Текст книги "Портрет дамы(СИ)"

Автор книги: Геннадий Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

А Жак, между тем, добравшись до места назначения, ничего тревожного не заметил, крестьяне работали на поле, а из ворот замка выехала телега с бочкой. Возница, крепкий мужик с черной короткой бородой, выгрузив бочку около работающих крестьян, вернулся обратно в замок. У самых ворот Жак перехватил его:

– Послушай, любезнейший, – обратился он к мужику, – а не знаешь ли ты, у кого можно обменять пару безделушек на еду?

– Что можешь предложить? – спросил он, натягивая поводья, останавливая лошадь.

– Да вот, – Жак протянул мужику кольцо с зеленым камнем, которое ему дал Гаральд, – может, господа дадут что за это колечко?

Мужик взял кольцо, покрутил, внимательно осмотрел со всех сторон, и сказал:

– Покажу молодой госпоже, возможно, ей и понравится, – он спрятал кольцо в карман и тронул лошадь.

– Эй-эй! Так не пойдет! – возмутился Жак. – Верни кольцо! А вдруг обманешь? Или верни кольцо или меня бери с собой!

– Ладно, садись на телегу, – ответил мужик.

Они въехали в ворота, и мужик сказал:

– Ну, ты здесь подожди, а я пойду, госпоже колечко твое покажу.

Когда мужик показал Розалине кольцо, та вскрикнула и побледнела, узнав кольцо Гаральда. Она схватила кинжал и кинулась к Жаку, спокойно сидящему на телеге:

– Говори, подлец, откуда у тебя это кольцо?! Где взял? Что ты сделал с его хозяином? Говори, а то проткну тебя этим кинжалом!

– Успокойтесь, госпожа, – произнес Жак, никак не ожидавший такого напора, – хозяин этого кольца жив и здоров, это он послал меня передать его Вам, засвидетельствовать свое почтение и узнать, может ли он явиться к Вам, госпожа.

– Может ли он явиться ко мне? И ты еще спрашиваешь?

– Мессир просил разузнать, – Жак понизил голос до шепота, – нет ли чужих людей в замке? Не приходил ли кто, не спрашивал ли о нем?

– Нет, никто не приходил, – ответила Розалина, успокоившись, – передай, что он может смело ехать сюда, чужих людей не было.

Когда Жак вернулся на поляну, Гаральд бросился к нему, но не решался задать вопрос, ожидая самого худшего, но хотя по тому, как спокойно и уверенно шел Жак навстречу своему господину, было ясно, что ничего страшного не произошло.

– Все в порядке, мессир! – бодрым голосом поспешил доложить Жак, видя беспокойство Гаральда. – Мы можем спокойно ехать в замок, она ждет Вас.

– Ты видел ее? – тревожно спросил Гаральд, он все еще не мог успокоиться и ждал подробного рассказа Жака.

– Больше, чем видел! – воскликнул Жак. – Она едва не проткнула меня кинжалом, когда увидела Ваше кольцо, подумала, что я ограбил Вас и, упаси Боже, сделал с Вами что-то недоброе.

Когда Жак подробно рассказал обо всем, окончательно успокоив Гаральда, постоянно перебивающего рассказ вопросами, все трое двинулись в путь. Добравшись до замка, они увидели, что виконт, Розалина и трое слуг уже встречают их у ворот. Виконт распорядился накрыть стол в честь дорогого гостя, и Жульен вызвался помогать на кухне. Стараясь угодить своему господину, он постоянно вмешивался в процесс приготовления пищи, давая указания повару виконта, Жерару, который только из уважения к гостю не посмел выгнать вон с кухни его назойливого слугу. Взяв кастрюлю с соусом, понюхав его, попробовав, Жульен закатил глаза и воскликнул:

– Да разве это соус бешамель? Здесь не хватает ... Да здесь всего не хватает! Ну, кто так готовит соус бешамель?! Возьмите, вылейте это в помойное ведро! Я покажу вам, как готовится соус бешамель!

С этими словами он вылил содержимое кастрюли в помойное ведро. Жерар вскрикнул, и сжав кулаки, проревел:

– Да это вовсе был не соус бешамель! Это был мой фирменный, бреанский соус! Что ты наделал, мерзавец!

