сможете прочитать ее на досуге. Потом расскажете, что о ней думаете. Старославянский перевод у меня не весь, остались кой-какие незначительные куски, которые я никак не могу расшифровать, но, думаю, я скоро с ними разберусь. Да они и не столь важны для моей повести. Правда, здесь еще сырой, первоначальный вариант, требующий доработки и переделки. Пока он больше похож на приложение к статье, объясняющей принцип работы писателя приключенца и поясняющей некоторые мотивы его творчества, но информация содержащаяся тут, особенно во второй части, воистину бесценна, и ее вы нигде больше не сможете найти, – Николаев сложил странички в стопку и протянул Марине.

Она взяла их, перелистала и, положив на столик, сказала:

– Спасибо. Не обещаю, что в ближайшие дни смогу ознакомиться с вашей рукописью, но я обязательно ее прочту и выскажу свои пожелания. Материал действительно интересный и, наконец, объясняющий, за что же выпала такая судьба России. Почему мы никак не можем построить нормальное государство, почему у нас постоянно возникают какие-то проблемы. Оказывается, все дело в проклятьях боярина Кучки и обманутого итальянского строителя.

– Я принимаю вашу иронию, – рассмеялся Николаев.

– А что заставляет вас взяться за какой-либо сюжет? Как вы чувствуете, что эта тема может быть интересна и таит какую-то загадку?

– Трудно объяснить. Это очень похоже на блуждание в забитом нужной и ненужной информацией огромном черном лабиринте. Вы сами загоняете себя туда, а затем пытаетесь выбраться. Вдруг вы чувствуете дуновение ветерка или видите щелочку света и медленно-медленно, наощупь, пробираетесь к выходу. Здесь самое главное не свернуть в какой-нибудь тупик, отделить то, что тебе нужно сейчас или может понадобиться в твоей работе. Словами трудно объяснить, но это подобно поиску воображаемой черной кошки в темной комнате. Самое удивительное во всем этом, когда, совершенно неожиданно для тебя самого, поиски вдруг увенчиваются успехом.

– Сергей, извини, – подал голос Григорьев, – но я так и не понял, в чем смысл твоей нового опуса? Что хочешь ты им доказать? Что нужно разрушить кремлевскую стену, срыть ее как Бастилию, чтобы уничтожить заклятье?

– Это один, но не из самых умных вариантов. Второй – найти и перезахоронить мастера.

– Ну-ну. Это как Ленина, что ли?

– Причем здесь он? – Пожал плечами Николаев. – Он сам, как Сталин, Иван Грозный и прочие наши правители, кто жил и работал в Кремле, стал жертвой проклятья.

– А как ты представляешь себе поиск этого алхимика, если сам говоришь, что ему не лежится, не сидится, и он постоянно шастает по тайным подземельям и лабиринтам?

– Я думаю надо отдать Кремль историкам. Создать огромный музей истории Москвы или России. А привидение мастера будет выполнять роль постоянно действующего музейного экспоната. Нашим же правителям стоит подыскать для себя более безопасное место или переехать обратно в Питер. Хотя, как я уже говорил, вряд ли они покинут Кремль, надеясь, что высокая кремлевская стена может защитить их при случае от народного гнева.

– Да куда они могут от нас спрятаться, – в своей ехидной манере вставил Константин, – достаточно каждому из наших недовольных нынешней жизнью граждан принести по хворостинке к Кремлю и поджечь эту огромадную кучу дров, которая раза в три будет выше любой самой высокой сторожевой башни, так там только пепел и каменные стены останутся. Ни одно правительство, ни один твой колдун-строитель не уцелеет. И гражданской войны не надо.

– Дай Бог, чтобы до этого не дошло, – сказал Сергей. – Хотя, теоретически, Кремль все равно обречен. Он рано или поздно провалится в преисподнюю, так как, я уже об этом говорил, находится как раз на месте разлома в земной коре. Возможно, он сам сыграл не малую роль в образовании этой трещины. Возможно, планета тоже принимает участие в очищении себя от подобных, заселенных нечистой силой новообразований.

Вот такие дела. Кстати, само это место жутко влияет на психику людей, изменяя ее не в лучшую сторону. Жаль, что мы не имеем до сих пор никаких исследований психологов на эту тему. Хотя, говорят, кое-кто еще при жизни Ленина и Сталина пытался высказаться по этому поводу, даже заявил о психической болезни последних, но быстро исчез.

– Итальянские мастера, черная магия, привидения – все это лишь литературные страшилки и выдумки, – махнул рукой Константин. – Они существуют только в больном воображении некоторых писателей.

