Текст книги "Жизнь двенадцати цезарей"
Автор книги: Гай Светоний
Жанры:
Античная литература
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)
15. Он и сам делал все возможное, чтобы возбудить любовь к себе в людях. Тиберия он с горькими слезами почтил похвальной речью перед собранием и торжественно похоронил. Тотчас затем он отправился на Пандатерию и Понтийские острова, спеша собрать прах матери и братьев: отплыл он в бурную непогоду, чтоб виднее была его сыновняя любовь, приблизился к их останкам благоговейно, положил их в урны[34] 34. Урна из мавзолея Августа, в которой лежал прах Агриппины, до сих пор хранится во Дворце консерваторов в Риме.
[Закрыть] собственными руками; с не меньшею пышностью, в биреме со знаменем на корме, он доставил их в Остию и вверх по Тибру в Рим, где самые знатные всадники сквозь толпу народа на двух носилках внесли их в мавзолей. В память их установил он всенародно ежегодные поминальные обряды, а в честь матери еще и цирковые игры, где изображение ее везли в процессии на особой колеснице. (2) Отца же он почтил, назвав в его память месяц сентябрь Германиком. После этого в сенатском постановлении он сразу назначил бабке своей Антонии все почести, какие воздавались когда-либо Ливии Августе; дядю своего Клавдия, который был еще римским всадником, взял себе в товарищи по консульству; брата Тиберия в день его совершеннолетия усыновил и поставил главою юношества[35] 35. Глава юношества (princeps iuventutis) – почетный титул, присуждаемый всадническим сословием младшим представителям императорского семейства, начиная с внуков Августа, Гая и Луция.
[Закрыть]. (3) В честь своих сестер он приказал прибавлять ко всякой клятве: «И пусть не люблю я себя и детей моих больше, чем Гая и его сестер», а к консульским предложениям: «Да сопутствует счастье и удача Гаю Цезарю и его сестрам!»[36] 36. «Да сопутствует…» – ср.: Авг. 58.
[Закрыть].
(4) В той же погоне за народной любовью он помиловал осужденных и сосланных по всем обвинениям, оставшимся от прошлых времен, объявил прощение: бумаги, относящиеся к делам его матери и братьев, принес на форум и сжег[37] 37. Сжег бумаги – это были копии, подлинники остались (гл. 30), и их уничтожил лишь Клавдий.
[Закрыть], призвав богов в свидетели, что ничего в них не читал и не трогал – этим он хотел навсегда успокоить всякий страх у доносчиков и свидетелей; а донос о покушении на его жизнь даже не принял, заявив, что он ничем и ни в ком не мог возбудить ненависти, и что для доносчиков слух его закрыт. 16. Спинтриев[38] 38. О спинтриях см.: Тиб. 43.
[Закрыть], изобретателей чудовищных наслаждений, он выгнал из Рима – его с трудом умолили не топить их в море. Сочинения Тита Лабиена, Кремуция Корда, Кассия Севера, уничтоженные по постановлениям сената, он позволил разыскать, хранить и читать, заявив, что для него важней всего, чтобы никакое событие не ускользнуло от потомков.
Отчеты о состоянии державы[39] 39. Отчеты о состоянии державы, ср.: Авг. 28 и 101.
[Закрыть], которые Август издавал, а Тиберий перестал, он вновь приказал обнародовать. (2) Должностным лицам он разрешил свободно править суд, ни о чем его не запрашивая, списки всадников он проверял строго и тщательно, но не беспощадно: кто был запятнан позором или бесчестием, у тех он всенародно отбирал коня, за кем была меньшая вина, тех он просто пропускал при оглашении имен. Чтобы судьям легче было работать, он присоединил к четырем их декуриям новую, пятую[40] 40. Пятую декурию – ср.: Авг. 32 и примеч. 88.
[Закрыть]. Пытался он даже вернуть народу выборы должностных лиц, восстановив народные собрания[41] 41. Выборы должностных лиц были окончательно перенесены из народных собраний в сенат при Тиберии в 14 г., и попытка Калигулы восстановить прежние порядки не имела последствий.
[Закрыть]. (3) Подарки по завещанию Тиберия, хотя оно и было объявлено недействительным, и даже по завещанию Юлии Августы[42] 42. Юлия Августа – имя, принятое Ливией по завещанию Августа. О завещании Ливии см.: Тиб. 51.
[Закрыть], которое Тиберий утаил, он отсчитал и выплатил честно и без оговорок. Италию он освободил от полупроцентного налога на распродажи[43] 43. Налог на распродажи был введен Августом для пополнения военной казны (Авг. 49) и колебался от 1 до 0,5%. В честь отмены этого налога была выпущена даже особая серия монет.
[Закрыть], многим пострадавшим от пожаров возместил их убытки. Если он возвращал царям их царства, то выплачивал им и все подати и доходы за прошедшее время: так, Антиох Коммагенский[44] 44. Коммагена стала римской провинцией в 17 г., была восстановлена как царство Антиоха в 38 г., впоследствии Калигула опять низложил Антиоха, а Клавдий опять его восстановил. О том, что и другие цари, поставленные Калигулой (Агриппа в Иудее, сыновья Котиса во Фракии и Понте – все они при Тиберии воспитывались в Риме как заложники и в это время сблизились с Гаем), получали возмещение доходов, сведений нет.
[Закрыть] получил сто миллионов сестерциев, когда-то отобранные у него. (4) Чтобы показать, что никакого доброго дела он не оставит без поощрения, он дал в награду восемьсот тысяч сестерциев одной вольноотпущеннице, которая под самыми жестокими пытками не выдала преступления своего патрона. За все эти его деяния сенат, в числе прочих почестей, посвятил ему золотой щит[45] 45. Обычай посвящать богам щит с изображением почитаемого лица восходит, по преданию, к Аппию Клавдию, консулу 495 г.