– Бреанский соус? Вы утверждаете, что это был бреанский соус? И этому человеку доверяют готовить пищу моему господину! Да это месиво так же похоже на бреанский соус, как коза на кобылу! Смотрите! Смотрите и учитесь, я покажу Вам, как готовить бреанский соус!

Когда, наконец, несмотря на активность Жульена, все было готово, виконт пригласил гостя за стол. Во главе стола восседал виконт, по правую руку его сидел Гаральд, а по левую – Розалина.

После тоста, произнесенного виконтом в честь гостя, Гаральд, преодолевая волнение, сказал:

– Достопочтеннейший виконт, я прибыл к Вам, чтобы просить руки Вашей прелестной дочери, если, конечно, она не возражает.

Розалина при этих словах покраснела, опустив глаза, она теребила скатерть левой рукой, правой, нервными движениями поправляла прическу.

– Что же ты молчишь, дочь моя? – спросил виконт. – Что ответить мне графу? Да или нет?

– Да, да, тысячу раз да! – ответила Розалина, подняв глаза на Гаральда.

– Тогда и я не против, – сказал виконт, – почту за честь породниться со славным родом де Гиров, передайте графу и графине приглашение посетить мой замок.

– Увы, – с грустью ответил Гаральд, – ни отца моего, ни матери нет в живых, отряд тамплиеров, возглавляемый Гийомом, перебил весь род де Гиров, не пощадил и слуг, только Жульену чудом удалось спастись.

– Как? – удивился виконт. – Гийом посмел напасть на замок Вашего отца? Никогда бы не мог и подумать ни о чем подобном!

– Нет, он не нападал, он был принят как гость, но во время обеда рыцари обнажили мечи и перебили всех в замке.

– Неслыханное вероломство! – возмутился виконт. – Как мог себе позволить такое рыцарь, дворянин?

– Им нужен был я, – ответил Гаральд, – они устроили засаду в нашем замке, и чтобы никто не смог предупредить меня, убили всех. И если бы Жульену не удалось спастись, то меня бы уже схватили. Потому я и опасался за вас, тамплиеры видели меня, когда мы с Розалиной прогуливались у реки.

– Розалина рассказала мне о Вашей миссии, теперь я вижу, то, что Вы делаете, действительно очень опасно, но, не смотря ни на что, я согласен на Вашу помолвку, и мы сыграем свадьбу до Вашего отъезда.

– О, нет, виконт, – возразил Гаральд, – я прошу отложить свадьбу до моего возвращения, ведь я хочу, чтобы Розалина стала моей женой, а не вдовой.

Через несколько дней после помолвки небольшой отряд Гаральда отправился в путешествие, чтобы на корабле пересечь Средиземное море и высадиться в Кесарии, где, согласно его эскизам, и нужно искать следы рукописи Антония, ближайшего помощника Понтия Пилата.

– Долг и страсть

Вскоре после отъезда Гаральда, в замок к виконту де Ламберу явился монах и сообщил, что инквизитор намеревается посетить его, имея целью ознакомление с прекрасным розарием. Весть эта виконта не удивила, он был одним из немногих, кто знал о том, что инквизитор увлекается выращиванием роз, и желание ознакомиться с одним из великолепнейших розариев Европы казалось естественным для него, но что-то насторожило де Ламбера. Какое-то неясное, тревожное волнение возникло в его душе, предчувствие беды ощущалось так остро, как запах воздуха перед грозой. Однако изменить что-либо он не мог, что-то подсказывало ему, нужно сделать так, чтобы Розалина не попадалась на глаза его преосвященству.

День визита инквизитора выдался мрачным и хмурым, низкие черные тучи ползли над долиной, цепляясь за вершины гор. Внутри туч блистали молнии, все клубилось и клокотало, но ни одной капли дождя не пролилось на высушенную вчерашним солнцем землю, надежды виконта, что погода помешает его преосвященству осуществить свои намерения, не сбылись. Ровно в полдень карета инквизитора, сопровождаемая четырьмя всадниками, въехала в ворота замка.

