Текст книги "Потешный бастион (СИ)"

Автор книги: Геннадий Михеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

   Стрельба продолжалась минут пять. За это время мы с Мефодием связали бугаев, двум дали по мордам – для острастки. У нас тут Женевских конвенций не водится. Кирилл взял себя в руки – молился. Автоматные очереди слышались реже, хлопки наших берданок не унимались, из чего можно было сделать вывод: по крайней мере, не сдаемся! Я, стараясь выглядеть солидно, обратился к тому из пленников, кто мне показался старше:

   – Что – выкусили?

   – Да пошел ты нах... – Ответил тот надменно. Обжег меня ненавидящем взглядом, и добавил: – При-дурки.

   – Очень приятно, Лёша, – ловко съязвил я. У них тоже хватало ссадин, а вид их почему-то навевал сравнение с пленными фрицами в Сталинграде.

   Парень отвернулся. Мы примерно ровесники. Блин, так и бы и отмутузил! Не я пришел в твой дом, а ты ко мне. Отожрался... бык. А вслух произнес:

   – Это где ж таких выкармливают?

   – Тебя туда не пустят. Вот ты скажи, какая сука капканов у вас там понаставила? – солдат кивнул на свою ногу. Штаны порваны, кровь.. Попался, значит, голубчик.

   Тоже самое хотел произнести вслух. Вдруг прибежала разгоряченная Люся:

   – У вас веревки еще есть? Пополнение...

   Вскоре привели еще четверых. Тоже молодые, накаченные. Гоблины. Петрович расстроено сообщил:

   – Вацлаваса ранили...

   Оказалось, когда мы скопом ринулись к собору, отослав женщин с детьми на демилитаризованную территорию, совершено забыли подумать о том, что клюнули на примитивную наживку. Группа на храме всего лишь отвлекала наши силы. Основной удар был по западной части. И только Вацлавас в последний момент почуял неладное и таки решил сопроводить слабую половину.

   Боевики вышли открыто, не таясь. Приказали всем сбиться в кучу. Вац имеет рост невеликий, из толпы он не выделялся. Женщин с детьми погнали за периметр. Как стадо. Вац уже на границе периметра выскочил из толпы, сшиб одного из бугаев с ног – и ловко спрятался на пасеке. Наши побежали к ближайшему дому.

   Эти бараны принялись палить по ульям. Вац перебегал от одного улья к другому, даже успевал перезаряжать. Конечно, дробью нанести значительный урон врагу затруднительно, но, по крайней мере, было выиграно какое-то время. Главное: наши остались внутри периметра, а дома и стены тоже бойцы. Помогли еще пчелы: они яростно жалили боевиков, внося в их стан несуразицу. Тут как раз подоспели мужики. Противник отступил за периметр, а четверых пленили.

   Жаль только, Вацлаваса дважды задело – у него ранения в плечо и в бедро. С трудом остановили кровь, он без сознания. Среди наших женщин есть медработник, Та самая Ольга Андреевна, которая к нам сбежала из Преддверия, сейчас ему оказывают помощь. В остальном у нас, слава Богу, без потерь. Все у них было рассчитано до мелочей: малая группа захватывает собор, отвлекает основные наши силы, в то время как ихний ударный отряд берет в заложники наше самое святое. По их мнению, гениально: маленьких пиз...т, больших – убивают. А на мой взгляд – подлость. Наверное, даже Чингисхан до подобной мерзости не опускался.

   Но – не срослось. План сломался о Кирила и Вацлаваса. Троица довольно легко проникла в собор. Кирилл настолько был поглощен своей живописью, что потерял всякую бдительность. Но в последний момент, видно, какие-то нематериальные силы помогли. Кирилл никогда и никому не рассказывал о своем прошлом – даже Мефодию – а оно, похоже, богатое и разнообразное. Бьюсь об заклад, Кирил воевал. Вероятно, именно потому он в веру и окунулся, что настрелялся в свое время.

   Диверсанты было скрутили монаха, да тот вырвался из рук ублюдков, а спрятаться в храме можно только в алтаре. Те сдуру принялись палить по иконостасу. Теперь там полно дыр. Безбожники! Именно эту стрельбу мы приняли за канонаду. Один из них рискнул зайти в алтарь – посмотреть, жив ли еще инок. Ну, тут Кирил им и задал! Сначала первому – а после и остальным двум. Знай наших!

