Текст книги "Портрет дамы(СИ)"

Автор книги: Геннадий Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

И тогда Отто подумал, что не зря Гофман говорил тогда, на вечеринке у баронессы, про Швейцарию. Те, кто управляет миром, решили законсервировать идею нацизма, сохранить ее и ее носителей на будущее, возможно, не такое уж близкое, а для этого им, именно им, а не "Ананербе" нужно обладать информацией, способной обрушить христианскую религию. Именно эти силы и представляет баронесса Геркан.

Теперь относительно штандартенфюрера Гофмана, он просил помощи, именно с этой целью он якобы проговорился о целях поиска рукописи. Он ждет, что ему дадут информацию, но он, безусловно, понимает, что информацию дадут не безвозмездно. Он знает, наверняка знает о дате проведения испытаний ядерного оружия, а Отто знает о том, где искать вторую картину.

Отто предложил штандартенфюреру встретиться у него в особняке, показать несколько новых картин, которые могут заинтересовать Гофмана, как любителя живописи. Это были картины известных мастеров, полученные Отто через созданные им структуры по сбору и оценке антиквариата. Гофмана именно эти картины не интересовали, важен был повод для встречи.

Показывая картины, рассказывая о них, Отто, как бы невзначай, заметил, что интересная коллекция картин старых фламандских мастеров находится на острове Рюген, посетовал на то, что не может получить пропуск на остров и спросил штандартенфюрера, не знает ли он, когда въезд на остров снова будет открыт? И Гофман ответил. Он получил интересующую его информацию и обязан был за нее заплатить, он назвал дату проведения испытаний ядерного оружия.

– Думаю, после двенадцатого октября Вы можете без проблем получить пропуск на остров, – ответил Гофман.

Значит, двенадцатого октября будет произведено испытание "оружия возмездия". Отто срочно передал эту информацию через Пьеро своему руководителю в Москве. Теперь важно узнать, где будет законсервирована идея нацизма, где будет сохранен Третий Рейх, а может, Четвертый?

– Тайны Третьего Рейха

Отто фон Краус вызвал к себе специалистов из отдела контрразведки, которые занимались внешним наблюдением, он получил задание от своего начальника, полковника Лаубе, на отработку дела штандартенфюрера Гофмана, но не столько Гофман интересовал его, сколько баронесса Геркан. Отто велел установить за ней наблюдение, ему нужно было знать, где бывает баронесса, с кем встречается, чем интересуется. Отчеты о своей работе сотрудники службы наружного наблюдения ежедневно передавали ему через Гюнтера, порученца Отто. Читая о посещении баронессой парикмахерских, магазинов, дамских салонов, он пока не находил ничего, что могло бы его заинтересовать. Однажды его внимание привлек визит баронессы в старый особняк на окраине города.

– Гюнтер, – обратился он к порученцу, – выясните, что это за особняк, кому он принадлежит?

Особняк принадлежал некому барону Вальсингаму, о котором практически ничего не было известно. "Странно, – подумал Отто, – где-то я уже слышал это имя. Вальсингам. Где я мог слышать его?" И вдруг его осенило, Вальсингам – персонаж трагедии Пушкина "Пир во время чумы", загадочный друг баронессы взял себе псевдоним зловещего литературного героя. О чем это говорит? Только о том, что этот странный человек читал Пушкина, больше ни о чем, хотя...

– Гюнтер, кто у нас занимается прослушиванием телефонов? Мне нужно, чтобы все разговоры этого Вальсингама, особенно во время визитов к нему баронессы, были записаны на магнитофон.

– Я приглашу специалиста из отдела связи.

Когда майор из отдела связи вошел в кабинет Крауса, тот, предложив ему сесть, спросил:

– Можете прослушать то, что говорят в этом доме? – Отто протянул майору лист с адресом и именем владельца.

– У нас нет прослушки по этому адресу, можем записывать только телефонные разговоры.

– Этого не достаточно. Мне нужно знать о чем говорят в доме.

– Дело в том, – ответил майор, – что угольный микрофон, который стоит в телефоне, отключен от питания, когда трубка лежит на рычаге. Но это дело поправимое. Мы отключим хозяину дома телефон, а когда он вызовет мастера, придет наш человек и заменит аппарат. Микрофон будет работать постоянно, тогда мы сможем записывать все разговоры.

