Текст книги "Вокруг трона Ивана Грозного"

Автор книги: Геннадий Ананьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)

АНДРЕЙ КУРБСКИЙ

Об Андрее Михайловиче Курбском Краткий энциклопедический словарь даёт следующие сведения: родился в 1528 году, умер в 1583-м. Князь, боярин. Участник казанских походов. Глава Избранной рады. Воевода. Участник Ливонской войны.

Опасаясь опалы за близость к казнённым феодалам, в 1564 году бежал в Литву. Член Королевской рады. Участник войны с Россией. Публицист. Его перу принадлежат три послания к Ивану VI и «История о великом князе Московском».

Так кто же он, этот яркий человек и политический деятель, которому удалось избежать участи других соратников Грозного царя.

Родословную свою Андрей Курбский ведёт от Владимира Мономаха[16]16
  «...Родословную свою Андрей Курбский ведёт от Владимира Мономаха» — Курбский Андрей Михайлович (ок. 1528-1583) – старший из сыновней удельного курбского князя Фёдора Семёновича. Князь Ростислав Михайлович Смоленский, внук Владимира Мономаха, был родоначальником князей Вяземских и Смоленских, одна из ветвей которых – князья Курбские. Первый из них – Семён Иванович – назван Курбским по вотчине с. Курбе.


[Закрыть], старшей ветви древа Владимирова. Курбским, по установленному тогда праву, стоять во главе всех князей, но ни Смоленск, ни Ярославль, где княжили Курбские, не могли возвеличиться ни над Киевом, ни над Великим Новгородом, ни даже над Тверью и Рязанью, где властвовали более предприимчивые князья. Не посильно им оказалось противостоять Андрею Боголюбскому, который, назвав себя Великим князем Российским, перенёс столицу державную из Киева во Владимир.

Не поддалось Курбским и Большое Гнездо великого князя Всеволода, сводного брата Боголюбского от второй жены Юрия Долгорукого – гречанки.

Особенно возвеличились птенцы гнезда Всеволодова Даниловичи, добившись главенства над всей Русской землёй.

Курбские никогда не поддерживали междоусобную борьбу Твери, Рязани, Владимиро-Суздальских князей и Великого Новгорода с Москвой – они, гордые своей знатностью и своим правом на власть, хотели не поддерживать кого-либо из князей, а иметь поддержку всех старейших городов, всех удельных князей, однако, к их разочарованию, среди них не появился способный сплотить вокруг себя грызущихся за власть удельных князей, как это сделал их дальний предок Владимир Мономах.

Вот так, не вдруг, конечно, а постепенно, они превратились из удельных князей в служилых, сохранив, правда, свои богатые вотчины. Таким служилым князем и был Андрей Михайлович Курбский. В основном – воеводил.

Как принято считать, Курбский, при всех его недостатках, являлся выдающимся выразителем идей, усвоенных Россией XVI века. Можно сказать, он демонстрировал тот культурный уровень, до какого мог подняться русский человек. Как утверждают учёный литературовед Пыпин[17]17
  Пыпин Александр Николаевич (1833—1904) – историк и исследователь русской литературы.


[Закрыть] в своём труде «История русской литературы» и более ранние биографы Курбского, князь был человеком, который стремился расширить круг познаний, которыми довольствовались его современники. Он был выдающимся публицистом и гражданином своего отечества в полном смысле этого слова. Курбский, всецело увлечённый прогрессом, смело протестовал против грубого деспотизма.

Как воин, князь Курбский не щадил своей крови, защищая родину от её врагов.

Справедливы в полной мере подобные оценки, несут ли они в себе истину? Читателю самому предоставляется право сделать своё заключение по достоверным, неоспоримым фактам из жизни и деятельности князя Андрея Курбского, какими сегодня располагают историки.

Итак...

Один, следом второй и третий взрывы прогремели мощно, сотрясая землю и вздыбливая монолитную крепостную стену, неожиданно как для осаждённой Казани, так и для большинства русских полков, окружавших город. Идея проломов в стене путём подкопов и взрыва под стеной десятков мешков пороха родилась впервые в ратной истории благодаря князю Андрею Курбскому. Он со своей дружиной засел на одном из возможных путей подхода помощи осаждённой Казани, и вот в руки одной из застав попал связной, пробиравшийся в Арск. Его пытали и выяснили: связь с Арском, а также с ногайцами казанцы поддерживают постоянно, используя для этого тайный ход. Где точно он находится, захваченный гонец не мог сказать. Его выводили за стену с завязанными глазами (так, как позже подтвердилось, поступали с каждым), и сопровождавший его снял повязку с глаз уже вдали от города, только после того, как вывел на тропу, которая шла через лес к дороге на Арск.

