Текст книги "Газета День Литературы # 127 (2007 3)"

Станислав Золотцев «ОГНЕЛЮБЫ»

«Сибирские огни»: старейший, но не стареющий журнал.

...Сначала – глянем на Россию глазами писателя-историка. Герой его романа, по должности обязанный всё примечать, вот что приметил, проделав путь от Тобольска до Москвы:

«И в самом деле, что за чудо – город Москва? Какой уж век рот твой разинут и ненасытен! Ещё ни разу ты не поперхнулась соболиной шкуркой, всё глотаешь и глотаешь... А теперь вот ещё один подсвинок народился и крепчает обжорством – Питер! Попрожорливей матки становится...»

Знакомый мотив, не правда ли? Можно даже оказать – актуальный. Но не спешите подозревать автора романа, повествующего о поздних петровских временах, в «осовременивании» изображения, ничуть. Роман «Князь-раб» барнаульца Александра Родионова (вторая книга его же романа «Азъ грешный», удостоенного премии им. В.М. Шукшина) живописует именно начало 18-го века, и создавался он на основании множества «перелопаченных» автором исторических документов и хроник немало лет, задолго до появления «питерского фактора» в нынешней государственной жизни. Не в «параллелях» дело, и не надо скороспелых выводов вроде – «ничего не меняется на Руси». Изменяется-то как раз даже слишком многое, – но есть, однако, такая вещь, как природа. Людская... Тот же герой романа «Князь-раб» свидетельствует, ибо он «в том путешествии почувствовал всю природную огромность российскую. Но даже и её, этой огромности, не хватает, чтобы растворить и истребить половодьем, бурей, морозом всю ущербность человеческой натуры».

Но – предвижу я голоса, – коль скоро вся беда в неизменной ущербности людской природы, то тогда вообще нет смысла «царапаться», что-то делать, творить, душу отдавать чему-то во имя усовершенствования бытия. Да и те же романы писать, и стихи, книги и журналы выпускать – к чему? ведь ничего не изменишь к лучшему... Подобное слышится сегодня всё чаще, «идеология катастрофизма» поражает многие умы и сердца (даже у тех, кто ещё недавно был приверженцем «активного патриотизма») и немудрено: такова всё сгуща– ющаяся тяжесть социально-психологической реальности в России.

Журналы издавать надо! – вот самое первое, что я могу сказать в ответ на сии, отнюдь не риторические восклицания и вздохи. Понимаю всю наивность и даже нелепость этого «контраргумента», – но ведь, признаемся, едва ли не всё в нашей богохранимой стране, что стремится противостоять злу и разрушению, выглядит и наивно, и порой нелепо… Но – аргументы одно, а вот факты – ради них-то я и взялся за эти заметки. Роман А.Родионова, который, по моему глубокому убеждению, является новой вехой нашей исторической прозы – той, что в конце XX века стала связана прежде всего с именем великого Д.Балашова, той, что сочетает в себе строгий научно-документальный метод с художественно-патриотической страстной мыслью, – был недавно опубликован в журнале «Сибирские огни». В нём же несколькими годами ранее я прочитал стихотворение другого барнаульца Владимира Башунова (одного из талантливейших поэтов моего поколения, к несчастью, ушедшего в этом году), которое, по-моему, звучит своего рода эпиграфом ко всему, что «наивно и нелепо» сегодня на Руси:

Петухи поют в Костяках.

Топоры стучат в Костяках.

Мужики – как сошли с ума:

Обихаживают дома.

Тот веранду решил обшить,

Тот резьбой карниз обошёл.

Собираются долго жить,

И нарядно, и хорошо.

...Им-то видно, что всюду – клин:

Ни больницы, ни школы, ни

Клуба нет. Один магазин,

Да и то в урочные дни.

Им-то ясно, какой исход

Ожидает их через год,

Через два, ну, от силы три:

Все разъедутся... – А не ври!

Как с ума сошли мужики,

Как ночуют на облаках!

Смыслу здравому вопреки

Топоры звучат в Костяках.

Дети выбегут на угор...

Наигравшись среди травы,

Беззащитно глядят в простор,

Полный тайны и синевы.