– Это нужно сделать как можно скорее.

– Не беспокойтесь, герр полковник. Я сейчас же отдам соответствующие распоряжения.

Через три для Краусу принесли магнитофонную запись разговора хозяина дома с баронессой.

– Мы проверили Вашу информацию, баронесса, – произнес сухой бесцветный голос, – все то, что говорил Вам штандартенфюрер на вечеринке, полная чушь. "Ананербе" не занимается поиском рукописи. Говоря о Швейцарии, Гофман имел ввиду Бессмертных. Но откуда он знает об их существовании? Они никогда не пойдут на контакт с представителями Рейха, тем более с Гиммлером. Они управляют бесструктурно и планируют, как минимум, на сто лет вперед. Проект "Третий Рейх" был обречен еще тогда, когда мы его создавали. Он выполнил свою задачу, больше он нам не нужен. Нам нужно сохранить идеи нацизма и его научно-техническую базу. Мы позволили им вывозить оборудование секретных заводов в Антарктиду, помогли создать там базу 211, разрешили сохранить кадровый корпус нацистов в Аргентине, профинансировали транснациональные корпорации с участием потенциала Германии. Что же им еще нужно?

– Но возможно, Гиммлер действительно планирует использовать рукописи для заключения сепаратного мира?

– Гиммлер ничего не знает о рукописи. Штандартенфюрер проявляет личный интерес. Он хочет услужить Бессмертным, и таким образом обеспечить свое будущее в Четвертом рейхе. Он интересуется нами, но он не интересует нас. Повторяю, баронесса, главное на сегодня, сохранить идеи нацизма.

– Но кадровый состав, который удастся сохранить в Аргентине, через сто лет растворится среди местного населения и вряд ли сможет выполнить задачу возрождения нацизма.

– Это не важно. Не они возродят нацизм. Аргентина слишком далеко от России, а нам нужен нацизм у самых ее границ, а лучше внутри. Но русский национализм не жизнеспособен. В России идеи национализма успеха иметь не будут.

– Почему, Мастер, разве у русских совершенно не развито чувства национального достоинства?

– Нужно знать русских. Национальное достоинство и национализм – вещи разные. Прочтите Пушкина, и Вы поймете, почему в России не возможен национализм, именно такой, какой нужен нам. Россию можно победить лишь тогда, когда украинцы и белорусы забудут о том, что они русские. Вот туда и будет направлен наш удар. Проект "Украина" заложен еще до Первой мировой войны, сейчас на Украине создана националистическая организация, повстанческая армия, мы даже разрешили ей повоевать с немцами. Придет время, и нацистов будут судить, бандеровцев нужно вывести из-под удара, решения трибунала по ним быть не должно. А лет, этак, через семьдесят, когда сменятся поколения и все забудут о злодеяниях ОУН УПА, их будут воспринимать как героев, борцов за независимость. Вот оттуда и пойдет возрождение нацизма.

– А какова тогда роль базы в Антарктиде? Для чего сохранять научно-технический и военный потенциал Третьего рейха?

– Он может пригодиться нам. Бесструктурное управление, хотя и эффективнее прямого, структурного, но обладает низким быстродействием, а процессы в мире ускоряются. Может случиться так, что мы не успеем вовремя перехватить управление, потому нам могут потребоваться свои вооруженные силы быстрого реагирования. Транспортные подводные лодки типа UF можно будет использовать для размещения носителей ядерного оружия. База 211 будет выполнять ту же роль, что в средние века выполняли тамплиеры. Если эксперимент себя не оправдает, мы уничтожим базу.

"Так вот куда направились подводные лодки с контейнерами, что вывезены из лагеря у Старого монаха, – подумал Отто, – нужно узнать об этом подробнее, но где?". В проект базы 211 абвер посвящен не был, этим занималось только ведомство Гиммлера. Может ли штандартенфюрер Гофман знать подробности этого проекта? Похоже, что знает он достаточно много. Чем воздействовать на него? Информацию о дате проведения ядерных испытаний он выдал, естественно, он не знал, что в тот же день информация ушла в Россию, лично Вождю. То, что Отто услышал из записи разговора мастера с баронессой, подтвердило его убеждения в том, что штандартенфюрер не слишком озабочен будущим Рейха, и понимает не хуже его, что нацистский режим в Германии обречен. И Отто фон Краус решил попробовать шантаж.

