Текст книги "ВШ 3 (СИ)"

Автор книги: Геннадий Марченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

– Пся крев, – цедит, морщась, соперник.

Ага, нервничаешь, шляхтич! Что ж, продолжим выводить тебя из равновесия. Правда, в следующий раз соперник на мой финт не купился, но я предвидел такое развитие событий и, сделав вид, что разочарован хитростью оппонента и отступил на шаг, в следующее мгновение демонстрирую чуть расслабившемуся поляку домашнюю заготовку. Серия, обернувшаяся в полуфинале нокдауном для грека, Енджейчика с ног не свалила, однако это, во-первых, опять же наверняка заработанный балл, а во-вторых, удар всё равно получился чувствительным, заставив Гжегожа вновь страдальчески поморщиться.

– Минута! – слышу крик Саныча.

И тут же, видимо, поняв, что таким способом я того и гляди восстановлю паритет по очкам, поляк пошёл в атаку. Вот только на этот раз я к такому повороту событий оказался готов, не зря же выводил из себя Енджейчика. Нырок – и вот я уже на средней дистанции, перчатка соперника вместо полновесного удара лишь чуть гладит мой висок. Я же в свою очередь, не экономя силы, провожу серию «корпус-голова-корпус», пробивая заключительный удар в уже «подраненную» печень. И на этот раз результат достигнут: поляк медленно опускается на колено. Но пока он опускается, я, опережая команду рефери «в угол», посылаю в любезно отрывшуюся челюсть смачный апперкот.

Вот теперь с чувством выполненного долга можно и в уголок отойти. Заодно и дух перевести, пока Кох отсчитывает оказавшемуся на канвасе сопернику нокдаун. А может, и нокаут. Судя по тому, что поляк всё ещё не может принять вертикальное положение, досрочная победа – вполне реальный исход боя. И будет это очень кстати, так как сейчас я чувствовал себя совершенно измождённым, всё-таки вчерашнее отравление не прошло даром.

– Eight![2] – услышал я голос рефери, и в это мгновение, словно какой-то «адский колокол»[3], прозвучал гонг.

О нет! Ну почему?!! Двух секунд не хватило, каких-то несчастных двух секунд! Немчура, блин, мог бы и побыстрее считать! Теперь всё будет решаться подсчётом очков, и далеко не факт, что судьи насчитают в мою пользу. Чёрт, чёрт, чёрт… Вернее, наоборот: Господи, пусть будет так, чтобы я попал больше, а судьи оказались честными! Очень хочется золотую медаль и удостоверение Мастера спорта СССР!

Поляк, хоть и с помощью рефери, всё-таки встаёт на ноги и, пошатываясь, двигается в свой угол. Я его перехватываю, дружески похлопываю по плечу, дождавшись кривой улыбки, и иду к Санычу, который стягивает с моих рук перчатки и аккуратно вытирает моё лицо влажным полотенцем. Оказывается, у меня небольшое рассечение под левым глазом. И ведь не заметил, когда схлопотал. Хорошо хоть крови почти нет, иначе рефери мог остановить бой, а там кто знает, чем дело закончилось бы. Правда, чувствую, как глаз малость заплывает, но это уже физиология, и даже волшебные примочки Григория Абрамовича не сильно помогают.

А Кох тем временем собирает судейские записки. Последний из пяти боковых судей долго возится, всё что-то высчитывает, наконец отдаёт бумажку рефери.

– Не знаю, ой не знаю, чего они там насчитали, – с тревогой в голосе бормочет Саныч. – Ладно, ступай,

Шлёпает меня по плечу, и я иду в центр ринга, где Андреас Кох обхватывает крепкими пальцами моё запястье. Кошусь на стоящего левее поляка – тот смотрит перед собой, кусая губы, а на его правой скуле наливается кровоподтёк. Хорошо я попал, смачно и, что самое интересное, соперника мне почему-то совсем не жалко. Вот если рефери поднимет мою руку – тогда, может быть, и пожалею.

