Текст книги "Потешный бастион (СИ)"

Автор книги: Геннадий Михеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

   Свалить-то он свалил. Но – в неизвестность, обреченный скитаться неприкаянным где ни попадя. Однако, это «средняя участь». Ряд подельников все же сели. Многие реально свалили и ныне ховаются в странах третьего Рим... простите – мира. Основная же масса партнеров в настоящее время занимают высокие государственные посты. И не спрашивайте их, где они заработали свой первый миллион! Все равно до правды вам не докопаться. А что касаемо народу, то есть, лохов, он продолжает верить в чудо типа доброго царя, партии реальных дел, ста десяти процентов годовых, неминуемой победы бабла над злом и прочей хрени.

   Дядя Вася не говорит, каким макаром он набрел на наше Беловодье. А мы и не спрашиваем – всех заносит сюда Провидение. Скажу, капиталец у деда все же где-то имеется, и немалый. На него дядя Вася приобретает лекарства для наших бабушек, учебники для детишек, орудия сельскохозяйственного производства для нашего самосуществованья и прочие полезные вещицы. Сам дядя Вася неприхотлив, а главной роскошью на земле называет «роскошь человеческого общения». И сдается мне, он прав.

  – Рекогносцировка

   «Следопыты» вернулись уже затемно, крайне возбужденные и заметно усталые. Рассказали кое-что интересное. Следы пришельцев отыскать было непросто, видно, ребята опытные, передвигаются осторожно. Помогло, что местность незнакомцы не знают, и шли они строго вниз по теченью Белой. А речка петляет среди болот изрядно, так что неизвестные потратили немало времени и поплутли.

   Следы привели к устью Белой. На берегу Парани они теряются. Интуитивно наши исследователи пошли к мосту. Ну, так это место называется – в старинные незапамятные времена, когда еще болото не проглотило монастырскую дорогу, через Параню действительно переброшен был деревянный мост. Теперь-то от него остались лишь жалкие ошметки. Так вот, на том берегу замечен был... целый лагерь! Приходилось действовать весьма осторожно, многого разглядеть не удалось. Но кой-чего разведчики все же установили. В сосняке развернуты несколько палаток, на вид – армейских. Близко к воде дымит настоящая полевая кухня. Людей видно было немного, но те, кого удалось разглядеть, военными не выглядят. Ходят мужики в трико, а то и в трусах – и с голыми торсами. Один парень подтягивался на турнике – приколоченной к стволам жердине. Несколько из этих «гимнастов» играли в волейбол. Смыл лагеря совершенно неясен. Такого в здешних краях не случалось.

   Наши задержались – потому что Жора поднялся по Паране вверх, на спрятанной в кустах лодке сплавал в деревню Преддверие. Там живет бабушка, подружка его покойной матери, бывший медработник, жившая когда-то в Беловодье – Ольга Андреевна. Охотник надеялся, она что-то знает. Преддверие находится в стороне от Большака, но и здесь работает сарафанное радио. Медичка сообщила, что заехали «эти» позавчера. Привезли их на автобусах. Без особого шума. В тот же вечер двое из «этих» наведались в Преддверие на предмет – где тут можно разжиться самогоном. В деревне одни старики проживают да калеки, так что ушли «ребята» (ну, для пожилой медички тридцатилетние бугаи – те же дети) несолоно хлебамши, сильно расстроенные. Одеты гости были по-простецки, в спортивные костюмы. На вид, кстати, русские, а ведут себя культурно. Старухи между собою, конечно, обсуждали событие. Пришли к выводу: какой-то, что ли, слет. Или съезд. Может, студенты-аспиранты. Уж очень «ребята» приятное впечатленье произвели. Старухи вспомнили добрые советские времена, когда из областного центра в тогда еще живой совхоз пригоняли «шефов» – интеллигентов из всяких НИИ – помогать в борьбе с урожаем на подсобных работах. Жизнь в Преддверии, да и на центральной усадьбе в те дни заметно оживала – ибо новые лица привносили в унылую атмосферу трудовой обыденности некий «флер».