[Закрыть]: каждый год в установленный день жреческие коллегии должны были вносить этот щит на Капитолий в сопровождении сената и с песнопением, в котором знатнейшие мальчики и девочки воспевали добродетели правителя. Было также постановлено, чтобы день его прихода к власти именовался Парилиями[46] 46. Парилиями собственно назывался праздник в честь сельской богини Палес 21 апреля, в день легендарного основания Рима.
[Закрыть], как бы в знак второго основания Рима.
17. Консулом он был четыре раза[47] 47. Консульства Калигулы: 37 г. (июль-август), 39 г. (январь), 40 г. (до 13 января), 41 г. (до 7 января) – т.е. не два, а три года подряд.
[Закрыть]: в первый раз с июльских календ в течение двух месяцев, во второй раз с январских календ в течение тридцати дней, в третий раз – до январских ид, в четвертый раз – до седьмого дня перед январскими идами. Из этих консульств два последние следовали одно за другим. В третье консульство он вступил в Лугдуне один, но не из надменности и пренебрежения к обычаям, как думают некоторые, а только потому, что в своей отлучке он не мог знать, что его товарищ по должности умер перед самым новым годом. (2) Всенародные раздачи он устраивал дважды, по триста сестерциев каждому. Столько же устроил он и роскошных угощений для сенаторов и всадников и даже для их жен и детей. При втором угощении он раздавал вдобавок мужчинам нарядные тоги, а женщинам и детям красные пурпурные повязки. А чтобы и впредь умножить народное веселье, он прибавил к празднику Сатурналий лишний день[48] 48. Лишний день – вернее даже два, так как при Калигуле Сатурналии длились 5 дней (Дион. 59. 6).
[Закрыть], назвав его Ювеналиями.
18. Гладиаторские битвы он устраивал не раз, иногда в амфитеатре Тавра, иногда в септе; между поединками он выводил отряды кулачных бойцов из Африки и Кампании, цвет обеих областей. Зрелищами он не всегда распоряжался сам, а иногда уступал эту честь своим друзьям или должностным лицам. (2) Театральные представления он давал постоянно, разного рода и в разных местах, иной раз даже ночью, зажигая факелы по всему городу. Разбрасывал он и всяческие подарки, раздавал и корзины с закусками для каждого. Одному римскому всаднику, который на таком угощении сидел напротив него и ел с особенной охотой и вкусом, он послал и свою собственную долю, а одному сенатору при подобном же случае – указ о назначении претором вне очереди. (3) Устраивал он мною раз и цирковые состязания с утра до вечера, с африканскими травлями[49] 49. Африканские животные на зрелищах – главным образом, пантеры: на играх при освящении храма Августа было показано 400 пантер и 400 медведей (Дион. 59. 7).
[Закрыть] и троянскими играми в промежутках; на самых пышных играх арену посыпали суриком и горной зеленью[50] 50. Суриком и горной зеленью – под цвет двух цирковых партий, «красных» и «зеленых»; впоследствии так же поступал Нерон (Плиний. 33. 27. 90).
[Закрыть], а лошадями правили только сенаторы. Однажды он даже устроил игры внезапно и без подготовки, когда осматривал убранство цирка из Гелотова дома[51] 51. Гелотов дом – на Палатине, над Большим цирком; ср.: Авг. 45. 1.
[Закрыть], и несколько человек с соседних балконов его попросили об этом.
19. Кроме того, он выдумал зрелище новое и неслыханное дотоле. Он перекинул мост через залив между Байями и Путеоланским молом, длиной почти в три тысячи шестьсот шагов[52] 52. Действительное расстояние между Байями и Путеолами – около 3,6 км; цифра Светония (3600 шагов = 5,3 км), как и цифра Диона (26 стадий – 5,1 км) преувеличены. Впрочем, точная локализация моста не совсем ясна. Действительной целью постройки моста было, по-видимому, желание поразить прибывающих в Рим парфянских заложников (ср. прием Тиридата Нероном). Сенека («О краткости жизни». 18) говорит, что в Риме начался голод оттого, что суда для подвоза хлеба были забраны для постройки моста.
[Закрыть]: для этого он собрал отовсюду грузовые суда, выстроил их на якорях в два ряда, насыпал на них земляной вал и выровнял по образцу Аппиевой дороги. (2) По этому мосту он два дня подряд разъезжал взад и вперед: в первый день – на разубранном коне, в дубовом венке[53] 53. О дубовом венке см.: Юл. Примеч. 6. По Диону (57, 17), Калигула уверял, что на нем был надет панцирь Александра Македонского.
[Закрыть], с маленьким щитом, с мечом и в златотканом плаще; на следующий день – в одежде возницы, на колеснице, запряженной парой самых лучших скакунов, и перед ним ехал мальчик Дарий из парфянских заложников, а за ним отряд преторианцев и свита в повозках. (3) Я знаю, что, по мнению многих, Гай выдумал этот мост в подражание Ксерксу, который вызвал такой восторг, перегородив много более узкий Геллеспонт[54] 54. Мост Ксеркса через Геллеспонт, по которому персидское войско в 480 г. шло на Грецию, имел длину ок. 1,3 км.
[Закрыть], а по мнению других – чтобы славой исполинского сооружения устрашить Германию и Британию, которым он грозил войной. Однако в детстве я слышал об истинной причине этого предприятия от моего деда, который знал о ней от доверенных придворных: дело в том, что когда Тиберий тревожился о своем преемнике и склонялся уже в пользу родного внука[55] 55. Родного внука – Тиберия, сына Друза.