И вот он, момент истины! Рефери отдаёт записки судье информатору, которой на английском начинает зачитывать итоги боя. Насколько я ориентируюсь в языке Диккенса и Шекспира, судья из Англии отдаёт своё предпочтение боксёру в синем углу, то есть мне. А вот шотландец насчитал в пользу поляка. Так, это уже зачитывают записку судьи из Греции. Отомстит за своего земляка, которого я вчера отправил в нокаут в полубессознательном состоянии? Отомстил… Соперник ведёт по запискам – 2:1. Теперь уже моя очередь кусать губы. Закрываю глаза, внутренне пытаясь согласиться с тем, что поляк был чуточку сильнее, но моё второе «я» протестует, не хочет идти на уступки. И правильно делает, потому что судья из Венгрии восстанавливает паритет. Спасибо тебе, barat![4]

И вот наконец наступает черёд оглашения вердикта судьи из маленького княжества Монако, того самого, что заставил рефери себя ждать, скрупулёзно подсчитывая баллы. Как он затесался в судейскую коллегию на финальный поединок – мне то неведомо, меня больше волнует, как он считал очки. Судья информатор откашливается и через микрофон говорит в притихший зал:

– Judge number five with the score 19:18 gives the victory to the boxer in the blue corner. Thus, the victory in this fight with the total score of judges ' notes 3:2 is awarded to the athlete from the Soviet Union Maxim Varchenko[5].

Ещё на словах «blue corner» я едва не заорал от накатившего на меня счастья. И куда только испарилась недавняя усталость! А уж когда Кох поднял мою руку, я едва не подпрыгнул к потолку. Мне кажется, в тот момент я вполне был способен на такое чудо. Ай да монегаск, ай да сукин сын! Ну спасибо тебе, удружил!

– Пся крев, – снова бормочет Енджейчик, бросая мою сторону ненавидящий взгляд, и добавляет. – Росийска свинья.

Моё прекраснодушное настроение моментально улетучивается, уступая место неконтролируемому гневу, и я хватаю поляка за грудки. Так хватаю, что его майка трещит по швам.

– Что ты сейчас сказал, гнида? Ты кого свиньёй назвал?

В глазах поляка я вижу испуг, и в этот момент меня сзади обхватывают руки Коха.

– Nein! Hört sofort auf![6]

Но я уже прихожу в себя, хотя желание как минимум харкнуть в шляхтскую морду всё ещё обуревает меня. Вот же паскуда… Понимает, что прилюдно я не набью ему морду, и нагло этим пользуется.

Тем временем из угла поляка в ринг выскакивают секундант и его помощник, а из нашего навстречу мчится Саныч, а следом и Биркин, что удивительно, с решительным видом протискивается между канатов. В центре ринга возникает небольшая стычка, правда, к счастью, обходится всё словесной перепалкой. Не знаю, слышал ли Саныч то, что сказал мне Енджейчик, но уж наверняка слышал, как я на повышенных тонах переспрашивал поляка относительно его оскорбительной фразы. Учитывая, что польский и русский языки во многом схожи, оппоненты неплохо понимают один другого. Но наконец на ринге появляются представители оргкомитета, и спустя минуту конфликт всё же удаётся погасить. Все расходятся по своим углам, хотя тренер Енджейчика всё ещё что-то недовольно бормочет себе под нос.

– Ну и кашу ты заварил, – говорит мне Саныч по пути в раздевалку.

– Я заварил… А вы бы промолчали, обзови он вас русской свиньёй? Фашист недоделанный!

В этот момент появляется взбудораженный Свиридов, за которым чуть поодаль перебирал короткими ножками Афоня.

– Я не понял, что там у вас произошло? – вопрошает Георгий Иванович. – Из-за чего такой сыр-бор поднялся?

Такой же вопрос читается и в глазах Афони. Я начинаю объяснять, Саныч поддакивает, Свиридов грустно качает головой.

– М-да, вот тебе и братья по соцлагерю… Проигрывать нужно уметь достойно. Вы как считаете, Пётр Петрович, по-хамски же повёл себя соперник?

Вопрос был задан таким образом, что Афоне не оставалось ничего другого, как согласиться с мнением руководителя делегации. Да и что он мог возразить? Провокация налицо, хотя Афоня всё же пробурчал что-то типа того, что почему-то только со мной происходят какие-то приключения.

