Текст книги "ВШ 3 (СИ)"

Автор книги: Геннадий Марченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

Глава 6

Сказать, что её слова стали для меня шоком – значит, не сказать ничего. Наверное, от удара битой по голове потрясение было бы меньше.

– В смысле задержка? – кое-как выдавил я из своего в миг пересохшего горла.

– Господи, Макс, ну неужели непонятно? Задержка месячных, по-твоему, что это может значить?

В её глазах стояли слёзы и, наверное, я должен был как-то её успокоить. Вот только кто бы меня самого, мужика в теле подростка, успокоил? Тем не менее, я сделал неуклюжую попытку – легонько сжал пальцами запястье Инги и выдавил из себя:

– Может быть, это всего-навсего задержка, мало ли…

– Макс, у меня такого никогда не было! Ладно бы на день-два, но уже неделя прошла… Давай будем смотреть правде в глаза.

– Но как такое могло произойти? Мы же… хм… предохраняемся.

– Не знаю, во всяком случае, у меня, кроме тебя, никого не было.

Ну хоть это радует… Однако ситуация складывается неприглядная. Беременность Инги может больно ударить не только по её будущему, но и по моему. Хана учёбе, проблемы начнутся везде, где только можно, социалистический образ жизни не предполагает несовершеннолетних родителей, если только у цыган. Опять же, что сказать родителям? Моя-то мама, наверное, это как-то переживёт без истерик, а вот как отреагируют мама и папа Инги?

– Кстати, ты родителям уже сказала?

– Пока нет. Боюсь представить, что тогда начнётся.

– А к этой своей, к гинекологу ещё не ходила?

– Вот думаю… Так она ведь сразу маме позвонит всё равно, если окажется, что я и впрямь беременна. А я в этом уже практически не сомневаюсь… Мамочки, что же делать-то?! Куда я с ребёнком? Я же ещё ничего в жизни не видела!

На нас стали оборачиваться сидевшие за соседними столиками, и я снова сжал её тонкое и хрупкое запястье. На этот раз мой голос звучал более уверенно.

– Послушай, любимая моя девочка! Если ты каким-то чудом забеременела, то и давай считать это чудом. Значит, ребёнок ниспослан нам свыше.

– И что, ты меня не бросишь?

В её глазах читалась такая надежда, что я не выдержал и улыбнулся:

– Конечно же, нет, глупыш. Как я могу бросить мать моего ребёнка?

Вот честно скажу, в этот момент я испытывал ни с чем доселе несравнимые чувства. В прежней жизни побывать отцом мне так и не довелось, и только сейчас, ещё наверняка и не зная, будет у нас с Ингой ребёнок или нет, я впервые испытал так называемый отцовский инстинкт. Есть материнский, а есть, наверное, и отцовский, в чём-то, безусловно, схожий с материнским.

– Сомневаюсь только, что нам позволят жить отдельно, – продолжил я. – ак бы твои родители не взяли опеку над ребёнком, а меня, чего доброго, и на пушечный выстрел к мальчику не подпустят… Или к девочке, – поправился тут же я, увидев, что Инга уже готова что-то возразить. – Я вообще не считаю, что произошло что-то страшное. Просто мы чуть раньше повзрослели. К твоему сведению, в средние века рожали уже с 14 лет, и это считалось нормой. Тут некоторые, кстати, разбирали «Ромео и Джульетту» Шекспира, так вот, они выяснили, что синьора Капулетти родила Джульетту в 12 лет, представляешь? А самой Джульетте на момент смерти было 13 лет, и мамаша уже сватала дочурку за какого-то там графа. А тебе вот-вот 17 исполнится, по меркам средневековья ты должна бы уже тройню принести.

Инга захлопала глазами, видно, полученная информация стала для неё откровением.

– Ничего себе! Ты это серьёзно или только сейчас сочинил?

– Вполне серьёзно. И что касается Шекспира, тоже не вру, там в каком-то из диалогов мелькают эти цифры. По-моему, как раз когда синьора Капулетти уговаривает Джульетту выйти за графа. А у девочки к тому времени уже были, так сказать, совсем не детские отношения с Ромео.