Вот именно так – «смыслу здравому вопреки» – и делается у нас сегодня всё доброе и созидательное. Вопреки воцарившемуся унылому прагматизму псевдо-либералов. Наперекор «здравомыслию» их усердно вдалбливаемого в массы «неопозитивизма», вследствие коего этаким дурным тоном считается разговор о своей национально-культурной гордости. Только так, наперекор настроениям «катастрофизма», которые тоже вроде бы из здравомысленного взгляда на действительность вырастают, и можно сегодня заниматься таким делом, как издание русского патриотического литературно-художественного журнала (да, с одинаковым удельным весом всех составных его понятия). Тем паче – журнала регионального. Да ещё такого, чтобы в нём печатались не только хорошие, «крепкие», но и первоклассные автора прозы, поэзии и других жанров. Словом, для выпуска журнала «Сибирские огни».

...Странно было бы, конечно, если б постоянный автор да ещё и член редколлегии периодического издания отзывался о нём иначе как по-доброму. Но я пишу эти заметки не затем, чтобы «славу рокотать» своим новосибирским друзьям-коллегам. Хотя, несомненно, они того заслуживают все, начиная с Владимира Берязева. Сильный художник стиха с подлинно, не «политико-дугинским», а духовно-историческим евразийским мироощущением, он лишь с этого года стал руководить изданием, однако все предыдущие лет восемь «возрождённого» существования «СО» он был и «мотором» жизнедеятельности журнала, и, что называется, неформальным лидером его новосибирского авторско-редакционного ядра... Но – речь о другом. Тревожно и больно слышать всё чаще раздающиеся в личной литсреде (верней, в её «высших сферах») разговоры о том, что региональные журналы якобы обречены на вымирание. Мол, «швыдкое» Агентство поддерживает лишь два-три «своих»; «либеральные» – в мегаполисах, губернаторы и мэры, как правило, тоже равнодушны к высокому искусству слова; о Союзе (союзах) писателей и говорить нечего, кроме формального «учредительства» на титульном листе, какая от них поддержка... Словом, как выше сказано в стихах, «всюду – клин», не стоит тратить силы на то, что обречено. «А не ври!» – говорю словами незабвенного Башунова. Бытие центрального сибирского журнала – напомню, старейшего в стране (он основан в 1922-м, раньше всех советских «толстяков»), очень поучительно.

Кроме «СО», я держу в своём читательском (но отчасти и авторско-писательском) поле зрения целый ряд журналов, выходящих в центрах разных российских краёв. Одни из них – со «стажем», как издавна мной любимые «Север» и «Подъём», другие ещё молоды и даже слегка «гламурны», например, «Сибирские Афины» – Томск. Можно добавить сюда «Дон», барнаульский «Алтай», красноярский «День и ночь»... И, не конкретизируя, скажу, что состояние многих из них впрямь даёт основания для унылых толков о «вымирании». Но! – с ещё большей убеждённостью другое изреку: из всех причин их тяжкого, а то и кризисного положения «материальная» является наименее значимой… (Тут же с болью вспоминается ближний пример, столь ярко поначалу развернувшаяся, а потом исчезнувшая «Русская провинция»: её ли не поддерживали главы нескольких областей?) Дело прежде всего в том, что именуется «человеческим фактором». В верности известного высказывания вождя о кадрах... Недаром же авторы и редакторы новосибирского журнала звали себя «огнелюбами». И сегодня любой русский патриотический журнал (и в мегаполисе, и в глуби России) может не просто выжить, но выстоять, если только его создают «огнелюбы».

...Да, подобные тем мужикам, что «как сошли с ума... как ночуют на облаках», но при этом они и с житейско-прозаическими делами и хлопотами (вплоть до «менеджерских») на журнальном поприще должны справляться столь же мастерски, как те мужики с узорочьем изб. Надобна единая «команда» с умением одних заботиться о распространении издания, с умением убеждать людей из самых разных социальных слоев – от рядовых тружеников до бизнесменов и «персон власти»... И – конечно же, лидер, с признанным писательским именем и хотя бы местного масштаба известностью, обладающий максимумом качеств, кои надобны руководителю литературного предприятия в наши дни. А ещё (пожалуй, главное) ему и его «заединщикам» необходимо то, что Твардовский звал «генеральной думой» – самая сущностная идея, определяющая все линии развития журнала, та, вследствие которой он и отличается от иных подобных изданий, обретает «лица необщее выраженье»... Словом, «огнелюбам» региональным потребны все те же уменья, что и их столичным коллегам, – только вот «колотиться» и «царапаться» им надо как минимум втройне сильнее.