– Владимир Ильич тоже так говорил… Хотя, может, ты и прав, но зато без них вам, читателям, было бы довольно скучно жить.

– Ты, случаем, не знаешь такого современного писателя, как Герман Хара?

– Спросил Григорьев.

– Нет, – пожал плечами Николаев.

– Дело в том, что у него есть рассказик со схожим сюжетом.

– Тут ничего странного нет – конец века. Даже более того – тысячелетия. В такие периоды особенно часто подобные мистические настроения посещают общество.

– Нечто похожее и он говорит в своем опусе.

– О чем хоть рассказ?

– Как-нибудь потом расскажу, – отмахнулся Константин. – Ты идешь?

– Да, сейчас, – Сергей положил старинную книгу обратно в сумку и подумал: «С чего это вдруг Григорьев заинтересовался каким-то современным писателем? Он ничего просто так не делает. Надо поспрашивать знакомых литераторов об этом Харе.»

– Может, кофе хотите? – Поинтересовалась Марина явно для того, чтобы соблюсти рамки приличия.

– Нет, спасибо. Мы и так отняли у вас уйму времени, – ответил сразу за двоих Константин.

Они вышли из дома Федоровой и Николаев спросил:

– О какой машине у подъезда ты трепался? Я сегодня ее и не брал.

Григорьев ответил ему вопросом на вопрос:

– Может, пройдемся по бульварному?

Николаев пожал плечами:

– Давай.

– Зачем ты начал рассказывать ей историю про Кремль? – Спросил Григорьев.

– Ну, во-первых, она тоже имеет отношение к мистике и тремя шестеркам. А во-вторых, у меня такое предчувствие или подозрение, называй это как хочешь, что это как-то связано с твоим расследованием.

– Бред. Мое дело никакого отношения к Кремлю не имеет и не может иметь. Я понимаю, что у писателей буйная фантазия, но надо же и меру знать.

– Нет, что ни говори, а связь какая-то прослеживается. Взять хотя бы звезды на башнях Кремля и те звезды, что маньяк вырезает на телах своих жертв. Интересно, где этот урод скрывается днем?

– Под личиной обычного добропорядочного гражданина, возможно, и журналиста, через черточку – писателя.

– Ну-ну, с такими-то замашками? Не может быть, чтобы у него не было какой-нибудь аномалии. Хоть чего-нибудь бросающегося в глаза.

– Так только у вас, литераторов, в книжках бывает, – усмехнулся Константин.

– А с чего это ты заявился и сел? Весь кайф общения с красивой женщиной испортил.

– Кажется, ты забыл, что эта женщина проходит у меня как свидетель по делу об убийстве. Я бы попросил тебя впредь не предпринимать без моего согласия подобных экскурсий.

– Ладно, тебе, – отмахнулся от него Николаев, – подумаешь, зашел к бабе…

– Я тебе говорю это на полном серьезе. Кстати, действительно, когда ты работал в милиции, в тебя три раза стреляли?

– Стреляли больше, попали только три.

– И из-за тебя погиб твой коллега?

Николаев резко остановился и, схватив Григорьева за лацкан пиджака, притянул его к себе:

– Ну и сука ты! Я не посмотрю, что ты при исполнении… Он мне жизнь спас. Под пули вместо меня пошел. И я, между прочим, после этого месяц не на Багамах провел, а в реанимации пролежал.

– Заметно, – вырвав полу пиджака, пробурчал Григорьев.

– Что с тобой говорить, – Сергей развернулся и пошел в обратную сторону.

– Сам же первый позвонишь, – крикнул ему в след Григорьев.

Сергей поднял голову. Ноги сами привели его к Центральному дому литераторов. Николаев толкнул дубовую дверь и вошел. В холле оживленно сновали какие-то разодетые бабенки, они резко контрастировали с сонными, как мухи, писателями. Рабочий цикл последних ни при каких властях не совпадал с режимом жизни обычного обывателя. К Сергею подлетел один из завсегдатаев ЦДЛ и, сообщив, что все сидят в нижнем кафе, а его отправили за водкой, так как она у них уже на исходе, тут же исчез. Еще одной вечной проблемой, которая постоянно мучила русского писателя, был хронический дефицит водки и денег. Последнее стало особенно заметно после того, как коммерческие структуры выжили московских литераторов из их собственного профессионального клуба и, отобрав ресторан и «пестрый зал», загнали в какой-то душный подвал, в котором цены были раза в два выше чем в любом другом подобном заведении. Как шутил Николаев – пытаются и отсюда выжить. Но бывший «совок» везде находит выход, и вместо того, чтобы покупать выпивку в кафе, писатели набирали ее в соседних магазинах, которые на этом процветали, а литературное кафе все больше и больше хирело. Вместо того, что бы скинуть цены и дать творческой личности спокойно оттянуться в родной обстановке, администрация поднимала их не по дням, а по часам. Сергею было интересно наблюдать, долго ли будет продолжаться выкуривание литераторов из их родного дома, и чем закончится это противостояние.