Ну вроде как немного отошла. Хотя расслабляться рано, и мне в первую очередь. Кто, как не я, тыкал в её лоно своим отростком? Значит, ответственность за произошедшее в первую очередь лежит на мне. Если Михаил Борисович окажется не в настроении, чего доброго, ещё возьмёт и выхлопочет мне место на зоне. Того же самого я опасался, и когда он узнал, что мы с Ингой успели переспать, в результате чего она лишилась девственности. Но тогда пронесло, а вот как будет на этот раз – можно только догадываться.

– Так что ты решила с гинекологом? Когда идёшь?

– Ой, как я её боюсь…

– Пойми, в данной ситуации откладывать не имеет смысла. Ну хочешь, я с тобой схожу?

– Тебе-то там что делать? – страдальчески посмотрела на меня Инга.

– Как что, буду оказывать моральную поддержку.

– Нет уж, спасибо.

Ну нет так нет, настаивать я не собирался. Она упрямо поджала губы и упорно отводила взгляд в сторону, видимо, желая показать, что вообще на меня в обиде. Детский сад какой-то, честное слово.

В общем, дома мне стоило огромных усилий не показать маме, насколько я расстроен. Я вообще предпочёл за лучшее наскоро перекусить и закрыться в своей комнате. Якобы углубившись в работу над книгой. А и в самом деле, сев за машинку, я незаметно для самого себя втянулся в рабочий процесс и как-то даже неожиданно до половины второго ночи добил оставшиеся полторы главы романа «Ладожский викинг». Завтра после училища на свежую голову перечитаю и дам почитать маме.

Название, кстати, мне нравилось, я решил его оставить. Вон у преподобного Мазина вообще всё просто: «Викинг», «Варяг», «Варвары», «Инквизитор», «Император»… Человек не заморачивался, вернее, не станет заморачиваться над названиями, может быть и правильно.

Меня весь день подмывало позвонить Инге, но я, неоднократно протягивая руку к телефонной трубке, в последний момент её отдёргивал. Что я ей скажу? То же самое, что и вчера? Такие слова, особенно по телефону,

– Максим, я дочитала!

Это мама добила последние две главы, которые я давал почитать. По прежним частям книги у неё были только восторги, надеюсь, искренние, поскольку тема Древней Руси и тем более каких-то викингов, по её же словам, маму никогда особенно не интересовали. Но я уж постарался добавить в сюжет и любовной интриги, хотя и без неё, лично на мой взгляд, в романе было что почитать даже дамам.

Инге я так и не позвонил. Зато утром подкараулил у подъезда. В школу она ходила самостоятельно, папа на своих «Жигулях» её не подвозил. Инга сама мне рассказывала, что отказалась от таких папиных «подвозов» ещё перейдя в седьмой класс, чтобы не выделяться среди одноклассников. Поэтому я подождал, когда она поднимется до перекрёстка Московской и Карла Маркса, и нагнал возле пирамиды-постамента, на которой наши предки так и не установили памятник основателю Пензы царю Алексею Михайловичу.

– Макс? Ты что, следишь за мной?

– Привет! Не то что слежу… В общем, вчера так и не набрался смелости тебе позвонить, решил, что лучше будет поговорить с глазу на глаз.

– И о чём же?

– Так… У нас вроде одна животрепещущая тема.

Инга была со мной несколько холодна. Чем это объяснить – ума не приложу, неужели возможная беременность так на неё влияет? По идее она должна наоборот искать у меня поддержку, плакаться в жилетку, а не гасить меня холодным взглядом.

– А, ты об этом… Можешь расслабиться.

– В смысле?

– В том смысле, что месячные вчера пришли.

Фух, у меня с души словно камень свалился! Надо же, все волнения оказались напрасными. А я весь извёлся за эти два дня, места себе не находил.

– Так значит ты не беременна? – зачем-то спросил я, хотя это и так было понятно.

– Как это ты догадался?

