355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Гелий Рябов » Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией] » Текст книги (страница 16)
Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 12:21

Текст книги "Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]"


Автор книги: Гелий Рябов


Соавторы: Алексей Нагорный
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 36 страниц)

– Верно! – закричали в толпе. – Вон их!

– Чего вы слушаете поповских прихвостней! – заорал Скуластый. – Мало это жеребечье отродье попило нашей кровушки! Бей, круши поповский балаган! Да здравствует советская власть!

Коля переглянулся с Машей – она кивнула: вот она, проверка. Вот она. А Басаргин еще ничего не понимал. Он стоял в растерянности и беспомощно оглядывался. Коля пытался поймать его взгляд, мысленно кричал ему: «Берегись! К такому мы не были готовы! Это опасно! Очень опасно!» Но Басаргин чего-то ждал. Коля повернулся к Серафиму и наткнулся на его насмешливый, холодно-изучающий взгляд.

Между тем провокаторы вытащили спрятанные в голенищах сапог ломики, молотки, дубинки и начали разбивать иконостас, сбрасывать и топтать иконы.

– Долой самодержавие! – орали они. – Долой попов! Долой опиум для народа!

Басаргин и его помощники пытались задержать, остановить озверевших хулиганов, но тех было гораздо больше, они вошли в раж и легко сломили сопротивление представителей власти. Исполнителей сбили с ног и связали. Басаргина ударили ломиком, и Коля увидел, как по его лицу расплылась огромная клякса крови.

Анисим еще сопротивлялся. Он отбивался кулаками и ногами, но оружие не применял – вокруг были люди. Он хрипел – кричать уже не мог:

– Граждане. Остановите их. Неужто не видите.

– Бей! – Громилы внесли бидон с керосином, опрокинули и подожгли.

– Да чего же мы смотрим, мужики! – крикнул наконец кто-то. – Разве ж советская власть может допускать такое? Это подстрекатели!

Началась всеобщая свалка. Коля снова посмотрел на Машу. Она стояла с застывшим, безразличным лицом. Но Коля понял, о чем она сейчас думает. «Его убьют, помоги ему», – кричали ее глаза. «Нет… Ты же знаешь – я не должен вмешиваться, что бы ни случилось», – мысленно отвечал ей Коля. И снова натолкнулся на вопрошающий взгляд священника: «Что, отрок, с кем ты?»

Басаргин упал, толпа сомкнулась над ним. Пожар разгорался.

– Воды! Воды несите, православные! – вдруг завопил Серафим. – Сгорит божий дом! – Он повернулся к новобрачным, добавил с усмешкой: – Ну, милиционера нашего, небось, свои же и убили. Не знал я, не знал, что среди советских служащих такой разброд – кто куда, кто куда…

– Уйдем, батюшка, – попросила Маша. – Тошно мне.

– Уважим невесту, – кивнул священник. – Идем, Коля. – Они вышли из церкви. Навстречу бежали бабы с полными ведрами.

– Спасайте, спасайте божий храм, касатушки, – ласково сказал им Серафим.

Коля вытер с лица пот и сажу:

– Устроили вы нам праздник, спасибо.

– Проверку я вам устроил, как и обещал, – спокойно сказал Серафим. – Цена-то – ох, великая, ну и на проверку пришлось не поскупиться. Скажу сразу: ты и она – не знаю урки ли, но не с большевиками вы, нет. Не родился еще на свет такой большевик, чтобы друга и партийного брата его на глазах убивали, а он не вмешался. Отныне я вам верю, ждите, уже недолго осталось.

– Правда всегда торжествует, батюшка, – вздохнул Коля. – Восторжествует она и теперь, знаю это.

Коля и Маша ушли в дом. Из церкви выходили люди, крестились, говорили Серафиму сочувственные слова. Вынесли Басаргина.

– Хоть бы живой он был. Хоть бы живой… – Маша отошла от окна, посмотрела на мужа, и вдруг губы у нее задрожали: – Коля, – сказала она, – сколько у тебя седых волос.

– Ничего, – Коля стиснул голову руками. – Ничего. На крупный счет дело пошло, не ожидал я. Был миг – думал, не выдержу, брошусь к Анисиму. Я пойду к нему… – Коля встал. – Не бойся, я в своем уме. Слежку Серафим снял. Нет среди большевиков такого, кто не пришел бы на помощь другу. Даже ценой жизни. Прав Серафим, и поэтому слежку он снял.