   Возвращались напрямую, звериными тропами, а потому взглянуть еще разок на таинственный лагерь не удалось. В пути, конечно, полученную информацию анализировали. Даже Жора, человек, выросший в здешних краях и знающий почем фунт лиха, пребывал в недоумении. Ни с чем подобным он ранее не сталкивался – а потому версий у него нет. Петрович предположил: корпоративная тусовка. На предмет охоты-рыбалки-пьянки. С ЭТИМИ можно и сотрудничать. Например, в обмен за какие-нибудь полезные вещи указать клеевые места. Вацлаваса волновало, почему не видно женщин. Не в том смысле, конечно: уж, ежели увеселения – так они по идее должны проходить при живом участии милых дам. По крайней мере, в прежней жизни литовца именно так и проходили выезды на природу.

   Да чего гадать-то? Небось, поздний вечер уже, утро будет мудренее. А у нас привыкли ложиться и вставать рано – обусловлено сельскохозяйственной необходимостию. Пока что никаких намеков на вероятную опасность. Тем не менее, на сон грядущий кой-чего успели, а именно – составить график дежурств на колокольне. Смена – четыре часа. Всего у нас в слободе 24 мужика. Двое недостаточно здоровы, им нет резону доверять караульную службу. 22, да с отдыхом – почти четверо суток; обязанность плевая. Еще и несколько женщин, в том числе и Люся, просили, чтоб их в список внесли, но мы о выступили решительно против. Уж как-нибудь мы без баб. Обучение пользованию «гаджетами» дядя Вася назначил на завтра. Я как человек еще днем овладевший хитрыми приборами скрытого наблюдения, должен был вступить на дежурство первым.

   По счастью, в Беловодье скопилось немало оружия и боеприпасов. Да, это охотничьи стволы, но попадаются среди них и нарезные. Когда-то здесь водилось много охотников. Да, пожалуй, охотниками были все мужики. Так что, если распределить – по два три ружья на рыло теперь выйдет. Да еще и дамам останется. Так – на всякий пожарный...

   Перед тем как отправиться на пост, немного пообщался с Люсей. Она трепетно прижалась ко мне и тихо произнесла:

   – Лёш... мне страшно.

   – Ну, что ты, солнышко, – я стараюсь быть ласковым, – уже в жизни нашей столько всего было. И пережили, дак...

   – Знаешь... я устала. Просто смертельно устала.

   Я глажу Люсю по голове – как малое дитя успокаиваю. Вообще, я прекрасно знаю, что «сильную женщину» Люсьен только строит из себя. На самом деле ей очень хочется быть защищенной. И к сыну она хочет. Истомилась... Просто, так обстоятельства сложились. Неудачное замужество, досадное происшествие... «Не мы такие – жизнь такая» – так частенько говорили на зоне.

   – Домой хочешь... А если ребенка сюда вытащить?

   – И как ты себе это представляешь? – Люсины глаза все же чуточку зажглись. – Зависли в этой дыре по самое...

   – Обычно представляю. Снарядим экспедицию. Дед поможет, он умный.

   – Предположим. Ну, а дальше-то... что?

   – Жить. Что же еще?

   – И это, – она окинула взглядом горницу, – ты называешь жизнью?

   М-м-м-мда... Уж не скажу тебе, Люсьен, ничего. Но – напишу все же – надо куда-то излить. Хотя бы на бумагу, что ли. У тебя хотя бы есть отчий дом. Тебя ждут, любят, надеются на тебя, дурочку такую из переулочка. Даже вот если случится такое, что тебя таки настигнет «карающий меч правосудия» – судья скостит, ты встанешь на «путь исправления» – и все у тебя получится. Выйдешь на волю – и к родным. А мне куда, ежели даже и «встану на путь»? Кто меня, лопуха эдакого, ждет... Была одна партия, на станции «Раненбург». Но там такой кадрище, что не дай боже... Крепко она закладывала. Мог ли я ее перевоспитать? Ну, иногда у меня совесть взыгрывает... Возможно и мог бы. Наверное, поленился. Или испугался, что ли: втянет меня в это дело и всех святых на вынос. Сам-то, небось, не святой..