   М-м-мда... Они, гады, четко понимали, что делают. Здесь не могло обойтись без предательства. Откуда-то они узнали про женщин и детей. Проверка личного состава установила: пропал один из наших мужиков, бывший бомж. Он из тех, кому мы оружия не доверили. В семье не без урода. Пока мы судить не будем человека – может, его взяли в качестве «языка». Противник коварен, ждать он него можно всего. Но и мы, однако, не лаптем щи хлебаем. Горстка «отребья» дала прикурить крутым профи! Не зазнаться бы.

   Дядя Вася вышел на связь с Артуром. Опять у них случилась ярая перепалка. Тем не менее, командиры договорились, что мы выведем пленных к Паране. Не ровен час, медведь задерет – а на нас вину навесят. Артур обещал в отместку передать лекарства для лечения Вацлаваса. Хоть один среди них... не окончательное быдло.

   В конвоирах был и я. Разговорил одного солдата – на тему гуманизма:

   – Зачем овец у бабы Оли зарезали. Вы скоты, что ли?

   Тот оправдывался «Это не я, не я...»

   Ну, я ему и высказал. Громко, чтобы слышали все. Ведут себя, как оккупанты на нашей русской земле, население против себя возмутили. Молчат, будто говна в рот набрали. Может, и правда кто-то из них – овец-то порешил. Тот, который в капкан попался, вякнул:

   – А вы чего там у себя развели? Если б не вы, не сунулись бы в вашу жопу. У нас ведь тоже семьи, дети. Мы домой хотим.

   – Ну, и валите домой! – рявкнул Жора. – Зачем будили лихо?

  – Мациявичкус

   Есть ведь такие люди... способные зарядить коллектив энергией жизнелюбия. И совершенно незлопамятные. Я лично в глаза называю Вацлаваса «лесным братом», памятуя дела, которые творились на его родине, в Литве, после войны. А ему по барабану. Маленький, поджарый, с усами, как у Чапаева – Вацлавас выглядит юношей, хотя на самом деле у них с Марией пятеро взрослых детей. Живут дети на пространстве бывшего СССР – в Крыму, на Камчатке, в Калининградской, Мурманской и Белгородской областях. Супруги говорят, достойно отпрыски живут. А сами вот, тут колупаются.

   История особая, но, впрочем, типичная. По крайней мере, для нашего царства-государства. Щас ее расскажу. Только отмечу одну особенность: Вацлавас – правоверный католик, а Мария – человек православный. Причем, воспитывалась она в старообрядческой семье – до сих пор не уважает «никоновские» церковные книги и крестится двумя перстами. И, что характерно, при наличии духовного конфликта все у них в личных отношениях вполне гармонично. Вот ведь как в жизни бывает-то! И не венчаны, кстати, ибо так и не договорились, в какой вере брак легализовывать.

   Интересные отношения у супругов и с православными братьями Кириллом и Мефодием. Не то, что они спорят о преимуществах той или иной конфессии. А скорее подкалывают друг дружку, стараются поддеть. Эти поддевки со стороны наблюдать забавно. Чаще всего верх в словесных поединках одерживает Вацлавас, ибо у него язык как шило. Цеплять он мастак. Правда, всегда умеет соблюсти меру – уколоть – но не больно, победить – но не методом уложения на лопатки. Например, НИ РАЗУ Вацлавас даже не намекнул на необычные отношения Кирилла с Мефодием. А ведь мог...

   В Беловодье Вацлаваса привела Мария – потому что монах Серафим основал монастырь в «дониконовские» времена, а значит, обитель неосквернена. Впрочем... все это вторично. Первопричиной было все тоже бегство, спасение от преследования. А все же не могу не отметить один существенный момент. Оно конечно, и у Марии, и у Вацлаваса, и у Кирилла с Мефодием веры разные. Но поклоняются они все же Иисусу Христу. А ежели посмотреть совсем уж глобально, христианство – религия любви и всепрощения. Ну, ладно, внутри периметра наши верующие договорились – и то слава Богу. Может, у нас тут и в самом деле какая-то, что ли, благодать. А вот в мировом масштабе сколько католики перешлепали протестантов, никониане – последователей Аввакума... Одна только Варфоломеевская ночь чего стоит! А чё в Исламском мире творится: сунниты с шиитами колбасятся уже который век...