– Где-то в северной стороне, – всё, что мог сообщить пленник. – Каким бы мукам вы ни подвергнете меня, большего я сказать не смогу, ведь и сам я ничего больше не знаю.

Поверить ему, ясное дело, не поверили, решив всё же с дальнейшим допросом повременить до утра, а ночью вышла ещё одна удача. Из Арских ворот, пользуясь темнотой, татями выскользнула небольшая группа смельчаков, рассчитывавших, судя по всему, на ротозейство русских ратников, однако, как они ни уповали на успех, ничего у них не вышло. Вылазку встретили, завязалась короткая, но отчаянная сеча. Свирепая, можно сказать. Казанцы улепетнули за ворота, потеряв более половины отчаянных бойцов, и тут выяснилось, что один из казанцев в самом начале рукопашки притворился сражённым. Притворник тот назвался мурзой Камаем и попросил доставить его к самому царю.

Чего ж не доставить, ежели просит басурман? Глядишь, польза какая выйдет.

Не то слово: польза от перебежчика мурзы Камая оказалась великой. Перво-наперво поведал он, что у ворот Нур-Али есть тайный ход, оттого ворота те зовутся ещё Тайницкими. По тому тайному ходу посылают вестовых к ополчённой луговой черемисе[18]18
  Луговая черемиса – черемисы – одна из ветвей угро-финских народов, с древности населявших земли по среднему течению Волги, в первой половине XV в., покорены Казанским ханством. Луговые черемисы населяли левобережье Волги.


[Закрыть] и возвращаются от них, а кроме того, со стен и из леса сигналят друг другу. Всё отменно, только одно не ладно: мурза, как и захваченный гонец, не мог указать, где тот ход. Не знал.

   – Кому не очень доверяют и кто не должен возвращаться, того выводят на тайную тропу с завязанными глазами.

Рассказал мурза ещё об одном, не менее важном, о том, что прошлой ночью ушло через тайный ход посольство к ногаям. С ними ещё один гонец – к князьям Японии и Шипаку, а от них – в Арск. С каким заданием послан, мурза тоже не знал.

   – А где Японии с Шипаком? – перевёл толмач вопрос Ивана Васильевича. – В Казани же они должны быть.

   – Нет их в Казани. Они в пятнадцати вёрстах от неё. В остроге, специально построенном. Они там. Ещё примкнул к ним со своим войском Арский князь Эйюба. Отряды эти ударят с тыла, когда русские полки пойдут на захват крепости. Это их главная задача. До этого будут только тревожить русскую рать, надеясь на счастливый случай, который поможет захватить стан русских и даже самого царя. Я покажу вам дорогу к острогу.

Обещание важное, но оно сразу вызвало подозрение: не затеянная ли это ханом Едигером[19]19
  Едигер-Махмет (Ядигар-Мухаммед-Султан) – последний казанский хан, из рода Кучук-Магометова, в 1552 г. был призван казанцами на царство из Ногайской Астраханской Орды. Оборонял Казань от войска Ивана IV, после падения города взят в плен, был крещён, получив имя Симеона. Впоследствии Едигер участвовал в походах царя, который подарил ему двор в Москве.


[Закрыть] игра? Выведет рать, посланную к острогу, который может и не существует вовсе, на засаду, тогда что?

Иван Грозный пригласил Камая потрапезовать с ним, и как бы мимоходом велел Курбскому:

   – Займись своим.

У главного воеводы Михаила Воротынского тоже подозрение, не специально ли подослан мурза, у Курбского тоже. Верно они поняли повеление государя, и оба пошли в шатёр, где находился иод неусыпной стражей захваченный гонец. Решили не пытать, а удивить первым же вопросом:

   – Тебя вывели из крепости, как ты утверждаешь, с завязанными глазами, а послы к ногаям, с которыми ты выходил, тоже были с повязками на глазах? – с ухмылкой спросил князь Андрей Курбский. – Что скажешь?