[Закрыть], то астролог Фрасилл заявил ему, что Гай скорей на конях проскачет через Байский залив, чем будет императором.
20. Он устраивал зрелища и в провинциях, астические игры в Сиракузах в Сицилии, смешанные игры в Лугдуне в Галлии[56] 56. Об астических играх см.: Тиб. Примеч. 24. О риторах, «бледнеющих, словно им приходится говорить перед лугдунским жертвенником», упоминает Ювенал (I. 44).
[Закрыть]. Здесь происходило также состязание в греческом и латинском красноречии, на котором, говорят, побежденные должны были платить победителям награды и сочинять в их честь славословия; а тем, кто меньше всего угодили, было велено стирать свои писания губкой или языком, если они не хотели быть битыми розгами или выкупанными в ближайшей реке.
21. Постройки, недоконченные Тиберием[57] 57. Постройки, недоконченные Тиберием – см.: Тиб. 47 и 74.
[Закрыть], он завершил: храм Августа и театр Помпея. Сам он начал строить водопровод из области Тибура[58] 58. О водопроводе, начатом в 38 г. и освященном только в 52 г., см.: Клав., 20 и примеч.
[Закрыть] и амфитеатр поблизости от септы; одну из этих построек его преемник Клавдий довел до конца, другую оставил. В Сиракузах он восстановил рухнувшие от ветхости стены и храм богов. Собирался он и на Самосе отстроить дворец Поликрата, и в Милете довершить Дидимейский храм[59] 59. Дидимейский храм Аполлона был начат постройкой ок. 300 г. до н.э., но еще в начале нашей эры стоял без крыши из-за его огромных размеров (Страбон. XIV. 1. 5).
[Закрыть], и в Альпийских горах основать город, но раньше всего – перекопать Истминский[60] 60. Об Истмийском канале ср.: Юл. Примеч. 123.
[Закрыть] перешеек в Ахайе: он даже посылал туда старшего центуриона, чтобы сделать предварительные измерения.
22. До сих пор шла речь о правителе, далее придется говорить о чудовище.
Он присвоил множество прозвищ: его называли и «благочестивым», и «сыном лагеря», и «отцом войска», и «Цезарем благим и величайшим». Услыхав однажды, как за обедом у него спорили о знатности цари[61] 61. Цари – Агриппа Иудейский и Антиох Коммагенский: Калигула держал их при себе, «чтобы они учили его царствовать» (Дион. 59. 24).
[Закрыть], явившиеся в Рим поклониться ему, он воскликнул:
Немногого недоставало, чтобы он тут же принял диадему и видимость принципата обратил в царскую власть. (2) Однако его убедили, что он возвысился превыше и принцепсов и царей. Тогда он начал притязать уже на божеское величие. Он распорядился привезти из Греции изображения богов, прославленные и почитанием и искусством, в их числе даже Зевса Олимпийского[63] 63. Зевс Олимпийский – знаменитая статуя Фидия; см. далее 57. 1.
[Закрыть], – чтобы снять с них головы и заменить своими. Палатинский дворец он продолжил до самого форума, а храм Кастора и Поллукса превратил в его прихожую[64] 64. Кастора и Поллукса Калигула называл «своими привратниками» (Дион. 59. 28).
[Закрыть] и часто стоял там между статуями близнецов, принимая божеские почести от посетителей; и некоторые величали его Юпитером Латинским[65] 65. Юпитер Латинский был древним покровителем Латинского союза, ему были посвящены Латинские игры.
[Закрыть]. (3) Мало того, он посвятил своему божеству особый храм, назначил жрецов, установил изысканнейшие жертвы. В храме он поставил свое изваяние в полный рост и облачил его в собственные одежды. Должность главного жреца отправляли поочередно самые богатые граждане[66] 66. Самые богатые граждане должны были платить за честь жречества по 10 миллионов сестерциев (там же).
[Закрыть], соперничая из-за нее и торгуясь. Жертвами были павлины, фламинго, тетерева, цесарки, фазаны, – для каждого дня своя порода. (4) По ночам, когда сияла полная луна, он неустанно звал ее к себе в объятья и на ложе, а днем разговаривал наедине с Юпитером Капитолийским: иногда шепотом, то наклоняясь к его уху, то подставляя ему свое, а иногда громко и даже сердито. Так, однажды слышали его угрожающие слова:
– Ты подними меня, или же я тебя… – [67] 67. «Ты подними…» – слова Аякса Одиссею во время единоборства (Илиада. XXIII. 724). По Сенеке (О гневе. I. 20), Калигула обратился с этими словами к небу, когда гроза помешала ему досмотреть представление пантомимы; по Диону (59. 28), он в подкрепление угрозы вооружился театральными машинами, производившими гром и молнию, и стал швырять камни в небо.
[Закрыть]
а потом он рассказывал, что бог, наконец, его умилостивил и даже сам пригласил жить вместе с ним. После этого он перебросил мост с Капитолия на Палатин через храм божественного Августа, а затем, чтобы поселиться еще ближе, заложил себе новый дом на Капитолийском холме.
23. Агриппу он не хотел признавать или называть своим дедом из-за его безродности, и гневался, когда в речах или в стихах кто-нибудь причислял его к образам Цезарей. Он даже хвастался, будто его мать родилась от кровосмешения, которое совершил с Юлией Август; и, не довольствуясь такой клеветой на Августа, он запретил торжественно праздновать актийскую и сицилийскую победы[68] 68. Калигула наказал тех консулов, которые праздновали годовщину актийской победы, за то, что они празднуют поражение Антония, а тех, которые этого не делали, – за то, что они не празднуют победу Августа. Дело в том, что император был в родстве не только с Августом, но и Антонием (через свою бабку, дочь Антония и Октавии) (Дион. 59. 20).