   Люся, например, не пьет. Да никто здесь не балуется этим делом. Однако, я все же считал ее сильным человеком. По крайней мере, морально. Она и сейчас не плачет. Да и ни разу не видел я Люсю, распускающую нюни. Стоит передо мной хрупкое, ранимое существо. И понимаю: женщине и в самом деле страшно. Груз напряжения давил, давил... да и придавил, дак.

   Я пытался говорить ей слова утешения, хотя и понимал, что они не слишком искренни. Пробовал ее ласкать – она уходила от моих объятий. Какой-то стоял промеж нами барьер. Психологический, что ли. У меня в сущности нет привязки к жизни, я – пожизненное чмо. Привычка. Опять на зону попаду? Впервой ли? А у Люси – привязанность, зарубка. Где-то во глубине России живет ее кровиночка. Сиротою живет – и это при живой-то матери... Я ведь тоже был когда-то так брошен. Да, при сыне – бабушка. Правда, неизвестно, какая, у Люсиной матери дитё могли и отобрать. Мы этого не знаем, мешают все те же обстоятельства. Мы что – законченные что ли рабы обстоятельств? Ра...бы? Вот те раз. До сих пор я уверен был, что свободные. И есть ли она – свобода?

   Именно сейчас я впервые ощутил всю нелепость нашего положения. Занесло сюда, внутрь периметра каких-то отщепенцев. Дядя Вася нас зовет «счастливыми маргиналами», утверждает, что мы, глупцы, до конца не понимаем всю прелесть нашего положения. Ну, для него, может, и прелесть. Для меня лично все мое нынешнее счастье – Людмила. Остальное – театр абсурда, похожий шестьсот шестьдесят пятый сон Веры Павловны. Иногда мне представляется, что я, замерзая, заснул в лесу и все это Беловодье мне только грезится. Сон, замечу, все же интересный, так и не просыпался бы.

   Среди нашего контингента встречаются таки-и-ие кадры! В кошмаре не приснится. Взять Игорька. Обычный мужик, в общем-то скучноватый. Сюда его занесло с женой, Ингой, и двумя детишками. Жили они на Урале, в маленьком рабочем поселке. Работяги оба, люди скромные, тихие. И в их поселке появилась одна цыганская семья. Стали с той поры поселковые парнишки, да и девчонки, подсаживаться на героин. Несколько мужиков, что обитали по соседству с цыганской семьей, по-свойски с наркодельцами разобрались. Короче, наваляли, выгнали и обещали: вернуться – убьют. А через пару недель в поселок на нескольких иномарках наехал «интернационал» из областного центра. Оказалось цыган крышеут целая бандгруппировка. Там, в банде, и Кавказ, и Средняя Азия, хохлы, и мордва... Только заехали в поселок – всех, кого встречали – избивали до полусмерти. Ну, и постреляли маненько из травматического оружия эти нелюди – даже в детей. Местные мужики таки дали бой. Вышли с охотничьими стволами – и выписали «мстителям» по самое небалуйся. Один из раненых ублюдков издох. Убийцею оказался Игорек. Ну, там все палили – просто, он удачно попал. Еще бы: в горячей точке, в Чечне служил. Вкус к убийству волей-неволей привили. И где искать правду – если и менты да суды оказались на стороне бандюг? Бабло покрывает зло... Вот и сбежала семья. От правосудия. Да у нас тут таких «кадров» – большинство.

   ...Сижу на колокольне один. Падающие звезды стремительно проносятся по небосклону. Помню, в детстве еще пытался успеть загадать желанье, пока яркая точечка летит. Так ни разу и не успел. А желанье всегда было одно – чтоб меня нашла мама. Очень уж шибкие они – эти сгорающие в атмосфере камни. Ну, да звезды здесь не при чем. В смысле исполненья заветных желаний.

   Взошел молодой месяц. Свет тускл, но мир «подлунный» уже можно различать. На болото пал туман, ощущение: холм наш будто в облаках плывет. Или по океану. В инфракрасный визир наблюдать периметр уже поднадоело. Яркие точечки ежей, лис, ласок, барсуков, или не знаю, кого там еще (разрешение прибора не такое и большое), изрядно утомили глаза. Я один – будто посередине Вселенной, а внизу простирается Земной Мир... Тихо, только где-то на болоте ухают ночные птицы.