Вот же язва… Но даже её сарказм сейчас мною воспринимался как какая-то ерунда, главное, что

– Вчера вечером месячные пришли, – соизволила объяснить Инга. – Я сразу позвонила Инессе Леонидовне, нашему семейному гинекологу, объяснила ситуацию, она меня успокоила, сказала, что в моём возрасте это нормально, когда на фоне гормональной перестройки организма случаются задержки месячных.

– А почему же мне не позвонила? Я же себе места не находил!

– Ну извини, – криво улыбнулась она, – мне показалось, что ты как-то не слишком переживал по этому поводу.

Я аж задохнулся от возмущения и не сразу нашёлся что ответить.

– Я не сильно переживал?! Инга, да ты что говоришь-то?

Видно, мой оскорблённый вид всё-таки задел Ингу, она смущённо улыбнулась и взяла меня за руку.

– Максим, прости, я после этого случая всё ещё в себя прийти не могу. Дома на всех срываюсь, они не поймут в чём дело… Теперь-то уже, наверное, поймут, вряд ли Инесса Леонидовна удержится от того, чтобы не позвонить маме, странно, что вчера вечером ещё не перезвонила, видимо, боялась, что я подниму трубку. Думаю, на работу ей сегодня и позвонит, поболтают кумушки… В общем, прости ты меня, Макс.

И поцеловала меня… Правда, хоть я и подставлял губы, чмокнула в щёку. И всё равно мне показалось, что она извинялась как-то наигранно, а потому в ненавистное училище я поплёлся (вернее, поехал на автобусе № 8, чтобы не опоздать к началу занятий) не в самом радужном настроении. С одной-то стороны, конечно, слава богу, что месячные вернулись. А с другой – что-то в Инге в последнее время изменилось. Может, другого себе нашла и боится в этом признаться? Я бы понял, что уж тут, хотя эта новость стала бы для меня ударом похлеще возможно беременности. А как же в таком случае наша клятва?

Надо было её прямо об этом спросить, по глазам бы, может, и определил, юлит Инга или говорит правду, если бы начала всё отрицать. Не догадался даже встречу назначить, балда, сели бы где-нибудь и спокойно поговорили на фоне остывших эмоций несостоявшейся беременности. А сейчас даже и звонить как-то не по себе, пусть даже всё благополучно разрешилось, встал какой-то внутренний барьер, который я был не в силах преодолеть.

Ладно, как говорится, время лечит. А диалог как-нибудь наладится, просто, если Инга сама не позвонит, надо будет придумать какой-нибудь повод для встречи.

Вот кто бы знал, что повод вскоре появится. В общем, где-то я подхватил самый настоящий грипп. То есть я сначала подумал, что это просто простуда, но когда мне стало совсем хреново, резко подскочила температура, я вынужден был сказать об этом маме и проигнорировать занятия в училище. Мама тут же вызвала из поликлиники врача. Полненькая невысокая женщина с грустными глазами пришла после обеда. Нацепив на лицо марлевую повязку, зашла в мою комнатушку и сразу попеняла, что окно плотно закрыто.

– Проветривать нужно помещение, тем более что на улице ещё достаточно тепло… Ну-ка, что у вас, молодой человек, на что жалуемся?

– Температура до 39,5 поднималась, сбивали аспирином, – опередила меня мама, – жалуется на ломоту в мышцах и суставах, на головную боль.

– Ещё и связки прихватило, – просипел я я.

– Прекрасно, прекрасно…

Не пойму, что в этом было прекрасного, но через пять минут, посмотрев показания градусника и послушав моё дыхание через стетоскоп, терапевт заявила:

– По симптоматике похоже на грипп. Так, мамочка, я вам выпишу рецепт, закажете в аптеке на Московской-74 аскорбиновую кислоту в чистом виде. От отёка в горле используйте «Фарингосепт», а от кашля, если появится – а он непременно появится – лучше всего из доступного «Пектусин». Но не стоит пренебрегать и народными методами. Я видела у вас на подоконнике алоэ, можно из его листьев сок выдавливать и закапывать в нос, когда гной начнёт забивать гайморовы пазухи. «Нафтизин» тоже можете купить. И больше горячего питья, того же чая, желательно с мёдом и лимоном. Через три дня зайду, проверю, как дела у нашего больного.