Басаргин остался в живых. Его изрядно помяли, в голове у него гудело, но могучий организм, закаленный в юности подобными стычками, выдержал. К вечеру Басаргин постанывал, но чувствовал себя довольно сносно. Когда Коля вошел в избу, то увидел на табуретке, около топчана, на котором лежал Басаргин, незнакомого человека в городском костюме. Рядом стоял еще один – совсем молодой, лет двадцати, в вылинявшей гимнастерке и ботинках с обмотками.

Коля молча пожал Басаргину руку, тот сказал:

– Штатский – это Коломиец, из ГПУ. А в обмотках – Швыдак, секретарь укома партии. А я уже здоров, так что не теряй времени на расспросы. Одно скажу, товарищи: чувствуется у Кондратьева петроградская выучка! Это какие же нервы надо иметь!

– Ладно! – смутился Коля. – Не обо мне речь.

– Спасибо, – Швыдак пожал Коле руку, улыбнулся: – Дело, конечно, не в том, что ты приехал, и все началось. Как диалектика учит? Накопилось – изменилось. Однако авторитет Советской власти роняем! Бандиты, кулачье. Актив у нас есть? Мужик, бедный и средний, за нас – в подавляющем большинстве! За чем же дело стало? Давай, Коломиец, доложи обстановку.

– Активизируется кулак, – Коломиец одернул пиджак, словно это была гимнастерка, и Коля понял, что уполномоченный ГПУ – человек в недавнем прошлом военный и привык носить форму. – Выступления отмечаются повсеместно, по всей губернии, – продолжал Коломиец. – Жгут хлеб, обливают керосином, активистов убивают… Действовать нужно немедленно, но есть закавыка: наши люди не смогли выявить все группировки, руководителей, базы… А это в нашем деле – гласное…

Вошел Тихон:

– Слышь, Анисим, там к тебе на службу человек прибыл – говорит: из Питера. Документ имеет – из Ленинградского уголовного розыска. Ну, я рискнул его сюда привести.

– Давай, – кивнул Анисим.

Коля сразу понял, о ком докладывает Тихон. И когда вошел Витька, представил его:

– Это наш товарищ, ездил по специальному заданию в Новгород. Что узнал?

Витька осмотрелся:

– Основные ценности к новгородским перекупщикам поступили из ваших мест. Каналы пока не выяснены, но я установил, что руководит всем делом опытный бандит, с дореволюционным, можно сказать, стажем. Кличка – Черный. Предполагается, что имеет отношение к духовенству.

Коля и Басаргин переглянулись.

– Я с бандой «законтачил», – сказал Коля. – Они уголовники, а у меня как-никак – опыт. Мы с женой представляемся им блатной парой, битые, мол, много видели, седыми стали…

– Что ты предлагаешь? – спросил Швыдак.

– Влезу к ним, завоюю авторитет. Подготовлю выступление всех групп разом, соберу вожаков.

– А мы их раз – и квас, – задумчиво сказал Коломиец. – Банды без главарей – это сброд. Хорошая мысль! Дельная! Остатки банд с помощью наших людей разложим изнутри. Сагитируем – разойдутся…

Коломиец внимательно посмотрел на Колю:

– Как считаете, больше проверять вас не станут?

– Считаю, что станут. Но теперь уже легче будет…

– Вряд ли легче, – Коломиец покачал головой. – Не знаю, что они еще могут придумать, – главное, не ставить себя в положение, когда вынудят на самом деле убить кого-нибудь из своих. Чтобы этого не произошло, мы должны втянуть их в свою проверку – убедительную и точную. Я подумаю над этим.

– За жену не боишься? – спросил Швыдак. – Может, ей лучше отойти?

– Лучше, – кивнул Коля. – Но она не отойдет.

– Ладно. – Швыдак закурил. – Разошлись, мужики. Светает.

– Матери кланяйся, – Коля проводил Витьку до подъезда, – Бушмакину скажи: поручение выполняю по мере сил, пусть так и передаст Сергееву. А настроение у крестьян хорошее. В Советской власти у подавляющего большинства сомнений нет.

Спустя десять минут он вернулся в дом Серафима. Маша не спала.

– Ну что? – шепотом спросила она. – Как Анисим?

– Жив. Ничего. – Коля погладил ее по руке. – Ты извини, что я опять тебя втягиваю в свои дела.

– Муж – иголка, жена – нитка. Так меня учили в институте благородных девиц.