   Странно: в Беловодье совершенно нет собак. Кошки имеются, собак нет. Жора объяснял: цепные псы здесь не нужны, охотничьи – не приживаются. Зимой их загрызают волки, летом – медведи. А для охоты собаки и не надобны вовсе – много дичи слободские не берут.

   Боже праведный! И что я, грешный, делаю здесь... Провиденье загнало меня, как, впрочем, и многих, в эту дыру. Без надежды, без будущего... но ведь с отрадою! Если бы не Люся, не знаю, что со мной сделалось бы. Вероятно, сошел бы я с ума и сгинул в болотных безднах. Именно сейчас, сидячи на колокольне под великолепными небесами, впервые я ощутил, что есть у мня по-настоящему близкий человек. А боль моя в том, что для Люсьен и я, и Беловодье, и наша потешная братия – лишь временная отдушина в антракте подлинной жизни.

   Да мы все здесь такие. Кроме, разве, дядя Васи. Вдруг я понял: впервые с того дня как полтора года назад я замерзал в тайге, мне довелось остаться наедине с собою. Подумать завсегда хватает здесь времени – в большинстве собрался внутри периметра народ несуетливый, так что даже в моменты дружного совместного труда никто тебя не отвлечет от размышлений. Но в одиночестве я все же впервые. Странные ощущения... На зоне примерно такие же – а все же не так как-то все. И там есть «периметр», только присутствуют еще два ряда колючки да вышки с охраною. Здесь «периметр» – всего лишь условная граница. Тут мы, конечно, на воле, а не в заточении. И ведь получается... воля для нас – клочок земли, холм посреди гиблых болот. Все остальное – агрессивная, преисполненная опасностей среда. Мы только внутри периметра чувствуем себя комфортно. Прям какой-то «бастион духа» для себя создали. «Потешный бастион». Заповедник отщепенцев да маргиналов.

   Ха! Мне же здесь поверили на слово. А вдруг я убийца, маньяк? И ведь другим – тоже вроде как поверили. А могли тако-о-ой туфты нанести! Да, в общем-то, где гарантия, что мы друг дружке сказок-легенд не порассказали? И верим. А почему не верить... Именно что ПО СОВЕСТИ мы тут живем. Как человек сказал – так, значит, оно и есть. Людей обманешь. А вот того, кто повыше – вряд ли. Здесь у нас как центр циклона. «Глаз бури» – слышали? Это когда кругом катаклизм, а в середине солнышко радостно сияет и тишь. Иные склонны думать, «глаз бури» – это глас Бога. Не того персонифицированного существа, которого представляют себе набожные люди. А Бога, который равномерно разлит везде и во всем. Каждый твой поступок – даже если тебя не видят другие люди и ты знаешь, что никто не узнает о твоей мерзости – послание этой Великой Силе. И будет ответ. Именно такой, который ты заслужил.

   Здесь в Беловодье не поклоняются фетишу, не исполняют ритуалы, а просто стараются жить по неписанным заповедям – в согласии с собою и природой. Примитивно? Как дикое племя "Мумбу-Юмбу... Ну, не без того. Зато, избавившись от некоторых достижений цивилизации, мы таки спаслись от ряда грехов. Впрочем, от кое-каких грешков вовсе и не спаслись. Мы не крадем, не завидуем, не лжем. Уверен, что все же не лжем. Уже неплохо. Для начала.

   Еще всплыло сравнение с зоной. Там самое жесткое наказание – ШИЗО, камера-одиночка. Я-то старался режим не нарушать, не попал ни разу. Но матерые урки рассказывали: когда один – на третьи сутки такие демоны приходят! И ведь получается, самое высокое благословенье в Беловодье – не оставить тебя одного? Приходит в голову сравнение с муравейником. О, как: опустились до уровня насекомых. Пусть и высокоорганизованных. Но ведь что-то отличает нас от тех же муравьишек? Может, наши сомнения, страхи, надежды? Вот уж не знаю... В больших «муравейниках» – городах, государствах – человеческие существа тоже вроде как организуются. Но там они разбиваются на касты, партии, землячества. И каждый по сути – за себя, за свою семью, свой клан. А по большому счету – все против всех. «Кто не с нами – тот против нас». В какой книге я это читал...