Виконт, встретив его преосвященство со всеми полагающимися почестями, предложил отобедать, столы уже были накрыты, но инквизитор ответил:

– Нет, нет, виконт, прежде я хотел бы осмотреть то, ради чего так стремился сюда, Ваш великолепный розарий.

Знакомство с розарием происходило в полном молчании, когда виконт захотел что-то объяснить, рассказать об особенности того или иного сорта цветов, инквизитор поднял руку, жестом заставив его молчать. По выражению лица его преосвященства невозможно было определить, доволен ли он тем, что увидел, лицо его оставалось спокойно и недвижимо, как маска, он внимательно рассматривал каждый куст роз, но иногда он поднимал глаза, обводя взглядом все пространство розария, будто искал что-то, что очень надеялся увидеть, но не видел.

Окончив осмотр, он сказал виконту:

– Великолепно. Немало слышал о Вашей коллекции роз, но такого великолепия увидеть не ожидал.

Затем, помолчав немного, сказал:

– У Вас нет "Звезды востока". Слышали что-либо об этом цветке?

– Да, Ваше преосвященство, слышал, – ответил виконт, – но видеть его ни разу не приходилось.

– Я так и думал. Теперь можно и отобедать, надеюсь, за обедом Вы представите меня своей дочери? Отчего я не видел ее в саду?

– Она, вероятно, занята своими делами, и я подумал, что ее присутствие среди таких высоких гостей было бы не уместно, – смутившись, ответил виконт.

– Уместно. Отсутствие ее можно расценить как неуважение к моей персоне, – ответил инквизитор, и по лицу его нельзя было определить, шутит он или говорит серьезно.

Лицо виконта окаменело, самые худшие его опасения оправдались, с раннего детства заменивший Розалине мать, отец интуитивным чутьем, свойственным обыкновенно только женщинам, ощущал опасность для своей дочери, и самое страшное было в том, что он никак не мог эту опасность предотвратить. Он поднялся в комнату Розалины и сказал:

– Оденься поскромнее и спускайся в зал к столу.

– Но ты же просил не показываться на глаза его преосвященству? – удивленно спросила она.

– Да, просил, но инквизитор считает необходимым твое присутствие на обеде.

Когда отец ушел, Розалина открыла шкаф: "Какое же платье выбрать по сему торжественному случаю? Отец просил одеться скромнее, а что если..?" В глазах ее мелькнули лукавые бесики, взгляд упал на роскошное красное платье, в котором она присутствовала на обеде, данном в честь Гаральда.

Представляя Розалину инквизитору, виконт с ужасом думал: "Что делает она? С кем шутит? Что это, вызов? Неужели не понимает она, какой страшной властью обладает этот человек?" А когда его преосвященство покинул замок, он подошел к дочери и сказал:

– Это было излишне. Это платье. Я просил.

Розалина пыталась что-то возразить отцу, но тот не стал слушать, молча повернулся и ушел. Ему не в чем было упрекнуть свою дочь, вела она себя тихо и скромно: ни одного дерзкого взгляда, ни одной улыбки, ни одного слова не произнесла она во время обеда, но ее яркий наряд был как вызов, брошенный гостям в черных монашеских одеяниях.

Когда инквизитор увидел Розалину в роскошном красном платье с цветком розы, приколотым на груди, странное, доселе неведомое чувство проснулось в нем, он, презиравший женщин, считавший их сатанинским отродьем, вдруг ощутил страстное влечение, которое окрыляло и в то же время ужасало его. Ничем не выдав своего состояния, по окончании обеда он поспешил покинуть замок виконта.

Вернувшись в свой дом, построенный на территории монастыря, он направился в розарий, но чувство, возникшее за обедом у виконта, не покидало его. Он покинул розарий, вошел в комнату, взял библию, открыл книгу Иова и стал читать, но сквозь страдания праведника, сквозь муки его, неизменно проступал образ Розалины в красном платье с розой, приколотой на груди.