Он позвонил Гофману прямо из своего кабинета:

– Здравствуйте, Генрих, это Ваш приятель, частный предприниматель, Отто фон Краус.

– Слушаю Вас, Отто.

– Хочу встретиться с Вами, есть кое-что интересное.

– Когда и где?

– У меня дома, ну.., скажем, в шесть вечера, Вас устроит?

– Вполне.

– Тогда до встречи. Жду Вас.

Отто положил трубку. Он не сомневался, что Генрих приедет, он ожидает, что Краус уточнит данные о нахождении второй картины. Но Гофман не так прост, он может что-то заподозрить, ведь понял же он, что Отто не из праздного любопытства интересовался датой, когда особый режим будет снят с острова Рюген.

Прежде чем направиться домой, Отто ездил по городу, наблюдая, нет ли за ним "хвоста", штандартенфюрер мог организовать слежку за ним. Он менял улицы, направление движения, останавливался возле магазинов, кафе, – слежки не было. То ли Гофман еще не успел, то ли не стал информировать свое ведомство об Отто фон Краусе, это еще раз убедило Отто в том, что действует штандартенфюрер не в интересах "Ананербе", а в своих собственных.

Штандартенфюрер приехал вовремя, приехал, по всей видимости, один. "Точность – вежливость королей, – подумал Отто, – хотя к этой фразе часто добавляют следующее: и негодяев, что больше подходит к Гофману". Разговор он начал сходу, без предисловий.

– Как Ваши дела, дорогой Генрих, удалось обнаружить вторую картину?

– Я Вас не понял. О какой картине идет речь?

– Не прикидывайтесь, Вы прекрасно поняли, о чем идет речь. Контрразведка перехватила радиограмму, адресованную МИ-6, в ней упоминается Ваше имя. Не подскажите, что с ней делать? Я могу просто передать ее Службе имперской безопасности.

– Кто Вы? – последовал вопрос. – Для частного предпринимателя Вы ...

– Я не частный предприниматель, Генрих. Точнее, это лишь прикрытие. Я полковник абвера, и мне поручено заниматься Вашим делом. Помогите мне, Генрих, помогите. Объясните, почему в радиограмме, отправленной британской разведке упоминается Ваше имя?

– Подозреваете, что я агент британской разведки? Но тогда бы мое имя не упоминалось, имена агентов не указывают, называют их прозвища или номера. Так что можете передавать радиограмму Кальтенбруннеру.

– Если бы я подозревал Вас, то разговаривал бы с Вами не здесь, а в своем кабинете, я прекрасно понимаю, что Вы лично с МИ-6 не связаны, но кто-то, из тех, кто связан с МИ-6, вами заинтересовался. Возможно, Вы вне подозрений, но мне, как впрочем и Вам, хорошо известны методы работы Вашей спецслужбы, и если они применят их к Вам, то Вы сознаетесь и в том, что подожгли рейхстаг. Так что? Передавать радиограмму Кальтенбруннеру?

– Что Вы хотите взамен?

– Вот это уже другой разговор. Я знал, что мы договоримся. Мне нужна вся информация о базе 211, о подводных лодках серии UF, о грузах, которые они перевозят в Антарктиду.

– Вы с ума сошли, Отто! Склоняете меня к измене интересам Рейха?!

– Ну, что Вы, Генрих, разве я похож на сумасшедшего? Я не шпион, я полковник абвера, и интересы Рейха мне дороги так же, как и Вам. Вы совершили ошибку, что не согласовали с абвером свой проект, действуя совместно, мы могли бы достичь большей эффективности.

– Для этого мне нужна санкция Гиммлера.