Если этого нет – журнал, даже с именитым «брендом», в лучшем случае влачит существование, выживает. Есть – он выполняет задачу, некогда означенную одним из лучших русских поэтов наших дней, писавшим о жизнестойкости таёжных реликтов: «...Задача не просто вцепиться и выжить,/ задача – так буйно и ярко цвести». Тогда и соседствуют на страницах издания столь «разнонаправленные» поэты, как автор этих строк, «почвенник-державник» Михаил Вишняков и самобытнейший из всех его коллег «либерального» толка Анатолий Кобенков (тоже, к несчастью, недавно ушедший). Тогда приходят в журнал не менее разные Виорель Ломов с поисково-сложным романом «Архив» (побывавшим недавно в «шорт-листе» Толстовской премии) и «твёрдый реалист» Василий Дворцов с увлекательнейшим и невероятно сочным по языку романом «Тегга Оbdoriа». Тогда определённо «красным» работам старейшего сибирского публициста В.Зеленского не звучит диссонансом выстраданная «Русофобия» столичного друга «СО» Ю.Кублановского. И М.Чванов своей уникальной работой-беседой с Верховным муфтием мусульман России «Это грозное слово Ислам или минарет имени... Иисуса Христа» уживается в пространстве издания со спорными размышлениями нынешнего лондонца Р.Бухараева на те же исламские темы. Так же, как фиоритурно-изысканный голос уже давнего «западноевропейца» поэта А.Радашкевича удивительным образом перекликается с трагическим и могучим гласом классика казахской поэзии Абая (в поистине конгениальных переводах незабвенного Е.Курдакова, чьи дивные стихи, раскрывающие душу современного русского таланта, тоже звучат на страницах «СО»)...

Все формулировки условны, но можно сказать так: «генеральная дума» Берязева со товарищи состоит в собирании всех лучших и здоровых сил словесности Сибири – и её «окрестностей», вплоть до самых дальних зарубежий. В немалой мере «Сибирские огни» созвучны на этой стезе «Нашему современнику» (пожалуй, единственный аналог среди столичных изданий этого масштаба): утверждение великой исторической миссии России и русского народа – вместе с утверждением дружества всех её наций и племён, вплоть до самых малых, их культур и цивилизаций.

...Хотя трудно себе представить на страницах столичного недавнего юбиляра, скажем, творения таких юных пиитических «задир», как недавно увенчанные лаврами молодёжных премий красноярец И.Клиновой и новосибирец В.Титов, – чересчур крута зигзагообразность их метафорик. А для рискового ежемесячника на берегу Оби – в самый раз... И вездесущий Л.Аннинский вряд ли понесёт свои эссе на Цветной Бульвар, в «СибОгнях» же они появляются...

Короче, любые трудности могут преодолеть в деле создания настоящего русского журнала люди, которые «собираются долго жить, и нарядно, и хорошо». Могут даже и «швыдких» чиновников одолеть – получить грант Агентства по печати для рубрики «Сибирь – территория людей». И сегодняшние «огнелюбы» прекрасно понимают: главное сокровище Сибири – сами сибиряки, особенно юные. И трудятся они для того, чтобы грядущие юные читатели, выйдя в поле русской словесности, увидели бы не свалку отходов «коммерциализации», а «простор, полный тайны и синевы...»

Валентин Распутин Я ВЕРЮ В РУССКУЮ ЛИТЕРАТУРУ Беседа с Владимиром Бондаренко

Валентину Григорьевичу РАСПУТИНУ – 70 ЛЕТ. ДОБРОГО ЗДРАВИЯ И ТВОРЧЕСКОЙ РАДОСТИ!

Владимир Бондаренко. Очевидно, чтобы полноценно заниматься литературой, надо только ей и жить. И возникает у многих вопрос: а нужна ли публицистика литературе? Что заставляет писателя отбрасывать замысел романа и обращаться напрямую к народу: «Не могу молчать!», «Дневник писателя», «Остров Сахалин», «Лад»? Это что – чисто русская черта? Великие писатели сжигают свои романы, отказываются от литературы, обращаются к проповедям. Им мало чисто художественного влияния на общество, они жизненными поступками стараются переломить ход событий.

Валентин Распутин. Для русской литературы как раз характерна высокая публицистика, без нее русская литература никогда не существовала. И не обойдётся до тех пор, пока будет оставаться русской. «Слово о полку Игореве» – это тоже публицистика. «Слово о погибели русской земли» – и это публицистика... Были времена, когда только из публицистики и состояла русская литература... В публицистике писатель равен себе и своим идеям, своему народу. В публицистике писатель говорит о том, что происходит на его земле, с его народом. Это возникает из необходимости иметь немедленный результат на наши усилия. К сожалению, такого немедленного результата не получается, но и без этих усилий нельзя, наверное.