[Закрыть] как пагубные и гибельные для римского народа. (2) Ливию Августу, свою прабабку, он не раз называл «Улиссом в женском платье», и в одном письме к сенату даже имел наглость обвинять ее в безродности, уверяя, будто дед ее по матери был декурионом из Фунд, между тем как государственные памятники ясно показывают, что Авфидий Луркон занимал высокие должности в Риме. Бабку свою Антонию, просившую у него разговора наедине, он принял только в присутствии префекта Макрона. Этим и подобными унижениями и обидами, а по мнению некоторых – и ядом, он свел ее в могилу; но и после смерти он не воздал ей никаких почестей, и из обеденного покоя любовался на ее погребальный костер. (3) Своего брата Тиберия он неожиданно казнил, прислав к нему внезапно войскового трибуна, а тестя Силана заставил покончить с собой, перерезав бритвою горло. Обвинял он их в том, что один в непогоду не отплыл с ним в бурное море[69] 69. Не отплыл с ним в бурное море – см. гл. 15.
[Закрыть], словно надеясь, что в случае несчастья с зятем он сам завладеет Римом, а от другого пахло лекарством, как будто он опасался, что брат его отравит. Между тем, Силан просто не выносил морской болезни и боялся трудностей плавания, а Тиберий принимал лекарство от постоянного кашля, который все больше его мучил. Что же касается Клавдия, своего дяди, то Гай оставил его в живых лишь на потеху себе.
24. Со всеми своими сестрами жил он в преступной связи[70] 70. В оправдание своей связи с сестрами Калигула ссылался на пример Юпитера, с которым себя отождествлял; однако в действительности, по-видимому, он брал пример с восточных царских домов, где такие браки были обычны.
[Закрыть], и на всех званых обедах они попеременно возлежали на ложе ниже его, а законная жена – выше его. Говорят, одну из них, Друзиллу, он лишил девственности еще подростком, и бабка Антония, у которой они росли, однажды застигла их вместе. Потом ее выдали за Луция Кассия Лонгина, сенатора консульского звания, но он отнял ее у мужа, открыто держал как законную жену, и даже назначил ее во время болезни наследницей своего имущества и власти. (2) Когда она умерла, он установил такой траур, что смертным преступлением считалось смеяться, купаться, обедать с родителями, женой или детьми. А сам, не в силах вынести горя, он внезапно ночью исчез из Рима, пересек Кампанию, достиг Сиракуз и с такой же стремительностью вернулся, с отросшими бородой и волосами. С этих пор все свои клятвы о самых важных предметах, даже в собрании перед народом и перед войсками, он произносил только именем божества Друзиллы[71] 71. Божество Друзиллы было велено почитать по всем городам под именем Пантеи (Всебогини); в Риме ее культу служили 20 жрецов и жриц, а сенатор, который клялся, что видел, как она вознеслась на небо, получил огромную награду (Дион. 59. 11).
[Закрыть]. (3) Остальных сестер он любил не так страстно и почитал не так сильно: не раз он даже отдавал их на потеху своим любимчикам. Тем скорее он осудил их по делу Эмилия Лепида[72] 72. После казни Лепида Агриппина и Ливилла были сосланы на Понтийские острова и возвращены только Клавдием.
[Закрыть] за разврат и за соучастие в заговоре против него. Он не только обнародовал их собственноручные письма, выманенные коварством и обольщением, но даже посвятил в храм Марса Мстителя с соответственной надписью три меча, приготовленные на его погибель.
25. О браках его трудно сказать, что в них было непристойнее: заключение, расторжение или пребывание в браке. Ливию Орестиллу, выходившую замуж за Гая Пизона, он сам явился поздравить, тут же приказал отнять у мужа и через несколько дней отпустил, а два года спустя отправил в ссылку, заподозрив, что она за это время опять сошлась с мужем. Другие говорят, что на самом свадебном пиру, он, лежа напротив Пизона, послал ему записку: «Не лезь к моей жене!»[73] 73. «Не лезь…» – в подлиннике грубее: noli uxorem meam premere.
[Закрыть], а тотчас после пира увел ее к себе и на следующий день объявил эдиктом, что нашел себе жену по примеру Ромула и Августа[74] 74. Ромул взял в жены Эрсилию, Август – Ливию, хотя обе уже были замужем.
[Закрыть]. (2) Лоллию Павлину, жену Гая Меммия, консуляра и военачальника, он вызвал из провинции[75] 75. Из провинции – Ахайи, где был наместником Меммий.
[Закрыть], прослышав, что ее бабушка была когда-то красавицей, тотчас развел с мужем и взял в жены, а спустя немного времени отпустил, запретив ей впредь сближаться с кем бы то ни было. (3) Цезонию, не отличавшуюся ни красотой, ни молодостью, и уже родившую от другого мужа трех дочерей, он любил жарче всего и дольше всего за ее сладострастие и расточительность: зачастую он выводил ее к войскам рядом с собой, верхом, с легким щитом, в плаще и шлеме, а друзьям даже показывал ее голой. Именем супруги он удостоил ее не раньше[76] 76. Текст испорчен, перевод по чтению Рота.
[Закрыть], чем она от него родила, и в один и тот же день объявил себя ее мужем и отцом ее ребенка. (4) Ребенка этого, Юлию Друзиллу, он пронес по храмам всех богинь и, наконец, возложил на лоно Минервы, поручив божеству растить ее в вскармливать. Лучшим доказательством того, что это дочь его плоти, он считал ее лютый нрав: уже тогда она доходила в ярости до того, что ногтями царапала игравшим с нею детям лица и глаза.