Завалив маму инструкциями и предложив в случае чего, не церемонясь, звонить в «скорую», врачиха с чувством выполненного долга нас покинула, отказавшись попить чайку, так какей до конца дня предстояло пробежаться ещё по семи адресам. Оказывается, эпидемия гриппа началась без объявления войны. Но я не собирался выбрасывать белый флаг и надеялся, что мой молодой, крепкий организм в коалиции с выписанными терапевтом препаратами и народной медициной позволят в итоге отпраздновать викторию.

Отпускать меня начало на третий день. За это время навестить болезного рвались товарищи по вокально-инструментальному ансамблю и делегация из училища во главе с Ладой Касаткиной, но мама всех отшивала. Звонил и Николай Иванович Катков, порадовал новостью о том, что, начиная с январского номера, начнут в «Суре» публиковать моего «Сироту». Честно говоря, я рассчитывал, что процесс начнётся уже в сентябре, но, как выяснилось, редколлегия, состоявшая в основном из старпёров, которые в этом же журнале и издавались, упёрлась в том плане, что пусть роман и неплох, и по-своему оригинален, но ради юного писателя негоже сдвигать очередь маститых литераторов. А в один прекрасный день позвонила Инга. Мама принесла мне телефон с уже снятой трубкой из прихожей в мою комнатушку, чтобы я не утруждал себя лишними перемещениями. После того, как мастер-телефонист удлинил нам шнур метров на двадцать, с аппаратом можно было гулять по всей квартире.

– Привет! – услышал я на том конце провода голос любимого человека.

– Привет! – просипел я.

– А что у тебя с голосом.

– Приболел. Лежу вот дома, лечусь.

– Что-то серьёзное?

Ага, в голосе Инги проскочило беспокойство. На фоне наших с ней последних диалогов это уже был прорыв.

– Ерунда, всего лишь грипп. Первые дня три было фигово, сейчас более-менее оклемался, хотя во всём теле ещё жуткая слабость. И фарингит вдобавок.

– Ох, Максим, что ты как маленький! С гриппом не шутят, от него и умереть можно. Надо было сразу позвонить мне или папе, у него есть знакомый завотделением в областной больнице. Доехал бы до тебя, он на машине, сам бы осмотрел.

– Да ладно, что я, шишка что ли какая…

– Ну, когда я в том году сильно простудилась, он не поленился к нам заехать.

Знаю я, почему заехал, не у каждого больного папа заведует распределением жилплощади.

– В общем, жди меня в гости, буду через полчаса максимум.

– Какие гости, Инга?! – дал я «петуха». – Ты что? Я же гриппом болею, ещё не хватало, чтобы ты заразилась.

– Я прошлой весной с гриппом лежала, и могу тебе заявить, что на этих сроках вирус уже не так опасен. И только попробуй не открыть мне дверь!

Открывала дверь мама, заранее предупреждённая о визите моей девушки. Конечно, поохала тоже на тему «А ну вдруг заразу подцепишь?», но к больному пустила.

Инга пришла не с пустыми руками, с собой у неё была полулитровая банка малинового варенья и вполовину меньше баночка липового мёда. К её приходу я успел облачиться в костюм сборной СССР, в нём и улёгся поверх застеленной кровати. В гостевых тапочках она прошлёпала в мою комнату (мама деликатно закрыла за ней дверь), села на краешек кровати и с жалостливым лицом покачала головой:

– Как же тебя так угораздило, а? Вот совсем нельзя тебя без контроля оставить.

Надо же, в ней прямо-таки проснулся материнский инстинкт. Главное, что вроде бы отошла, в голосе уже нет и намёка на обиду, безосновательную причём обиду.

– Да вот так вот, – сиплю я, – от всего пережитого не иначе стресс случился, подорвавший иммунную систему организма.