– Ты все шутишь. А я за тебя боюсь.

– Ты и должен за меня бояться. А я – за тебя. Давай спать, счастье мое… – Она улыбнулась – ласково и немного насмешливо. Так мать улыбается талантливому сыну – единственному и любимому.

Коля не уснул. Он думал о том, что десять лет назад в его жизни произошла та единственная и удивительная встреча, которая навсегда, до березки на краю могилы, делает человека счастливым, дает ему полной грудью ощутить радость бытия, дает ему крылья. Маша – настоящий и драгоценный подарок судьбы. Как страшно его потерять.

Серафим выглядел необычно: в холщовой рубахе, перепоясанный веревкой, в смазных сапогах.

– Вы, батюшка, никак мирянином решили стать? – пошутила Маша.

Серафим заткнул за веревку небольшой топор:

– В лес еду – дрова нужны. Может, составите кумпанию?

Коля и Маша переглянулись.

– Давно хотела в лесу побывать, да все случая не было, – улыбнулась Маша. – Съездим? Грибы пошли, земляника.

– Съездим, – кивнул Коля. – Трогай, святой отец.

Они выехали за околицу. У опушки леса, на обочине, сидел Скуластый, дымил самокруткой. Встал, поклонился:

– Бог в помощь, батюшка.

– Садись с нами. Мы вот решили за ягодкой прокатиться.

– Ягодка к ягодке, – бандит подмигнул Маше. – Вот и малинник, правильно я говорю? – он попытался ущипнуть Машу, но она взяла его за нос, сказала угрожающе:

– Грабки убери, локш потянешь.

– Ишь ты, – нахмурился бандит, но на всякий случай отодвинулся.

– Правильно, не распускай рук, дурак, – кивнул Серафим.

Коля одобрительно посмотрел на жену.

Въехали в чащу – свет померк, колеса зачавкали по жидкой грязи. Сидели молча. Приближался решительный момент, и все хорошо это понимали.

– Благостно, – потянулся бандит. – Хорошо. В этой глухомани никакая власть не достанет. Верно я говорю, начальник? – Он недобро посмотрел на Колю.

– Ешь раз назовешь меня начальником – пришью, – ровным голосом пообещал Коля. – Понятно объяснил?

Из-за деревьев выскочили двое, схватили лошадь под уздцы:

– С прибытием, батюшка.

– Все в сборе? – Серафима словно подменили. Голос его окреп, приобрел командирские интонаций, он выпрямился, сразу стал выше ростом.

– Конду сыграли, ельна ждет, – осклабил гнилые зубы бандит.

Серафим с усмешкой посмотрел на Колю:

– Ты, наверное, понял? Нас ожидают представители повстанцев.

«Ишь ты, – подумал Коля. – И название придумали из времен французской революции… Повстанцы. Ах вы, сволочи недорезанные…» А вслух сказал:

– Лучше бы с политикой нам не вязаться. За политику ГПУ к стенке ставит.

– Нынче без политики хода нет, – сказал бандит. – Вот батюшка, спасибо ему, нас просвещает.

Вошли в охотничью избушку. Вокруг – Коля успел заметить это – расположился лагерь: не менее двухсот – трехсот бандитов, перепоясанных патронными лентами, с пулеметами. Священник, поняв, что Коля потрясен увиденным, сказал торжествующе:

– Хороший сюрприз? От большевичков пыль пойдет. По всей губернии затрещит их антихристова власть!

– Затрещит, – искренне согласился Коля. – У вас ведь сила. А власть к такому не готова, это уж можете мне поверить. Даже я, битый-перебитый, не ожидал…

– Знакомься, – сказал Серафим.

– Да мы, я чай, знакомы, – улыбнулся шедший навстречу Феденька. – Здоров, Коляча…

– Здоров, Федя. А ты, однако, поумнел.

– А ты? – прищурился Феденька. – Вот и проверяли мы тебя, и Потылиха через твою бабу – здрасьте вам, – поклонился он Маше, – вроде бы подтвердила, что свой ты кулик в доску, а после нашей встречи и стычки в вагоне сумление у меня. Вот хошь убей, – есть в тебе душок ГПУ! – Он снова улыбнулся.

Коля тоже улыбнулся:

– Я за такие слова надысь одному дурачку уже пообещал дыру провертеть. Тебе прощаю по старой дружбе. Здравствуйте, господа.