От удивления вроде бы покосел глазами пленник, но тут же обрёл прежний почти спокойный вид:

   – Да, я слышал впереди себя много шагов, но что за люди там шли и как их вели, не знаю. Я говорю правду.

   – Но дорогу к Япанче и Шипаку ты знаешь! – с жёсткой утвердительностью сказал Михаил Воротынский. – Ты же шёл не в Арск, а к ним!

Потупился пленник. Решал, как вести себя дальше. Русские воеводы знают очень много, ещё раз соврёшь, начнутся пытки. Стоит ли подвергать себя мучениям, если ты уже предан. Кем? Понятно, что не кем-то рядовым.

А Курбский пригрозил:

   – Мучительная смерть ждёт тебя, если впредь продолжишь извиваться змеёй!

   – Да. Я шёл к ним. Дорогу знаю хорошо. Вернее, тропу.

   – Нам не тропа нужна, а лесная дорога. Она должна быть. Она есть. Проведёшь нас, будешь принят на службу к русскому царю. Всё равно Казань будет покорена и присягнёт государю Ивану Васильевичу.

   – Хорошо. Поведу по дороге.

Вот теперь всё. Теперь ясно, что мурза Камай – не обманщик. Можно подумать и над тем, как разгромить и острог, и Арск. Можно и нужно искать тайный ход. Иван Грозный тут же собрал ближних своих бояр и воевод, послушать, что они скажут, а уж затем высказать свою волю.

Судили-рядили не очень долго. Все как один предложили нанести удар по острогу в Арском лесу, после чего захватить и сам Арск. Покончив же с ним, оставить на всех дорогах, что идут от Ногайской орды, крупные заслоны с крепкими тынами, нужные на случай, если ногаи решат послать Казани помощь.

Иван Грозный принял предлагаемое, внеся лишь поправку: направить на острог и в Арск отдельную рать численностью в тринадцать тысяч конных, во главе с князем Андреем Курбским и пятнадцать тысяч пешцев, которых вести князю Александру Шуйскому-Горбатому. В заслоны же на дороги из Ногайской орды идти Сторожевому полку.

Когда же речь пошла о тайном ходе, предложения от участников совета посыпались горохом. Одно другого мудренее. Отмахивался от них Иван Васильевич, и вот слово своё сказал Курбский, предложивший устроить подкоп под стену справа и слева от ворот Нур-Али и рыть под стеной норы, пока не удастся им пересечься с тайным ходом. Никаких засад в нём устраивать не стоит, лучше заложить пару мешков с порохом и разрушить его.

   – Разумно, – согласился государь. – Исполнять тебе, князь Дмитрий Микулинский, воеводе Ертаула[20]20
  Ертаул – отряд лёгкой конницы, выполнявший во время походов задачи разведки.


[Закрыть], и тебе, боярин Морозов, воеводе пушкарей.

Всё пошло ладом. Острог в Арском лесу взяли с ходу, не дав никому ускользнуть из него. Шуйский-Горбатый намерился было разрушить лесной стан татар, но Андрей Курбский воспротивился:

   – Нельзя этого делать. Оставим здесь тысячи три детей боярских и стрельцов, пусть охраняют пленных, пока мы Арск берём. Главное – не выпустить никого, чтобы предупредили бы Казань и Арск. Когда Арск возьмём, пленников туда переведём, а здесь оставим засаду. На воротах – касимовские татары. Всем станут открывать ворота, выпускать же – никого.

   – Ладно, пусть будет по-твоему.

Очень толковое решение, которое уже через малое время могло сослужить важную службу.

Вскоре докопались и до тайного хода. Точнее, приблизились настолько, что услышали голоса. Заманчиво конечно же перехватить гонцов, но воля государя непререкаема. Пару дней протаскивали в вырытый ус мешки с порохом, но перестарались: взрыв получился такой силы, что сделался пролом в стене.

Микулинский просит полки, чтобы ворваться в город, но Иван Грозный не даёт согласия. Рать не готова к штурму, тем более что татары не сдадутся, а станут сражаться за каждый дом, за каждую улицу. Сорвётся поспешный штурм, как на это отзовутся ратники. Куда денется боевой дух. А вот использовать случайно открывшееся вполне возможно: два или даже три подкопа в разных частях стены и – одновременные взрывы. А полки готовы к сече на улицах города. Почти все собраны под стены.