Отложив библию, он стал молиться, он просил Господа избавить его от этой невыносимой страсти, но облегчения не наступало, и образ девушки в красном платье с приколотой на груди розой вновь возник на фоне распятия. Тогда инквизитор взревел, как дикий зверь, разрывая на себе сутану, схватил кнут и стал истязать свое тело, надеясь, что боль вернет ему прежнее состояние, пока в изнеможении не опустился на пол.

Просидев некоторое время неподвижно на полу, он встал, привел себя в порядок, переоделся и кликнул монаха, который исполнял при нем роль слуги:

– Позови палача, ту ведьму, что вчера бросили в темницу, – в камеру пыток, я хочу сам допросить ее.

– Но ее допрос назначен на завтра, – посмел робко возразить монах.

– Я сказал – сегодня! Сейчас!

Бедная женщина, которую арестовали по обвинению в колдовстве, проживала на самом краю деревни, она, по причине своего слабоумия, ни с кем не общалась, вела уединенный образ жизни, и местные жители побаивались ее, а когда в деревне из-за неизвестной болезни начался падеж скота, то по округе поползли слухи, что именно она навела порчу на животных. Несчастную схватили и бросили в подземелье монастыря, следствие по делу ведьмы было назначено на завтра, но инквизитор решил сегодня же подвергнуть ее пыткам, надеясь, что вид мучений женщины вернет ему былую уверенность и заглушит страсть.

Ее привели в комнату пыток и приковали цепями к стене, палач готовил орудия.

– Отвечай, каким образом навела ты порчу на скот? – строго спросил инквизитор.

– Видит Бог, – взмолилась бедная женщина, – я не делала ничего дурного, прошу Вас, не мучьте меня, я ничего не знаю.

– Отчего же тогда умирают коровы и козы в вашей деревне?

– Отпустите меня, Ваше преосвященство, я не знаю, я не сделала ничего!

– Начинай, – скомандовал палачу инквизитор.

Палач выполнял свою работу спокойно, размеренно, применяя самые изощренные пытки, женщина кричала и билась в цепях. Инквизитор смотрел на нее, смотрел, надеясь, что мучения жертвы выжгут из души его страсть к женщине, погасят жгучее желание, но образ Розалины неизменно возникал в душе его сквозь крики, мольбы и слезы несчастной. Наконец, она затихла, безжизненно повиснув на цепях.

– Все, – сказал палач, – она не вынесла пыток.

– Жаль, – ответил инквизитор, – жаль, что душу ее не сможет очистить пламя святого костра, она достанется дьяволу.

Он повернулся и вышел. Вернувшись в дом, он бросился на кровать, и лежал, неподвижно глядя в потолок. Вид страданий несчастной женщины утомил его, утомил до изнеможения, но не излечил от страсти. "Что, что происходит?" – думал он. Он всегда считал, что главное в его жизни выполнять безупречно свой долг, очищая святую веру от ведьм, колунов и еретиков, долг был для него превыше всего, и вот.., что-то, он сам еще не понял что, вошло в его жизнь, что-то стало для него важнее долга, важнее всего на свете. Как он, одержимый дьяволом, может теперь судить и отправлять на аутодафе других, когда ему самому место на костре?

За всю ночь инквизитор не сомкнул глаз, а наутро пошел в женский монастырь, где под именем сестры Анны томилась в заточении мать Розалины Луара и попросил настоятельницу монастыря проводить его в келью монахини и оставить одних. Он рассказал о том, что произошло, не упоминая подробностей, а именно, ни обстоятельств знакомства с некой молодой особой, ни имени ее. Сестра Анна, выслушав его рассказ, ответила:

– Вы должны быть счастливы, ваше преосвященство, ведь Вас посетила любовь.

– Любовь к Господу сильнее земной любви, почему же земная любовь приносит мне столько страданий? Можешь ли ты избавить меня от них?

– Любовь к Господу не может стать помехой любви земной, избавить от любви я не могу, да и к чему избавляться от благодати Божьей? Бог – есть любовь, так говорил Иисус, – ответила сестра Анна.

– Но жизнь моя посвящена Господу, и в сердце моем не может быть места для земной любви, она терзает меня и не дает исполнять свой долг.