   Вацлавас любитель вставить вовремя анекдотец, да просто кинуть острое словцо, снимающее общее напряжение. Но про религию он не шутит. А вот дядя Вася шутит. Как-то он анекдот рассказал. Помер Папа Римский, очутился в раю. Его встречает апостол Павел, спрашивает: «Ну, и кто ты, человече?» Папа запросто отвечает: «Папа... Римский» – «А это – кто?» – «Ну, наместник Господа Бога нашего. Иисуса Христа. Глава христианской церкви. На Земле...» – «О, как... нут-ка, погоди...» Уходит, возвращается с мужчиной, ну очень похожим на Христа: «Вот, знакомьтесь: Иисус Христос. Повтори-ка, человече, и кто ты?» Папа повторил. Иисус удивленный ушел. Возвращается с толпой мужчин, ну, очень похожих на апостолов. И говорит: «Помните, на Земле мы создали кружок рыбаков? Представляете... он до сих пор существует!»

   М-м-да... Так я, бишь, о Вацлавасе. По молодости двинулся он из своей литовской глубинки на Север, заколачивать длинную деньгу. Попал в Западную Сибирь, в поселок, где жили добытчики газа. Со своим характером он – душа компании. К тому же работник что надо (а трудился Вацлавас в должности плотника), да и не злоупотребляет, кстати.

   Однако, засада была вот, в чем. Эксплуатация наших недр в те времена считалась «комсомольской стройкой». Вацлавас комсомольцем не являлся, и не вступал в коммунистический союз молодежи из принципа. Он считал, что родная Летува незаконно оккупирована Россией. Одно дело – братская дружба народов (а у литовцев гораздо больше общего с русскими, нежели с поляками), другое – наглый захват территорий. Своей позиции парень не скрывал, да и, честно говоря, даже в те времена среди «комсомольцев», героически осваивавших богатый углеводородами Север, встречались и замшелые урки, и отъявленные националисты (те же западные украинцы, к примеру, или казахи), а потому начальство лишь следило, чтобы на национальной почве не разгоралась поножовщина. Скважины бурят, месторождение осваивается – значит, и план будет, и премия. Следовательно, местное начальство в случае выполнения задания ждет прямой путь в главк из этой дыры.

   И случилось так, что весельчак Вацлавас влюбился в повариху из столовой, русскую девушку Машу. Мария тоже из глубинки, из кержаков, и на Север она подалась ради лучшей доли – хотелось избавиться от излишней опеки своей патриархальной семьи. Надо сказать, Вацлавас ей почти сразу приглянулся – она любит легких людей – и чувствовала Мария, что в за литовцем будет как за надежной стеной. Однако, дело в том, что еще до знакомства Марии с Вацлавасом за нею ухаживал неплохой парень, комсорг экспедиции. Литовец сразу разобрался с соперником – по-свойски. До драки не дошло, но мужской разговор состоялся. Комсорг не шибко-то приударял за Машей, были у него и другие «кадры». Но зло все же затаил.

   И вот однажды Вацлаваса вызывают в город Ханты-Мансийск, в КГБ. Типа на беседу. Ну, а там... в общем-то ничего особенного: человек в штатском положил на стол стопку бумажек: «На вас здесь жалуются, молодой человек. Вы и вправду ведете антисоветскую пропаганду?» Времена были брежневские, мягкие. Состоялась профилактическая беседа на тему: «Если вам что-то не нравится у нас – сваливайте за кордон...» Вацлавас не свалил, а вернулся к месту работы. И навалял комсоргу – потому что узнал его почерк. В общем, угодил литовец на зону – за злостное хулиганство и причинение телесных повреждений.