...Суть наших разногласий с оппонентами – где искать Россию.

На задворках западного мира? Или в своей самобытной цивилизации?

Устраняться от выявления своей позиции по таким коренным вопросам никак нельзя. Если даже вся наша работа окажется бесполезной, все равно я бы себе не простил, если бы устранился от участия в борьбе. Даже какая-то капелька пользы может иногда перевесить всё.

В.Б. Ну а где ты сам, Валентин, думаешь искать Россию?

В.Р. Россию, особенно сейчас, надо искать в тысячелетней её толще. Надо искать в национальной России. Если говорить о том, каков результат нашей работы, то так называемое общественное мнение нам удалось склонить в пользу национальной России, – значит, результат налицо. Даже президент и его окружение взаправду или понарошку, но вынуждены говорить о национальной России. Пусть у них это риторика будет, но – риторика национальная и патриотическая. Я думаю, это один из доводов к тому, что наши усилия не были напрасны.

В.Б. Литература русская является частью души народной?

В.Р. Что касается русской литературы, тут ведь есть конечно отличие русской литературы от всякой другой литературы. У нас литература всегда была шире искусства. Даже в определении они всегда стояли отдельно, и впереди – литература. Литература и искусство. Литература у нас не была чем-то вымышленным, как во многих странах мира. Это было – выражение в образах народной судьбы. Литература всегда говорила о народе. Говорила об исторической судьбе России. Сейчас все подряд говорят о том, что русская литература уже умерла. Её хоронят со всех концов.

Такое господствующее ныне мнение о смерти русской литературы как-то давит на всех. Конечно, русская литература не может умереть, пока жива Россия. И даже больше того, если погибнет сама Россия, русская литература ещё переживёт ее на долгие десятилетия, и будут появляться новые шедевры. Благодаря исторической памяти, духовной памяти, русская литература будет ещё долго петь о той России, которой уже нет. Но я не думаю, чтобы Россия взяла и исчезла.

Была тысячу лет такая махина, такая глыбина, не может же взять и исчезнуть. В конце концов, древний Рим исчезал сотни лет. Византия исчезала сотни лет.

Не можем же мы за двадцать лет исчезнуть! Но Рим или Египет – страны, которые жили больше наверху. Россия всегда была утоплена глубже. Всегда жила какой-то подземной жизнью. При Иване Грозном и при Петре Первом, при Николае и при Сталине. Подземная Русь, как в айсберге, всегда была толще видимого внешнего слоя. Когда попытались извлечь уроки Октября, когда нынешние разрушители стали задумываться, почему воспрянула Россия после семнадцатого года, они пришли к правильному выводу – надо бороться с исторической Россией. Надо уничтожать ту невидимую подземную её часть. Они решили нынче поднять эту историческую невидимую подземную часть, слегка возвеличить, привести в Кремль, сделать видимой, приобнять, прославить. Они согласились даже с Православием и тоже привели Церковь в Кремль, с целью тут же подменить её, сделать её ряженой. С видимой Россией им легче бороться. В результате у нас сейчас наверху ряженая Русь, но подлинная Русь по-прежнему ушла в укрытие. Не согласилась существовать вместе с нынешней властью. Она опять в глубине. Когда надо снова вернётся.

В.Б. Подземная Русь, которая тебе так слышна, и является главной хранительницей России, выходит навстречу в годы бедствий, в Великую Отечественную войну, например. Она русифицирует любые космополитические проекты преобразований. Какие бы перевороты сверху ни проходили, движение подземной подлинной Руси идёт своим путём, она русифицировала обкомы и горкомы, она врастала в армию, проникала в ракеты и в открытый космос, благословляла полигоны и научные городки. И всегда русская литература – была (и есть) рупором этой подземной Руси, её выразителем. Пришли в октябре семнадцатого к власти троцкисты-интернационалисты с идеей мировой революции, Россия должна была исчезнуть. Минули десятилетия и вновь всплыла национальная Русь. Я уверен, то же произойдёт и сейчас. Подземная Русь вновь повернёт ход событий. Верховная власть легко была разрушена и в семнадцатом году, и вся внешняя петербургская аномалия вылетела в Париж и в Лондон, в Прагу и Харбин, отказавшись от имперского величия. А подземная Русь собрала новую, ещё более красивую и величественную русскую империю. Сейчас вновь легко была разрушена верховная, уже коммунистическая, власть, вновь голоса уныния и паники, вновь вся верхняя импозантная часть государства оказалась лишена воли к сопротивлению. Кстати, поэтому народ и не стал её поддерживать. Он чувствовал её гниль и обреченность, но это не значит, что сам народ лишён воли к сопротивлению. Он ждёт своего часа, он ищет требуемый поворот событий. Это всё та же древняя притча об Антее.