– Любовь превыше долга, она превыше всего, можно оставить службу и вернуться в мир, следуя за своей любовью. Но можно и сохранить любовь в своем сердце, продолжая выполнять долг, если воспринимать ее не как страдание, а как благодать Божью.

– И ты ничем не можешь мне помочь?! – гневно сверкнул глазами инквизитор.

– Не могу, – тихо сказала монахиня, опустив глаза.

– Но ведь помогала же ты отцу Филиппу! – воскликнул он.

– Я избавляла его от проклятия, но от любви избавить я не могу, над любовью никто не властен, кроме Господа.

– Как знаешь, – с угрозой в голосе произнес инквизитор и вышел из кельи.

Когда дверь за инквизитором закрылась, бедная Луара в изнеможении опустилась на пол, чувство тревоги заполнило ее душу, не хватало воздуха, тесное пространство кельи давило, чувство опасности пронизывало, не знала она, не могла знать, что предмет любви этого страшного человека – ее дочь, но те невидимые нити, которые связывают близких людей, поведали ей о беде, страшной, неминуемой.

– Признание

Когда замок виконта вновь посетил инквизитор, приехав один, верхом, в обычном наряде дворянина, Рене де Ламбер был изумлен и растерян, он не знал, как себя вести, что означает этот неожиданный визит и столь необычное одеяние для священника? Но принял его достойно, как требует того этикет. Маска непроницаемости, казалось, была снята с лица его преосвященства вместе с мрачной сутаной, виконт был, пожалуй, одним из немногих, а возможно, и единственным, увидевшим улыбку на лице человека, одно имя которого приводило в священный трепет любого, даже самого истинного католика.

Он непринужденно говорил с виконтом о политике, об искусстве, о различных сортах роз и тонкостям ухода за ними, ни разу не коснувшись вопросов религии и церкви.

– Я привез Вам "Звезду востока", – сообщил он виконту, – думаю, она займет достойное место в Вашем розарии.

– Я благодарен Вам, ваше преосвященство, – ответил виконт, склонив голову.

– Можно без титулов, – сказал инквизитор, слегка улыбнувшись, – я ведь приехал к Вам как частное лицо.

После обеда он попросил Розалину показать ему сад, а когда виконт собрался было сопровождать их, ему:

– А Вы тем временем подыщите в розарии место для "Звезды востока", я хотел бы увидеть, как впишется она в общую картину.

Таким образом, ему удалось остаться с Розалиной наедине, найдя причину, казавшуюся вполне естественной, виконт же, заподозрив недоброе, не посмел возразить гостю, уступив его просьбе, которая была равносильна приказу.

Когда Розалина с инквизитором шли по аллее сада, меж ними возникло напряженное молчание, Розалина не знала о чем говорить с высоким гостем, опасаясь затронуть тему нежелательную, инквизитор же, утомленный своим поведением, ему не свойственным, не имея опыта общения с представительницами противоположного пола, кроме допросов ведьм, также шел молча.

Не зная, как объясниться, он высказал свои чувства с привычным ему осознанием собственного превосходства:

– Я явился сюда, чтобы предложить Вам, как говорят рыцари, свою руку и сердце, думаю, у Вас нет причин отказать мне.

Розалина остановилась, пораженная его внезапным признанием, она молча глядела на инквизитора взглядом полным недоумения и страха.

– Что же Вы молчите? Вам нечего мне ответить? – спросил он.

– Что же я могу Вам ответить? – со слезами на глазах сказала она. – Ведь Ваш сан...

– Мой сан? – перебил ее инквизитор. – Я могу оставить должность и жить как обычный дворянин.

– Вы... пойдете на это ради меня, ваше преосвященство? – произнесла она тихо, прижав руку к груди.

– Да, ради Вас, – инквизитор сам не верил в то, что он говорил, как может он ради женщины, пусть даже внешне приятной наружности, оставить должность, которая не только приближает его к Богу, но и дает неограниченную власть над людьми? Он не представлял, что предпримет в следующую минуту, если Розалина вдруг согласится с его предложением и, получив отказ, испытал облегчение. Он знал, что теперь употребит всю свою власть на то, чтобы овладеть этой гордой девушкой.