   Мария, бросив денежную работу, переселилась в город Новая Ляля, там Вацлавас сидел. Уже через полтора года его выпустили и они расписались. Устроился Вацлавас на Лесозавод, там же, в Новой Ляле – вальщиком леса. Очень скоро дорос до бригадира. Даже в техникуме заочно выучился. Мария нигде не работала – в семье каждые два года появлялось прибавление, и жена оставалась домохозяйкой. Жили на далеком лесоучастке к поселке Шайтанка. Надо сказать, хорошо жили. Шутка ли: литовца за отличную работу представили к Ордену Ленина. Даже несмотря на то, что партию литовец почти открыто презирал. Он просто любил работать и умел правильно организовывать коллектив.

   И вот беда: в райцентре появился новый партийный босс – тот самый комсорг, который когда-то подло обошелся с Вацлавасом. Чувствуя свою вину, секретарь райкома продолжал строить козни семье. Мациявичкус (такая фамилия у Вацлаваса, Марии и их детей). В различные органы снова пошли анонимки. Есть же такие люди, которые будут мстить до упора... На сей раз Вацлавасом заинтересовалась прокуратура. Ему «вешали» хищение горючего в особо крупных размерах. Топливо действительно пропадало. В поселке Шайтанка были школа, медпункт, детсад – и Вацлавас отпускал горючее, если надо было везти в райцентр больного ребенка или роженицу. Как бригадир, именно он отвечал за ГСМ. Бригада гнала план, выполняла пятилетку за три года, и некогда было за расходом топлива особо следить. В общем, состоялся суд и литовцу «впаяли» восемь лет строгача. Могли и больше, но помогли госнаграда и хорошая характеристика с работы. Могло быть и меньше, но партбосс организовал шквал анонимок, в которых «доброжелатели» сообщали о «многочисленных злоупотреблениях», устраиваемых «злостным врагом советской власти».

   Упекли мужика в поселок Ивдель. И снова Мария, как жена декабриста, с детьми – подалась вослед за супругом. И опять литовец, честно трудившийся в заключении, вышел на волю по УДО. Теперь, с двумя судимостями, Вацлавас мог рассчитывать только на рядовую работу. Поселилась семья снова в Новой Ляле, устроился литовец на тот же лесозавод, простым вальщиком. Начали строить на окраине городка свой дом. Тот самый комсорг-партбосс пошел на повышение, Новую Лялю оставил. Вацлаваса в народе уважали, с радостью принимали в любой компании. Детям Мациявичкус смогли дать достойное образование, женили их, отправили в Большой мир.

   Уже и советская власть кончилась, и компартия перестала быть «руководящей и направляющей силой». Правда, обанкротился лесозавод. Предприятие приватизировали, рабочим раздали акции, ну а малограмотные работяги, не слишком долго думая, продали акции по дешевке некоей фирме. У нее был хозяин, известный в области криминальный авторитет по кличке «Батон». Этого рабочие не знали. Да и как можно предположить, что член «уралмашевской» бандитской группировки возьмет – да и выкупит завод? Гендиректором же поставили того самого «злого гения». Этот бывший комсомольский вожак не бывал в Новой Ляле, рулить приезжали «шестерки», которые скоренько распродали на металлолом все оборудование, а людей оставили без содержания. Две тысячи человек, вынуждены были положить зубу на полку.

   И как-то Вацлавас в составе инициативной группы поехал, в Екатеринбург – за правдой. В областной Дом правительства их не пустили, пригрозили: если не уйдут к черту – все окажутся в обезьяннике. Стояли они, думали: куда податься? Трассу, что ли, перекрыть... И тут подъезжает «бумер», седьмая модель. Из него выходит «комсомольский вожак». Тот самый. Уже и пузо отрастил, и поседел. Но выглядит холеным, довольным жизнью. Вацлавас на вид щуплый, но жилистый, крепкий. Всю жизнь тяжелым физическим трудом занимался. Подскочил он к своему обидчику и второй раз в жизни начистил ему морду. Хорошо начистил, тот в нокауте очутился. Все произошло так быстро, что «босса» не успели защитить телохранитель и водила. Когда они попытались свинтить Вацлаваса, на помощь пришли друзья-работяги.

   Само собою, пришлось спасаться. Созвонились с Марией: и ей надо быстро уезжать из Новой Ляли. Менты все куплены – жену могли взять в заложницы. Так Мациявичкус пустились в бега...