Рядом с Феденькой сидели за столом еще двое: первый – Никодим, в мужицкой одежде, худой, заросший седой щетиной; второй – в грязной, изношенной офицерской форме – лысый, похожий на отставного интенданта. Его все так и звали – Лысый.

Оба промолчали, и Коля продолжал:

– Говорю сразу: на вашу политику мне плевать. Я – «вор в законе», блатной, чтобы вы знали, и у меня свой интерес. Я вам продаю мыслю – как дорваться до власти, вы мне позволяете награбить столько, сколько мы вдвоем с моей марухой на плечах подымем и унесем… Речь не о барахле, само собой, а об рыжье. Зайдем в банк, в «Торгсин», заберем, что поглянется, и ла-та-ты.

– Не дорого ли просишь? – спросил Лысый. – Нам тоже деньги нужны – на движение.

– Я не прошу. Я цену назначаю. Я продаюсь вам – если нужен, конечно.

– Мне пусть позволят выбрать золотые украшения, – сказала Маша. – Сверх всего. А на себе мы много ли унесем, миленький? Пусть дадут нам транспорт – автомобиль какой-нибудь комиссарский, мы его нагрузим доверху и ладненько.

– Круто заворачиваешь, – буркнул Никодим. – Я пока не вижу, за что платить.

– Скажу. – Коля сел, навалился на стол. – Вас – много, но это видимость одна. Чтобы в губернии власть взять – надо вдесятеро больше. Знаю людей с оружием, опытных – человек сто. Скажу им слово – они к вам перекинутся.

– Где эти люди? – спросил Серафим. – Кто они?

– В свое время я их вам объявлю. А суть вот в чем: всем, кто против Советов, надо бы собраться и договориться – под единым началом план придумать – кто откуда бьет, да и ударить разом! Конечно, навсегда мы власть не захватим, но дней десять продержимся, пока комиссары будут чухаться. А за это время – активистов в расход, хлеб спрячем – сожжем, повсюду сунем наших людей. Пущай коммунисты возвертаются – у них земля под ногами гореть станет!

Все долго молчали.

– Заманчиво, – вздохнул наконец Серафим.

– Заманчиво, – кивнул Лысый. – Только где гарантия, что мы соберемся, а нас ГПУ в оборот не возьмет?

– И возьмет, – улыбнулся Феденька. – Если своих мер не примем. – Он посмотрел на Машу. Коля перехватил его взгляд, и у него упало сердце. – Заклад нужен, – сказал Феденька, не спуская глаз с Маши.

– Ах ты, Мехмет… Хитер, как азият. – Серафим с уважением похлопал Феденьку по спине. – Выкладывай, что придумал.

– Заклады разные бывают, – Феденька с садистским наслаждением взглянул на Колю. – Иной заклад вроде и дорогой, а хозяин на него наплюет в случае чего. Верно я говорю, Коляча? Ладно, не отвечай, сначала дослушай. Есть, братцы, такой заклад, что его даже гадюка не предаст. Скажем так: для матери – ребенок ейный, для мужика – любимая его… Догадался, Коляча?

– Нет, – Коля побледнел, отодвинулся от стола. Рука невольно поползла к поясу.

– Не надо. – Лысый приставил к голове Коли дуло нагана. – Сиди тихо, думай. А за штаны не хватайся.

– Нет, – снова сказал Коля.

– Да, – Маша встала, подошла к Феденьке. – Хочешь из меня фортыцер[1]1
  Фортыцер (жарг.) – предмет, с помощью которого прикрывают действия при краже


[Закрыть]
сделать? А я не боюсь. Чего нам бояться, Коля? Или мы их продать хотим? Остаюсь я.

– Ладно. – Коля тоже встал. – Будь по-вашему. Хоть волос с ее головы уроните – вечная вам память будет.

– Ты нас не стращай, – осклабился Феденька. – А чтобы уж совсем мне уверенным быть – такой я недоверчивый уродился, ты, Коляча, возьми на себя Оглоблю – Анисима, товарища Басаргина. С юности он мне ненавистен, ты уж доставь мне наслаждение, пришей его… Где и как и кто свидетелем будет – мы тебе скажем. Принимаешь?

– Дурак ты, – презрительно сказал Коля. – Да хоть сей секунд!

…На обратном пути, покачиваясь в телеге рядом с Серафимом, Коля думал о том, что очень сильно недооценил бандитов, а главное – позволил-таки им поставить себя в ситуацию, когда необходимо стрелять в своего, в Басаргина, и другого выхода практически нет.