– Чем же Вы мотивируете свой отказ? – спросил он тоном, от которого у Розалины похолодело все внутри.

– Я помолвлена, когда мой суженый вернется из дальнего путешествия, мы повенчаемся, – ответила она.

– Ваша помолвка освящена в церкви?

– Нет, ваше преосвященство, но он подарил мне кольцо, отец мой благословил нас.

– Значит помолвка не действительна. Куда уехал Ваш суженый? На долго? Он рыцарь? – спросил он тоном, каким задавал вопросы на суде.

– Нет, он не рыцарь, он художник, уехал писать картины тех мест, где когда-то произошли значительные события, вернется он через год, а может и дольше продлится его путешествие, большего я сказать не могу.

– Даже имя его Вы мне не скажете?

– Нет, ваше преосвященство, – тихо, но твердо ответила Розалина.

– Впрочем, это и не важно, – ответил инквизитор. – А если он не вернется, если погибнет в дальних краях? Что тогда?

Розалина не ответила, она молча стояла, глядя мимо его преосвященства.

– Мы одни, – продолжал он, – надеюсь, у Вас хватит ума сообразить, что об этом разговоре никто не должен узнать.

С этими словами он повернулся и ушел, потребовал у слуги свою лошадь, и уехал, не попрощавшись с виконтом.

Когда Розалина, несмотря на предупреждение инквизитора, рассказала отцу об их разговоре, виконт понял, какая страшная беда нависла над их семьей.

– Тебе нужно уехать отсюда, – сказал он дочери, – инквизитор не оставит тебя в покое, но во всей Фландрии, Франции, да и во всей Европе не найдется места, где бы он не смог отыскать тебя. У меня есть кузен, он живет на Руси, я отправлю тебя к нему, я напишу ему, а пока придет ответ, поживешь в деревне.

– А если он вернется и спросит обо мне? Что ты ему скажешь?

– Скажу, что ты уехала к Гаральду.

– Ты назовешь инквизитору его имя? – спросила она.

– Он знает, с кем ты помолвлена, знает он и куда уехал твой суженый, и не ты им нужна, им нужен он.

–  Понтий Пилат

Понтий Пилат, пятый прокуратор Иудеи, не спеша шел по аллее своего дворца, некогда бывшего владения царя Ирода Великого, дойдя до колонны, он вернулся обратно, он ждал Антония, единственного из своего окружения, кому он доверял. Антоний был сыном его погибшего друга, он был не только воином, но и получил высшую степень образования, окончил риторскую школу, и являлся советником прокуратора.

Понтий Пилат получил письмо от кесаря Тиберия, который был обеспокоен тем, что здесь, в Иудее, зреет восстание против Рима. Некто, по имени Иисус, происходящий из рода царя Давида, воспринятый народом в качестве мессии, призванного освободить Иудею от римского владычества, проповедует, собирая толпы народа, и призывает к вооруженному восстанию и гражданской войне.

"Не мир пришел я принести, а меч!", "Тот, кто не с нами – тот против нас!", "Я пришел, разделить сына с отцом, свекровь с невесткой!", "Кто не имеет денег, продай одежду, но купи меч!" – звучали в голове Пилата фразы из письма кесаря, – призывы проповедника по имени Иисус. Кто донес Тиберию об угрозе восстания в обход его, прокуратора Иудеи? Впрочем, своих информаторов кесарь не выдавал, а их хватало, и не только среди римлян, а и среди тех, варваров, иудеев.

Мысли прокуратора были мрачны, пока он с войсками находился в Кесарии, там, в Иерусалиме, зрел заговор против Рима, и об этом заговоре узнает он не от своих людей, а из письма Кесаря. Он уже пытался перенести свою резиденцию в Иерусалим, но этот грязный, варварский город не имел нормального водоснабжения, водопровод, построенный еще при персах, пришел в полную негодность. Когда же он велел своим воинам внести хоругви с изображением кесаря в Иерусалим, местное население возмутилось, эти дикари считали, что изображение лика человеческого оскорбляет их веру, их святые места. Хотя, что святого может быть у этих варваров?

Прокуратор не применил силу. Чтобы оставить хоругви в Иерусалиме, нужно было бы перебить все население этого проклятого города.