  – Колокола

   ...Четыре утра, сменяю Петровича на колокольне. Чудесная звездная ночь, как там у поэта: «в небесах торжественно и чудно...» Эх, жаль, я не поэт. В последние три дня общее настроение на подъеме. Мало того, одержали решительную победу, так еще нашего полку прибывает. Пятнадцать новых штыков!

   ЭТИ исхитрились настроить супротив себя весь край. «Оккупанты», видно не могут вести себя иначе, чем по-хамски В Жориной библиотеке книжка есть автора Мережковского: «Грядущему хаму». Если вся эта петрушка все же закончится и выживу, надо взять, почитать. Кажись, она про ЭТИХ. Мужики из сел, деревень – те, у кого есть свое оружие – уходят к нам, за Параню. Мстить. Молва, оказывается, – страшная сила. Уже все знают: дракон если и непобедим, все же не всемогущ. Волну народного гнева, сказал на днях дядя Вася, можно остановить только нечеловеческой жестокостию. Но рано или поздно придет ответная волна, которая ИХ таки накроет.

   Сидим вот тут среди болот, храним... гордое терпенье. Кой по кому из наших, возможно, плачет тюряга. Но, думается мне, в жизни своей нечто мы уже свершили. Познали, что ли, вкус свободы. А на миру и смерь красна. Хотя, если честно, помирать не хочется ни за какую идею. Жить охота – вот, какие пироги. Когда замерзал один в тайге – уж точно в мыслях с жизнью расстался – и без сожаленья. Ныне все иначе...

   ...Петрович, пожелав спокойного утра, сообщил: все спокойно. «Гаджеты» ведут себя тихо, даже, наверное, слишком подозрительно тихо. Аж зверушки не попадаются в поле зрения. Последняя разведвылазка показала: кажись, ЭТИ сворачивают лагерь. Особо верить их маневрам не стоит, однако, вероятность того, что нам по крайней мере, дарована передышка, имеется. Игорек говорит: на войне нельзя расслабляться, а готовиться надо только к худшему. Но Люся, например, заявила вчера: «У меня такое чувство, все будет у нас хорошо!» Не верю, ё-мое, в женскую интуицию. Хотя, и хотелось бы верить...

   Ёлы-палы, в последние дни даже полюбил такое вот одиночество – когда ты вроде как один, никто тебя не грузит, а с другой – ты ответственен за все населенье нашего многострадального и все же благословенного Беловодья. Практика показала, в этих приборах толку немного: всякого зверя они принимают за вероятного противника, о чем тебе сообщают своим противным писком. Однако, мы уязвимы – это факт. А вот, что победимы – еще не факт. Все почему: «гаджеты», которыми так любит окружать себя «цивилизованный» человек, подводят. Причем, с завидной постоянностью. А человеческий фактор пока еще выручает. Оно конечно, мы не «парни из стали» обыкновенные русские маргиналы. Возможно, канонические отбросы общества – читай «На дне» Максима Горького. Но все же мы не быдло. Это как минимум.

   Мысли мои унеслись совершенно – в какие-то идиотские пространства. Типа мы с Люсей вызволяем ее сына, у нас рождается дочь, потом еще сын... Всем нашим дружным семейством мы отправляемся к Черному морю. Поселяемся в домике под пальмою, там, где свои сказки нашептывает нашим детям шорох прибоя, и.... с-с-стоп! Эт что же, свое будущее я все же связываю НЕ с Беловодьем?

   К чему себя обманывать? Для всех нас периметр – всего лишь зал ожиданья, временное прибежище в океане наших страстей. Думаю, даже Жора с удовольствием свалил бы из слободы. Ему хорошо бы наняться в какую-нибудь геологическую партию или бригаду охотников-промысловиков. Чего он все тут – как старик-лесовик? Молодой ведь еще, полжизни минимум впереди. А старухи, думаю, жалеют искренне, что жизнь утекла в этой дыре, а ни черта хорошего они так не увидели. Вот ведь, какая засада – а вы говорите: «свобода», «коммунизм», «община» и все такое. Поживите в эдаких условиях, в вечной борьбе со стихиями – много всего такого поймете, о чем не рассказано книжках о «прекрасной жизни» в согласии с матерью-природою. И еще одна хрень. В своих мечтаньях я много всего воображаю. Только не представляю, что мы с Люсей вазюкаемся со скотиной, сгибаемся в огороде, пилим дрова. Этот тупой деревенский труд ради пропитания, однако, заколебал. Ни хрена не делать, и чтоб все у тебя было – вот вековая мечта человечества. А русские народные герои – Иван-дурак с лягушкой, Емеля со щукой да Маша с медведем. Нажраться от пуза и завалиться мечтать – вся «национальная идея». А пашут пусть чучмеки. Разве не так? «Золотой миллиард», говорил дядя Вася, именно так все и залупенил. В одной книге репродукцию видел, одного, кажется, голландского художника. Имя запамятовал, но прозвище запомнилось: «Мужицкий». Там, значит, трое работяг обожрались, упали под стол, лежат, смотрят на небеса и чё-та там себе воображают. Подпись: «Страна лентяев». Это про нас. То бишь, про человечество. Что – не нравятся мои откровенья? Любите пасторали про пастухов с пастушками? Ну-ну.