А я думаю, хорошо, если после разбирательства меня (а может и поляка до кучи) не дисквалифицируют. Поэтому, поднявшись к третьему раунду боя Сани Ягубкина на трибуну, где сидели уже отбоксировавшие свой финал или раньше сошедшие с дистанции товарищи по сборной, я испытывал серьёзное душевное волнение. И даже победа Ягубкина в трудном бою с французом не слишком меня воодушевила.

Парни, впрочем, меня поддерживали, как могли, кто-то из них спустился вниз следом за Свиридовым и Афониным, чтобы узнать, что там случилось на ринге, поэтому все уже были в курсе конфликта.

– Не дрейфь, Макс, всё будет пучком, – хлопал меня по спине Вася Шишов. – Пусть только попробуют медаль отнять, я… Я им свою медаль верну в знак протеста.

– Вась, спасибо, но это твоя честно заработанная медаль. Надеюсь, всё обойдётся.

Окончательно я успокоился, только когда уже финалистов пригласили на церемонию награждения. Обычно медали вручали в промежутках между боями, но организаторы решили, видимо, не делать лишних пауз, а по окончании соревнований наградить сразу представителей трёх последних финалов, ну и бронзовых медалистов заодно. В этой череде мы с поляком и занявшими третьи места греком и темнокожим португальцем стоим первые.

Честно скажу, я не собирался пожимать руку Енджейчику, во всяком случае, не планировал делать это первым. Однако не смог не пожать, когда он, пробормотав что-то типа «поздравляю», первым протянул руку. Вот такой я слабохарактерный, вернее, отходчивый. А ещё и сентиментальный, потому что, когда в мою честь заиграл гимн Советского Союза (в Венгрии как-то обошлось без гимна), я ощутил, как к горлу подкатывает ком, в носу предательски щиплет, а картинка перед глазами почему-то стала размытой. В детстве, когда смотрел, как награждают спортсменов, не мог понять, чего уж тут нюни-то распускать, улыбаться надо, а не плакать. В более зрелом возрасте начал понимать, но всё это было как-то далеко, по ту сторону телевизионного экрана. А тут вот, как до меня самого дело дошло, реально проняло.

Правда, от текущих по щекам слёз я сдержался, хотя глаза были на мокром месте. Стоявший в сторонке от пьедестала Саныч понимающе кивнул, мол, нечего стесняться, привыкай, дай бог, не в последний раз. Тем более что из наших тоже кто-то малость разнюнился сегодня, кажется, это был Юра Гладышев. А что, лично я не против раз за разом слушать играющий в мою честь гимн СССР. Может, даже когда-нибудь и привыкну, но этот свой первый раз я не забуду никогда.

Медаль, кстати, была не круглая, тут организаторы проявили фантазию, сделав её прямоугольной, с изображением боксёра в обрамлении лавровых листьев. В общем-то, по-своему оригинально, а в будущем такие медали на фоне других извращений будут смотреться в порядке вещей. Как-то в интернете видел даже медали в виде цифр: тройка за третье место, двойка – за второе, и единичка, соответственно, за победу.

Настроение мне едва не испортил Афоня. Тот, поймав меня после награждения, заявил, что о случившемся вынужден будет доложить в Москву, и я так понял, что если сейчас вроде бы обошлось, то после того, как о конфликте узнают спортивные чиновники, для меня могут наступить не лучшие времена.

– Вы уж хотя бы расскажите всё, как было, – попросил я. – Что поляк меня провоцировал, и я в силу юношеского задора и, будучи патриотом своей страны – а он как-никак не просто свиньёй меня обозвал, а русской свиньёй – в общем, не сдержался.

– Естественно, я ничего утаивать не стану, какой мне смысл что-то утаивать. И более того, поверь, Максим, – перешёл на доверительный тон Афоня, – я полностью на твоей стороне. На твоём месте и я бы, пожалуй, не удержался, даже будучи более зрелым и сдержанным человеком.

– Спасибо, Пётр Петрович, – выдавил я из себя улыбку.