26. После всего этого пустыми и незначительными кажутся рассказы о том, как он обращался с друзьями и близкими – с Птолемеем, сыном царя Юбы и своим родственником (он был внуком Марка Антония от дочери его Селены) и прежде всего с самим Макроном и самою Эннией, доставившими ему власть[77] 77. Птолемея Калигула казнил, услышав о его несметном богатстве (Дион. 59. 25), Макрона назначил префектом Египта, а потом принудил к самоубийству (Дион. 59. 10).
[Закрыть]: все они вместо родственного чувства и вместо благодарности за услуги награждены были жестокой смертью.
(2) Столь же мало уважения и кротости выказывал он и к сенаторам: некоторых, занимавших самые высокие должности, облаченных в тоги, он заставлял бежать за своей колесницей по нескольку миль, а за обедом стоять у его ложа в изголовье или в ногах, подпоясавшись полотном[78] 78. Подпоясанными ходили обычно рабы-прислужники (для удобства движений).
[Закрыть]. Других он тайно казнил, но продолжал приглашать их, словно они были живы, и лишь через несколько дней лживо объявил, что они покончили с собой. (3) Консулов[79] 79. Одним из консулов-суффектов 39 г., разжалованных Калигулой, был Гн. Домиций Корбулон, впоследствии знаменитый полководец; другой неизвестен.
[Закрыть], которые забыли издать эдикт о дне его рождения, он лишил должности, и в течение трех дней государство оставалось без высшей власти. Своего квестора[80] 80. Квестора, по словам Сенеки (О гневе. III. 18), звали Бетилиен Басс, и погублен он был «не по обвинению, а по настроению».
[Закрыть], обвиненного в заговоре, он велел бичевать, сорвав с него одежду и бросив под ноги солдатам, чтобы тем было на что опираться, нанося удары.
(4) С такой же надменностью и жестокостью относился он и к остальным сословиям. Однажды, потревоженный среди ночи шумом толпы, которая заранее спешила занять места в цирке, он всех их разогнал палками: при замешательстве было задавлено больше двадцати римских всадников, столько же замужних женщин и несчетное число прочего народу. На театральных представлениях он, желая перессорить плебеев и всадников, раздавал даровые пропуска[81] 81. Даровые пропуска, decimas – перевод по толкованию Эрнести.
[Закрыть] раньше времени, чтобы чернь захватывала и всаднические места. (5) На гладиаторских играх иногда в палящий зной он убирал навес и не выпускал зрителей с мест; или вдруг вместо обычной пышности выводил изнуренных зверей и убогих дряхлых гладиаторов, а вместо потешных бойцов[82] 82. Потешные бойцы – paegniarii термин редкий; по другому чтению – paegmarii, бойцы, сражающиеся на особой машине (paegma). Текст испорчен, перевод по чтению Бюхелера.
[Закрыть] – отцов семейства, самых почтенных, но обезображенных каким-нибудь увечьем. А то вдруг закрывал житницы и обрекал народ на голод.
27. Свирепость своего нрава обнаружил он яснее всего вот какими поступками. Когда вздорожал скот, которым откармливали диких зверей для зрелищ, он велел бросить им на растерзание преступников; и, обходя для этого тюрьмы, он не смотрел, кто в чем виноват, а прямо приказывал, стоя в дверях, забирать всех, «от лысого до лысого»[83] 83. От лысого до лысого, т.е. от первого до последнего – поговорка.
[Закрыть]. (2) От человека, который обещал биться гладиатором за его выздоровление[84] 84. Обещал биться и т.д. – см. гл. 14.
[Закрыть], он истребовал исполнения обета, сам смотрел, как он сражался, и отпустил его лишь победителем, да и то после долгих просьб. Того, кто поклялся отдать жизнь за него, но медлил, он отдал своим рабам – прогнать его по улицам в венках и жертвенных повязках, а потом во исполнение обета сбросить с раската[85] 85. С раската – по-видимому, имеется в виду «Вал Тарквиния» у Коллинских ворот, тот самый, где заживо погребали согрешивших весталок.
[Закрыть]. (3) Многих граждан из первых сословий он, заклеймив раскаленным железом, сослал на рудничные или дорожные работы, или бросил диким зверям, или самих, как зверей, посадил на четвереньки в клетках, или перепилил пополам пилой, – и не за тяжкие провинности, а часто лишь за то, что они плохо отозвались о его зрелищах или никогда не клялись его гением. (4) Отцов он заставлял присутствовать при казни сыновей[86] 86. Ср. Дион. 59. 25: «Приказав казнить Кассия Ветиллина, он заставил отца его Капитона присутствовать при казни… а когда тот спросил, можно ли ему хотя бы закрыть глаза, он приказал умертвить и отца».
[Закрыть]; за одним из них он послал носилки, когда тот попробовал уклониться по нездоровью; другого он тотчас после зрелища казни пригласил к столу и всяческими любезностями принуждал шутить и веселиться[87] 87. Об отце, приглашенном к обеду после казни сына, подробности сообщает Сенека (О гневе. II. 33): это был всадник Пастор, сын которого вызвал зависть Калигулы своим красивым лицом и прической.
[Закрыть]. Надсмотрщика над гладиаторскими битвами и травлями он велел несколько дней подряд бить цепями у себя на глазах, и умертвил не раньше, чем почувствовал вонь гниющего мозга. Сочинителя ателлан за стишок с двусмысленной шуткой он сжег на костре посреди амфитеатра. Один римский всадник, брошенный диким зверям, не переставал кричать, что он невинен; он вернул его, отсек ему язык и снова прогнал на арену. 28. Изгнанника, возвращенного из давней ссылки, он спрашивал, чем он там занимался; тот льстиво ответил: «Неустанно молил богов, чтобы Тиберий умер и ты стал императором, как и сбылось». Тогда он подумал, что и ему его ссыльные молят смерти, и послал по островам солдат, чтобы их всех перебить[88] 88. Филон Александрийский уверяет, что Калигула приказал перебить изгнанников, завидуя жизни, которую они вели – безмятежной и довольной малым, «настоящей жизни философов».