И слабо так, наигранно улыбаюсь, мол, чуть ли не из последних сил. Вроде прокатывает, и дальше Инга начинает хлопотать надо мной ну точно как наседка над своими цыплятами. Побежала по-хозяйски на кухню, навела мне в мою большую кружку чай, намешала туда сразу и варенья, и мёда, после чего проследила, чтобы я выпил всю эту жутко приторную консистенцию на её глазах. По ходу дела рассказывала последние новости из своей жизни. Оказалось, насчёт гинеколога как в воду глядела, та на следующий же день позвонила матери, та, в свою очередь, рассказала Михаилу Борисовичу, в итоге оба родителя прочитали дочери целую лекцию о том, как трудно жить девушке, в 17 лет родившей первенца. Как-никак скоро у неё день рождения, семнадцать исполнится, и она меня приглашает на праздник опять к ним домой, как и год назад. Хотя, как сама добавила, ещё один день рождения подарил ей я, когда вытащил тонущую Ингу из пруда в Тарханах. И в этот момент в её повлажневших глазах промелькнула такая искренняя благодарность, что я и сам едва не прослезился. Взял её за руку, хотел было привлечь к себе, но в последний момент одумался – а вдруг я ещё заразный? О чём и проинформировал Ингу, когда она уже сама решила удостоить меня поцелуя в губы.

– Ничего, мы с тобой ещё нацелуемся, – просипел я с многообещающей улыбкой. – Кстати, не хочешь почитать две последние главы «Викинга»?

Инга очень хотела, и прочитала их сидя прямо у моей постели. А я исподволь наблюдал за выражением её лица и понимал, что девочке нравится то, что она читает. Что она и подтвердила чуть позже, сказав, что давно не читала ничего более увлекательного и с радостью прочитала бы рукопись ещё раз, теперь уже полностью от начала и до конца. Я от щедрот своих разрешил взять рукопись на несколько дней. У меня на этот момент уже имелись ещё две копии, отпечатанные мамой на работе.

А на следующий день пришла телеграмма от отца, в которой он сообщал, что 12 октября, то есть вчера, выехал из Сковородино, и через шесть дней будет в Пензе. Что ж, грядёт очередное воссоединение семьи, а я даже как-то и не успел толком соскучиться от отцу. В прежней моей жизни он появлялся эпизодически, и даже на похороны матери прилетел самолётом в последний момент, а через неделю снова уехал на свой Дальний Восток. Мама сама просила не говорить ему, что умирает, она делала вид, что всё будет хорошо, что она обязательно поправится. Так что о её смерти он прочитал только в моей телеграмме, а о неизлечимой болезни узнал лишь по прилёту в Пензу. Надеюсь, в данной реальности подобного не случится, впрочем, батя и в этой жизни при любых раскладах так и будет с чистой совестью по полгода пропадать на своей малой родине. Вольнолюбивый человек, живущий в своё удовольствие, не обременяющий себя тяготами семейного быта. Может быть, в этом что-то и есть, какие-то отголоски хипповского наследия 60-х, и я, может быть, не отказался бы так же жить в своё удовольствие. Но, боюсь, чувство ответственности перед своими близкими не позволит такому случиться. Особенно если я обзаведусь женой и детьми, а этот вариант более чем правдоподобен.

А между тем меня живо интересовал вопрос, как там продвигается дело со съёмками фильма по моему роману. В сентябре мы с Ольгой Васильевной созванивались, она говорила, что Харатьян дал согласие и запускается съёмочный процесс. И с тех пор от неё ни слуху, ни духу. Так что через пару дней после визита Инги, когда с голосом стало получше, я набрал домашний номер Корн. Трубку подняла, судя по голосу, пожилая женщина.

– Здравствуйте, а могу я услышать Ольгу Васильевну?

– Добрый день! А Ольги Васильевны нет.

– А когда она появится?

– Боюсь, не так скоро, не на этой неделе точно.

– Просите, а с кем я имею часть?

– Это её мама, Тамара Владимировна.