Басаргин спокойно выслушал Колин рассказ, почесал в затылке:

– Придумаем что-нибудь. Вот с Машей твоей – это, сказать по-научному, и в самом деле неувязка. Черт их знает – лишь бы они глупости какой с ней не сделали. Все-таки мужичье озверевшее.

– Ты мне об этом лучше не говори, – стиснул зубы Коля. – А то я поеду туда.

– Э-э-э, – протянул Коломиец. – От тебя ли слышу, герой. Их, брат, умом надо побеждать, а не только числом или пулями. Ну, с отрядом этим ты, прямо скажем, придумал хорошо. Прямо сейчас начну подбирать и готовить надежных людей, поместим их в лесу, километрах в тридцати – сорока от лагеря. Но что с Басаргиным делать, вот вопрос. – Коломиец улыбнулся. – Давай, Басаргин. Тебе, как кандидату в покойники, первое слово.

– Пальни в меня холостыми, – сказал Басаргин. – А уж я постараюсь притвориться мертвым…

– Он-то пальнет холостыми, – сказал Коломиец. – А они проверят боевыми. Тебе, брат, и притворяться не придется. Тут надо построить острую и точную комбинацию. Вот если бы у Серафима были ценности…

– Наверняка есть, – сказал Коля. – Забыли про сообщение Виктора? Кличка – Черный, из духовных… Регулярно снабжал перекупщиков золотишком.

– Я выманю Серафима в уезд, – сказал Коломнец. – Ты проведешь у него негласный обыск. Законные основания для этого у нас налицо. Возражений нет? Принято.

На следующий день возбужденные жители Грели повалили на площадь: прошел слух, что по всему уезду церкви будут ликвидированы, а в первую очередь – в Грели. Прибежал Серафим, взошел на паперть.

– Братья и сестры во Христе, – начал он негромко и проникновенно. – Пришел и наш черед пострадать за веру православную… Не остыл еще пепел в нашем храме после недавнего нападения хулиганствующих советских активистов, как пришло новое испытание: верьте, как верю я, что без плохого нет и хорошего, а стало быть, все это от господа нашего, примем же со смирением. Я еду к отцу благочинному и вместе с ним буду добиваться справедливости у властей предержащих.

Толпа запела «Спаси, господи, люди твоя». Серафим сошел с паперти и направился к телеге, благословляя толпу направо и палево, словно епископ. Потом сел в телегу. Толпа опустилась на колени.

– Уезжает, – сказал Коля. – Можно начинать.

Коля, Коломиец и Басаргин разошлись по комнатам. Выстукали стены и полы. Осмотрели сундуки и шкафы. Ничего подозрительного не было. Басаргин взмок и улегся на пол, раскинув руки.

– Не то делаем, – сокрушался Коля. – Меня так учили: «кто спрятал, что спрятал, где спрятал…» Вот и раскиньте мозгами.

– Ну кто спрятал? – привстал Басаргин. – Священник, если сказать по-научному, – поп.

– И второе ясно, как божий день, – пожал плечами Коломиец. – Спрятал ценности – золото, бриллианты, еще какую-нибудь чепуху. А вот – где? Ответь, если знаешь?

Коля подошел к иконам.

– Смотрел уже, – сказал Басаргин.

– Плохо смотрел, – отозвался Коля. – Прятал священник, бандит, где? – Коля начал снимать иконы, взвешивая их на руке. Снял последнюю – это была плохонькая, примитивно написанная «Смоленская богоматерь». – Ого! – Коля протянул икону Коломийцу. Тот качнул ее на руке:

– Ровно свинцом набита.

– И мне она показалась тяжелой, – заметил Басаргин. – Я решил, что она от сырости тяжелая.

– От сырости, – укоризненно сказал Коломиец. – Давай, Кондратьев.

Коля отодрал бархат, которым икона была заделана с обратной стороны, и все увидели, что в доске имеется квадратная деревянная вставка – вроде дверцы. Коля поддел ее ножом, и на скатерть хлынули драгоценные камни и золото в монетах разного достоинства. Здесь были и пятерки, и десятки, и даже пятнадцатирублевки – каких Коля и не видел никогда.

– А молодец мой Витька, – обрадовался Коля. – Верно вышел на Серафима.

Коломиец взял один камушек, осмотрел.

– Бриллиант… Каратов на пять потянет. – Он разворошил всю кучку: – Здесь в твердой валюте – охо-хо!