Ещё не осела пыль, а ратники уже заполнили проломы, прут по улицам, поначалу не встречая заметного сопротивления. Вот уже и центр города – мечеть Кул-Шериф. Стеной встали и нукеры, и мужчины добровольные, даже у женщин в руках сабли. Остановилось наступление. Нет, не заминка, а затор. Главный воевода принимает решение ввести резерв: половину царёва полка и дружину князя Андрея Курбского.

Столь заметная подмога сразу же внесла перелом в сече: казанцы отступили к ханскому дворцу, а когда подоспели пушки на колёсах и окатили защищавшихся дробосечным железом, те выбросили белый флаг.

Не вдруг можно было оценить, какое очередное коварство задумали огланы. Уже не первый раз Казань признавала главенство России вот в такой критический момент, клялась жить в мире и добрососедстве, а проходило несколько лет, и разбойные набеги возобновлялись. Теперь они предложили выдать хана Едигера живым и невредимым, как относительного сторонника России, тех же, кто возмутил Казань на клятвоотступничество, посечь саблями. За это просили выпустить оставшуюся рать и всех желающих из города. А таких набиралось более десяти тысяч, самых храбрых и умелых, самых непримиримых грабителей России. Оказавшись на свободе, не станут они мирными хлебопашцами, ремесленниками или купцами, сабель из рук не выпустят. И всё же белый стяг. Нужно, по всем человеческим правилам, останавливать бой и диктовать условие: оружие побросать и сдаваться на милость победителей.

Позорным для себя посчитали татарские головорезы те условия, полезли напролом к воротам Нур-Али и кинулись было на стан, но Андрей Курбский самовольно (не до спросу у главного воеводы) выпластал со своей дружиной из крепости и успел на помощь дружине Романа Курбского, защищавшей стан. Всего около тысячи защитников, но встали они намертво.

Андрей Курбский – первым скрестил меч свой с кривой саблей ловкого нойона, и первым бы он лёг на поле боя, ибо ловки у нойона телохранители, но и стремянные князя не лыком шиты – пошла рубка. Валились с седел и те и другие, но если число татар всё увеличивалось и увеличивалось, то ряды дружинников редели. Гибли отменные ратники, но не пятились. Они понимали: время сейчас на вес золота. Каждый миг дорог.

Много храбрых дружинников полегло в той отчаянной сече, князь Роман Курбский был ранен, у князя Андрея помяты шелом и зерцала, однако стан спасён, спасён и государь. Когда же казанские нукеры отступили, Курбский вызвался идти им наперерез.

   – Они вдоль Казанки пойдут, не иначе. К лесному острогу путь их. Я постараюсь опередить их. С остатками своей и Романа дружины я поскачу лесной дорогой. Встречу с оставленными в остроге стрельцами.

   – С Богом. Продержись немного. Князь Микулинский и Михаил Глинский пойдут по следу беглецов.

   – Живота не пожалею. Нельзя такую силу оставлять не разбитой.

Всего четыре сотни дружинников под началом у Андрея Курбского. Не велик и отряд, засевший в лесном остроге. Оплот его – жиденький. Без лестниц можно взять: встав на седло, ухватишься за верх. Попрут отчаянно – разве сдержишь. Но – надо. Во что бы то ни стало.

«Успеть! Успеть!» – подгонял себя князь Курбский. Коня он на сей раз не жалел, и, кажется, конь понимал хозяина.

Сборная дружина опередила казанских храбрецов. Хватило времени, чтобы ладно устроить оборону, приготовить к долгой стрельбе пушки, так предусмотрительно здесь оставленные. Для рушниц тоже зелье разложили так, чтобы сподручно было их перезаряжать. Вот и окатило передовых казанцев дробосечное железо, а следом засвистели пули.

Опешили сбитые в кучу малу нукеры, они не ждали подобной встречи, ибо не знали, что острог в руках у русских. Надеялись соединиться с князьями Япанчей, Шипаком и Эйюбом и тогда, став грозной силой, возвратиться к Казани и побить русское войско, которое, взявши Казань, успокоится, потеряет настороженность. Увы – не тут-то было: встретили казанцев не объятия соратников, а пушки врагов.