– Тамара Владимировна, это вас из Пензы беспокоит Максим Варченко, по роману которого «Остаться в живых» товарищ Ростоцкий должен вроде бы уже снимать фильм. Я хотел узнать, как обстоит дело со съёмками. У меня есть только домашний номер Ольги Васильевны, который она мне дала. Думал, позвоню, узнаю, но, видимо, придётся перезванивать через неделю.

– Так я вам могу сказать, хоть и в общих чертах, как идёт процесс, – неожиданно заявила бабуля. – В данный момент съёмочная группа находится в Черустинском заказнике в Шатурском районе Подмосковья, где снимаются натурные сцены партизанского движения. До этого они две недели работали в павильонах студии Горького. Это в общих чертах.

– Ого, спасибо, не ожидал, что вы в курсе происходящего… Спасибо вам большое, Тамара Владимировна!

Что ж, приятно сознавать, что процесс идёт и, надеюсь, никто не вставляет киношникам палки в колёса. Вот ведь жизнь наша какая полосатая, словно зебра, то светлая полоса, то тёмная. И этих полос поровну, просто одна может тянуться дольше второй, и желательно, чтобы это была именно светлая полоса. А чёрной полосы вроде разбора на педсовете и едва не «залетевшей» Инги мне до конца этого года будет достаточно.

Батя приехал в среду днём, 18 октября, когда я, уже поправившийся, был в училище, а мама ещё не вернулась с работы. Ключа от квартиры у отца не было, поэтому в ожидании родственников он расположился прямо на лестничной площадке. Но тут его выглядела в «глазок» Варвара Петровна из 33-й квартиры и пригласила к себе в гости, мол, нечего, как беспризорнику, на лестнице сидеть. В качестве ответного жеста батя презентовал бабуле баночку варенья из кедровых орешков.

Когда же я пришёл домой, мама и папа сидят на кухне чаёвничали под уже другую банку варенья – из кедровых шишек.

– Ого, как отпрыск вымахал!

Батя похлопал меня по плечам с такой силой, словно старался вбить в паркетный пол как минимум по колено. И тут же получил шлепок ладонью по спине от мамы на предмет того, что ребёнок только что выздоровел, но ещё слаб и негоже лупить по его хрупким плечам с такой силой.

Батя привёз с собой заработанные за лето и сентябрь полтысячи, ну и без традиционных подарков не обошлось, аналогичных тем, что он привозил в прошлом году. Разве что высланных по почте японских кроссовок не хватало. Ну да у меня сейчас со спортивной обувью как у члена сборной СССР, имеющего к тому же возможность периодически затаривать за рубежом, проблем вроде бы не было. Хотя, как говорится, хорошего много не бывает, я бы не отказался от ещё нескольких пар фирменных кроссовок, тем более что деньги у нас имелись. От одной только исполняемой чуть ли не по всем советским ресторанам песни «Две звезды» на мамину сберегательную книжку практически еженедельно «капало» по паре сотен рублей. Мало того, ещё и из Штатов готовы перевести набежавший транш за «Heart-Shaped Box». Оказывается, её там не только по радио крутят, но также исполняют в питейных заведениях всякие самодеятельные коллективы, в том числе ставят в музыкальных автоматах напечатанный, похоже, пиратским способом миньон. И все готовы перечислять денежку на валютный счёт «Внешторгбанка». Нужно только подъехать туда и оформить этот самый счёт, по которому мы будем получать не советские рубли, а чеки «Внешпосылторга».

Снова маму везти? Ну не батю же, тот вон хоть и бездельничает пока, но на него рассчитывать чревато. Пусть уж лучше чеки на маму переводят, так надёжнее.

Батя, кстати, ещё только думает, куда бы ему на работу пристроиться. Вроде говорил что-то про вакансию в военизированной охране на моей почти родной железной дороге. Даже револьвер обещали выдать, ещё бы он из него стрелять умел, а то ведь, не ровен час, себе ногу прострелит. В прошлой жизни, кстати, тоже был эпизод, когда батя работал в ВОХРе, и я даже запомнил, как он дома показывал мне какой-то доисторический револьвер и даже разрешил подержать его в руках.