Рейс в Москву у нас на 7.45 утра понедельника, то есть завтра, а воскресным вечером мы совместили празднование командной победы и дня рождения Манвела. Свиридов где-то умудрился купить немаленький такой торт, всем хватило по нормальному куску. Собрались в ресторанчике отеля, к торту нам обеспечили сразу два чайника хорошо заваренного чая, и мы могли сидеть хоть до закрытия ресторана. Обычный ресторан закрывается за полночь, а ресторан при отеле в 9 вечера. Но при этом до 4 часов утра работал бар, куда, вероятно, после того, как нас в 11 вечера отправили спать, заглянули Свиридов, Саныч и Биркин. Во всяком случае, на момент побудки в 6 утра все трое выглядели не то что бы сильно помятыми, но попахивало от них явно не лавандой.

В начале седьмого автобус выгрузил нас у аэропорта, таможня была пройдена без проблем, а четыре часа спустя самолёт компании «Аэрофлот» приземлился в «Шереметьево».

Планировалось, что подогнанный к аэропорту автобус доставит нас по традиции на Комсомольскую площадь, а там каждый разъедется куда ему надо – все практически взрослые и самостоятельные люди. Но у меня были немного другие планы. Не имея возможности позвонить из Греции домой, я рассчитывал, что мама нашла возможность вырваться в Москву на денёк. Мы изначально договорились, что она будет ждать меня в зоне прилёта аэропорта, и в своих надеждах не ошибся.

– Сына!

– Привет, ма!

Ну вот она-то чего прослезилась, обнимая своего единственного отпрыска? Хотя, может, потому и прослезилась, что я у неё один. Так уж получилось… Обнимает, целует, а я ладонью вытираю влажные дорожки на её щеках.

– Ну что ты, ма, не плачь, я же живой и здоровый! И, кстати, выиграл золотую медаль.

– Я знаю, ты у меня молодец, обещал же победить, вот и победил.

Обещал победить? Честно говоря, не припоминаю, может быть, это мамина фантазия? Но я не против, пусть так думает.

– Ой, сына, а что у тебя с лицом?

Она осторожно касается кончиками пальцев моего заплывшего глаза, а я беспечно отмахиваюсь:

– Да, ерунда, врач сборной пообещал, что через неделю не останется и следа. Кстати, я подарки тебе привёз. Потом покажу. Ну и Инге заодно. Как она там, кстати, не звонила?

– Ой, звонила, Максик, звонила! – улыбнулась она, и морщинки весёлыми лучиками разбежались от уголков глаз.

Я только сейчас заметил эти морщинки, раньше как-то не вглядывался. Да и не только в уголках глаз появились складочки. А ведь не такая она у меня уж и старая, ещё и сорока нет… Женщина в самом соку, только муж опять упорхнул в дальние края, и приголубить некому. А может, всё же есть кому, только она мне не рассказывает? Тьфу, лезет же в голову всякая хрень!

– И что говорила?

– Да спрашивала, нет ли от тебя каких вестей. Рассказала, как сама отдохнула, как загорела дочерна, и тоже тебе какой-то подарок привезла из Крыма. Ну что, куда мы сейчас?

– На студию Горького, чего время зря терять? – улыбнулся я.

– А может медаль-то покажешь? Ужас как посмотреть хочется!

Достаю из сумки медаль, мама осторожно берёт в руки, удивляется необычной форме, и я вижу, как лучатся счастьем и гордостью за сына её глаза.

– И правда, как будто из золота.

– Да какое там золото, позолота, а под ней, наверное, медно-никелевый сплав.

– Ну и пусть, всё равно красивая. Можно я её в среду на работу возьму? Так хочу перед девчонками похвалиться…

Мне не жалко, главное – чтобы маме было приятно.

В приёмной Бобрикова уже сидели двое, мужчина лет пятидесяти и женщина, на вид чуть помладше. Секретарша со вздохом предложила нам садиться и объяснила, что Василий Кузьмич отъехал ещё утром на совещание в министерство культуры, но обязательно обещал вернуться. Хорошо ещё, что не до вечера прождали, а мог бы и вообще не приехать. Мало ли, позвонил бы из министерства секретарше и сказал, что по причине большой занятости какими-то своими делами на киностудии сегодня уже не появится. Что, из Пензы люди приехали? Ну пусть завтра придут, уж где-нибудь переночуют. А мог бы и вообще не звонить, просто не приехал бы, и гадай, приходить завтра или плюнуть на всё и возвращаться домой.