Заминка, однако, недолгая. Начали татары, подчиняясь сигналам, обтекать острог, чтобы начать штурм сразу со всех сторон.

А время-то идёт. Это на пользу отчаянным нукерам, готовившимся отражать штурм.

Вот – полезли. Подскакивают – на седло, а потом сразу хвать за верх оплота. Секи, стало быть, по пальцам. Беда только в том, что не каждый под защитой. Мало стрельцов. А князь ещё держит половину прискакавших дружинников у своей руки. Разумно ли такое? Оказалось, ещё как.

На южной стороне одолели оплот первые смельчаки, попёрли следом в продушину новые и новые вороги, вот тут в самый раз пригодился резерв. Посёк он прорвавшихся в острог и – снова под руку князю.

В другом месте прорыв. В третьем. Мечется резерв от прорыва к прорыву, редея с каждым разом. Положение аховое, а Микулинского с Глинским нет и нет. Недолго ещё можно продержаться. А там – головы посеченные на алтарь отечества. Но ни о них у князя Андрея Курбского думки, а о том только, как всё усложнится, если десятитысячный отряд – правда, поредел он изрядно – головорезов захватит острог. Гонцы поскачут во все концы. Луговая черемиса поспешит на помощь. Горная черемиса тоже не останется в сторонке. Не вся, конечно, там есть много сторонников подданства Москве, но добровольцев найдётся достаточно.

«Поспешайте, други! Поспешайте!»

Или воеводы опытные – без голов? Торопятся, даже не объезжают болотистые низины. Слышны им уже выстрелы рушниц, а не только пушек. Понимают, каково приходится обороняющим острог.

В самый раз, можно сказать, подоспели. Навалились со спины на штурмующих острог, и пошла потеха. Побросать бы сабли свои кривые татарам да сдаться на милость победителям, но они частью сил продолжили штурмовать оплот острога, частью – отбиваться от ударивших им в спину конников. Но теперь силы были неравные – в пользу русских ратников, к тому же озлобленных трудной погоней.

Князь Михаил Глинский, дабы остановить бойню, предложил татарам сдаться, но те в ответ с ещё большим остервенением продолжили сечу.

Сам князь Андрей Курбский о столь трудном бое написал очень скупо: «Воины татарские предпочли смерть в жаркой сече постыдной жизни в рабстве».

В самой Казани к тому времени тоже были посечены последние сопротивлявшиеся, но и после этого русские ратники не вложили мечи в ножны, не прекратили буйства, секли всех, кто попадался под руку, поджигали дома, в которых хозяева намеревались укрыться и переждать лихо. Стоны и вопли убиваемых, казалось, радовали сердце царя Ивана Грозного, который гордо въезжал в город через ворота Нур-Али, держа путь к ханскому дворцу. Хоругвь свою, образ Спаса и Пречистой Богородицы с животворным крестом, сам держал высоко над головой.

Это произошло 1 октября 7061 года от сотворения мира, в 1552 году от Рождества Христова, а если считать по мусульманскому летосчислению, то сей несчастный для Казани день – 13 февраля 939 года.

Мечом и кровью зачиналось Казанское ханство в годы правления великого князя Василия Тёмного, мечом и кровью закончилось.

Князя Андрея Курбского Иван Грозный встретил не просто благодарственным словом – он поклонился ему поясно.

   – Велик твой нынешний подвиг. Учитывая твои прежние ратные успехи, твои умные слова в Думе, беру тебя в Избранную раду, которую предложил Алексей Адашев на манер Польской Королевской рады. Станешь главой её.

Странно слышать такое: Сильвестр – признанный её глава! Так что ж в немилости теперь он? Не сдержался Курбский, спросил:

   – А как же Сильвестр?

   – Плечом к плечу с ним. Ему – духовное, Адашеву – посольское, тебе – ратное. Самое важное. Отпускай своих соколов в Ярослав, одарив из моей казны каждого по паре гривен, детям же и вдовам тех, кто сложил свои буйные головы в сече, – по три гривны. Сам же готовься со мной в Москву. Завтра – в путь.

   – Дозволь, государь, на правах главы Избранной рады дать совет?

   – Прытко. Ладно уж, говори.