А какая-то неизвестная мне группа «Ram Jam», как выяснилось, желает исполнять кавер на эту вещь и, в отличие от «лабухов» из баров и пивных просит на это официального разрешения от автора.

Насчёт «Ram Jam» мне сообщил не кто иной, как Генри Стоун, приехавший в Пензу написать обо мне якобы расширенный материал. А для чего на самом деле – мне сообщил Сергей Борисович на явочной квартире сразу после того, как по своим каналам получил информацию о готовящемся в Пензу визите собкора «USA Today».

– Судя по всему, Стоун получил задание от своих боссов прощупать тебя на предмет твоей сверходарённости. Запрещать ему приезжать – значит вызвать лишние подозрения. Думаю, вряд ли он догадается, что ты человек из будущего, ты, главное, не слишком при нём умничай и поменьше вставляй не присущие нашему времени словечки.

– Я уж вроде бы и так их практически нигде не вставляю, за год после переноса успел отвыкнуть.

– Это хорошо, но всё же старайся себя контролировать.

На том и порешили. И 19-го числа, буквально следом за отцом, заявился мистер Стоун. Поселился он в гостинице «Россия», в паре сотен метров от моего дома, и в тот же день по моему возвращению из училища в кабинете второго секретаря обкома Георга Васильевича Мясникова состоялась наша встреча. Меня о ней предупредили звонком ещё накануне, так что после занятий в училище я сразу же направился в «жёлтый дом». Стоун, как я понял, собирался следовать за мною повсюду в течение следующих трёх дней, а в понедельник, 23-го октября, имея на руках богатый материал для очерка, на самолёте свалить обратно в Москву. Видно, в правительстве области оценили уровень иностранца и решили натравить на него второго секретаря обкома. Ну то есть не натравить, конечно, а взять, так сказать, на контроль, а для начала провести беседу, выяснив, что именно нужно зарубежному корреспонденту от скромного пензенского студента железнодорожного училища.

Это я, конечно, слегка утрирую насчёт скромного студента, я в своём роде единственный и неповторимый. И подозреваю, что не только в рамках полумиллионного провинциального города.

Там-то, на встрече пред светлыми очами Георга Васильевича, товарищ из Америки и рассказал о просьбе музыкантов из средней руки группы исполнять «Heart-Shaped Box». А для этого требовалось разрешение моего совершеннолетнего представителя и адвокат. Ну это у них в америках такие дела документируют адвокаты, а у нас в Союзе имеются нотариусы. И Пенза не исключение, подчеркнул продвинутый Мясников.

– А что с этого будет иметь автор? – потупив глазки, спросил я.

Георг Васильевич кашлянул, но нас такими кашлями не проймёшь, в своём праве, как-никак. Советский человек, конечно, бескорыстен, но сам-то Мясников, небось, живёт не в коммуналке, и на работу и обратно его возит «Волга» с личным водителем. Или он намекает, что доход от песни должен пойти в казну области? Ну уж дудки, область как-нибудь и без моих гонораров проживёт.

В ожидании появления мамы и нотариуса гость распинался, какое неизгладимое впечатление на него произвела пресс-конференция с моим участием, и с каким трудом ему удалось выбить у начальства путешествие в Пензу.

– А всё ж таки, объясните, мистер Стоун, чем наш парень так заинтересовал столь серьёзное издание? – настаивал Мясников. – Неужто в Соединённых Штатах нет своих вундеркиндов?

– Почему же, в США много талантливых подростков, но о них пишут те, кто работает в Штатах. А я собственный корреспондент «USA Today» в СССР, и ищу интересные темы на территории вашей страны. Согласитесь, Максим Варченко достаточно уникальная личность, лично я не знаю примеров того, чтобы молодой человек в такие годы не только сочинял музыку и прекрасно боксировал, но и писал книги, по уровню не уступающие произведениям маститых писателей. Это заинтересовало моих боссов, и я получил «добро» на очерк о вашем земляке.