[Закрыть]. Замыслив разорвать на части одного сенатора, он подкупил несколько человек напасть на него при входе в курию с криками «враг отечества!», пронзить его грифелями и бросить на растерзание остальным сенаторам[89] 89. Сенатора звали Скрибоний Прокул; при входе в сенат к нему подошел вольноотпущенник Гая Протоген и в ответ на его приветствие крикнул: «Как ты смеешь приветствовать меня, если ненавидишь императора!» – и затем все набросились на жертву (Дион. 59. 26).
[Закрыть]; и он насытился только тогда, когда увидел, как члены и внутренности убитого проволокли по улицам и свалили грудою перед ним.
29. Чудовищность поступков он усугублял жестокостью слов. Лучшей похвальнейшей чертой своего нрава считал он, по собственному выражению, невозмутимость[90] 90. Невозмутимость, adiatrepsia – термин редкий, принадлежащий, по-видимому, к кругу стоических добродетелей; слова «то есть бесстыдство» Баумгартен и Рот считают глоссой.
[Закрыть], т.е. бесстыдство. Увещаний своей бабки Антонии он не только не слушал, но даже сказал ей: «Не забывай, что я могу сделать что угодно и с кем угодно!» Собираясь казнить брата, который будто бы принимал лекарства из страха отравы, он воскликнул «Как? противоядия – против Цезаря?» Сосланным сестрам он грозил, что у него есть не только острова, но и мечи. (2) Сенатор преторского звания, уехавший лечиться в Антикиру[91] 91. Антикира – город в Фокиде (средняя Греция), славившийся своей чемерицей – лекарственным растением от умственного расстройства.
[Закрыть], несколько раз просил отсрочить ему возвращение; Гай приказал его убить, заявив, что если не помогает чемерица, то необходимо кровопускание. Каждый десятый день, подписывая перечень заключенных, посылаемых на казнь, он говорил, что сводит свои счеты. Казнив одновременно нескольких галлов и греков, он хвастался, что покорил Галлогрецию[92] 92. Галлогреция – другое название Галатии, населенной потомками галлов, вторгшихся сюда в III в. до н.э.
[Закрыть]. 30. Казнить человека он всегда требовал мелкими частыми ударами, повторяя свой знаменитый приказ «Бей, чтобы он чувствовал, что умирает!» Когда по ошибке был казнен вместо нужного человека другой с тем же именем, он воскликнул «И этот того стоил». Он постоянно повторял известные слова трагедии:
(2) Не раз он обрушивался на всех сенаторов вместе, обзывал их прихвостнями Сеяна, обзывал предателями матери и братьев, показывал доносы, которые будто бы сжег[94] 94. Будто бы сжег – см. гл. 15.
[Закрыть], оправдывал Тиберия, который, по его словам, поневоле свирепствовал, так как не мог не верить стольким клеветникам. Всадническое сословие поносил он всегда за страсть к театру и цирку. Когда чернь в обиду ему рукоплескала другим возницам, он воскликнул «О если бы у римского народа была только одна шея!»[95] 95. «Одна шея» – подразумевается: чтобы можно было перерубить ее.
[Закрыть]; а когда у него требовали пощады для разбойника Тетриния, он сказал о требующих «Сами они Тетринии!» (3) Пять гладиаторов-ретиариев в туниках бились против пяти секуторов[96] 96. Ретиарии («рыбаки») выступали налегке, вооруженные только трезубцем и сетью, которой они старались опутать своих противников секуторов («преследователей») или мирмиллонов («рыбок»), выступавших в полном тяжелом вооружении.
[Закрыть], поддались без борьбы и уже ждали смерти, как вдруг один из побежденных схватил свой трезубец и перебил всех победителей; Гай в эдикте объявил, что скорбит об этом кровавом побоище и проклинает всех, кто способен был на него смотреть. 31. Он даже не скрывал, как жалеет о том, что его время не отмечено никакими все народными бедствиями: правление Августа запомнилось поражением Вара, правление Тиберия – обвалом амфитеатра в Фиденах, а его правление будет забыто из-за общего благополучия; и снова он мечтал о разгроме войск, о голоде, чуме, пожарах или хотя бы о землетрясении.
32. Даже в часы отдохновения, среди пиров и забав, свирепость его не покидала ни в речах, ни в поступках. Во время закусок и попоек часто у него на глазах велись допросы и пытки по важным делам, и стоял солдат, мастер обезглавливать, чтобы рубить головы любым заключенным. В Путеолах при освящении моста – об этой его выдумке мы уже говорили – он созвал к себе много народу с берегов и неожиданно сбросил их в море, а тех, кто пытался схватиться за кормила судов, баграми и веслами отталкивал вглубь. (2) В Риме за всенародным угощением, когда какой-то раб стащил серебряную накладку с ложа, он тут же отдал его палачу, приказал отрубить ему руки, повесить их спереди на шею и с надписью, в чем его вина, провести мимо всех пирующих. Мирмиллон из гладиаторской школы бился с ним на деревянных мечах и нарочно упал перед ним, а он прикончил врага железным кинжалом и с пальмой в руках обежал победный круг. (3) При жертвоприношении он оделся помощником резника[97] 97. При жертвоприношении помощник резника подводил животное к алтарю и оглушал его молотом, а резник перерезал ему горло.