Один из знакомых Николаева продавал в фойе ЦДЛ изданный за свой счет сборник юмористических рассказов. Сергей подошел к нему и, поздоровавшись, спросил:

– Что, на хлебушек не хватает?

– Не только на него, но и на Капри. Знаешь, уж очень хочется побродить по острову в обнимку с нашим классиком.

– Это с Лениным, что ли?

– Упаси Боже, – перекрестился писатель, пытавшийся совместить в одном лице автора, издателя и бизнесмена. – Мне бы с господином Максимом Горьким, человеком и пароходом.

– Хорошее дело. И я не отказался бы от участия в подобном мероприятии. Возьмешь меня бутербродом?

– Это как?

– Ты же всякие хохмочки пишешь, а такого анекдота не знаешь.

– В чем дело, расскажи.

– В следующий раз. Что здесь происходит, почему столько экзальтированных дамочек?

– Да какая-то фирма проводит очередную рекламную компанию нового препарата для похудения. Смотри, сколько манекенщиц понагнали, хотят товар лицом показать.

– Ох уж эти «гербалайфы», по-моему, они уже у всех в печенках сидит. Неужели кто-то еще верит, что, купив пачку заграничного силоса, можно, не отходя от телевизора и не вылезая из мягкого кресла, стать такими стройными и протяжными как эти девочки?

– Как видишь, иначе бы они не разорялись и не платили директору ЦДЛ такие деньги за аренду большого зала.

– Ладно, – махнул рукой Николаев, – все при деле, один я шляюсь без толка. Пойду лучше выпью кофе.

Сергей спустился в кафе. Дым здесь стоял коромыслом. Вентиляция опять не справлялась со своей работой. Как ни странно, но все столики были заняты.

– Сергей, иди к нам, – махнул из дальнего угла зала Борис Никитин.

Николаев присел за столик и поздоровался за руку со всей многочисленной и пестрой литературной компанией, сидящей за столом.

– Выпьешь? – спросил Борис, разливая по стаканам водку.

– Чуть-чуть можно, – Сергей взял стакан с водкой, поддел на вилку из стоявшей на столе трехлитровой банки малосольный огурчик и, крякнув, выпил. – Хорошо пошла. Где брали, в магазине?

– У грузина в ларьке. У него дешевле.

– Потравитесь как-нибудь.

– Эт-точно, – поддакнул сидевший рядом с Николаевым драматург и продолжил сопя выуживать двумя пальцами из банки огурец.

– Серега, ты обещал принести какой-нибудь рассказик для моей «цэ-дэ-эловской вешалки». Где он? – поинтересовался Никитин.

– Да я не из дома иду. Так, случайно зашел. Обязательно принесу.

У Бориса было увлечение собирать различные байки о покойных и ныне здравствующих писателях, а, так же различные скандальные истории, связанные с ЦДЛ.

К столику подошла молодая женщина с довольно вульгарным макияжем, да еще с претензией одетая.

– Можно, к вам, – спросила она и, не дожидаясь ответа, шлепнулась на свободный стул. – Этот дурак уже успел надраться и порядком мне надоесть. Еле языком ворочает.

– Правильно, так ему, – усмехнулся драматург. – Только я одного не понимаю, чего тебя его язык беспокоит? Тебе же не этого от него надо, а дармовая выпивка. Или у него уже бабки кончились?

– Па-ашел ты, – повернулась к нему женщина. – Сейчас твоей Клавке позвоню, что опять здесь торчишь, тогда узнаешь, кому дармовая выпивка нужна.

Драматург задавил зачем-то, как окурок, недоеденный огурец в пепельнице и встал.

– Я с этой бабой не только разговаривать, но даже сидеть рядом не хочу, – сказал он, взял свою сумку и, слегка покачиваясь, направился к выходу.

– А я с подобными уродами, – бросила ему вслед дама, – которые даже правильно галстук к рубашке подобрать не могут, и не общаюсь. У меня другой круг знакомств. И ужинаю я каждый день в лучших салонах Москвы.

– Ладно успокойся. Сергей, знакомься, – Никитин кивнул в сторону женщины, – широко известная в узком кружке наших членов… – Здесь он сделал многозначительную паузу и закатил глаза. – Членов Союза писателей, – вновь пауза, – журналистка. Как тебя там?