   ...Вдруг я почувствовал на своем лице что-то, ну, очень неприятное. Красная точка... на носу, на щеке... И в глаз – аж ослепило! Я упал на пол. Вовремя: «гаджеты», укрепленные на кирпичной кладке стали лопаться! Меня обдало пылью, полетели пластмассовые ошметки. Я понял: стреляют! Похоже, снайпер то ли пожалел мою рожу (и жизнь), то ли не успел – долбит по приборам. Наверное, эти ублюдки окончательно озверели, решили нас убирать поодиночке.

   Еще совсем темно, лишь слабое марево на востоке. Около пяти, наверное. Вглядываюсь в щель в стене. Чувства обострены. Четко осознаю: в лесу, за периметром – движенье. Началось? Бужу по рации Петровича, Игорька. Прикидываю, откуда стреляли. Если снайпер один (палили с юга, коль звука нет, ствол с глушителем...), значит, северная часть стрелявшему не видна. Рискую высунуться. Тихо. Теперь уже взвожу курок «англичанина» – чтобы наверняка. По рации вызывает Игорек, спрашивает, что вижу. А я не вижу ничего, только интуитивно догадываюсь, тем не менее докладываю о замеченном противнике. Надо же: веду себя как полноценный солдат, говорить – и то стал солдафонским языком – кратко, четко, тупо! Даже сам себе удивляюсь...

   Слышу шаги по лестнице, весь напрягся... успокаивает условный свист. Это Мефодий. За ним – еще двое наших. Тащат что-то ужасно тяжелое. Объясняют: пулемет «Максим». Он еще во времена гражданской был запрятан на одном из чердаков. Жора обнаружил его давненько, но никому не говорил – ждал «черного дня». Вот, настал... Уже достаточно расцвело, чтобы ориентироваться. Устанавливаем ствол на станок, вставляем ленту, но не знаем, куда направлять «оружие революции». Связываемся со штабом. Говорят: ждите...

   Пытаюсь всмотреться в темноту – и вижу тени, передвигающиеся от периметра к конюшне. Ага, значит... И тут – громкие хлопки в лесу, с запада, где наша демилитаризованная зона! Мефодий громко и радостно произносит:

   – Ну, вот! Столько этих шумовых растяжек понаставили... Наконец-то сработало, бубёнать!

   Сообщаем, чтобы выдвигали отряды к конюшне и поближе к демилитаризованной зоне. Петрович успокоил: женщины и дети уже в безопасном месте. С такими силами мы уже способны оборонять слабую половину.

   В районе конюшни началась пальба. Там пухнуло, повалил дым. Похоже, шашки, дымовая завеса. Уже достаточно светло, чтобы увидеть фигурки, убегающие за периметр. Там, за конюшней, у нас сточные ямы. Надеюсь, хоть кто-то из этих негодяев провалился. Слышны крики. Дым заволакивает лес, еще несколько выстрелов, воздух рассекают трассирующие пули, на болоте срабатывают еще пара шумовых растяжек. И тишина.