[Закрыть], а когда животное подвели к алтарю, размахнулся и ударом молота убил самого резника. Средь пышного пира он вдруг расхохотался; консулы, лежавшие рядом, льстиво стали спрашивать, чему он смеется, и он ответил: «А тому, что стоит мне кивнуть, и вам обоим перережут глотки!» 33. Забавляясь такими шутками, он однажды встал возле статуи Юпитера и спросил трагического актера Апеллеса, в ком больше величия? А когда тот замедлил с ответом, он велел хлестать его бичом, и в ответ на его жалобы приговаривал, что голос у него и сквозь стоны отличный. Целуя в шею жену или любовницу, он всякий раз говорил: «Такая хорошая шея, а прикажи я – и она слетит с плеч!» И не раз он грозился, что ужо дознается от своей милой Цезонии хотя бы под пыткой, почему он так ее любит.
34. Зависти и злобы в нем было не меньше, чем гордыни и свирепости. Он враждовал едва ли не со всеми поколениями рода человеческого. Статуи прославленных мужей, перенесенные Августом с тесного Капитолия на Марсово поле, он ниспроверг и разбил так, что их уже невозможно было восстановить с прежними надписями; а потом он и впредь запретил воздвигать живым людям статуи или скульптурные портреты, кроме как с его согласия и предложения[98] 98. Дион (60. 25) приписывает подобный закон против статуй Клавдию.
[Закрыть]. (2) Он помышлял даже уничтожить поэмы Гомера – почему, говорил он, Платон мог изгнать Гомера из устроенного им государства[99] 99. Платон осуждает Гомера в «Государстве». III. 1-5.
[Закрыть], а он не может? Немногого не доставало ему, чтобы и Вергилия и Тита Ливия с их сочинениями и изваяниями изъять из всех библиотек: первого он всегда бранил за отсутствие таланта и недостаток учености, а второго – как историка многословного и недостоверного. Науку правоведов он тоже как будто хотел отменить, то и дело повторяя, что уж он-то, видит бог, позаботится, чтобы никакое толкование законов не перечило его воле.
35. У всех знатнейших мужей он отнял древние знаки родового достоинства – у Торквата ожерелье, у Цинцинната – золотую прядь[100] 100. Торкваты – ветвь рода Манлиев, см.; Авг. Примеч. 119; Цинциннаты – ветвь рода Квинкциев, их прозвище означает «кудрявый».
[Закрыть], у Гнея Помпея из старинного рода – прозвище Великого. Птолемея, о котором я уже говорил, он и пригласил из его царства и принял в Риме с большим почетом, а умертвил только потому, что тот, явившись однажды к нему на бой гладиаторов, привлек к себе все взгляды блеском своего пурпурного плаща. (2) Встречая людей красивых и кудрявых, он брил им затылок, чтобы их обезобразить. Был некий Эзий Прокул, сын старшего центуриона, за огромный рост и пригожий вид прозванный Колосс-эротом[101] 101. Колосс-эрот – «огромный, как колосс, и прекрасный, как Эрот».
[Закрыть]; его он во время зрелищ вдруг приказал согнать с места, вывести на арену, стравить с гладиатором легко вооруженным, потом с тяжело вооруженным, а когда тот оба раза вышел победителем, – связать, одеть в лохмотья, провести по улицам на потеху бабам и, наконец, прирезать. (3) Поистине не было человека такого безродного и такого убогого, которого он не постарался бы обездолить. К царю озера Неми[102] 102. Царь озера Неми – жрец древнего храма Дианы в священной роще; по старинному обычаю, эту должность мог исправлять только беглый раб-преступник, в единоборстве убивший своего предшественника.
[Закрыть], который был жрецом уже много лет, он подослал более сильного соперника. А когда Порий, колесничный гладиатор, отпускал на волю своего раба-победителя, и народ неистово рукоплескал, Гай бросился вон из амфитеатра с такой стремительностью, что наступил на край своей тоги и покатился по ступеням, негодуя и восклицая, что народ, владыка мира, из-за какого-то пустяка оказывает гладиатору больше чести, чем обожествленным правителям и даже ему самому!
36. Стыдливости он не щадил ни в себе, ни в других. С Марком Лепидом, с пантомимой Мнестером, с какими-то заложниками он, говорят, находился в постыдной связи. Валерий Катулл, юноша из консульского рода, заявлял во всеуслышанье, что от забав с императором у него болит поясница. Не говоря уже о его кровосмешении с сестрами и о его страсти к блуднице Пираллиде, ни одной именитой женщины он не оставлял в покое. (2) Обычно он приглашал их с мужьями к обеду, и когда они проходили мимо его ложа, осматривал их пристально и не спеша, как работорговец, а если иная от стыда опускала глаза, он приподнимал ей лицо своею рукою. Потом он при первом желании выходил из обеденной комнаты и вызывал к себе ту, которая больше всего ему понравилась, а вернувшись, еще со следами наслаждений на лице, громко хвалил или бранил ее, перечисляя в подробностях, что хорошего и плохого нашел он и ее теле и какова она была в постели. Некоторым в отсутствие мужей он послал от их имени развод и велел записать это в ведомости.
37. В роскоши он превзошел своими тратами самых безудержных расточителей. Он выдумал неслыханные омовения, диковинные яства и пиры – купался в благовонных маслах, горячих и холодных, пил драгоценные жемчужины, растворенные в уксусе, сотрапезникам раздавал хлеб и закуски на чистом золоте: «нужно жить или скромником, или цезарем!» – говорил он[103] 103. Ср.: Сенека. Утешение к Гельвии. 10: «Гай Цезарь, которого природа создала словно затем, чтобы показать, на что способны безграничная порочность в сочетании с безграничной властью, однажды устроил пир, стоивший 10 миллионов сестерциев; и хотя изобретательность всех была к его услугам, он лишь с трудом добился того, чтобы один обед поглотил доходы с трех провинций».