– Тыщ на десять, – сказал Басаргин.

– На сто, если не на двести… – Коломиец положил бриллиант на место. – Аккуратно все заделай и повесь назад, – сказал он Коле. – Есть план… Они предлагают тебе убить Анисима?

– Ну? – Несмотря на поучения Колычева и Маши, Коля так и не сумел избавиться от этого «ну»…

– А мы им предложим убить Серафима.

Коля вытаращил глаза:

– Ты… ты угорел, Коломиец. Думай, что говоришь! За что им убивать своего главаря?

– Им будет за что, не волнуйся. Но с точки зрения законности у нас должны быть очень веские основания для такой акции. Тем более, что проведешь ее лично ты.

– Я? – Коля даже отодвинулся от Коломийца. – Нет!

– Ты выполняешь задание, ты солдат революции, слова «нет» не может быть, – холодно сказал Коломиец. – Слушай, как все это будет. Вернется поп, дашь мне знать. Я приду к нему, ты и двое свидетелей из банды должны будете сидеть в засаде, но так, чтобы видеть и слышать мой разговор с Серафимом. В результате этого разговора бандитам, – Коломиец усмехнулся, – и тебе, – он подчеркнул это «тебе», – станет ясно, что попа и меня надо убить. Давай твой кольт.

Коля, ничего не понимая, послушно протянул Коломийцу свой револьвер.

– Смотри. – Коломиец достал из кармана и заменил в барабане кольта один из патронов. – Я поставил холостой. Проворачиваем барабан так, чтобы первый выстрел был боевым, а второй – холостым, ясно тебе?

Коля все понял, но решил дослушать до конца.

– Первый выстрел в попа, второй – в меня, – сказал Коломиец. – Не перепутай, иначе их задание ты выполнишь вдвойне: все-таки я – уполномоченный ГПУ, стало быть, – выше участкового уполномоченного милиции.

– Ты еще можешь шутить, – оторопело сказал Басаргин. – Ну и башка у тебя, Коломиец. Тебе бы академиком, научно сказать, быть.

– Или папой римским, – поддержал его Коля. – Не обижайся, план изощренный, на грани дозволенного.

– Время теперь, можно сказать, за все грани перешло, – рассуждал Коломиец. – Говорю сразу: на преступление тебя не толкаю, все будет в рамках закона.

В дверь постучали. Коломиец и Басаргин отскочили за портьеру, Коля открыл. Это был Тихон.

– Лукича… – начал он, давясь от рыданий. – Лукича убили и Платониду… На глазах мальчонки убили, гады…

Басаргин вышел из-за портьеры:

– Иди, Тихон. Нельзя тебе быть здесь, иди. В руках себя держи.

Тихон ушел.

Коломиец вздохнул:

– Брат его двоюродный этот Лукич. Жаль мужика. Нашенский был по всем статьям! Пойдем, Басаргин, нужно все выяснить.

Коля долго сидел в своей комнате и размышлял над предложением Коломийца. Что ж. Ему не раз приходилось убивать врагов-бандитов в открытых вооруженных схватках. Но теперь… «Маша у них, – думал Коля. – Разве они на моем месте раздумывали бы? Убили бы Машу без всяких-яких, при малейшем подозрении… И еще убьют, не дай бог! – Коля даже вздрогнул от такой мысли. – Ну нет. Нет, Кондратьев, никаких колебаний. Не я – так меня. А Серафим – бандит и трижды заслужил свою участь».

…Утром, когда Коля умывался, у колодца появился Тихон, повернул в сторону кладбища. Коля двинулся следом. Когда последние дома околицы скрылись за боярышником, пышно разросшимся среди могил, Тихон сказал:

– Думаешь, я тебя сюда так привел? – Он подошел к двум осевшим холмикам, провел по ним рукой. – Поговорить мы в любом месте могли бы… Это могилы твоих родителей, ты их искал, но не нашел. Вот, смотри.

Коля опустился на колени. Холмики были едва видны – давно осели, заросли высокой травой.

– Мне Коломиец настрого запретил тебе говорить, – голос Тихона дрожал. – Но я скажу, я для того тебе и показываю эти могилы. Серафим их убил, родителей твоих… Феденька дом поджег, а двери колом подпер. Серафим ему приказал.

– Я догадывался. – Коля встал. – Говори суть дела.