   Мы даже не успели сообразить, как пристроить «Максима». Выглядываем с колокольни украдкой. Дым рассеивается, рассвет золотит кроны деревьев. День будет солнечный. Крайне сомнительно, что добрый... Нас вызывают в штаб (двух мужиков я толком не знаю, они из вновьприбывших). На наблюдении остается Мефодий, к нему подошлют чувака, знающего пулемет. Штаб в трапезной. Здание сильно потрепано временем, зато почти в центре Беловодья. Нас встречает Игорек. Он деловит, ведет себя уверенно:

   – Периметр мы закрыли, ни одной позиции не оставлено. Ваша задача: сменить наших на конюшне, ты, Лёш, старший. Участок трудный, «ахиллесова пята» диспозиции. Сдадим – они завладеют половиной слободы. А не хотелось бы. Задача ясна?

   – Есть, товарищ... а ты кто по званию-то?

   – Рядовой. А это важно?

   – Ну, не знаю... – Я и сам застеснялся, смутился. Чего спрашивал – сам-то по званию – урка, по роду – шиш без масла. – Мы пошли, что ль?

   – Осторожно. Снайпера... Нате вот. – Игорь протянул нам холщовую суму. – Тут дымовухи. В случае чего – зажигайте, ветер на вашей стороне. С Богом!

   Успел узнать: Вацлавас пришел в себя, у него спадает жар. Жить будет. С Люсей все в порядке, она со всеми женщинами. Настояла, чтобы ей выдали оружие. И еще несколько наших барышень теперь вооружены. Чувствует она себя теперь полноценным членом, шлет мне горячий привет.

   Пробираемся очень осторожно, пригнувшись. На открытых местах ползем. Все промокли от обильно выпавшей росы. Конюшня – полуразвалившееся кирпичное здание, у которого нет половины крыши. Его, говорят, еще те, дореволюционные монахи строили. Если сдадим – под обстрелом будет вся слобода, а противник поимеет славное укрепление. Наши – те, кого мы сменили – уже обустроили уютные «гнездышки» возле окон – аж сена постелили. Эх, люблю аромат сена! На таком и помереть не так хреново... хотя, желательно подрыгаться еще, есть у нас еще дома дела. Разделили дымовухи, расселись. Считаю свои боеприпасы: тридцать три патрона. Надо же, так за всю войну ни одного не истратил!

   Наверное, где-то с час мы сидели на своих номерах. Жуть – тишина, только кузнечики стрекочут в травах, ветер крадучись завывает в пустых стенах. Мыслей успел передумать много. Изредка переговариваемся с мужиками. Сереня и Антоха – так их звать – в армии служили, оба десантники, дело знают. У одного из мужиков, как я понял, ЭТИ дочь пытались изнасиловать. Еле отбили. Боевики ушли из ихнего поселка, но обещали прийти и наказать за «дерзость». Как я понял, настроены мужики решительно. Хотят хорошее боевое оружие добыть, жалеют, что мы автоматы тех семерых пленных сдали. Ну, и снайперскую винтовку неплохо бы. Да и гранаты не помешали бы. У Антохи, впрочем, нарезной ствол. Из него он вполне может и убить. А, пожалуй, ЭТИМ с нами уже и повозиться придется.

   Вдруг, будто гром среди ясного неба – а небо сегодня действительно на редкость чистое – будто из преисподней раздался голос:

   – Эй, вы! Внимательно меня слушайте!

   Опаньки... знакомый голос. Наш старый дружок Артур.

   Антон прокомментировал:

   – Надо же... Звукоусилительную установку умудрились сюда принести. Эт в каком клубе они ее сперли, гавнюки?..

   – Фашисты... – глухо произнес Сергей.

   «Глас из преисподней» продолжил:

   – Сопротивление бесполезно, вы окружены. Пожалейте своих родных. Будьте благоразумны. Никто не пострадает, если вы сдадите оружие. В случае сопротивления вы будете уничтожены. Понятно? У-нич-то-же-ны. На месте. Предлагаю всем сходиться к храму. Оружие складывать у входа. Повторяю: никто не будет подвергнут насилию в случае отказа от сопротивления. Вы преступаете закон, препятствуя законным действиям представителей федеральной власти.

   Пауза. Через минуту залебезил другой голос. Я сразу узнал: тот наш бомжик, который пропал несколько дней назад. Даже имени его не хочу упоминать...

   – Мужики! Да нормально все тут. Они правильные пацаны, не обидят. Дык, сдайтесь вы – глупо же. Их много, вас – мало. Жалко ведь вас. Ну, так примерно...