– Если бы нужна была санкция Гиммлера, то я обратился бы к Гиммлеру, а я обращаюсь к Вам. Не обязательно информировать руководство о нашем сотрудничестве, часто простые исполнители двух ведомств, которые работают в общих интересах, общаясь напрямую, могут добиться больших успехов, чем тогда, когда придется ждать согласования простых вопросов на высшем уровне. Вот, Вы, например, можете обеспечить безопасность перевозок? Можете гарантировать, что подводный флот союзников и их авиация не будет топить наши транспорты? А мы можем. У нас есть возможность направить их по ложному следу. Ведь Вы же сообщили мне дату испытаний оружия возмездия на острове Рюген, а мы позаботились, чтобы авиация союзников не нанесла бомбовый удар по платформе, где устанавливают ядерный боеприпас.

Лоб Генриха покрылся потом. Штандартенфюрер понял, что данных, которые он уже передал Краусу, достаточно для того, чтобы его просто уничтожили в подвалах гестапо, превратив в кричащий от боли, изуродованный кусок мяса. Он сам лично пытал тех, кто подозревался в измене Рейху, проявляя при этом жестокость, достойную своего великого предка, инквизитора, отца Филата.

– Но это невозможно, – упавшим голосом произнес он, – документы существуют в единственном экземпляре, их строго запрещено выносить из здания.

– Дорогой мой Генрих, в этом мире нет ничего невозможного. Меня устроят и копии, это может быть что угодно, как бумага, так и фотопленка.

– Фотопленка. Где и кода мы встретимся? Постараюсь сделать через три дня. Привезти сюда?

– Нет, Генрих, не через три дня, а завтра. Завтра, до обеда. Сюда приезжать не надо, принесете пленку в штаб-квартиру абвера, на Тирпиц-Уфер, 72, в мой кабинет. Вас пропустят.

– Но...

– Никаких но.., после обеда, если Вы не сделаете того, что я прошу, я передам радиограмму в Управление имперской безопасности.

Отто понимал, что при личной встрече, Гофман попытается ликвидировать его. Там, в штаб-квартире абвера, сделать ему это будет затруднительно, да и бессмысленно, если он застрелит Отто во время передачи документов, его тут же схватят, а потом, после того, как фотопленка окажется в руках Крауса, ликвидация полковника абвера только осложнит и без того незавидное положение штандартенфюрера. Ведь только живой и невредимый Отто фон Краус может гарантировать его безопасность.

Оставалось полчаса до полудня. Краус ждал Гофмана в своем кабинете. "Слишком мало я дал ему времени, – думал он, – может не успеть, но если дать больше, то он будет думать не о том, как скопировать документы, а о том, как выкрутиться и подставить под удар меня". Без четверти двенадцать дежурный офицер доложил Краусу, что к нему просится штандартенфюрер Гофман.

– Пропустите.

Гофман вошел, с опаской взглянул на Гюнтера, но, увидев приглашающий жест Крауса, протянул ему коробочку с пленкой.

– Вот. Все, что Вы просили.

– Прекрасно. А говорили, что не успеете. Садитесь. Кофе? Коньяк?

– Да, я, собственно.., – пытался отказаться Гофман.

– Нет-нет, не торопитесь. Времени у нас достаточно. Подождем, пока Гюнтер проявит пленку, посмотрим ее вместе, у меня могут возникнуть вопросы, – и, обращаясь к Гюнтеру, сказал: – Принесите нам, пожалуйста, кофе и коньяк, а заодно, проявите пленку.

Гюнтер принес на подносе две чашки кофе и две рюмки коньяка. Краус чуть пригубил свою, а Гофман одним движением, нервно опрокинул коньяк в рот. Хотел поставить пустую рюмку, но мокрые от пота руки дрожали, рюмка выскользнула и с глухим стуком ударилась о стол.

– Ну, что же Вы так, любезнейший, – сказал Отто, – это дорогой французский коньяк, "Наполеон", его надо пить медленно, смакуя аромат, а так, как Вы, коньяк пьют только русские.

При сравнении с русскими, Гофмана покоробило. Он хотел что-то возразить, открыл рот, но тут же осекся и замолчал. Пока ждали проявки, Отто развлекал штандартенфюрера рассказом о шедеврах фламандской живописи, ни разу не упомянув о деле, наконец, в кабинет вошел Гюнтер с проявленной пленкой.

– Вот, шеф, все нормально, но осторожно, пленка еще не высохла.

Отто взял пленку за торцы, аккуратно разворачивая, просматривал кадр за кадром.

– Вот это, здесь, что? Что за карты?