– Пусть у тебя рука каменной станет, – глухо сказал Тихон. – Читай… – Он протянул Коле лист бумаги. Это был приговор. За активную, доказанную свидетельскими показаниями борьбу против Советской власти, массовые убийства советских активистов, поджоги, бандитские налеты и грабежи коллегия Псковского ГПУ приговорила служителя культа Серафима Воздвиженского к высшей мере социальной защиты.

– Исполню, – Коля вернул приговор и хотел уйти, но Тихон остановил его.

– Лукича знаешь кто убил? Сам Серафим. – Тихон заплакал. – Детей наших крестил. Родителей отпевал. Тать, места ему на земле нет! – Тихон помолчал несколько мгновений, взял себя в руки и продолжал: – Они к нему в дом ночью ворвались… Всех выгнали на улицу. Главный был с завязанным лицом – сидел в седле, командовал. Велел Лукичу отходную молитву читать, а тот задиристый, плюнул ему в лицо. Ну, главарь и расстрелял его собственноручно. А Платонида главаря узнала: Серафим это был. – Тихон снова замолчал, потом добавил: – Так что ты не сумлевайся. – Он заморгал, сгоняя слезы, высморкался в огромный холщовый платок. – Твое дело правое. Исстари заведено: бешеную собаку убей без пощады!

Коля слушал Тихона и вспоминал свою встречу с Лукичом и Платонидой. Тогда – сами полуголодные – они радушно напоили его и Машу молоком. Лукич суетился около трактора, вел бесконечные разговоры о будущей артели. И вот их нет. Они прожили недолгую жизнь, прожили ее в голоде, холоде, бесконечных заботах о хлебе насущном, о полене дров, об одежонке. Потолок в избе – углом вниз. Пол в избе – углом вверх. Всегда больные, золотушные дети – теперь последний сын остался сиротой. Всегда горе, нужда, долгие зимние вечера, бесконечные, выматывающие душу ночи, когда нечем укрыться, а утром нечем разжечь печь. И вот теперь, когда пришли, наконец, иные времена и впереди, пусть далеко, но забрезжил рассвет и стало ясно, что стоит жить на земле, и счастье – это не поповские проповеди, а земля, которая принадлежит тебе и кормит вдосталь, платя добром за стертые руки, сбитые ноги и спину, которую к заходу солнца уже не разогнуть, – вот теперь, когда все стало так обнадеживающе хорошо, – бандитская пуля обрывает жизнь, а рассвет снова сменяет ночь, уже навсегда.

«Нет им пощады… И не должно быть, – подумал Коля. – Пусть получат полной мерой, ибо сказано справедливо: „какой мерой меряете – такой и вам отмерено будет“…

* * *

– Как знаешь, – Коля повернулся, чтобы уйти. – Если потом начнутся провалы – я тебя предупредил, на меня не вали!

– Подожди, – Феденька разгладил записку, еще раз прочитал. – Тут сказано – в десять… Давай так: я пошлю тебя, ты посмотришь…

– А ты скажешь, что я все придумал? – спокойно возразил Коля. – Нет уж. Пойдешь со мной.

– Если ты, не дай господь, прав. – Феденька жалко сморщился и всхлипнул: – Я, Коляча, от разрыва сердца кончусь! Ты меня пожалей! Я Скуластого пошлю, лады?

– Твое дело. Веришь ему – посылай, – нехотя согласился Коля и удивился тому, как неожиданно совпала кличка бандита с тем прозвищем, которое он, Коля, дал ему при первой встрече. – И второго кого-никого пошлю, – оживился Феденька. – Если ты, не дай господь, не обмишулился, – вот и выйдет из вас троих трибунал! – Феденька захохотал. – Ну, уж вы сами там решайте. А в случае, если ты, не дай господь…

– Завел шарманку, – перебил Коля. – Как там маруха моя?

– Да ничего, – вздохнул Феденька. – Еще двоих приложила – ходють с опухшими харями. Зверь она у тебя, не любит людей.

– Если что – я из тебя, блаженный, кирпичей для храма наделаю, – пообещал Коля.

Феденька помахал рукой и скрылся в лесу.

Нужно было придумать, как выманить бандитов на встречу Серафима с Коломийцем.

И Коля придумал. На листе ученической тетради Коломиец по просьбе Коли написал: «Встретимся у вас в 10 вечера. Необходимо обсудить очередное задание. Обеспечьте сохранение интимности». Потом Коля скомкал записку и поджег. На обгорелом обрывке читалось следующее:

«… ретимся у вас в 10… обсудить очередное… сохранен…»

– Представлю записку Феденьке, – сказал Коля. – Я посмотрю, как он откажется это проверить.