Антоний явился поздно, уже солнце клонилось к закату, тревожным багровым цветом налились на западе облака. Понтий Пилат взглянул на своего помощника и произнес вместо приветствия:

– Я слишком долго ждал тебя.

– Путь не близкий от Иерусалима до Кесарии, я торопился. Что потребовало такой спешки? Чем растревожен ты?

– Вот, прочти, – Понтий Пилат протянул Антонию письмо кесаря и, после того, как тот прочел, спросил: – Что можешь сообщить об этом Иисусе?

– О котором из них? – спросил Антоний.

– Как? Разве он не один? – удивился прокуратор.

– Их двое, один – Иисус Бер Авва, или Варавва, иудеи называют его сыном Божьим, второй Иисус Назареянин, его называют Христом, спасителем. И тот и другой проповедуют среди народа, но первый действует тайно, призывая к войне, второй проповедует открыто, он учит людей миру и любви.

Понтий Пилат был удивлен тем, что услышал он от Антония, он знал только об одном проповеднике по имени Иисус, а оказалось, что их двое. Кесарю Тиберию доложили об Иисусе Назареянине, называемом Христом, приписав ему слова, сказанные другим Иисусом, Вараввой.

– Я отправляюсь с войсками в Иерусалим, – сказал Понтий Пилат Антонию, – ты же поедешь завтра, возьмешь одну центурию, думаю, сотни солдат тебе хватит, чтобы схватить того, кто призывает к восстанию против Рима.

– Схватить Варавву не так просто, народ укрывает его, в присутствии римлян он никогда не появится, он неплохо осведомлен обо всех перемещениях наших войск, – ответил Антоний.

– Кто он, этот Иисус Варавва?

– Говорят, он происходит из рода царя Давида, иудеи считают его мессией, чей приход предсказан пророками, принадлежит он движению зелотов, ярых врагов Рима, и возглавляет отряды сикариев, профессиональных убийц, они убивают не только римлян, но и тех иудеев, кто поддерживает нас.

– Как бы там ни было, и кем бы ни был он, – ответил Пилат, – хоть самим богом иудейским, он должен быть пойман и предан смерти. Желательно сделать это на Пасху, пусть это будет нашим поздравлением с праздником для этих варваров.

– Не только на Пасху, а и в преддверии ее по законам иудейским запрещается казнить кого-либо, – возразил Антоний.

– А мне наплевать на законы этих дикарей! – воскликнул прокуратор. – Нужно показать им, что мы здесь власть и сила, и только наши законы действуют в этой проклятой стране!

– Я сделаю все, как говоришь ты, – ответил Антоний, – но что делать с тем, вторым?

– Ходи за ним, записывай все, что он говорит, мне нужно написать подробный отчет кесарю. А теперь иди, тебе нужно отдохнуть, завтра возьмешь центурию Ксаверия и поведешь ее в Иерусалим. Делай, что хочешь, но к моему приезду Варавва должен быть в цепях.

Антоний поклонился и ушел, Понтий Пилат знал, он все сделает, как надо. Прокуратор поднялся на террасу, откуда открывался вид на море, диск солнца уже коснулся воды, красная дорога по зыбким волнам протянулась от горизонта до самой террасы, она падала под ноги прокуратору, и он подумал, что тяжелый, кровавый путь предстоит ему по этой варварской, дикой иудейской земле.

Дух восстания уже витает в воздухе, там, в Иерусалиме звучат призывы к нему, а войска находятся в Кесарии. Нужно срочно перевести их в Иерусалим, но все равно, у прокуратора в распоряжении лишь вспомогательные войска, основные легионы находились в Сирии, у легата Вителлия.

Понтий Пилат знал, что среди иудеев нет единства, зелоты, евсеи, назореи, фарисеи, саддукеи – их разделяли взгляды не только религиозные, но и политические, в том числе и отношение к римлянам. Если возникнет восстание, то, играя на этих политических разногласиях можно втянуть их в гражданскую войну, и пусть тогда иудеи убивают иудеев, пока легионы Вителлия не придут из Сирии и не уничтожат их всех.