   – Казань у твоих ног. Свершилось великое. Только Казань – не вся земля татарская и к ней примыкающие земли. Арск – не арская земля. А черемысы? А мордва? Повремени, государь, с отъездом, пошли рать по всем большим и малым городам, по всем селениям взять присягу тебе в подданство. Городовую рать крепкую оставь во всех крепостях, новые построй, вот тогда со спокойной душой можно торжествовать.

   – Никто не поднимет головы. Или Казань – не назидание всем?

Только ли в излишней уверенности дело? Князь Курбский за помощью – к главному воеводе Михаилу Воротынскому.

   – Ты ближе всех к царю, повлияй. Нельзя уходить рати, не завершив полного завоевания края.

Увильнул от прямого ответа главный воевода. Он только сообщил Курбскому, что у государя родился наследник. Про то, что и у него самого родилась дочь, промолчал. Он тоже рвался домой, хотя и понимал, что не следовало бы столь поспешно распускать полки по домам.

   – Не послушает меня государь. Его решение, как я вижу, твёрдое.

   – Станем локти кусать. Как пить дать – станем.

   – Господь вразумит неверных. Да и наместником остаётся князь Шуйский-Горбатый, лоб которому перстом не зашибёшь.

   – Без рати муж семи пядей во лбу – не ловец. Посоветуй меня оставить. С двумя-тремя полками.

   – Попытаюсь подсказать.

Нет, не поддержал Иван Грозный этой просьбы. Отмахнулся, можно сказать, как от назойливой мухи. Он был уверен, что с падением Казани пало на колени перед ним, государем Российским, всё Среднее Поволжье.

Вот уж поистине непростительная ошибка, которая, как покажут дальнейшие события, в самое ближайшее время даст о себе знать. Да как!

Ещё не утихли почестные пиры, а в Кремль начали поступать тревожные вести: луговая и частью горная черемиса, сбившись в дерзкие ватаги, грабят и убивают русских купцов, жестоко расправляются с тиунами и иными государевыми людьми. Отряд стрельцов вроде бы обуздал бунтарей, казнив самых ярых врагов России (семьдесят четырёх человек), что должно было бы стать наглядным уроком для остальных, только вышло не по предполагаемому. Вышло – худо: в семидесяти вёрстах от Казани, на реке Меше, луговая черемиса, поддержанная огланами и мурзами казанскими, возвела крепость и набегами из неё принялась наносить урон, размещённым и в луговой и в горной земле стрельцам, малочисленность которых позволяла это делать без больших потерь со стороны мятежников.

Воевода Борис Салтыков выступил против мятежников из Свияжска с отрядом конницы и пехоты, с трудом продвигаясь по глубокому снегу, из крепости же вышли отряду навстречу мятежники на лыжах, что позволяло им маневрировать стремительно. Окружив отряд, они напали на него в самом для русских воинов неудобном месте: в низине, полной сугробами снега. Начался бестолковый бой. Более пятисот русских конников и пешцев осталось в той низине, сам же воевода оказался в плену и был зарезан словно баран.

Победа эта воодушевила мятежников настолько, что они посчитали себя свободными от Москвы.

Не единожды корил себя Иван Грозный, что не послушал совет князя Курбского, единственного, кто сказал нужные слова. Но признанием своего промаха мятеж не успокоишь, нужны решительные меры, и государь, прервав пиршества, собрал спешно Думу.

Неожиданно для него она началась. Приподнимали свои зады с лавок бояре-домоседы и уговаривали, будто сговорившись:

   – Покинь, государь, сию бедственную для России страну. От неё отгородись крепостями, дабы отбивать набеги, отвечая на набеги разорительными набегами.

Не хотел Иван Грозный терять приобретённого, не хотел кровоточащей занозы в боку державы своей. Ждал, кто скажет противное слово лежебокам боярам.

Первым из воевод поднялся князь Курбский. Спросил сурово:

   – Кровь витязей, павших при покорении Казани, – козе под хвост?! Не верни мы нынче же завоёванного, сколь трудно и кроваво будет это сделать, если упустим время. Поход крупного войска – вот верное решение вопроса. Не дожидаясь весны выступить.

Михаил и Владимир Воротынские поддержали, Даниил Адашев, Симеон Микулинский, Иван Шереметев. Воспрял Иван Васильевич. Думу завершил повелением дьяку Разрядного приказа:

   – Спешно готовь роспись полков. За пару дней управишься?

   – Раз надо, как же не управиться?