В.Р. Верхняя власть и в семнадцатом и в девяносто первом году переставала быть национальной. Всё-таки и в революцию 1905 года, и в февральскую революцию результаты либеральных усилий были немалыми. Они сделали Россию революционно-либеральной. Верхушка царской власти уже не была крепко связана с той народной толщей, о которой мы говорили. То же самое получилось и с коммунизмом. У власти была уже выдохшаяся извращённая часть народа. Извращённая властью, самодурством. Конечно, она не могла выдержать напора либеральной пропаганды, она позорно бежала.

В.Б. Ну, а как литературный раскол, разделивший нас на две разбегающиеся галактики, сотворивший две нигде не пересекающихся литературы, он был неизбежен? И хоть он и был организован не нами, а Евтушенко и его сподручными, может, теперь пусть так и будет? Спокойнее жить в своей среде, встречаться с единомышленниками? Необходимо ли нам новое сближение, новое срастание писательских союзов?

В.Р. При любой революции не может быть единства в культуре, в литературе.

Так было после семнадцатого года, так и сейчас. Я считаю, что это полезный процесс. Там тоже есть талантливые люди, есть талантливая литература, но у нас с ними принципиально разный взгляд на Россию. Зачем нам с ними ссориться, воевать. Пусть живут. И мы будем стремиться делать своё дело. В родной среде, в творческой, невраждебной обстановке. Мы можем говорить друг с другом совершенно откровенно. У нас хватает своих спорщиков, зачем ещё усиливать вражду? Уже совершенно ясно: кто есть кто? Всё определилось в литературе. Они тянут Россию на запад. Мы занимаемся своей национальной русской литературой – укрепляя её здесь.

В.Б. А что происходит с самой литературой? Почему ее почти не читают?

Куда делись миллионы читателей? С другой стороны, почему многие талантливые писатели молчат? Почему у многих пропала сама воля к писанию? Писатели почувствовали исчерпанность идей, не о чем писать, ибо не знают, что будет завтра. Не знают, куда идёт Россия. Кончилась целая цивилизация. Советская цивилизация. Что будет дальше – сейчас никто не знает. То ли монархия, то ли парламентская республика, то ли диктатура национальная, то ли колониальная. Даже на полгода мы не можем предвидеть. Писатель не знает, куда вести своих героев. Не знает нового языка...

В.Р. Найти себя в новых условиях и обрести новый язык, новую тематику талантливый писатель ещё может. Просто писатель не чувствует потребность и в себе. Три четверти писателей просто исписались. Исчез творческий дух, которым была наполнена наша литературная среда. Мы чувствовали, что людям нужны наши книги. Что их будут читать и будут покупать. Сейчас как бы выкачан творческий воздух. Когда твои книги не нужны, когда надо ходить просить и падать на колени для того, чтобы книжку твою издали, – в таких условиях писатель часто надламывается. Видишь ли, ещё в чём дело. Литературе после каждой революции приходится утверждать себя заново. Так было после семнадцатого года, так и сейчас. Требуется какое-то другое качество литературы. В двадцатые годы литература утверждалась вновь за счёт сильнейших художников – Платонова, Шолохова. «Тихий Дон» – это роман, который нельзя было не читать…

В такие моменты литература должна себя как бы по-новому утверждать. Вспомним, советская литература просто заставила себя читать. Как бы кто к ней ни относился, но она стала всемирным фактором. Это было новое слово. Появился Сергей Есенин, появился Андрей Платонов, литература осветила новый мир таким новым светом, что нельзя было не читать. Она заставила на себя обратить внимание всех...

Вот и сегодня задача литературы – писать так, чтобы нельзя было не читать.

Как нельзя было не читать того же Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича» или «Матренин двор». Также стыдно было не прочитать какие-то вещи из деревенской прозы Белова или Астафьева. Читали все.

Так и тут, я думаю, литература начинает приходить в себя, начинает говорить главные вещи. Вот такую главную литературу вновь будут все читать. Русская литература всегда ищет главное русло в истории страны. Когда будет проложено новое русло новыми произведениями, появятся и новые читатели. Я верю в новый интерес к литературе.

(Полностью беседа будет опубликована в одной из книг Владимира Бондаренко)