   И в тюрьме тоже каждый за себя. Замкнулся – и заставляешь себя не верить, не бояться, не просить. Здесь – все за всех. И что интересно: мы не боимся просить помощи, верим друг другу на слово. И... боимся? То есть, не боимся бояться. Для меня это загадка. По идее никто никому ничем в слободе не обязан. Однако, Беловодье живет как единый организм и ты понимаешь: без твоего вклада другим придется чуточку труднее. Инстинкт самосохранения? Коллективное сознание? Дядя Вася называет нас «идеальной общиной» и вековой мечтой человечества. Вацлавас – «кораблем идиотов». Кирилл – «блаженством нищих духом». Каждый из них по-своему прав. И мне интересно с этими людьми. По крайней мере, было бы любопытно узнать, чем вся эта вольница кончится. Ведь кончится – а?

   Ночь вовсю властвует над нашим плывущем в тумане краем земли. Молодой месяц удивленно взирает на все это наше безмолвие. Живое дремлет в убежищах, и все существа из тех, кто не имеет обычая вести ночной образ жизни, питаются верою в то, что утро настанет – и оно будет добрым. Мы ведь здесь и привыкли существовать, заглядывая во времени не далее, чем в грядущий день. Что-то он нам принесет...

  – Люся, очаровательная убийца

   Она не шибко-то любит приоткрывать завесу над своим прошлым. Но, понимаете ли... Женщина, с которой ты разделяешь ложе, должна быть кремнем, чтобы не выложить свою подноготную. Кто-то и меня обвинит в сплетничестве. Успокою: настоящее имя у Людмилы другое. И себе я придумал псевдоним, а вкупе и другим – всем, о ком я здесь веду рассказ. Ни один следак в случае чего не подкопается! Не думайте, что у нас в Беловодье одни дураки собрались. Очень даже не одни.

   Люся – сугубо деревенский человек, а потому она здесь как рыба в воде. Вся рутинная сельхозработа для нее в легкоту – как дыханье. Может, она что-то и насочинила о себе (а кто из нас не любитель творить о себе мифы), только Люсина правда как-то не шибко казиста для сочиненья. Тем более что простой, добродушный нрав этой легкой на подъем и обаятельной женщины говорит о том, что врать ей вовсе не надобно.

   Родилась Людмила в маленькой северной деревне, в многодетной семье доярки и механизатора. Отец рано сгорел, от пьянки и надсадного труда, и мать тянула шестерых детишек в одиночку. С малолетства Людмила привыкла трудиться, а такая привычка, к слову, воспитывается годами. После девятилетки пошла она работать на ферму, к матери. Ясно, молодухи из деревни стремятся бежать, исключений немного. Люся смогла поступить в техникум, в райцентре. Городок хоть и маленький, но живой, с веселой дневной и вечерней жизнью. Кругом леса, которые оборотистым мужикам помогли сколотить капиталы. На дискотеке Люся познакомилась с парнем. Он был сыном одного из преуспевающих лесопромышленников. Был...

   Предприимчивый дядька, бывший партбосс «руководящей и направляющей силы» имеет значительное влияние в районе. А Людмила парню приглянулась прежде всего из-за ее природной скромности. Чего-чего, а этого добра в русских девушках из глубинки пока еще в достатке. Вот, у меня была такая, на станции «Раненбург». Тоже из деревни, в город на заработки подалась, выскочила неудачно замуж, осталась «соломенной вдовой». Она спилась, причем, именно от застенчивости. Много таких людей-то на Руси, кто скромность свою природную зеленым змием покрывает. Читал я в одной книжке, что поэт Есенин Сергей оттого и спился, что был деревенский лапоть, а в городе над такими потешаются. Впрочем, отвлекся я.