И в самом деле, роспись была готова к середине следующего дня. Дьяк Разрядного приказа доложил:

   – Не единая рать из пяти полков. Каждый полк со своим огнезапасом, со своей посохой[21]21
  Посоха – посошные люди – набирались в княжеское, царское войско «по сошному окладу» (определённое количество с сохи), выступали в качестве пехоты, выполняли вспомогательные функции (строительство укреплений, обслуживание орудий и т.д.), в мирное время привлекались для строительных и дорожных работ.


[Закрыть], сам несёт сторожевую службу.

   – Разумно. Кто надоумил?

   – Сообща. Князь Курбский и мои подьячие.

   – Докладывай.

   – Первым выступает полк на Каму. Он перекроет пути бегства мятежников к калмыкам и в Сибирское ханство. Первым воеводой – окольничий Даниил Адашев. Второго-третьего воевод он сам определит. И воеводу огненного наряда тоже.

   – Принимается. Дальше.

   – Три полка во главе с князем Андреем Курбским – на Казань. Со всеми тремя войдёт в Казань, повторит присягу на верность тебе, государь, после чего, оставив один полк, двумя другими, каждому свой путь, пойдёт с мечом по взбунтовавшимся землям – Арской и Луговой черемисы. Если всё пойдёт ладом, а иначе не может быть, продвинется ещё дальше. Насколько сил хватит. Воеводами полков к нему – князья Симеон Микулинский и Иван Шереметев.

   – Добро. Все, кто твёрдо стоял на Думе за поход. Не станут действовать они спустя рукава. Когда намечена готовность полков к походу?

   – Через неделю. Москва и Подмосковье ополчаются для Даниила Адашева, Ярославль, Муром, Суздаль с Владимиром и Нижний Новгород дают три полка.

   – Молодцом, если успеете.

Поход, однако же, задержался: Иван Грозный, совершенно неожиданно для всех, занемог. Дьяк Михайлов, единственный, кто входил в опочивальню государя, докладывал собравшимся в сенях перед опочивальней удручающе однообразно:

   – На ладан дышит.

На следующий день дьяк Михайлов объявил волю умирающего:

   – Присягать его сыну, крещённому Дмитрием, на царство.

Пошла буза. Вновь на троне дитя малое?! Сколько же можно?! То Глинские верховодили, теперь Захарьины, родичи Анастасьи, власть загребут под себя! Нет и – нет! Присягать надо брату государеву Владимиру Андреевичу.

Только некоторые князья и бояре смекнули, что всё похоже на игру в кошки-мышки. Если близок конец Ивану Грозному, отчего митрополит не спешит соборовать? Нет и лекарей. Только дьяк Михайлов вхож. Даже князя Владимира Андреевича Старицкого тот не пустил к брату.

   – Нет. Не велено.

Шуйские, Курбский, Шереметевы – все за Владимира Старицкого, Алексей Адашев с Сильвестром хотя и не встревали в свару, которая доходила до кулаков, но тоже за присягу Владимиру Андреевичу стоят. Момент, прямо скажем, для Ивана Грозного критический. Возьмут верх сторонники Старицкого, даже если государь и поправится, трона ему не видать. В оковах проведёт остаток дней своих. Однако у дьяка Михайлова ушки на макушке. Побыл какое-то время у постели умирающего и, выйдя в сени, ушат холодной воды вылил на горячие головы спорщиков:

   – Ивану Васильевичу полегчало. Он заснул. Прошу вас, прекратите гвалт.

Не только прекратишь с пеной у рта доказывать свою правоту, но скоренько попятишься. Один за другим стали присягать царевичу Дмитрию. Дольше всех держались князья Шуйские, князь Курбский и Сильвестр с Адашевым. Ждали, как поведёт себя Владимир Старицкий. Только когда присягнул тот Дмитрию, последовали его примеру.

Все воеводы, которых предложил Разрядный приказ в поход на Казань и их утвердил Иван Грозный, выступали против присяги царевичу Дмитрию, посчитали, что государь не доверит им столь крупную рать, ждали опалы, но никаких изменений не последовало. С малым запозданием полки по прежней росписи вышли усмирять мятежников.