– Это карты Новой Швабии, так названа наша колония в Антарктиде. Схемы подводных пещер, где находится производственная база. Это полярная станция "Хорст Вессель", сейчас мы ее называем "Мартин Борман". Партайгеноссе Борман приложил много усилий для ее организации.

– А это? Список?

– Список руководства.

Отто отпустил одну руку, отведя пленку, спадающую кольцами, так, чтобы та не коснулась стола, взял заранее приготовленную лупу и стал рассматривать список.

– Что? Гесс? Рудольф Гесс? – удивился он. – Но ведь...

– Да, все считают, что Гесс перелетел в Англию. Это не так. В Англию улетел его двойник, а Гесс в Антарктике, с сорок первого. Фюрер Новой Швабии. Гитлер никому, кроме него, не мог бы доверить руководство колонией.

– Ну и как? Двойник? Справился с задачей? И никто не заметил подмены?

– Подмены не заметили. Со своей задачей справился. Черчилль пообещал, что ни Англия, ни США не начнут боевых действий три года, пока идет война на Восточном фронте. Обещание свое он выполнил, тогда, в сорок первом, казалось, этого достаточно, но после Сталинграда стало ясно, что все плохо, очень плохо. Гиммлер уговорил фюрера отправить на Тибет экспедицию Шефера, чтобы отыскать Шамбалу и ось времени, тогда можно было бы вернуть все в прошлое, в тридцать девятый, чтобы исправить наши ошибки, но что-то у него, у Шефера, там не сложилось.

– Да-да, не сложилось, – пробурчал Отто, рассматривая пленку. – Это что, чертежи?

– Да, общие схемы лодки типа UF, большие транспортные подлодки.

– Сколько таких лодок построено? Где?

– Пока 25, верфь "Нептуния", планируется построить еще семь.

– Где базируются?

– В Северном море – остров Гельголанд, а там, в Антарктике, подо льдами, – база "Валгалла", она есть на карте.

– Личный конвой фюрера? Это что?

– Группа боевых субмарин, для обеспечения операции, и отвлекающих маневров.

– Ну, вот, все в порядке. Думаю, мы поняли друг друга.

– А...а...а.., – промычал Гофман, с опаской поглядывая на Гюнтера.

– Говорите, не стесняйтесь, старина Гюнтер в курсе наших дел.

Отто не сомневался в Гюнтере, он знал, тот никогда не доложит руководству о том, что происходило в кабинете его шефа. Он был обязан Краусу жизнью, Отто вытащил его из петли, тогда, когда повесили Канариса, обвинив в связях с британской разведкой. Гюнтер был секретарем у адмирала, и отправился бы на эшафот вслед за своим шефом, если бы Краус не доказал его полную непричастность к делам руководителя абвера.

– Герр полковник, Вы можете гарантировать мне безопасность? – осторожно спросил Гофман.

– Ну, дорогой мой, я ведь не Господь Бог, все, что касается меня, я для Вас сделаю, если, конечно, Вы, со своей стороны, не натворите глупостей.

И никто, ни Гюнтер, ни штандартенфюрер Гофман и предположить не могли, что в тот же день Пьеро отправит пленку с подробными комментариями Отто фон Крауса руководителю личной разведки Сталина.

– Барон Вальсингам

Входя в магазин, Отто фон Краус, совершенно случайно, встретился с баронессой Геркан. Все, кто изучал философию, знают, что случайность – это проявление закономерности, или хорошо спланированное и грамотно проведенное мероприятие. Сотрудник абвера, тот, что отслеживал каждый шаг баронессы, выбрал момент, когда она вошла в магазин и, поняв, что пробудет там она достаточное время, позвонил из того же магазина Отто фон Краусу. Отто ждал этого звонка, он подъехал к указанному месту и, проведя некоторое время в ожидании, столкнулся с баронессой в дверях.

– О, баронесса! Какая неожиданная встреча! Мое почтение! Рад Вас видеть, искренне рад. Позвольте заметить, Вам очень идет это платье. Вы сменили прическу? Боже! Вы неотразимы! Прекрасно выглядите.

– Вы льстите мне, Отто.