   Девушка Людмила была доверчивая. Очень скоро подзалетела она от того сыночка. Тот проявил редкое благородство, от авторства отвертываться не стал, да и душа у него лежала к Люсе. В семье заправлял отец, человек старых устоев, да еще дороживший репутацией рода. Была свадьба – одна из самых шумных за всю историю города, начиная со времен Рюрика. Подарок от отца был поистине царский: он поселил молодых в отдельный коттедж. Надо сказать, строил дворец нувориш как раз для сына, который был у него единственным, то есть, подарок-то был прогнозируемым. Уже и детская комната была там предусмотрена, и заранее подобрана кандидатура няньки. У общем, наша «Золушка» обрела то, что обычно праведные и честные люди находят в сказках.

   Родился сын. Здоровый, крепкий, на отца зело похожий. А, может, и не очень, ну, это с какого ракурса смотреть. По крайней мере, пацан северорусского облика. Люсины «акции» подскочили вверх, то есть, со стороны тестя и свекрови она получила изрядную долю благосклонности. Кроткий нрав, легкий характер невестки пробудил в старшем поколении благородного семейства нежные к девушке чувства. К ней перестали относиться как к «дурочке из дярёвни», сняли излишнюю опеку и даровали наконец почти полную самостоятельность. То есть, в доме Людмила уже заправляла сама.

   Матерый предприниматель никак не мог смириться, что сын так и не получил достойное образование. И он пристроил отпрыска в Санкт-Петербург, в престижный университет, на дневное отделение. Парень, в общем-то интеллектом не блистал, но есть такие бумажки, которые решают всякие сложные вопросы. И только любовь нельзя купить. Секс – можно, а с любовью бумажки не дружат. Ни шатко, ни валко, но охламону удавалось переходить с курса на курс несмотря на личную недалекость. А между тем на долгие месяцы Людмила оставалась с дитём громадном доме одна.

   Парень, наконец вырвавшийся из-под пресса тирана-отца, постарался хлебнуть свободы в полной мере. Это прямое доказательство того, что не всякому свобода на пользу. Короче, загулял муженек. Тятькины дензнаки возымели вполне ожидаемое действие: старший наследник «лесопромышленной империи» окончательно отбился от рук.

   Тут еще один момент. Тесть зачастил в дом к невестке. Якобы понянчиться с внуком, но и потеснее пообщаться с пышущей здоровьем, скучающей по мужской ласке молодой женщиной. Хотя, в внуку немало внимания уделял тоже. Люся вначале на знала, как отнестись к приставаниям старика, но природа таки свое взяла. Тем более что старший наследник, наезжая из Питера домой, все реже вспоминал об исполнении супружеского долгу. Горе-муженек, видно, чувствуя конкурента в лице предка, пытался вымещать зло на законной супруге. Короче говоря, бил, хотя и получал сдачи. Людмила женщина не из слабых – но все равно всякий приезд мужа на каникулы знаменовался ссадинами и синяками на юном женском теле. В Питере у старшего наследничка текла своя бурная и сладкая жизнь. А если сказать вернее, утекала. Он вовсе не имел планов по окончании учебы возвращаться на родину и наследовать «империю» отца. Да и брак свой ранний он давно рассматривал как нелепую ошибку туманной юности. Только вот боялся наследничек признаваться в этом родителям. А перед женой, поняв, что Люся патологически порядочна и не будет стучать, уже и не таился. Называл супругу всякими словами, сплошь оскорбительными. Сына же (которого, к слову, зовут Денис) перестал считать за своего. По крайней мере, он в этом убедил себя.

   Конечно, Люся не святая. Кой-кто не захочет – кобель не вскочит. Она и не скрывает, что мужская ласка для нее значит многое. Ее связь с тестем – не только драматическое недоразумение. Вероятно, ежели бы она хранила верность, жизнь Люсина потекла бы в ином русле. Но что случилось – этого уже не переиграть. Однажды, уже на пороге дома, перед тем как уехать в милый сердцу Питер, муж высказал Люсе все, включая и ее связь со стариком. Завязалась драка. В пылу Люся так двинула своего любезного супруга, что тот отлетел на три метра, ударился головою о что-то острое и отдал богу свою мерзкую душонку.