   И снова наш Артурчик:

   – Долго говорить не буду. Скажу просто. Ваши главари – преступники. По ним плачет тюрьма. Подумайте: вас ведут в пропасть. В пропасть – понимаете? Вы попались на их удочку, они вами манипулируют. Если они сейчас запугивают вас – не слушайте – это очередной их бред. Задержите ваших главарей, отберите у них оружие. Вам наверняка зачтется. И к вам обращаюсь, Василий Анатольевич. Пожалейте людей. Да, они вам пока что доверяют. Но у всякого доверия есть предел. Вы умный человек, прекрасно знаете, что, если будут жертвы, вы сядете пожизненно. Если выживете. А так – у вас остается шанс. Прикажите людям сходиться к храму и складывать оружие. Итак. Времени на размышление даю немного. Ровно пятнадцать минут. Через пятнадцать минут начинается штурм. Повторяю: у наших людей приказ стрелять на поражение. Каждый, кто попытается оказать сопротивление, будет уничтожен, каждый, кто проявит благоразумие и сдастся, будет прощен. Мы пришли не уничтожать. Мы устанавливаем законный порядок. Подчинитесь. Не приказываю – прошу. Все – в храм. Итак, на размышление – пятнадцать минут. Время пошло.

   Повисла тишина. Смотрю: в глазах моих соратников – испуг. Задумались мужички. Да и я тоже... того. Действительно, страшно. По рации – голос Игорька:

   – Ну, как настроение, Лёх?

   – Херово, – Отвечаю честно. – Гебельсовская пропаганда действует. А у вас там чего?

   – Все нормально. На понт берут. Не думаю, что у них достаточно сил. Не забывай, брат, ваша позиция – ключевая.

   – Не забываю.

   – С Богом!

   – Аналогично.

   – До связи.

   В храм, говоришь идти... Раньше слушал, что у человека перед смертью в мозгу проносится вся жизнь. И сейчас проплывают прям перед глазами эпизоды моей непутевой жизни. Неужто к смерти? Спрашиваю у Серени с Антохой:

   – Ну, чё, братва?

   – В смысле белых флагов? – Сергей произносит слова с ёрническим тоном. – А кто за все дела ответит? Ты-то не обосрался, что ль? А то какой-то, будто палку проглотил...

   – Бог не выдаст – свинья не съест. Прорвемся.

   – Ну-ну... – Сергей смотрит не на меня, всматривается в периметр. Антон перекрестился. Ладно...

   А часов у нас, между прочим, нет. Не знаем мы, когда эти пятнадцать минут кончатся. Опять стрекот кузнечиков, солнце золотит паутину в пожелтевшей траве. Мир, однако, прекрасен, не хочется из него уходить. И тут – свист!

   Шш-ш-ш-ш...Пух! Кажется, взрыв на колокольне. Наверное, из гранатомета пальнули. И целый грохот выстрелов! Пули закалашматили по кирпичным стенам, несколько из них просвистели мимо ушей, тюкнулись о кирпичи внутри. И – Бух-х-х-х! Взрыв на стене. Пыль, ни черта не видно. И тишина. Понял: уши заложило – оглушило взрывом. Догадываюсь зажечь дымовуху. Бросил, зажег другую – еще бросил. Удивительно – кругом ад, но я ни черта не слышу! Оглох.

   Пыль улеглась, дым унесло в сторону периметра. Вижу: мужики мои стреляют. Я тоже, наконец, разок пальнул из своего «англичанина». Перезарядил – еще разок пальнул. Еще перезаряжаю – вижу, наконец, человеческую фигуру, показавшуюся метрах в пятнадцати. Успеваю – бабахаю. Фигура упала, вижу – отползает назад. В ушах появился звон. Я читал, что так бывает от контузии. Звон усиливается. Но, кажется мне, это не просто такое гудение. Кажется, это звонят... колокола. На разный тон, да еще они играют какую-то мелодию. Сереня с Антохой удивленно переглядываются. Антоха шевелит губами, наверное, что-то говорит. Начинаю различать слова: «К.....а, Ко...ла, Коло..ла, Колокола...» Я слышу, ёкарный бабай! Это что же: я не оглох – и колокола звенят на самом деле?