– Немного лести не помешает столь прекрасной даме. Раз уж мы встретились так неожиданно, не откажитесь ли Вы выпить со мной чашечку кофе? Нет-нет, не здесь, здесь ужасный кофе, эрзац. Вон там, за углом, готовят прекрасный кофе, – и, понизив голос, заговорщически прошептал. – Контрабанда.

– И владельца кафе до сих пор не посадили?

– Ну, что Вы, фрау Изольда, кто ж его посадит? Хозяин – приятель самого Гиммлера.

Они вошли в кафе, Отто заказал кофе.

– А кофе, действительно, неплох, – отметила баронесса, сделав маленький глоточек.

Поболтав о разных пустяках, не имеющих ровно никакого отношения к цели этой "случайной" встречи, Отто неожиданно перешел к делу:

– У меня к Вам просьба, баронесса, совсем незначительная. Обещайте, что не откажите.

– Как я могу обещать, не зная о чем идет речь?

– Сущие пустяки, поверьте, сущие пустяки, для Вас, конечно. Представьте меня своему другу, барону Вальсингаму.

– Кому? – На лице баронессы отразилось крайнее удивление. – Я не знаю никакого барона Вальсингама.

– Не отпирайтесь. Я уверен. Знаете. Да, не делайте же такое лицо, Вам не идет быть сердитой.

– Ну, я действительно, не знаю, кто такой барон Вальсингам.

– Вы что, не знаете его имени? Мастер.

– Какой мастер?

– Ну, не парикмахер же. Магистр ордена, как он там называется, этот орден? Впрочем, это не важно.

– Простите, Отто, с Вашей стороны, это была глупая шутка. Очень глупая. Мне нужно идти, что-то, я неважно себя чувствую, голова разболелась. Прощайте.

– Не спешите, фрау Изольда. Никуда Вы не пойдете.

– Оставьте меня. Я позову полицию.

– Не стоит вмешивать полицию в наши дела. Там, за окном человек. Видите его? Это сотрудник абвера. Мой сотрудник. Он не выпустит Вас.

– Кто Вы?

– Полковник разведки, Отто фон Краус, если помните. Это мое настоящее имя.

– Что Вы хотите от меня?

– Ничего. Ничего особенного, сущие пустяки. Сейчас мы сядем в мою машину и поедем к барону, Вы проведете меня, представите, как своего друга. Потом Вы свободны.

– Если я откажусь?

– Не заставляйте меня применять силу по отношению к столь прекрасной даме. Не люблю насилия. Лучше будет, если Вы добровольно исполните мою просьбу.

– Добровольно? То, что Вы делаете, это уже насилие.

– Насилие? Какое насилие? Бог с Вами. Что такое насилие, Вам могут объяснить в другом месте. В гестапо, например. Для начала напомнят Вашу родословную. Вы ведь из рода Гиркана? Последнего царя династии Хасмонеев? Еврея. Простите, иудея, если Вам так больше нравится. Так, куда едем? К барону Вальсингаму? Или к Вашему другу, штандартенфюреру Гофману?

– Мне нужно отдать распоряжение своему шоферу.

– Не нужно. Это сделает мой человек.

Они сели в машину. Отто уверенно вел "оппель" по улицам города. Баронесса поняла, он знает, где расположен дом Мастера. Ехали молча. Краус остановил машину у самого подъезда, вышел, открыл дверцу и подал Изольде руку.

– Прошу Вас, баронесса.

Они вошли в подъезд. Слуга, что стоял за дверью, пропустив баронессу, загородил дорогу Отто.

– Этот человек со мной, – властно сказал Изольда. – Мастер ждет нас.

Слуга сделал шаг в сторону, пропуская Отто. В большом, просторном кабинете, куда они вошли, не было ничего лишнего. Стены, задрапированные темно-синей материей, большой дубовый стол, ряд стульев с высокими спинками, книжные полки позади стола. Ни одного окна, только люстра под потолком освещала кабинет. За столом сидел барон Вальсингам. На столе лампа и телефон.

Телефон. Прежде, чем идти на эту встречу, Отто отдал распоряжение прекратить прослушивание, но он не был до конца уверен, что майор из отдела связи точно выполните его распоряжение. Майор не был подчинен ему непосредственно, а у его руководства могли быть другие соображения на этот счет.

Отто подошел к столу и выдернул шнур телефона из розетки.