   Конечно, Людмила перепугалась. По счастью, коттедж стоит на самой окраине города, на опушке леса. Женщина оттащила труп в чащобу и упокоила мужа в торфяной яме. Около месяца она вешала лапшу родственникам покойника, утверждая, что супруг, мило попрощавшись с семьею, благополучно отбыл в Северную Пальмиру.

   Напряжение, однако, нарастало. Тесть, чуя неладное, донимал невестку допросами, да к тому же он затеял целую операцию по поиску сына, подключив местных бандюг. Кольцо неуклонно сужалось. В конце концов Люся, сдав сына матери в деревню, пустилась в бега. Ей повезло: аккурат в городке гастролировала преступная группа жуликов, странствующих по Руси. Аферисты дурили провинциальных чиновников и бизнесменов, вымогали у них деньги на разнообразные «грандиозные проекты», сулили доверчивым «буратинам» исключительный барыш и вовремя сваливали, оставляя лохов с носом.

   Люся в этой банде пришлась ко двору. Во-первых, она обладает своеобразной харизмой, что помогало втираться в доверие, а во-вторых, разделила ложе с главарем преступной группы, человеком в общем-то порядочным и даже в чем-то благородным. Полгода жуликов носило по стране, и надо сказать, Людмила вошла во вкус. Свою долю она отсылала матери, предупредив, чтобы та держала язык за зубами. Все хорошее рано или поздно кончается. Однажды Люся покинула «бригаду», прихватив значительную часть общака. Она просто устала от бесконечного «перфоманса»; необходимость носить маску чрезвычайно утомляет психику.

   Было очень трудно передвигаться по стране, поскольку Люся была объявлена в розыск. Из посланий матери она узнала, что труп таки нашли, убийца установлен и на Люсю объявлена охота. Тесть продал часть своего бизнеса, нанял команду головорезов – только лишь для того, чтобы найти и наказать невестку «по понятиям».

   Несколько месяцев Людмила слонялась по стране в поисках хоть какого-то убежища. В Беловодье она попала как бы случайно. Почувствовав, что в очередной гостинице, в которой она ненадолго остановилась, за ней кто-то следит, она купила на рынке скутер и рванула из города в прямом смысле «куда глаза глядят». Ехала очередным проселком, и навстречу ей попался мужик. Оным оказался Жора, идущий в райцентр за лекарствами для своих старух. Люся остановилась, чтобы спросить его о том, куда она попала, то есть, ей надо было сориентироваться. Разговорились. И сориентировалась. Вечером Люся уже осваивала свой новый дом.

  – Смерть Берии

   Честно говоря, Петрович, пришедший утром на смену, вынужден был меня растолкать. Говорит: «Дрых ты, Ляксей, как тот крокодил, проглотивший теленка! Аж причмокивал...» Перекурили это дело. И вновь я открыл для себя, что я что-то делаю впервые. Например, встречаю утро на колокольне. Чудно: отсюда слышно, как Кирилл с Мефодием свою литургию служат. Тоже ведь, чудаки: я ведь читал, что в оскверненном и неосвященном храме службы не допускаются. А вот интересно... они монахи. Типа. Им оружие вообще-то разрешено носить?

   Обсудили вчерашнее. Петрович склонен считать, что ничего особенного не произошло. Надо, конечно, до конца понять, что за козлы в том лагере обитают. Может, хорошие люди. Чего мы все на негатив-то настроены? Или пошли на поводу у старух, будто жаждущих увидеть конец света? Ну, так – для разнообразия жизненных впечатлений. А то всю жизнь тут – ничего такого... экстремального и не увидели. Если не учитывать, что я вся их неказистая жизнь по сути – перманентный «экстрим». Сверху видна обычная слободская суета: кто-то выгоняет скотину, кто-то в огороде, в поле. Детишки торопятся в избу, где у дяди Васи школа. Туман сегодня не упал росою, поднялся кверху. По крыше колокольни застучали робкие дождевые капли. Сегодня будет пасмурный день.