Наконец подтянулись и нотариус, и моя мама, которой в какой уже раз пришлось ставить роспись под документом, где фигурировала моя фамилия. А Стоун предъявил доверенность от группы «Ram Jam» и поставил подпись как их представитель. Когда с формальностями было покончено, Мясников предложил всей нашей гоп-компании отужинать в трактире «Золотой петушок». Польщённый американец был не против, а мама тут же заявила, что для ресторана ей нужно переодеться. Учитывая, что мы жили чуть ли напротив обкома, она управилась за двадцать минут, успев по ходу дела ещё и накраситься.

– Ой, отец меня замучил расспросами, с кем это я собралась в ресторан, – шепнула она мне на ухо, когда мы сели на заднее сиденье чёрной «Волги».

Генри Стоун расположился рядом с мамой справа, как раз позади сидевшего на переднем пассажирском сиденье Мясникова. По пути гость из-за океана с интересом разглядывал в окно окружающий пейзаж, а второй секретарь обкома партии, с трудом поворачиваю голову на толстой, короткой шее, знакомил того с историей города. Когда притормозили у «Золотого петушка», успел дойти до оккупации Пензы белочехами.

Стоун, покидая «Волгу», галантно предложил маме руку, та с благодарной улыбкой воспользовалась предложенной помощью. Журналист тут же отметил красоту ресторана, выстроенного из дерева в форме русского терема.

– О, это настоящий медведь!

Стоун широко распахнутыми глазами смотрел на маленький загон, в котором бурый мишка сосредоточенно грыз морковку.

– Ага, цирковой, – усмехнулся Мясников. – Гастролировала у нас труппа, а медведь лапу сломал. Дирекция программы собиралась пристрелить косолапого, а я уговорил оставить его нам. Вот теперь народ завлекает.

– А трактир построен по задумке как раз Георга Васильевича, – желая сделать Мясникову приятно, встрял я со своей информацией. – Так сказать, памятник деревянного зодчества.

Тот мне благодарно улыбнулся, ему, похоже, тоже хотелось похвалиться, но из его уст это выглядело бы не слишком скромно. А я с грустью подумал, что летом 2009 года огонь уничтожит уникальное строение, превратив его в пепелище. И затем на этом месте выстроят другое заведение под тем же названием. Но это уже будет здание из стекла и бетона, на которое и смотреть-то не захочется. Может быть, благодаря моему вмешательству и удастся предотвратить трагедию, которая должна произойти только спустя три десятилетия.

Башенку трактира украшала фигурка Золотого петушка. При входе висела доска, из которой следовало, что это здание срубили и украсили народные умельцы из села Русский Камешкир – три брата Сорокиных и их двоюродный брат Строкин – все фамилии сопровождались инициалами. Встречать нас вышла директор заведения, дородная женщина с неестественно широкой улыбкой на лице. Внутри нас встретила массивная деревянная мебель: большие столы, лавки, тяжёлые табуретки. Из трубы старинного граммофона доносился голос Руслановой, поющей про валенки.

Для Мясникова и его гостей был зарезервирован небольшой зал, она же горница, в которой обнаружилась клетка с попугаем. Не успели занять места за столом с белоснежной скатертью – официантка, одетая чуть ли не в сарафан, положила перед нами меню.

– Извините, здесь вам вряд ли предложат стейк с кровью, – улыбнулся Георг Васильевич.

– Бога ради, не беспокойтесь, я давно привык к русской еде, хотя, признаюсь, иногда скучаю по кухне своей родины. Даже на пиццу согласился бы, но, к сожалению, в России нет пиццерий.

– А можно было бы открыть хоть одну для эксперимента, – сболтнул я. – Не отказался бы сейчас от куска «Пепперони» или «Баварской».

– О, вы разбираетесь в видах пиццы? – с прищуром глянул на меня Стоун.

– Э-э-э… Да так, довелось в Греции попробовать, пара названий запомнилась, – вывернулся я, едва не покраснев как рак.

– Ну, насчёт пиццы не обещаю, – взял бразды правления в свои руки Мясников, – а вот можем отведать, например, капусту кочанную квашенную, огурцы соленые, похлёбку в горшочках, мясо по-деревенски с грибами, цыпленка по-купечески…