– Кто это такой? – спросил, обращаясь к баронессе, Мастер. – Что он себе позволяет?

– Это мой друг, – ответила баронесса, – он просил меня представить его Вам.

– Не надо. Я сам представлюсь, – сказал Отто по-немецки, и тут же, на чистом русском языке продолжил: – Здравствуйте, Алексей Петрович, граф Васильев.

Если бы вдруг грянул гром, блеснула молния и обрушились стены, это не вызвало бы большего потрясения у Мастера, чем слова Отто фон Крауса. Его, и без того бледное лицо, сделалось совершенно белым. Лицо, которое давно не отражало никаких эмоций, вытянулось, глаза Мастера широко открылись, нижняя челюсть отвисла. Несколько минут длилось гробовое молчание. Отто отодвинул стул и сел, не дожидаясь приглашения.

– Не узнаете? – спросил он.

– Мы...мы...мы где-то с Вами встречались? – заикаясь и растягивая слова спросил Мастер.

– Конечно, встречались, Алексей Петрович. Давно, очень давно. В феврале семнадцатого. А Вы изменились. Совсем изменились. Даже и не узнать. Постарели. Вид у Вас не здоровый. Печень пошаливает?

– Кто Вы? – с трудом выдавил из себя Мастер.

– Не узнаете. Не помните. Ну, куда уж там, Вам, члену Петербургской масонской ложи, вспомнить какого-то скромного офицера разведки Генерального штаба русской армии. Помните, что я Вам говорил тогда? В феврале семнадцатого? Лет через двадцать будет новая война, страшная, неотвратимая. Ваше Временное правительство не способно подготовить Россию к этой войне. Нужна национализация всей оборонной промышленности, индустриализация, перестройка всего сельского хозяйства на общинной основе. Нужен мир с Германией, наконец. Нужно расформировать эту, потерявшую боеспособность, армию, ту, которую Вы развалили своей игрой в демократию. Что Вы мне ответили тогда? Помните?

– Боже мой, Боже мой, – Мастер постепенно приходил в себя. – Не может быть. Нет, не может быть. Отто? Отто фон Краус? Отто Карлович?

– Ну, вот, наконец-то вспомнили. А у Вас не такая уж и плохая память для Вашего возраста. Старческий маразм еще не доконал Вас окончательно.

– Не понимаю, как Вы вышли на меня?

– Я бы никогда на Вас не вышел, если бы Вы сами не дали мне подсказку. Вальсингам. Это же надо до такого додуматься! Только русский мог взять имя зловещего персонажа пушкинской трагедии! Ни немец, ни англичанин, ни даже француз придумать такое не могли, только русский, хорошо знакомый с творчеством Александра Сергеевича, страдающий маниакальной тягой к мистике, способен на такое.

– Почему? Пушкина читают многие.

– В переводе? Переводить Пушкина невозможно, смысл, тот тонкий смысл, понятный только в тексте оригинала, неуловимо исчезает, тает, уходит сквозь строки.

– Вот, черт! И предположить бы никогда не смог, что так все обернется.

– Не упоминайте всуе имя господа своего.

– Не юродствуйте, Отто Карлович. Как же Вы, все-таки, вычислили меня?

– Да, вычислить Вас было непросто, пришлось поработать, но бывшие русские друзья помогли. Пришлось даже старика Керенского побеспокоить.

– Керенского? Где он сейчас?

– Будто Вы сами не знаете. В Штатах. Но от дел отошел, давно. До сих пор обижается, что в России распространяют слухи, будто он бежал, переодевшись в женское платье.

– Да? Первый раз слышу. Знаю, что он не переодевался, уехал из России на машине американского посла.

– Ладно, Бог с ним, с Керенским. Но Вы-то хороши, Алексей Петрович! Васильев, Вальсингам. А что? Созвучно. Мистикой увлекаетесь? Полутьма, свечи, страшные ритуалы. Младенцев Ваалу в жертву не приносите?

– Оставьте, какие жертвы? Мы цивилизованные люди.

– Но принесли же Вы в жертву своим амбициям миллионы жизней русских людей. Все с Вас началось, в феврале семнадцатого.