– Согласен, – кивнул Коломиец. – Он не откажется. Будь начеку.

…Феденька бесновался, выходил из себя и каждые три секунды выдергивал из кобуры наган.

– Не верю! – вопил он истерично. – Это ты, Коляча, придумал! Да мало ли какая записка? Серафим? Отец? Нет!!!

Встреча была назначена на десять, и главной заботой Коли было сделать так, чтобы Серафим к этому времени никуда не ушел. Коля то и дело заглядывал в горницу, но все шло по плану – Серафим водрузил на нос очки и старательно шелестел страницами библии.

Без четверти десять Коля вышел во двор – его уже ждали Скуластый и Лысый, из руководства банды.

– Веди, – приказал Лысый.

– Из моей комнаты я в горницу дыры провертел, – сказал Коля. – Все видно и слышно. Занимайте места, я пойду ему скажу, что посланный приходил, Федя меня в лес зачем-то требует…

Все прошло гладко: Скуластый и Лысый уселись у наблюдательных отверстий, Серафим без малейших подозрений отпустил Колю. Пробило десять. Коля осторожно влез в окно своей комнаты и занял место рядом с гостями. Прошло еще пять минут. Внезапно с улицы осторожно постучали в ставень. Серафим удивленно выглянул:

– Кто там?

– Я, – послышался голос Коломийца. – Откройте, Черный.

Серафим покачнулся, схватился за сердце. Потом заметался по горнице. Коля торжествующе посмотрел на бандитов, те переглянулись в растерянности.

«Только бы он вошел, только бы он успел, пока Серафим не схватился за маузер. В комоде маузер, в верхнем ящике», – лихорадочно соображал Коля.

Коломиец вошел вовремя:

– Одни, как и условились?

Серафим хватал ртом воздух – он был настолько обескуражен, настолько не мог ничего сообразить, что Коля с радостью понял: первый раунд схватки выигран.

– Давайте сразу к делу, Черный, – продолжал между тем Коломпец. – Сообщение ваше мы получили, это гражданский ваш подвиг, мы считаем, что вы за него заслуживаете всяческой похвалы теперь и снисхождения в будущем. Если вы на самом деле сдадите нам вашу группу, мы гарантируем вам немедленный отъезд за границу, в любую страну по вашему желанию, и даже сохраним вам это, – Коломиец снял икону «Смоленской богоматери», вскрыл тайник и высыпал на скатерть содержимое.

Серафим застонал и повалился на стол лицом вниз. Он пытался что-то сказать, но у него ничего не получалось, он только мычал.

– Чтобы дать вам возможность легальной деятельности, церковь в Грели решено не закрывать, – сказал Коломиец.

– Ну, хватит! – пробормотал Лысый. – Тут и недоумку все ясно. – Он взвел курок нагана.

– Нет, – повернулся к нему Коля. – Нет, уважаемый. Поп не верил – мне. Мента пришить велел – мне. Жизнь под пули ставил – мою. А сам кто? Предатель, гнида, ссучившийся поп!

Коля выдернул из-за пояса кольт, с криком ворвался в горницу; он играл, ломал, что называется, комедию, но вдруг в какой-то момент подумал, что этот крик и искаженное лицо – это не комедия, а самая настоящая ненависть.

– Бей продажных! Бей!

У Серафима было узкое, белое, иконописное лицо. Он вяло прикрывал его обеими руками и что-то бормотал – неразборчиво и быстро. Коля выстрелил. Серафима отбросило к столу, он упал на него и остался лежать, раскинув черные рукава рясы, как крылья.

Коломиец рвал застежку кобуры. Она не поддавалась, и тогда Коломиец бросился навстречу Коле, и в этот момент Коля выстрелил второй раз. Коломиец закричал что-то и покатился в угол избы. Коля сгреб драгоценности в карман:

– Керосин тащите, он в коридоре! Торопись, фраера…

Лысый и Скуластый послушно приволокли бидон с керосином. Лысый посмотрел на Серафима, потом ногой перевернул Коломийца:

– Знакомый… Да никак это… – он восторженно взглянул на Колю и взмахнул пухлыми ручками: – Это же сам… Коломиец! Ге-пе-ушник! Н-да, молодой человек… Далеко пойдете, это я, бывший жандарм, вам говорю. И бывший офицер контрразведки. Позвольте руку пожать…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю