Текст книги "Газета День Литературы # 102 (2005 2)"
Автор книги: Газета День Литературы
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)
Владимир Винников
АЛЬМАНАШЕСТВИЕ
Единого литературного пространства в нашей стране уже не существует. Такое впечатление невольно складывается при чтении полупериодических изданий, альманахов, выпускаемых и в так называемой «столице», и в так называемой «провинции». Хаотическая и эфемерная мозаика альманахов, в которой может появиться и тут же исчезнуть что угодно, где угодно и когда угодно, как нельзя лучше подчеркивает отсутствие в современной России «музыки эпохи», да и эпохи как таковой. Воистину – нашествие альманахов…
Золотой меч. Литературный сборник / сост. Александр Тутов. – Архангельск, 2004, 226 с., 1000 экз.
Поскольку это уже шестой сборник "по итогам литературного конкурса «Нордкон», как заявлено в предисловии к «Золотому мечу», данное издание вполне можно отнести к ряду альманахов. Отличительной и вовсе не случайной чертой его следует признать исключительное внимание к сказочной фантастике в «русском духе», причем этот «низовой» жанр действительно востребован в современной литературе. «В последние годы народ во всем мире совершенно помешался на сказках. Взрослые люди читают детские книжки о мальчике, летающем на метле, о чудовищах, пришельцах и прочей сверхъестественной чепухе. Такие сочинения выходят многомиллиоными тиражами, а лирической прозе отведено место в литературной резервации. Меня это, надо признаться, здорово раздражало – пока я не обнаружил, что тоже пишу сказки на старые популярные сюжеты… От того, что носится в воздухе, не убережешься», – пишет Александр Кабаков в ультралиберальном «Знамени» (2005, № 1), как бы не замечая собственной тонкой коннотации между тем, что «носится в воздухе» и пресловутым Гарри Поттером. Но такие же «русские», а равно и «нерусские» сказки-фэнтэзи можно сегодня найти и в ультраправом журнале «Мракобесъ», и в аполитично-коммерческих издательских проектах… Природа подобного «помешательства» нуждается в особом изучении. Но в общих чертах можно предположить настолько нечеловечную реальность современной жизни, что людям оказывается просто необходим уход от нее в иную, особенную, сказочную, фантазийную реальность, где, тем не менее, существует именно человечная шкала ценностей, а добро остается добром, зло – злом, должное – должным, а недолжное – недолжным. Не могу сказать, что в архангельском сборнике представлены шедевры жанра, однако «чистую линию» сказочного неоромантизма, проведенную здесь, в целом можно только приветствовать.
Балтика. Художественно-литературный и публицистический журнал, 2004, № 1.– Таллин, 2004, 248 с., тираж не указан.
Пилотный выпуск международного журнала «Балтика» под редакцией Владимира Илляшевича – несомненное событие в отечественной культуре. Как-то слишком легко в перестройку и 90-е годы отказались русские в Прибалтике от своей «исторической родины» и всего, что с нею связано, слишком уж были готовы «хоть тушкой, хоть чучелом» оказаться в западном потребительском раю вместе с «пострадавшими от советской оккупации» балтийскими республиками. И вот всё это – уже Евросоюз и НАТО, та же участь ждет, наверное, и Калининград, куда и откуда теперь можно попасть только по загранпаспорту. Нынешнее разделение русских по разным государствам уже воспринимается как культурная данность (оба «альманаха в альманахе»: «Православный собеседник» и «Генеалогия и геральдика в Прибалтике», – посвящены ведущим фигурам Русской Православной церкви, видимо, выступающей ныне в качестве «центра кристаллизации» русской культуры, растворенной в Прибалтике. Впрочем, учитывая нынешние демографические тенденции, видимо, и русским в России пора осваивать прибалтийский опыт, осваиваться в новой для себя роли «национального меньшинства» в собственном государстве. Тем более, что, как сказал президент Путин, «лозунг „Россия для русских!“ могут поддерживать либо придурки, либо провокаторы».
Гостиный двор. Литературно-художественный и общественно-публицистический альманах. – Екатеринбург: Уральский рабочий, 2004, № 15, 320 с., 2500 экз.
Конечно, тот факт, что альманах Оренбургской писательской организации печатается в «столице Урала», может показаться нонсенсом, но, в конце концов, печатаются же многие московские журналы в Финляндии. Предваряет же этот выпуск сверхактуальная и сегодня цитата из статьи В.И.Вернадского 1922 года, посвященная «естественным производительным силам», а проще говоря – сырьевым ресурсам России: «Количество богатств природы, находящихся в распоряжении человечества, всегда ограничено. Если ход истории дал одному народу их много, а он их оставит лежать втуне, от этого страдает всё человечество. И он может их удерживать от мирового обмена и использования до тех пор, пока он для этого достаточно силён…» (т. е. способен использовать свои богатства самостоятельно. – В.В. ).
Прекрасная повесть Александра Филиппова «День козла», в которой рассказывается о неудавшихся покушениях на первого президента России, «Деда», в городке Козлове, вполне достойна страниц любого «толстого» журнала. Взять его речь на площади перед местными жителями и одновременно – «на мушке» у снайпера.
"– Пришипились, понимаешь, по кабинетам, народ обобрали, в ярмо запрягли, а сами жируют! – бушевал Дед. – Скажите, хотите вы жить лучше – так, как при мне? Штоб, понимашь, доллар – шесть рублей?
– Да-а!!! – тысячекратным вдохом отозвалась площадь.
– А работать с утра до ночи хотите?
– Не-е-т!
– И правильно. Будет вам, дорогие кызылкумцы, доллар два рубля стоить. Или рупь. Если меня опять президентом изберете.
– Да-а-а! – неистовствовала площадь.
– И штоп, понимаешь, зарплата – не ниже тыщи долларов! – несло Первого Президента.
– О-о-о!!! – охнула площадь.
– В неделю!
– А-а-а!!! – взревела толпа.
Президент победно оглянулся на стоящее позади местное руководство.
– Во, видали, как с народом разговаривать надо?.."
Так что «не в нём дело. А в нас».
Русское эхо. Литературно-художественный журнал. – Самара, 2004, № 4(21), 224 с., 1000 экз.
Даже странно, сколько авторов и произведений уместилось в этом выпуске «Русского эха» – 41! Что и позволяет отнести данное издание к разряду всё же альманахов, а не журналов. Тем более, это многообразие материалов, по сути, никак не организовано и набиралось едва ли не «в порядке поступления». Так, например, информация о Днях славянской культуры и письменности в Самаре на 100 с лишним страниц разнесена с информацией о XII съезде Союза писателей России, проза идет вперемешку с поэзией и «юбилейными» новостями. А жаль. Миллионная Самара, судя по всему, вполне могла бы претендовать на статус одного из важнейших литературных центров страны.
Коломенский альманах, выпуск восьмой – М.: Изд-во журнала «Москва», 2004, 480 с. 1000 экз.
Близость к столичной литературной жизни и одновременно определенная дистанция от нее придают «Коломенскому альманаху» изысканное своеобразие. Где и когда бы еще в рамках одного издания могли сосоедствовать, например, Юрий Кузнецов с Владимиром Новиковым? Разве что в какие-то уже давние то ли былинные, то ли литинститутовские времена… И вряд ли где-нибудь еще мог быть опубликован последний роман Михаила Маношкина «На исходе каменного века». Всё как будто в стороне от стремнин нынешнего литературного процесса, но так, по капле, и прибывают воды в наших реках.
ЛИТРОС. Литературный альманах. – М.: концерн «Литературная Россия», 2004, № 5, 296 с., 1000 экз.
Пожалуй, самое солидное из рецензируемых изданий. Новая повесть Вильяма Козлова «В ожидании чуда» – непритязательная вроде бы история любви, переплетенная с историей творчества. Но – возможна ли вообще любовь в современных условиях? Не в том «безбрежном» понимании слова «любовь», которое пропагандируется сегодня, а в непреходящем, вечном? «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею и всем разумением твоим… Возлюби ближнего своего как самого себя…» Чудо ли – любовь? Повесть Вильяма Козлова утверждает: да, несомненно. Можно жить как угодно – она дается не по вере и не по делам, а только по милости Божией… Концепция понятная и даже интересная, но – надо ли здесь продолжать евангельские аллюзии?..
«Мистическая» повесть Яны Жемойтелите «Калевальская волчица» о деревенской женщине-оборотне подтверждает как несомненный талант автора, так и его, как бы это помягче выразиться, специфический характер: «А если и бегала я волчицей, так что тебе-то с того? Мне только жаль, что тебе не дано такого счастья отведать, что я испытала. Так и сгниешь в своей избушке, воли не вкусив, или от водки помрешь… В месяц раз всего, при полной луне, меня к волкам тянет, и ничего я с этим сделать не могу, хоть ты меня режь!» – говорит ее героиня Катерина-Кроткая своему «человеческому» мужу Косте. Да, такая вот жизнь у нас пошла, такой вот реализм кругом, что волчицами бабы выть готовы…
Ну и без «современных сказок» тоже не обошлось – как, впрочем, и во всех других альманахах. Здесь две сказки представлены Александром Калько – одна, как водится, с хэппи-эндом, а другая без. Но обе со смыслом жизнеутверждающим.
По-хорошему «технологичны» записки Юрия Минералова «Писатель у компьютера» – о разных операционных системах и программах, весьма небесполезных для «сочинителей слов». И т. д.
Василий Казанцев
ВСЁ ЭТО – СЧАСТЬЕ…
Прекрасному русскому поэту, давнему автору «Дня литературы» и «Завтра» – 70 лет! Желаем юбиляру крепкого здоровья и новых творческих успехов!
***
Над росяным, с отливом воска,
Сияньем спеющих хлебов
Зари далёкая полоска
Горит. Как первая любовь.
И так же чисто и крылато
Парит. Прозрачная насквозь.
И так же ясно, как когда-то,
Сулит. Всё то, что не сбылось.
***
– Не обошла тебя работа,
Не обошла тебя нужда,
Не обошла тебя забота,
Не обошла тебя вражда.
И день погожий. И ненастье.
И светом веющая весть…
И обошло лишь только счастье?
– Так это ж счастье всё и есть.
***
Бежит ребёнок по поляне
Цветущей, солнечной весной,
И не видать конца поляне
Цветущей, солнечной, лесной.
Бежит поляной ровной этой,
Не зная, есть ли ей конец.
И вот он видит: ровной этой,
Цветущей, солнечной – конец.
Сейчас ребёнок обернётся —
Опять бежать травой густой.
И с грустью тайной улыбнётся:
Нет перед ним поляны той.
Совсем, совсем уже другая —
Не так распахнута, светла.
Она же вовсе не такая,
Какой лишь миг назад была…
Пройдут года, но не сотрётся
Тот след во мгле густых стеблей.
Еще яснее отзовётся
В душе – сквозь холод лет и дней.
Ребёнок вновь сюда вернётся,
Вновь пробежать – другой весной.
Придёт, сквозь слёзы улыбнётся:
Нет на земле поляны той!..
***
Всё меньше смотрю на полотна,
Тона их и полутона,
Всё больше – на сбившихся плотно,
Молчащих
Вокруг
Полотна.
Смотрю не на стиль, не на облик
Картины, глядящейся в зал, —
Смотрю с удивленьем на отблеск
Её
В любопытных
Глазах.
На то, как скользят мимолётно
По линиям – им всё равно.
На то, как почти неохотно
Вбирают
В себя
Полотно.
Как чутко и робко затихнут…
И вдруг, полыхнув как гроза,
Воскликнут – как будто возникнут
Внезапно
Другие
Глаза.
***
В день весенний, когда я пшеницу
Сеял, в небо свой взгляд вознося,
Знал я крепко: нельзя торопиться,
Но и медлить, и медлить – нельзя.
В день, когда и полол я пшеницу,
Небеса о погоде прося,
Тоже ведал: нельзя торопиться,
Но и медлить, и медлить – нельзя.
Спелость зёрен блеснула медово,
Будто солнцем густым налилась.
Вот теперь-то помедлю я вдоволь,
Вот теперь-то помедлю я всласть.
Ветер свистнул мне, вея прохладой,
Что отныне спешить мне не надо.
Что теперь-то, конечно, не надо.
…Но и медлить,
И медлить – нельзя.
Александр Бобров
РОДНЫЕ ЛЮДИ
ДЕНЬ ЛИТЕРАТУРЫ
…А небеса, как думы, – хмуры
От зимних, слякотных дождей,
Но всякий день литературы
Не мыслим без родных людей.
Они родные не по крови
(Каких в нас только нет кровей!),
А в несменяемом покрое
Трех старомоднейших идей.
Идея первая:
Россия
Святей и больше, чем страна,
Которую превозносили
За то, что просто есть она.
Другая дерзкая идея:
На холодающем ветру
Хранить надежду, леденея
В душе:
«Нет, весь я не умру…».
Идея третья —
С третьим Римом
Несочетаема вовек:
Быть сыном и притом – любимым…
Поэт – наивный человек.
ПАМЯТИ ВЛАДИМИРА СОКОЛОВА
В конце Татьяниного дня,
Когда темнело,
Весть, леденящая меня,
Уже летела.
Через барьеры Кольцевой
Автодороги,
Через овраги под Москвой
И перелоги.
Через карьеры и пустырь,
Где ветер – резкий,
Через Никольский монастырь,
Святой Угрешский.
Раздался звон колоколов —
Они скорбели:
Свет Николаич Соколов
Исчез в метели…
ПРЕДПОСЛЕДНИЙ СНЕГ
А.П.
Кружится в поймах рек,
Медлит над веткой вербной
Легкий, весенний снег,
Может быть, предпоследний.
Дышащая вода
Смоет снежинок пятна,
Вышла из-подо льда
И не уйдет обратно.
Запахи вновь остры,
Птицы живей летают,
Ленточные боры
Зелень в пейзаж вплетают.
Гляну за них – поверх —
И различу за ними
Сквозь предпоследний снег
Облик твой, легкий смех,
Ставшие вдруг родными.
БАБОЧКИ АЛЕКСАНДРА ПРОХАНОВА
Вдоль солнцевских кварталов криминальных,
Церковных и кладбищенских оград
Из дальних стран и местностей недальних
Ко мне сухие бабочки летят.
Средь зимних дач и перелесков марта
Они мерцают ярче снегирей.
Их собирает человек азарта
Меж двух непримиримых лагерей.
Превыше всех кремлевских истуканов
И прихвостней крылами шелестят,
Летят твоей метафорой, Проханов,
Литотой и гиперболой летят.
Мы никогда не сможем притерпеться
К тому, что подло, пошло, тяжело.
И легким стуком отзовется сердце
Лимоннице, не взятой под стекло.
САД «ЭРМИТАЖ»
Валентину Устинову
Сад «Эрмитаж» – московский вертоград.
Я не бывал в нем, если разобраться,
С тех светлых пор, как двадцать лет назад
В честь «Братчины» гуляли мы по-братски.
Для ресторана сада «Эрмитаж»
Ты был весенним, щедрым и везучим,
А мир огромный был взаправду – наш,
Поскольку поэтически озвучен,
Воспет, запечатлен и донесен
До тех, кто верил в молодые песни,
Которые мы пели в унисон.
Мы и сейчас поем порою вместе!
СНЫ ПОЭТА
– Я вижу сны на уровне Петрарки. —
Однажды Виктор Боков пошутил.
Такой урок – что мертвому припарки,
Кто этой высоты не ощутил.
А я скажу, как ни было б сурово,
Что постараюсь до конца пути,
Увидеть сны на уровне Толстого,
Ну, может быть, Владимира Кострова,
Но только уж не Дмитрия Пригова
Иль Губермана, Господи прости…
ПОСТМОДЕРНИЗМ И РЕАЛИЗМ
Проверяет на истинность
Время
наши слова.
С ослепительных лиственниц
Облетела листва —
Все хвоинки-хвоёвинки
Утонули в воде…
Где ж вы скрылись, Еременки,
Бунимовичи – где?
Все Эпштейны, хваленые
Невпопад и впопад.
Елки вечнозелёные
Так реально стоят,
И в мороз – молодецкие,
И готовые в срок
Хоть на праздники детские,
Хоть на смертный венок!
ТАТЬЯНЕ ПЕТРОВОЙ – В ВЯЗНИКАХ
То ветер повеет сурово,
То снег продолжает полёт,
Но снова Татьяна Петрова
Заветные песни поёт.
И голос, родной и звенящий,
Звучит по-над Клязьмой сильней,
Нетающий и настоящий,
Как все, что за нами.
За ней!
У ПАМЯТНИКА БРАТУ
Весенние дожди на северных просторах.
А в Лемболове густ сосновый аромат.
Но снег еще в лесу,
И лед на тех озерах,
В которые с высот глядел мой старший брат.
Он до сих пор в пике…
Глаза земли прикрыты,
Но скоро синевой и светом полыхнут.
Припомнив судьбы тех, что были здесь убиты,
Все трудности свои я не сочту за труд.
Как много я прошел, как радужно увидел,
Как часто жизнь моя безоблачно текла!
И если ранил я кого-то и обидел —
Да видит старший брат – конечно, не со зла.
Горящий самолет, сужающийся в точку,
К высокому зовет который год подряд…
Всё чаще выхожу
К озерам в одиночку,
Все пристальней гляжу,
Выдерживая взгляд.
ЧАСТУШКИ В ЧЕСТЬ 100 НОМЕРОВ «ДНЯ ЛИТЕРАТУРЫ»
Не садись-ка на коленку,
Предлагаю потерпеть:
Про Володю Бондаренку
Я частушки буду петь.
Как заходит русский спор —
Говорит, что он помор,
А когда достанут сало,
Говорит, что он – хохол.
(Рифма – плохая, а сало под горилку – хорошее…)
Ты про это, я про то,
Ты про сто и я про сто,
Ты про сотню номеров.
Я про сто твоих врагов.
Мы на них с прибором ложим.
Хорошо, что есть враги,
Это значит: что-то можем —
Вот такие пироги!
Дорогой мой друг Володя,
Чёрным днем и светлым днем
Что в комоде – то и в моде,
Что имеем – то поём.
Ты про это, я про то,
Ты про сто и я про сто,
Я про сто твоих врагов
Ты про сотню номеров.
Игорь Клошар
ПОЖАР МОСКВЫ
ПОБЕДА БОНАПАРТА
Москва – моя. И пламя унялось
Лишь копоть, копоть на гвардейцев лицах!
Дороги; сколько топать довелось
Беднягам за отцом-самоубийцей.
Смертельных волн седой Березины
Их ждет еще скупое очищенье.
В их душах вера; Боже, что за сны
Я смог им подарить! За это – мщенье?
Не трогайте гвардейцев, мужичье,
Вам вилы – для работ, не для убийства.
Но снова плебс с победой, этот черт
Надолго ль оставляет рабский бич свой…
А нам, еще живым, уже шагнуть
Пришлось в прибой легенд-воспоминаний
Москвы. Она моя – вот в этом суть
Пожара, победившего сознанье.
***
Я жду твою радость, прикрываю твой страх,
Горяч твой язык на голодных зубах…
Это чувство подпольно прекрасного сна
Сводит горло, когда окружает война.
Я нон-грата. Парады прошли вдалеке,
Затянув горизонт, словно шрам на руке.
Да, в железных коробках тяжелых машин,
В этом мире, где тело боится души,
Сколько надо нам смелости и волшебства,
Чтобы твердо стояли большие слова
И поток чьих-то глаз, языков и ушей
Не захлестывал ласковой песни твоей!
Не пылают дома, не стучит пулемет —
Но презрение к людям уже не умрет.
Я фон Штирлиц, и связь не отменит никто,
Пока греет металл электрический ток.
Колли! Колли! Прием: говорит дворянин,
Если проще – дворняга, не любящий спин.
Моя честь – это верность, и я не уйду.
Жду за рацией, хоть в невишневом саду.
АНАРХИЯ
Съешь меня, Алиса – вырастешь большая,
не забронзовеешь с кепкой на башке.
Пресловутой мышкой глянь из-под сарая
темной своей доли, с кисточкой в руке.
Нарисуй, Алиса, домики в пожаре,
пулемет в работе, вскрытого мента…
Да забудь заботы любой тебе твари;
всё, что ни свобода – ложь и маета.
Бог тебя и этак вряд ли позабудет —
что Ему бумажки, клички и тела?
Обними покрепче тех, кого осудят
за святое дело очерненья зла.
Съешь меня, Алиса, вряд ли на другое
я пойти успею так, чтоб не зазря.
Мне же в небе солнце кажется луною,
от луны съезжает крыша втихаря.
***
Не спрашивай поэта о любви —
Запутается он в противоречьях.
Не стоит слушать голову Предтечи,
Пока нас возбуждает танца вид.
Вы слышите? Игралищам конец;
Когда б была игрой – надежда… Судьи!
Он молча улыбается на блюде
Мозаикой сатурновых колец.
***
Греешь мне сердце, так засыпая слева
словно еще при жизни мне светит слава,
словно уже не нужно стола и крова,
словно сейчас говорю я такое слово,
что, как и смерть, в этом мире пребудет вечно,
преображая души призывом к свету…
Руки крест-накрест. Дрожь укрывает плечи.
Гребень хребта на плоском – и нет ответа.
ПРО ПУШКУ
Жила-была девочка с воздушным шариком
чувства ее были столь неглубоки, что просвечивали
не только под солнцем, но и под луной.
Поэтому даже в постели врала она неубедительно.
Мужчины вскоре оставляли ее хладное тело,
зараженное лихорадочной душой.
Однажды полюбила она по-своему усатого пушкаря.
Говорит он девочке: полезай ко мне в пушку —
я тебе полет по небесам организую,
а то ты такая сухопутная вся, даром что ли крещеная.
Девочка же осторожничала и в небеса не хотела.
Сбрил он тогда усы залихватские своею собственной рукой,
забился в жерло каленое и сам собой в облацы выстрелил.
Потому как любовь наверх тянет – до девочек ли тут.
Пусть себе просвечивают там, внизу.
***
Цепочки глаз, как нить огней, —
Ненастный город в снежном поле.
Цепочка в пальцах, и на ней —
Знак отречения и воли.
Как много лиц – тяжелых чаш
Среди снежинок слов парящих.
Кресты и строки. Что отдашь,
Чтоб сделать это настоящим?
Как гоношистых, смутных душ
Пусты граненые стаканы!
Любить, доверить, жди, приду —
Следы глаголов в речи рваной.
И в этой рвани бывших слов
Блеснет кольчужною прохладой,
Когда малым-мало спалось,
Тропа евангельского сада.
Юрий Ключников
ВЫБОР
(Письмо президенту)
Как Вам спится в Москве?
Не дрожит ли земля под кроватью,
та земля, на которую
многим теперь наплевать?
Каждый мыльный пузырь
набухает заботой приватной,
что ещё бы урвать,
как бы спрятать чего под кровать.
Приценяется Джон,
или Джордж, или Жора Иваныч
обменять эту землю
на доллары, евро и так…
Но страна – не кровать
и не девка продажная на ночь,
не потерпит она
бесконечный торговый контракт.
И колышется твердь,
и вода быть спокойной не в силах,
и взбешенное солнце
нам дух обжигает и плоть,
потому что весь мир
и навершие мира – Россию
не для торжища общего
создал когда-то Господь.
Мир тошнит от акафистов
в честь «распродать и потратить»,
не приемлет Земля
монетарного Зверя печать.
Никогда за историю
Русью не правил контрактник,
как Вы сами просили
однажды себя величать.
Что ни шаг, то провал,
что ни выстрел, то мимо и мимо.
Мономахова шапка
на слабых макушках трещит.
Даже пуделю ясно,
что лжедемократия – мина,
что лишь властная воля —
спасение наше и щит.
Я не лезу в стратеги,
а также в советчики власти,
я со всеми иду,
спотыкаясь, шатаясь, греша.
Не хочу Вас учить,
что не в деньгах, мол, русское счастье,
но когда только в них —
пропадают страна и душа.
Да, страна не матрёшка,
её не продать на Арбате.
Сбросят царство Кащеево
Вождь и народная рать.
Ну, а вас она вспомнит,
что был-де такой гастарбайтер
или строгий отец —
это Вам, президент, выбирать.
***
Мне неважно, глаза твои
круглые или косые,
что записывал ты
в приснопамятной пятой графе,
но когда твоё сердце
трепещет при слове «Россия»,
значит, вправе бродить
по её первозданной траве.
Я не знаю, что ждёшь ты
от Бога, от власти, от века,
но когда твою родину
топчут бандиты и блуд,
ну а ты без конца
верещишь о правах человека,
то уж точно известно,
что ты – из породы иуд.
Мне неясно, зачем
мечем мы перед свиньями бисер.
Неизвестно, когда
к нам на помощь придут небеса
и в каком государстве
Спаситель наш будет прописан,
но уж точно не в том,
где нам долларом застят глаза.
Но мне важно и ясно,
я в этом, как в солнце, уверен
и об этом для всех,
кто услышать захочет, пою,
что ни доллар, ни мор,
ни шестёрки библейского Зверя
уничтожить не в силах
священную землю мою.
***
Не затем, чтоб с грехами расстаться,
Не для праздных томлений души
В оны веки к пустынникам-старцам
Наши гордые прадеды шли.
И какой-нибудь грозный воитель,
Весь в былых и грядущих боях,
Перед тем, кто жука не обидит,
На коленях смиренно стоял.
Чтоб любовь и во мраке дышала,
Чтоб в жестоких трудах бытия
Возвышалась, добрела, мужала
Дорогая Россия моя.
***
Я верю, что Россия уцелеет.
Не потому, что лучше стран иных,
Что витязи её служить умеют
За нищенские деньги
И не ныть.
Что женщины российские красивей,
Что мир не раз от гибели спасла.
Не может зло расправиться с Россией,
Поскольку никому не помнит зла.