"Я пришел разделить отца с сыном, брата с братом, свекровь с невесткой ее, ибо, кто не с нами – тот против нас" – так, кажется, говорил этот проповедник, Иисус Варавва, – подумал прокуратор. – А тот, второй? Если он призывает к смирению, как утверждает Антоний, его нужно использовать в разжигании вражды между иудеями, вот и пусть воюют отец с сыном и брат с братом.

– Любовь инквизитора

Старый слуга виконта, бывший его оруженосец, Готфруа отвез Розалину в деревню, где она поселилась у старухи Греты, под видом ее племянницы Абелии, всем же домашним было объявлено, что Розалина, по прихоти своей, поехала за суженым, но куда именно она уехала, не уточнялось. Жизнь ее в деревне протекала спокойно и размеренно, в скромной деревенской одежде трудно было узнать девушку, блиставшую своей красотой в замке отца.

Однажды, когда Розалина пасла коз на окраине деревни, к ней подошла хромая убогая женщина, половина лица которой была покрыта коростой. Она остановилась возле девушки и тихо сказала:

– Не пожалей, дитя, немного козьего молока для бедной больной старухи.

– Да-да, конечно, – ответила Розалина, – вот, возьмите, бабушка, попейте тут есть немного молока.

Она протянула несчастной кувшин с молоком, та взяла ее трясущимися руками, выпила все до дна и, бросив кувшин на землю, разбила его.

– Это для того, чтобы хворь моя не передалась никому, – пояснила она свой поступок, – люди боятся моей болезни, не хотят даже воды дать напиться, а ты, вот, и молока не пожалела. Совсем извела меня эта хворь, и никто помочь мне не может. А скажи, дитя, нет ли в деревне лекаря какого, что травами да заговорами людей лечит?

Розалина молча смотрела на старуху, не так давно она вылечила от такой болезни молодого крестьянина по имени Клаус, работавшего истопником в замке. Хотя отец и не разрешал ей применять свой дар, помня странную пропажу своей супруги, Розалина, сжалившись над молодым человеком, половина лица которого изуродовала короста, лечила его отварами и заговорами втайне от отца. Вскоре Клаус поправился, лицо его очистилось, и когда виконт, заметив удивительные изменения в облике своего истопника, спросил дочь, не она ли вылечила несчастного, Розалина в ответ промолчала, потупив взор.

– Больше никогда не делай этого, – тихо сказал виконт, – люди не благодарны по натуре своей, кто знает, что расскажет о своем чудесном исцелении этот крестьянин?

– Он обещал никому не говорить обо мне, – ответила Розалина, – если его спросят, он скажет, что молился деве Марии и она исцелила его.

– Не будь так наивна, дочь моя, – возразил отец, – никто не знает, что случилось с твоей матерью, но я уверен – ее погубил этот дар, способность лечить людей.

Розалина, смотрела на женщину и думала, что, пожалуй, ей не стоит нарушать запрет отца, опасавшегося дать людям повод для обвинения ее в колдовстве, ей было жаль несчастную, но отец, отправляя ее в деревню, сказал, чтобы она ни с кем из посторонних не общалась.

– Нет, я не знаю никого, кто бы здесь лечил людей, – ответила она.

– Да хранит тебя Бог, доброе дитя, – ответила старуха и, перекрестив Розалину, пошла прочь.

Розалина смотрела ей вслед, и сердце девушки сжималось от сострадания и осознания того, что она может помочь несчастной, но не смеет обнаружить свой дар.

– Постойте, бабушка! – крикнула она. Старуха остановилась и обернулась, Розалина подбежала к ней.

– Говорят, недалеко от деревни живет знахарь, который лечит людей заговорами и травами, я спрошу, сможет ли он Вам помочь, приходите завтра вечером вон к тому дому, я дам ответ.

– Спасибо тебе, доброе дитя, дай Бог тебе счастья, – ответила старуха и, повернувшись, пошла прочь.

К вечеру следующего дня Розалина собрала травы, сделала отвары, разлив их по глиняным бутылкам, вручила старухе, рассказав как и по скольку принимать, сославшись на некого знахаря, жившего неподалеку.