[Закрыть]. Даже деньги в немалом количестве он бросал в народ с крыши Юлиевой базилики[104] 104. Юлиева базилика – здание главной судебной палаты на римском форуме, начатое Цезарем и законченное Августом.
[Закрыть] несколько дней подряд. (2) . Он построил либурнские галеры[105] 105. Либурнские галеры (см.: Авг. Примеч. 39) обычно имели только два ряда весел. По другому чтению (de cedris вместо рукописного deceris) – «галеры из кедра» (вместо обычного елового или соснового дерева).
[Закрыть] в десять рядов весел, с жемчужной кормой, с разноцветными парусами, с огромными купальнями, портиками, пиршественными покоями, даже с виноградниками и плодовыми садами всякого рода: пируя в них средь бела дня, он под музыку и пенье плавал вдоль побережья Кампании. Сооружая виллы и загородные дома, он забывал про всякий здравый смысл, стараясь лишь о том, чтобы построить то, что построить казалось невозможно. (3) И оттого поднимались плотины в глубоком и бурном море, в кремневых утесах прорубались проходы, долины насыпями возвышались до гор, и горы, перекопанные, сравнивались с землей[106] 106. Засыпанное море и срытые горы – обычные риторические образы для изображения всевластной роскоши.
[Закрыть], – и все это с невероятной быстротой, потому что за промедление платились жизнью. Чтобы не вдаваться в подробности, достаточно сказать, что огромные состояния и среди них все наследство Тиберия Цезаря – два миллиарда семьсот миллионов сестерциев – он промотал меньше, чем в год[107] 107. Два миллиарда… – по Диону, Гай истратил в первые же 9 месяцев даже 3 миллиарда 300 миллионов сестерциев.
[Закрыть].
38. Тогда, истощившись и оскудев, он занялся грабежом, прибегая к исхищреннейшим наветам, торгам и налогам. Он отказывал в римском гражданстве всем, чьи предки приобрели его для себя и для потомства, исключая лишь их сыновей – только к первому поколению относил он название «потомки»: а когда ему приносили грамоты божественного Юлия и Августа, он отбрасывал[108] 108. Отбрасывал, deflabat, конъектура Липсия вместо рукописного «deflebat» («оплакивал», т.е. «хоронил»?).
[Закрыть] их как устарелые и недействительные. Он обвинял в ложной оценке имущества всех, у кого со времени переписи состояния почему-нибудь возросли. Завещания старших центурионов[109] 109. Центурионы привлекали внимание Гая тем, что они обычно богатели от военной добычи и были людьми бессемейными.
[Закрыть], где не были названы наследниками ни Тиберий после его прихода к власти, ни он сам, были им уничтожены за неблагодарность; а завещания остальных граждан, о которых он слышал, будто они подумывали оставить наследство Цезарю, – как пустые и недействительные. Этим он нагнал такого страху, что даже незнакомые люди стали во всеуслышанье объявлять его сонаследником родственников, родители – сонаследником детей; а он, считая издевательством, что после такого объявления они еще продолжают жить, многим из них потом послал отравленные лакомства. (3) По таким делам он сам вел следствия, заранее назначая сумму[110] 110. Заранее назначая сумму – т.е. «он нанимал людей, которые заявляли перед судом: „Такой-то и такой-то говорили при мне, что хотят назначить тебя наследником“; после этого завещания этих лиц объявлялись недействительными, если имени императора в них не было; и так продолжалось, пока не набиралась назначенная сумма» (Штар).
[Закрыть], которую намерен был собрать, и не вставал с места, пока ее не достигал. Ни малейшей задержки не допускалось; однажды он одним приговором осудил больше сорока человек по самым разным обвинениям, и потом похвалялся перед Цезонией, проснувшейся после дневного сна, сколько он дела переделал, пока она отдыхала.
(4) Торги он устраивал, предлагая для распродажи все, что оставалось после больших зрелищ, сам назначал цены и взвинчивал их до того, что некоторые, принужденные к какой-нибудь покупке, теряли на ней все свое состояние и вскрывали себе вены. Известно, как однажды Апоний Сатурнин задремал па скамьях покупщиков, и Гай посоветовал глашатаю обратить внимание на этого бывшего претора, который на все кивает головой; и закончился торг не раньше, чем ему негаданно были проданы тринадцать гладиаторов за девять миллионов сестерциев. 39. Даже в Галлии он после осуждения сестер устроил распродажу их уборов, утвари, рабов и даже вольноотпущенников по небывалым ценам: эта прибыль его так прельстила, что он выписал из Рима все убранство старого двора[111] 111. Старого двора – двора Августа и Тиберия. Дион описывает (59. 21), как, набавляя цену продаваемым предметам, Гай приговаривал: «Это была вещь моего отца, это – матери, это – деда, это – прадеда; эта служила Антонию в Египте, и была победной добычей Августа».
[Закрыть], а для доставки собрал все наемные повозки и всю вьючную скотину с мельниц, так что в Риме и хлеба подчас не хватало, и в суде многие, не в силах поспеть к обещанному сроку, проигрывали свои дела. (2) Чтобы распродать эту утварь, он не жалел ни обманов ни заискиваний: то попрекал покупщиков скаредностью за то, что им не стыдно быть богаче императора, то притворно жалел, что должен уступать имущество правителей частным лицам. Однажды он узнал, что один богач из провинции заплатил двести тысяч его рабам, рассылавшим приглашения, чтобы хитростью попасть к нему на обед; он остался доволен тем, что эта честь в такой цене, и на следующий день на распродаже послал вручить богачу какую-то безделицу за двести тысяч и позвать на обед от имени самого Цезаря.