Вот это неудобство с постоянными наездами в Москву меня сильно смущало. Был бы я москвичом, желательно коренным с квартирой в доме на Котельнической набережной (шутка юмора, хе-хе), то всё было бы намного легче. Сколько времени сэкономил бы на одних только переездах! Ну и денег, само собой… Но вот угораздило родиться меня в городке на берегу Суры, и ничего с этим не поделаешь. Хотя чего плакаться, у меня в мои годы всё ещё впереди. Мало ли примеров, когда люди из глубинки покоряли не только Москву, но и всю страну. Тот же Игорь Николаев, приехавший в столицу с Сахалина. Так что какие наши годы… Вот только всё равно в настоящий момент все эти поездки сильно напрягают.

Наконец директор киностудии, отдуваясь и обливаясь потом, перешагнул порог приёмной.

– А, Варченко, если не ошибаюсь! И мама с вами… Молодцы, что дождались, заходи́те… Матвей Аристархович, Нонна Викторовна, – обратился он к начавшим было что-то бурчать другим посетителям, – я вас обязательно приму, но чуть позже. Видите, люди из другого города приехали?

Когда зашли в кабинет и присели к столу, Бобриков наконец обратил внимание на моё лицо.

– А что это у тебя? Кто это тебе фонарь поставил?

Пришлось вкратце пересказывать некоторые детали поездки в Грецию.

– Какой молодец, поздравляю, искренне поздравляю! – пожал мне руку Бобриков. – Шрамы, они того… Украшают мужчину. А у меня давление, кажется, после совещания поднялось, голова раскалывается, думал, может, и не стоит на работу возвращаться. Но как чувствовал, что меня тут люди ждут.

Он достал из стоявшего в углу холодильника «Rosenlew» бутылку минеральной воды.

– Пить хочется, сил нет… Боржомчика налить?

Мама отказалась, а я согласился. Всё-таки для середины августа достаточно жарко, да и духота такая, словно того и гляди ливень польёт. Он и полил, когда мы, подписав договор и получив в кассе причитающиеся нам тысячу семьсот сорок рублей (за вычетом тринадцати процентов из «грязных» двух тысяч), собирались покидать киностудию. Вот только не успели, с неба обрушились тонны воды как раз в тот момент, когда мы миновали проходную, на которой нам и пришлось задержаться, переживая ливень.

Не прошло и пяти минут, как входная дверь распахнулась и в помещение буквально ворвался не кто иной, как Станислав Ростоцкий. Причём, что неудивительно, мокрый с головы до ног.

– Вот это разверзлись хляби небесные! До нитки промок… Здорово, Семёныч! – кивнул он вахтёру и только после этого увидел нас. – Ба, Максим! Надежда Михайловна! Здравствуйте! Вы к нам какими судьбами? Не ко мне ли часом?

– Да нет, в этот раз не к вам, Станислав Иосифович, – улыбнулся я, – договор на сценарий подписывали.

– А, ну тоже дело хорошее. Гонорар получили? Довольны? То-то же… А ведь другой на моём месте, внеся правки в изначальный сценарий, мог бы себя в соавторы записать, оттяпать половину гонорара, – хмыкнул режиссёр. – И ведь попадаются такие личности в нашем цеху, увы… Кстати, как твоя поездка в Грецию?

– А разве по лицу не видно, Станислав Иосифович? – довольно улыбнулся я.

И, увидев удивлённые глаза Ростоцкого, поспешил успокоить:

– Всё отлично! Можете поздравить с золотой медалью первенства Европы.

– Ого, тогда и впрямь прими мои поздравления!

Он протянул мне свою ещё влажную после дождя ладонь, мы обменялись крепким рукопожатием.

– Спасибо, Станислав Иосифович, надеюсь, не последняя моя медаль.

– Может, похвалишься?

– Да пожалуйста.

Я снова достал медаль из сумки, снова услышал удивление необычной формой и едва не рассмеялся, когда Ростоцкий спросил, правда ли она из чистого золота? Как же всё-таки люди похожи!

Когда медаль вернулась на место, собеседник поинтересовался моими творческими планами.

– Да начал вот новую вещицу, – с показной ленцой протянул я.

– Давай-давай, рассказывай, не стесняйся.

Так и пришлось пересказать синопсис будущего произведения, хотя обычно я не люблю делать такие вещи, наверное, из-за боязни сглазить. Но, как бы там ни было, Ростоцкий, выслушав меня с интересом, откинул со лба влажную прядь волос и покачал головой:

– Слушай, а сюжет-то и впрямь интересный. Сам придумал? Молодец! И ведь пока ты рассказывал, я по своей режиссёрской привычке уже рисовал в воображении сцены будущего фильма, если бы я надумал его снимать по твоему роману.

– Так за чем же дело стало? – как ни в чём ни бывало пожал я плечами. – Закончите с фильмом «Остаться в живых» – и снимайте про викингов. Правда, у меня в «Юности» выходит продолжение приключений Вити Фомина, может быть, вам захочется второй роман тоже экранизировать. Но в любом случае викинги от вас никуда не уплывут.

Я-то помнил, что в середине 80-х именно Ростоцкий снял фильм, по которому я сейчас и пишу очередной «шедевр». Так что кому, как не ему, браться за эту работу?!

– Да уж, кажется, в ближайшие годы можно не дёргаться в поисках тем для своих фильмов, ты их выдаёшь на гора как стахановец, – не удержался от добродушного смешка Ростоцкий. – Прочитав первый роман, я уверен, что и второй написан на достойном уровне, да и третий, который про викингов, будет востребован.

– Спасибо за высокую оценку моего скромного труда, Станислав Иосифович, – я тоже непроизвольно расплылся в улыбке. – Если вдруг надумаете снимать и дальше по моим – я готов и сценарии писать. Глядишь, так и на «Жигули» к совершеннолетию накоплю.

– Ну ты и прохиндей, Варченко! – расхохотался режиссёр и от души хлопнул меня по плечу. – Такими темпами ты не только на «Жигули» – на «Волгу» накопишь… Ладно, приятно было пообщаться, а мне нужно бежать, нужно кое-какие вопросы порешать с Бобриковым, пока он не ушёл. Кстати, как он, в каком настроении?

– Голова у него побаливала, давление, говорит.

– Голова? Хм, как бы ещё один инсульт не схватил… Всё равно пойду, попробую с ним поговорить, дело не терпит отлагательств. Между прочим, касательно нашей с тобой будущей ленты. А вам счастливо добраться до Перми!

А-а-а, да что ж это такое?!! Когда уже народ перестанет путь Пензу с Пермью?!! Учитывая мой опыт будущего, могу с уверенностью заявить – никогда. Причём не Пермь с Пензой путают, а именно Пензу с Пермью. Обидно, блин… Но я не стал поправлять Ростоцкого, тем более что он, невзирая на протез, бодро рванул по коридору в сторону ведущей на второй этаж лестницы. Надеюсь, скоро все вопросы касательно фильма по моей книге будут улажены и по осени Станислав Иосифович приступит к съёмкам.

Билеты на «Суру» мама купила заранее, так что в Пензу едем в купейном вагоне. Ещё до отъезда звоню по межгороду Инге, трубку, правда, поднимает Нина Андреевна, но моя девушка оказывается дома, и вскоре я уже слышу в трубке её звонкий и почему-то такой возбуждающий голос. Наперебой рассказываем о своих поездках, единственное, в своём сжатом изложении я опускаю момент с отравлением. Не рассказывать же, как на горшке в несколько заходов сидел.

Инга обещает утром прийти на вокзал, я для виду слабо протестую, мол, ещё бы поспала, но моя подруга непреклонна. Что ж, пусть и правда встретит своего жениха после долгой и трудной поездки, в которой его от позора до триумфа отделили практически несколько секунд.

[1] Сергей Павлович Павлов, в 1968-83 гг. – председатель Государственного комитета СССР по физической культуре и спорту.

[2] Восемь (англ)

[3] Имеется в виду песня «Hells Bells» в исполнении австралийской группы AC/DC.

[4] Друг (венг)

[5] Судья номер пять со счётом 19:18 отдаёт победу боксёру в синем углу. Таким образом, победа в этом бою с общим счётом судейских записок 3:2 присуждается спортсмену из Советского Союза Максиму Варченко (англ)

[6] Нет! Прекратите немедленно! (нем)