Морозы крепчайшие. Реки сковало намертво. Снега на льду – кот наплакал. Любо-дорого ехать на конях, имеющих подковы с шипами. Одно смущало: не станешь же всё время двигаться по льду? И на совете воевод решили слать во все города и посёлки, чтобы спешно собирали бы все имеющиеся лыжи и ладили новые без промедления, дабы успеть сделать их как можно больше.

Не густой ответ. Даниил Адашев, ушедший первым, изъял лыжи почти из всех городов. Пришлось замедлить движение, делая даже остановки в приречных городках, в которых озадачивали всех, кто мало-мальски владел топором и стамеской. Теряли, естественно, драгоценное время, но понимали: в трудную минуту лыжи окажутся важным подспорьем. Весьма предусмотрительно. Воеводам было известно о разгроме отряда Бориса Салтыкова и о бесславной гибели его самого.

В Нижнем Новгороде воеводы всех полков по просьбе князя Андрея Курбского собрались на совет. У главного воеводы возникла мысль несколько изменить предписанное Разрядным приказом: в Казань идти лишь двумя полками, одному неё полку следовать через Волжскую огибь на Свияжск через земли горной черемисы, приводя всех к присяге царю Ивану Грозному, подавляя очаги сопротивления. В деталях замысел такой: полк, которому придётся приводить к присяге земли огиби, разделится на две части. Одной – путь держать через Чебоксары, стольный град Чувашии, на Канаш. Вторая часть пойдёт на Алатырь по Суре и далее по Свияге до Свияжска на соединение с основным войском. В Казань предстояло входить двумя полками.

Доложив тактический замысел и получив полную ему поддержку, князь Андрей Курбский спросил:

   – Кто по доброй воле готов идти по правобережью? Чуваши вроде бы мирные, но и среди них есть наши недруги. Засады вполне возможны. Но нам нельзя повторить судьбу отряда Салтыкова. Никак нельзя. Если сротозеем где-либо, считай, поход наш не станет удачным – задерут носы мятежники.

   – Каждому полку будет трудно. Это поход чай не к тёще на блины. Тебе, князь, определять, кому какой урок, – высказался князь Иван Шереметев. – Рядиться – не дело ратных воевод.

   – Тогда так: князь Микулинский пойдёт по огиби. Мы с тобой, князь Иван, – в Казань. После чего тебе, оставив часть полка в крепости, идти в Арск. Привести к присяге его и всю Арскую землю. Я с моим полком – на крепость черемисскую, что на Меше. Путём воеводы Бориса Салтыкова. О дальнейшем пока гадать не станем. Успокоим если успешно левобережье, определим дальнейшую задачу.

Одобренный воеводами план оказался удачным. Князь Микулинский почти без стычек приводил к присяге города и поселения нагорной черемисы, не прибегая даже к помощи стрельцов, размещённых в Чебоксарах, Канаше, в крепостице Стрелецкой, в Алатыре. В Казани тоже всё прошло тихо, мирно. Тех, кто вопреки клятве на Коране будоражил народ, жители сами выдали головами, и Андрей Курбский, оковав этих зачинщиков, отправил в Москву для решения их судьбы государем Иваном Грозным.

Но впереди ещё было самое важное: Арск непредсказуемый и черемиса мятежная.

На Мешу свой полк повёл Андрей Курбский, хорошо подготовившись. Избрал, как и обещал на совете, тот же путь, что и Салтыков. Без всякой скрытности вывел полк из Казани. Будто бы весь полк ушёл, однако это не так: часть полка, поставленного на лыжи, должна была покинуть Казань в полной тайне и лесными тропами идти в паре вёрст справа и слева от основной колонны. При подходе к той низине, где погиб почти весь отряд Салтыкова, затаиться, ожидая мятежников. Андрей Курбский был уверен, что они повторят свой манёвр, так удачно для них завершившийся. И вот, когда мятежники затаятся в засаде, охватить их обручем со спины, особое внимание уделив тайности манёвра. Раскроется если он, не видеть тогда успеха. Тогда случится кровопролитный бой с неизвестным окончанием.

Мечебитцам и самопальщикам на лыжах повезло: черемиса мятежная благодушествовала, никак не предполагая, что их же манёвром воспользуются каратели – они не лазутили за своей спиной, поэтому русские ратники смогли без помех окольцевать засаду бунтарей.

Основная колонна тоже хитрила. Вроде бы напролом шла, уминая сугробы, но опытный глаз сразу бы заметил необычное в организации движения.