– Мы несли России демократию и свободу. Мой дед в декабре 1825 года на Сенатскую площадь вышел, а царь Николай сгноил его в Сибири. А какой человек был! С Пушкиным за руку здоровался. Сам Александр Сергеевич нас поддерживал, был бы он в Питере тогда, был бы с нами.

– С вами? Да, он поначалу увлекся красивыми идеями, но потом там, в Кишиневе, когда его к масонам приобщили, понял, какую свободу вы несли народам России. Понял и порвал с декабристами.

О горе! О безумный сон!

Где вольность и закон?

Над нами

Единый властвует топор.

Мы свергнули царей. Убийцу с палачами

Избрали мы в цари. О ужас! о позор!

Вот, что писал он о революции во Франции. Знал, в России будет не лучше.

Я плахе обречен. Последние часы

Влачу. Заутра казнь. Торжественной рукою

Палач мою главу подымет за власы

Над равнодушною толпою.

А Вы говорите, что Пушкин поддерживал декабристов.

– Полно, Отто Карлович. Думаю, не для того Вы ко мне явились, чтобы Пушкина читать.

– Правильно думаете.

– Так что Вы хотели от меня? Или от нас с баронессой?

– Вы с баронессой ищите рукописи, в которых изложено учение Христа. Истинное, а не то, что выдумали евангелисты триста лет спустя.

– Вы тоже ищите их. Не так ли?

– Так. Но поиском этих рукописей занимается потомок инквизитора, отца Филата.

– Кто такой?

– Добрый знакомый нашей баронессы, штандартенфюрер Генрих Гофман.

– Он? Потомок инквизитора? Так вот в чем его интерес.

– А Вы что, думали, он действует в интересах Рейха? Не задумывались, откуда ему об этих рукописях известно? Это предание передавалось от отца к сыну. Так вот, Алексей Петрович, мне не хочется, очень не хочется, чтобы рукописи эти попали в руки нацистов.

– Здесь наши интересы совпадают. Обещаю Вам, что штандартенфюрер не получит рукописей.

– Какие у Вас планы относительно него?

– Никаких. Он мне не интересен.

– Мне тоже. Но я дал ему гарантии безопасности.

– Напрасно. Весьма опрометчиво с Вашей стороны. За его жизнь я не дал бы и пфеннига.

– Чувствуется, что Вы, граф, давно покинули Россию. В России говорят: "И гроша ломаного не дал бы", а в остальном с Вами согласен, но я дал слово, а слово, данное врагу, нужно держать. Этого требует честь офицера.

– Врагу? Он Ваш враг? А я считал, что Вы делаете одно дело.

– Дело-то одно, но по разные стороны окопов. Я русский офицер и давал присягу русскому народу.

– Вы присягали царю. Царя нет. Революция освободила Вас от присяги.

– Царя-то нет, а русский народ, Россия – остались.

– Большевистская Россия, заметьте.

– Да, большевистская. Но другой России нет.

– Не понимаю Вас, Отто Карлович. Вы немец, потомок древнего рода. Вы в Германии. Что Вам Россия?

– Великая императрица, Екатерина Вторая, заметьте, граф, тоже немкой была, но России служила. А Вы, потомственный русский дворянин, всю свою никчемную жизнь потратили на то, чтобы Россию эту уничтожить.

– Уничтожить? Да, уничтожить. Но не Россию, а дикость российскую, приобщить народ к европейским ценностям.

– И как? Приобщили? Всю страну кровью залили. И тогда, в гражданскую, и сейчас. Ведь идея натравить Гитлера на Россию ваша, масонская.

– Кровь, Отто Карлович, да будет Вам известно, – смазочный материал истории.

– А сами? Не желаете стать этим смазочным материалом?

– В мире есть рабы, есть господа. Мы над теми и над другими. Наша кровь для смазочного материала не годится. Голубая она. Если нас не станет, то кто же управлять миром будет?

– Голубая, говорите? Это легко проверить. Могу сдать Вас со всеми потрохами штандартенфюреру СС Гофману, тогда и посмотрим, какого цвета у Вас кровь.

– Жестоки Вы, Отто Карлович, жестоки. Трудно Вам с людьми ужиться. На меня еще с февраля семнадцатого зло держите. С людьми, с человеками, по-человечески надо бы. А Вы...