   Под крышею, на деревянной доске черная надпись: «Боже праведный и милосердный, спаси нас от всех бед и напастей. Аминь!» Будто углем написано. Интересно, как давно? Может тот самый инок, ведший когда-то дневник, приложил руку... По преданию, колокола утоплены где-то в болоте. От бабы Лены слышал легенду: якобы в случае страшной беды, ежели враг захочет погубить Беловодье, колокола выйдут из чрева земного и сами собою зазвонят. Ворог, охваченный паническим ужасом, побежит без оглядки. Часть захватчиков утопнет в болоте, а выжившие дадут зарок больше никогда сюда не возвращаться. Смешно было мне наблюдать, как Люсьен слушала бабу Лену, раскрыв свой очаровательный детский ротик. Прониклась... А бабуля могла бы устроиться в Большом Мире сказительницей. Ездила бы по стране, бабло срубала. Талант.

   Уже начал я было спускаться по скрипучей лестнице на бренную землю – резкие далекие щелчки сотрясли воздух. Петрович сверху воскликнул: «Ляксей! С северо-востока стрельба. Очередями, блин...» Лицо оптимиста исказила гримаса, которую и словами-то не опишешь. Кажется, мужик недоумевал. Петровичу хотелось верить в то, что ничего страшного не случилось... до выстрелов хотелось – а теперь... Аутотренинг исчерпал свой ресурс. Все наши в слободе будто по приказу прервали свои занятия, встали – и напряженно вслушивались. Больше не стреляли, но люди продолжали стоять. Немая сцена, картина Репина.

   Уже через десять минут в направлении предполагаемой пальбы выдвинулась целая наша экспедиция из восьми вооруженных мужиков. В том числе и я. Выйдя за периметр, двигались осторожно, старательно всматриваясь в марево и сверяя каждый шаг. Довольно скоро мы вышли на медвежью тушу. Жора почти сразу признал: «Ё-мое... Берия!» Этого косолапого охотник так прозвал за его вредный подленький характер. Любил, скотина, выскакивать из кустов и пугать тех, кто неосмотрительно заходил на его территорию. Вонючая туша Берии буквально изрешечена пулевыми отверстиями. Даже мне, охотнику малоопытному, видно, что зверь яростно метался, вероятно, пытаясь спастись. Поломанные ветви, примятая трава, разбрызганная кровь... Черные глаза Берии широко раскрыты, в них навечно застыл ужас. «Это ж сколько надо втюхать в такую тушу, чтоб убить! – воскликнул Игорек. – Глядите...»

   Игорь протянул ладонь. В ней лежали несколько гильз. Сам я не слишком разбираюсь в оружии. Игорек пояснил: калибр 5,45 – такой имеет автомат АКС-74, оружие, с которым в армии воюет спецназ. Стволы легкие компактные, надежные. Разве только, убить сложновато – пулька мала. Чтобы повалить взрослого медведя, надо в нем проделать дыр двадцать. Он же к осени отожрался уже, все пули в сале застрянут. Похоже, Берия по своему обычаю хотел позабавиться, припугнуть гостей. Вот, вляпался...

   Мы обследовали прилегающую местность. Жора насчитал не меньше пяти типов человеческих следов. Было не слишком приятно таскаться под моросящим дождем. Но что делать... На сей раз пришельцы смело отошли от русла Белой, а передвижение в болоте требует нехилых навыков. Смелые ребята зашли в наши глухие края... Похоже, довольно опытные, и наследили они, по оценке Жоры, крайне немного.

   Т-а-а-ак... На медведя с таким оружием не ходят. И на что же они тогда шли? Я сходил к туше Берии. Случайная встреча? Ну, даже я, уж какой лошара, знаю: ничего случайного в мире не бывает. Почему-то меня тянуло еще разок взглянуть на морду лесного хозяина. Жалко мне было зверюгу – вот что. Оскалившаяся пасть, желтые клыки... Тут я понял, чего именно я подсознательно хочу. А хочу я еще раз убедиться в том, что эдакая зверюга умеет бояться. На сей раз испуга в глазенках Берии я все же не прочитал. Скорее, мишка был похож на обыкновенное музейное чучело. Равнодушные ко всему пуговки... душа животного уже там – в мирах, где нет всей этой грёбаной суеты. И очень человеческая поза. Как будто медведь закрывал лицо лапами – ну, как ребенок – а злодеи его добивали в упор. Хладнокровные, ядрена вошь.